От Мак Ответить на сообщение
К Monk Ответить по почте
Дата 24.02.2009 19:53:12 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Тексты; Версия для печати

А.Житинский: СССР – проект Господа Бога (Беседа с З.Прилепиным)

Роман Захара Прилепина "Санькя" и отзыв на него Петра Авена уже обсуждался на форуме.
https://vif2ne.org/nvz/forum/9/archive/239/239630.htm

В прошлом году «Литературная Газета» представила читателям новую рубрику Захара Прилепина «Вы имеете право хранить молчание» – диалог писателя с писателем. Многие беседы оказались интересными, поскольку Захар Прилепин умеет разговорить собеседника, даже придерживающегося противоположных взглядов.

Размещаю здесь несколько диалогов из этой рубрики, которые открывают нечто новое и в самом З.Прилепине и в его собеседниках и добавляют материал к теме "Интеллигенция на пепелище России".

http://www.lgz.ru/article/7383/

Александр Житинский: СССР – проект Господа Бога

Вы имеете право хранить молчание

Он замечательно точно определил одну из своих литературных ипостасей: «рыжий клоун». От его текстов, внешне зачастую искромётно смешных и преисполненных натуральной человеческой доброты, всегда оставалось смутное, тихое, правильное чувство печали. Но не пустоты. Это очень важно. Не пустоты. Впрочем, Житинский далеко не только рыжий клоун от литературы, он, как полагается всякому русскому писателю, ещё и мыслитель, и историк, и поэт, конечно. С поэзии мы и начнём.

– Александр Николаевич, у меня есть замечательная книга «Октябрь в Советской поэзии», вышедшая в своё время в серии «Библиотека поэта». Я её перечитываю иногда. И тут вдруг обнаружил среди иных авторов вас, с пронзительными стихами о революции. Что скажете по этому поводу?

– Скажу, что мне не стыдно ни за одну написанную мною строку, если говорить о выраженной в ней мысли или чувстве. Стыд за несовершенство исполнения бывал и бывает, особенно это относилось к ранним вещам. Это означает, что я так и думал, когда этот текст писал. Так и чувствовал. Иной раз со временем эти мысли и чувства могли видоизмениться. Но редко и не так уж сильно. Я те стихи помню. История их создания такова. Это было в 1969 году, когда страна готовилась к 100-летнему юбилею Ленина. Мне было тогда 28 лет, и я уже шесть лет писал стихи, писал очень много, начинал писать прозу – но ни одна строчка не была напечатана, несмотря на неоднократные попытки обращения в разные редакции. Отмечалось формальное умение, не отказывали и в образности и вообще – признавали за стихи. Но… Были они все какие-то грустноватые, элегические и «далёкие от жизни». И в них совершенно не было так называемой «гражданственности». И тогда я решил написать поэму о Ленине – то есть высказать своё к нему отношение. Это были 12 стихотворений, связанных одним коротким сюжетом: Ленин идёт пешком с квартиры на Сердобольской в Смольный, чтобы руководить восстанием вечером 25 октября 1917 года. Но по сути это была поэма о человеке, не боящемся взять ответственность на себя и сознающего громаду этой ответственности. А отнюдь не портрет авантюриста. Так я тогда о нём думал, так думаю и сейчас. Я не знаю, гордиться ли мне этими стихами. Но я определённо горжусь тем, что эта поэма полностью никогда не была опубликована, а в печать проникли только два стихотворения из неё, причём – клянусь Богом! – не с моей подачи. Мне бы в голову не пришло подавать стихи в «Библиотеку поэта», мемориал лучших стихов на русском языке, как она была задумана. И это при том, что образ Ленина там явно героический. Но то – да не то! Об этом мне два часа говорили два советских поэта – Всеволод Азаров и Вячеслав Кузнецов, – которым я её показал. Разбор был убийственный. Я совершенно не так трактовал историю, Ленина, Октябрь, по их словам. Пафоса в этих стихах многовато, это да. И вообще я был романтичнее тогда. Надо бы разыскать и перечитать её всю. Я не видел её лет 30. После этого я стихов о Ленине не писал.

– Но любопытно, что ваше отношение к Ленину не очень изменилось за эти 30 лет.

– Я многое уже тогда понимал касательно советского строя, но Ленин оставался последней соломинкой утопающего. Это у многих так было. «Ленин слишком рано умер», «Ленин бы этого не допустил», «Идеи Ленина грубо исказили». И т.п. Причём я и сейчас нахожу в этих предположениях достаточную долю истины и знака равенства между Лениным и Сталиным не ставлю. Но не уверен, что Ленин добился бы успеха. Ленин был политический фанатик, а Сталин – фанатик власти. Ленин напрямую вышел из народовольцев – людей, которых я безмерно уважал и увлекался ими.

