От Gera Ответить на сообщение
К И.Т.
Дата 28.09.2007 15:17:58 Найти в дереве
Рубрики Тексты; Версия для печати

Критика исторического материализма

            Сопоставление выведенной из теории СЛМ последовательности общественных формаций http://slm9.narod.ru/a44.htm#004s с исторической реальностью было первой «интегральной» проверкой нового обществоведения. Вторым тестом на достоверность станет трактовка с позиции СЛМ других заметных обществоведческих теорий – их ошибок, рационального зерна и коллизий практического применения. Первая препарируемая «наука» - марксистское обществоведение - «исторический материализм».

                        1. Главная ошибка К.Маркса.

            В основе истмата и СЛМ лежат три идентичных базовых утверждения. Во-первых, обе теории одинаково материалистически отвечают на главный философский вопрос о соотношении человеческого бытия и сознания (утверждая вторичность последнего). Далее, и там и там идентично трактуется существование/функционирование человека и общества как, прежде всего, материальное производство (что, в терминологии СЛМ, звучит как производство/перераспределение биоэнергии). И, наконец, в-третьих, под параметром, задающим направление и уровень развития цивилизации, обоими концепциями понимается производственный потенциал (по СЛМ - среднеобщественный уровень биоэнергетики).
            Расхождения же между СЛМ и истматом начинаются при углублении в детали - при конкретизации базовых факторов человеческой массы и их взаимосвязей. К.Маркс исходит из того, что сознание человека целиком и полностью формируется его индивидуальным бытием - кратким (по историческим меркам) мгновением между рождением и смертью. Именно в этот период индивидуум с «чистого листа» формирует своё сознание взаимодействуя с окружающей средой (прежде всего - социальной) и одновременно, уже как элемент этой среды, влияя на сознание других членов общества. Поэтому развёрнутая формулировка базового постулата истмата (бытие определяет сознание) могла бы звучать так: Сознание индивидуума определяется, исключительно, его собственным бытием (его существованием между рождением и смертью, в определённой социальной среде).
            СЛМ же трактует сознание человека иначе - как сумму двух составляющих, одна из которых (можно назвать её «социальной») - вполне соответствует марксистской, представляя собой коммулятивный эффект от индивидуального «житейского» бытия. Вторая, составляющая, условно - «биологическая», сидит в генах, является результатом длительной эволюции и аккумулирует бытие всех предшествующих поколений, за несколько миллионов лет естественного отбора. Именно эта, вторая компонента определяет рамки, в которых укладывается всё многообразие свойств человеческой натуры - характеров, талантов, склонностей, маний и т.д., а также их вероятностное распределение по популяции и по времени (на интервале нескольких тысячелетий цивилизованной истории). Со сменой поколений случайным образом чередуются лишь персоны, носящие то или иное сочетание качеств и их проявлений (реализуемые, действительно, под сильным влиянием текущих производственно-социальных условий - того самого социального «марксистского бытия»).
            Вследствие чего исходный постулат о соотношении бытия и сознания, но уже учитывающий «биологическую» компоненту, будет звучать следующим образом: многовековое бытие вида хомо-сапиенсов формирует биологическую основу сознания индивидуума, а скоротечное персональное бытие лишь доводит её до «ума» (до полноценного индивидуального сознания конкретной личности). Хотя биологическая компонента сознания у Маркса явно не фигурирует, но её уши торчат везде, где логика автора истмата хромает особенно сильно и он её латает на живую нитку (что ниже и будет продемонстрировано на конкретных примерах).
            Далее, опираясь на свою модель сознания и приоритет материального производства (как системно-социального фактора), К.Маркс делает логичное предположение о том, что сознание людей является производной сущностью от общественной структуры этого производства, которое ".. надо рассматривать не только с той стороны, что оно является воспроизводством физического существования индивидов. В ещё большей степени это - определённый способ деятельности данных индивидов, определённый вид их жизнедеятельности, их определённый образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством - совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды - это зависит, следовательно, от материальных условий их производства"(1)
            Таким образом, в результате истматовской конкретизации базовых социальных факторов исходная формула: «бытиё определяет сознание», превращается в - «форма производства определяет сознание». Соответственно, марксистский анализ общественных процессов сосредотачивается на препарировании этой формы и её изменений, вызываемых развитием производительных сил в конкретных природно-исторических условиях. Сознание же «истматовского» человека должно лишь механически отслеживать изменения общественных формаций, совершая не только медленные эволюции, но и быстрые, революционные «перевороты сознания», вызываемые острокризисными изменениями производственной сферы.
            Некорректность подобного подхода к человеческому сознанию была подмечена ещё современниками Маркса - "...вся современная политическая экономия оперирует с метафизическими предпосылками при объяснении явлений хозяйственной жизни: она "выводит" "законы" хозяйства из его природы, и человек выступает лишь как нечто случайное по отношению к этим законам... У Маркса теория констатировала из конструированных процессов "хозяйственные законы", причём "законы" стояли в начальном отделе зависимого жизненного ряда, а хозяйственные процессы в конечном отделе... "Хозяйство" превратилось у экономистов в трансцендентную категорию, в которой они открывали такие "законы", которые хотели открыть: "законы" "капитала" и "труда", "ренты", "заработной платы", "прибыли". Человек превратился у экономистов в платоническое понятие "капиталиста", "рабочего" и т.д. Социализм приписал "капиталисту" свойство быть "жадным до прибыли", либерализм - рабочему свойство быть "требовательным", - и оба эти закона при этом были объясняемы из "закономерного действия капитала..."(7)
            По логике же СЛМ, все три вышеупомянутых фактора - структура общественного производства и обе компоненты человеческого сознания – активно и равноправно взаимодействуют между собой в процессе человеческой жизнедеятельности. То есть, человек является не случайным, подчинённым элементом политэкономического механизма, а - системообразующим. Причём, «биологическая» компонента его сознания остаётся постоянной, а – социальная меняется по ряду оснований, включая и трансформацию структуры общества.