– И даже писали о них…

– Да, в 1978–1986 годах я работал над единственной в моей жизни заказной прозаической вещью в серии «Пламенные революционеры» – повестью о Людвике Варыньском, умершем в Шлиссельбурге в 1883 году в возрасте 33 лет. Это польский Ленин, по существу. Создатель первой в Польше (русской Польше!) партии рабочего класса «Пролетариат». В России тогда действовала «Народная воля». Сегодня в Польше о нём предпочитают не вспоминать. Кстати, и этой книги отнюдь не стыжусь, а профессионально даже горжусь ею – тем, что сумел её сделать, не будучи историком. Вышла она в 1987 году тиражом 200 000 экземпляров.

– Были времена, да… Хорошо, с Лениным и народовольцами разобрались. А как вы в целом из дня сегодняшнего видите революцию и сам советский проект?

– Я и сегодня не употребляю такого выражения, как «октябрьский переворот». Те, кто говорит о перевороте, мало представляют себе Россию. Перевернуть её горсткой людей невозможно. Тем более удержать в перевёрнутом положении. Это несерьёзно. Октябрь был закономерен, Октябрь был даже в какой-то мере необходим России, и она его оплатила сполна. Что касается СССР, который я тоже не могу назвать «проектом», разве что проектом Господа Бога, то это вопрос ещё более серьёзный. И отношусь я к нему именно как к проекту Господа Бога. Неудачному, но задуманному смело. Потом он увидел, что не получилось, и потерял к нему интерес. И всё покатилось не по-божески. Туда, где мы сейчас находимся и что разные люди пытаются выдать за вершину цивилизации и демократии.

– Если судить по времени написания, то три ваших главных романа – «Потерянный дом», «Фигня» и «Государь всея Сети» – создавались с перерывом в десять лет: 87-й, 97-й, 2007-й. Случайно получилось или это своеобразный человеческий цикл, когда происходит обновление мировоззрения? Да и для нашей страны два эти десятилетия, с 88-го по 98-й и с 98-го по ушедший 2008-й, были далеко не случайными.

– Захар, с романами не так просто. На самом деле первым моим романом я считаю «Лестницу». По теме, проблематике, художественному наполнению. Но она писалась в те времена, когда объём романа в 10 листов был «несолиден». Роман должен был быть как минимум вдвое толще. Мы помним эти кирпичи советских романов: «Кавалер Золотой Звезды» или «Далеко от Москвы». Потом появился жанр «маленького романа». Его ввели эстонцы, кажется, Энн Ветемаа был первым. Но «Лестницу» нарекли повестью. А «Фигню» я никаким «главным» романом не считаю. Это роман-шутка. Он появился, когда каждый писатель почувствовал на своём горле железную хватку коммерческой литературы. И я сказал себе: «Вы хотите фигню вместо книг? Получите». Но себя не обманешь. В процессе увлёкся, и юмор пошёл по своим абсурдным законам. Считаю эту вещь самой смешной своей работой – и самой абсурдной. Ни о каком коммерческом успехе речи не было – такой юмор миллионами «не хавается». Издал сам тиражом в 1000, потом «Амфора» издала то ли в 3000, то ли в 5000. Это не провал, но и не Акунин. Так что «Фигню» будем считать удачной шуткой гения, оставшейся незамеченной. А вот «Государь…» действительно свидетельствует о некоторых сдвигах в мировоззрении. Понаблюдав процесс становления «демократии» и строительства капитализма в России, я пришёл к выводу, что абсолютная монархия есть самая лучшая для России форма устройства общества. Не декоративная, как в Швеции или Великобритании, а именно абсолютная. Казнить и миловать. Царь-батюшка. Последняя инстанция на земле, куда можно податься «бедному крестьянину». Ибо в России должен править не закон, а справедливость. Толпа (Дума, собрание) не может быть выразителем справедливости. Носитель и выразитель справедливости один – и ему нужно безоговорочно верить. И любить. Собственно, на любви и основывается эта вера. Конструкция абсолютно утопична, но она могла бы работать при истинной вере в Бога (и его наместника на Земле) и при идеальном основателе новой династии, каким я избрал мальчика Кирилла. Его ни в коем случае нельзя выбирать. Кто может выбрать, может и сместить. Его выбирает Провидение (в данном случае Богородица). Специально прошу редакцию не считать вышеизложенное бредом, но концепцией. Концепция может быть бредовой, но это другой вопрос. И по сути ничего не меняет. Ни одна моя вещь не вызывала столь противоречивых толков. От «самой худшей книжки, которую я держал в руках» (верю, верю, как говорил Жеглов), до самых лестных эпитетов и премии Стругацкого (отнюдь не монархиста!). Но о сути, которую я сейчас вкратце изложил, почти не писали. У меня, очевидно, есть странное свойство прятать главное в сюжетные коллизии и юмор. Мне так интереснее, конечно, но читатель либо не замечает, либо тоже считает «хохмой». Самодержавие на Руси – хохма. Как вам это нравится? А сколько веков оно стояло? Да и не прерывалось никогда и дальше, ибо любой наш правитель по сути был царём. И последняя передача власти произошла в этой традиции – от отца к сыну, пусть и в фигуральном смысле. Если бог даст, хочу написать (должен написать) ещё два романа. Один станет завершением трилогии «Лестница» – «Потерянный дом», сейчас он потихоньку сочиняется. И ещё один, прожитый и придуманный давно. Но слишком много других дел и обязанностей.

– Из тех вещей, что написаны вами, какую вы ставите выше всего? Дмитрий Быков в числе самых любимых своих книг и самых лучших образцов мировой литературы вообще называет «Потерянный дом, или Разговоры с милордом». Но это, пожалуй, не самая известная ваша книга. Насколько, кстати, был сопоставим успех той или иной вашей книги и её ценность для вас?

– Самая известная моя книга, безусловно, «Путешествие рок-дилетанта». Её читали все молодые люди, которым в 1990 году было от 13 до 30 лет и которые любили рок-н-ролл. А тогда его любило всё это поколение. Книжка тиражом 100 000 экземпляров разошлась в два дня. Но это был предсказуемый успех, который я готовил несколько лет, публикуя свои «Записки рок-дилетанта» в «Авроре» и весьма способствовав повышению тиража этого журнала до одного миллиона двухсот тысяч экземпляров.

Посему к этому успеху я отношусь спокойно, и он меня как прозаика даже печалит. Мне кажется, в других моих книгах сказано больше. Не по материалу, а по сути жизни. Даже в книге «Дитя эпохи», которую я писал, будто балуясь и стараясь развлечь читателя. Ну, как за столом рассказывают анекдоты и смешные истории. Однако она по популярности, пожалуй, почти достаёт «рок-дилетанта». Больше всего читались, переводились на другие языки и даже экранизировались повести «Лестница» и «Снюсь». Несколько обидно за «Потерянный дом». К сожалению, число читателей, способных адекватно воспринять эту книгу, убывает естественным путём. Я писал энциклопедию русской городской жизни второй половины XX века. Действие романа происходит в 1980 году, там множество типов, и там вопрос отношения моего поколения к социализму и коммунизму решается не столь однозначно, как в выходивших параллельно «Белых одеждах» или «Детях Арбата». Спичечный «Дворец коммунизма», сжигаемый героем после тяжкой болезни, как бы в припадке, это всего лишь уничтожение символа. Но остаётся народ со своими печалями, и никуда не делась идея соборности и единения, ведь финальная сцена празднична и светла. А те типы, из которых уже через несколько лет вышли наши первые олигархи и «властители дум» (чиновник Зеленцов, коллекционер Безич, андеграундные поэты), выписаны с издёвкой. После этого романа я понял, что вся наша критика ничего не стоит. Они не захотели этого прочесть, потому что прочесть и понять это в 1987 году было «немодно». Но за роман этот я спокоен, он никуда не денется, думаю. Только читать его будут несколько иными глазами.

– Я искренне отношу вас к числу русских писателей, обладающих настоящим чувством юмора. При всём при этом нашу светскую «смеховую» культуру я не очень понимаю. Меня не смешат Аверченко и Тэффи, мне с детства был поперечен юмор Зощенко, меня никак не радуют шукшинские чудики… (Хотя никто из перечисленных и не собирался людей смешить или радовать.) Однако я безусловно признаю, что всё вышеназванное – литература. Но вот, скажем, «Легенды Невского проспекта» Веллера – тут уж помилуйте меня: это же мучительно не смешно. Откуда такой устойчивый интерес к этой и прочим поделкам, когда, скажем, был действительно остроумный Сергей Довлатов? Короче, я тут вроде бы рассказал о себе, но на самом деле спросил вас о русском юморе в литературе.

– Тут всё просто. С одной стороны, либо юмор есть, либо его нет. Другая же сторона юмора настолько темна и загадочна, что требуются тома исследований. Почему смеются люди? Потому что смешно. А что такое смешно? Почему им вдруг сделалось «смешно»? Люди смеются не потому, что «смешно». Они смеются от удовольствия. А так как удовольствия у всех разные, то и смеются они над разным и по-разному. Кто любит попадью, а кто и попову дочку. Я смеюсь над текстом, когда испытываю эстетическое удовольствие от неожиданности и точности фразы, от неожиданности и точности ситуации, от точности изображения состояния героя и интонации автора. Точность – главное слово. Поэтому весь литературный юмор, который я люблю, основан на этом: Гоголь, Булгаков, Искандер, Конецкий, Довлатов. Неожиданная точность, за которой виден ум писателя. Чехов попросту определял юмор как признак ума. Но есть ещё и эстрадный юмор, построенный по законам репризы – эффектной концовки, перевёртыша, кунштюка. Скорее, это относится к остроумию, а не к юмору. И остроумные mot мы тоже слушаем с удовольствием. Общепризнанным королём тут является Михаил Михайлович Жванецкий. Но напечатанные в книге, его тексты сильно теряют. Просто не надо одно принимать за другое. В эстрадной шутке необходим элемент пошлости. Именно необходим! Без него шутка не покатит. Перенесённая на бумагу пошлость обнажается и вызывает чувство неловкости, но отнюдь не улыбку. На эстраде же многие и с успехом эксплуатируют пошлость. Поэтому «Легенды Невского проспекта» я отношу к неудачной попытке Веллера перенести эстрадные приёмы в литературу. Но публика не заметила и съела. Я ограничился чтением одного рассказа и книжку отложил. В ней, кстати, нет того, без чего юмор вообще невозможен, – чувства самоиронии. А вообще давным-давно известно, что клоуны бывают рыжие и белые. В литературе и цирке царствуют рыжие, а на эстраде – белые. Но вообще мне трудно судить об уровне эстрадного юмора, потому что, напуганный его образцами, я немедленно переключаю канал телевизора, когда вижу что-то «юмористическое».

– Александр Николаевич, если мне память не изменяет, в наступившем году вы имеете все основания отпраздновать сорокалетие литературной деятельности: если отсчитывать от первой публикации. Путь долгий. Как вы его оцениваете?

– Как провальный однозначно. Я должен был написать ряд вещей. Но ряд оказался длинным. А путь – коротким.

– Краткий и мужественный ответ. Но… вы всё-таки переживали моменты писательского счастья?

– Наивысшие моменты хорошо описаны Пушкиным и Блоком. «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» (кажется, после «Бориса») и «Сегодня я был гениален» (Блок после «Двенадцати»). Оба могли ошибаться. Но мне больше нравится пушкинское озорство. Пару-тройку раз и мне случалось произносить это шёпотом. Острая же писательская печаль никогда меня не покидает.

– Хорошо, это литература, а есть ещё жизнь. Просто жизнь. Возможно, это разные вещи. Александр Николаевич, вы можете сказать вослед за Бродским: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной»?

– Нет, не могу. Могу сказать вслед за Окуджавой: «Давайте жить, во всём друг другу потакая, – тем более что жизнь короткая такая». Вопрос о длине жизни слишком серьёзен и сложен, чтобы его здесь поднимать. Это объект дуалистический, то есть обладающий противоположными свойствами. Она и длинная, и короткая.

Беседу вёл Захар ПРИЛЕПИН

«ЛГ» -Досье

Александр Житинский родился 19 января 1941 года в Симферополе в семье военного лётчика. Среднюю школу окончил с золотой медалью во Владивостоке в 1958 году. В 1965 году с отличием окончил Ленинградский политехнический институт, по образованию инженер-электрофизик. Публикуется с 1969 года. С 1978 года Александр Житинский – профессиональный литератор: писатель, сценарист, издатель. С 1979 года – член Союза писателей, с 1986 года – член Союза кинематографистов. Автор многих книг («Дитя эпохи», «Потерянный дом, или Разговоры с милордом», «Государь всея Сети» и других), а также сценариев к нескольким художественным фильмам («Переступить черту», «Время летать», «Когда святые маршируют» и другим). В 1981–1990 годах активно участвовал в жизни отечественной рок-музыки. Организатор рок-фестивалей, автор книги «Путешествие рок-дилетанта» (1990). Возглавляет издательство «Геликон». В июле 2007 года стал директором Центра современной литературы и книги в Санкт-Петербурге.