                        2. Эксплуатация.


            Существенные различия между марксистской моделью формирования человеческого сознания и её СЛМ-овской версией влекут за собой расхождения и в трактовках вторичных социальных феноменов, производных от взаимодействия базовых факторов. В частности, истмат и СЛМ принципиально иначе видят истоки и механизм такого характерного явления как «эксплуатация человека человеком».
            (Последнюю, в самом общем виде, можно рассматривать как биоэнергетический баланс - соотношение биоэнергии, расходуемой индивидуумом в ходе своей трудовой деятельности и отчуждаемой в составе созданного им продукта, к - возвращаемой от потребителя продукта в виде оплаты. Чем хуже для работника это соотношение тем выше степень его эксплуатации. Если отчуждение отсутствует - когда работник-кустарь является полноправным хозяином/потребителем всего, им созданного, - степень эксплуатации будет равна нулю вне зависимости от рентабельности его усилий. При этом, оценивая степень эксплуатации надо рассматривать не мгновенный, сиюминутный биоэнергетический баланс, а - усреднённый по времени и видам затрат, учитывающий косвенные и вероятностные моменты.
            Например, является ли в современной России условный фермер-единоличник, отношения которого с обществом по отдаваемым налогам и получаемым благам более-менее сбалансированы, объектом эксплуатации со стороны нефтяного магната, качающего за рубеж сырьё и оставляющего там выручку от его продажи? Или, - со стороны высших чиновников, которые здесь собирают дань с сырьевых магнатов и отправляют её за рубеж в форме избыточных золотовалютных резервов и стабфонда, за соответствующую премию от отправленного? Несомненно - является, поскольку для богатой России существует ненулевая вероятность агрессии извне, с целью захвата её природных ресурсов. В случае такого нападения вышеупомянутый фермер и его сыновья гарантированно будут призваны в армию для защиты страны и её ресурсов, где могут потерять всю свою биоэнергетику, без остатка – пав на поле брани. А толстосумам с роднёй фронт не грозит.
            В мирное же время подобное использование народной биоэнергии подразумевается как своими «хозяевами жизни», так и их зарубежными оппонентами, удерживая последних на безопасной дистанции от «природных кладовых Родины». Что, в свою очередь, и обеспечивает возможность сырьевым баронам и высшим госчиновникам, через вышеописанные манипуляции, баснословно набивать карманы и жить в полное своё удовольствие.
            То есть, потенциальная народная биоэнергия, даже крестьян-робинзонов и городских безработных на пособии, активно используется в экспортно-сырьевом бизнесе как совершенно необходимая, базовая компонента, что без должного возмещения означает самую натуральную эксплуатацию носителей «охранительной биоэнергетики».)

            С точки зрения теории СЛМ, постоянная, «биологическая» составляющая человеческого сознания (как и у любого здорового животного, запрограммированная на наращивание индивидуальной биоэнергетики всеми доступными средствами) делает нормального, среднестатистического индивидуума хронически склонным к неэквивалентному (в свою пользу, естественно) присвоению результатов чужого труда (чужой биоэнергетики). Поведенческий механизм «проецирования удовольствий», чисто в силу логики своей работы, делает для хомо-сапиенса хапок естественной стратегией поведения, а трудовой энтузиазм и бескорыстие/альтруизм – только искусственно прививаемыми. То есть, в теории СЛМ внутреннее стремление человека к эксплуатации своего ближнего является фактором первичным, системообразующим, в то время как социальную форма эксплуатации (включая и её отсутствие) – фактором вторичным, производным.
            Истмат же, напротив, назначает первичной форму производственных отношений (механизм общественного производства), а стремление индивидуума переложить свою работу на другого или отобрать чужой кусок – моментом вторичным, формируемым социальной средой. По этой логике человеческая цивилизация имеет неэксплуататорское начало – дикари живут праведной жизнью, не зная что такое угнетение своего ближнего. Но далее, по мере развития производительных сил, конфигурация общества меняется таким образом, что сначала закономерно порождает эксплуатацию (учит и заставляет чистые человеческие души угнетать и грабить своего ближнего), а потом так же закономерно её ликвидирует (приобщая холопов и их капиталистических хозяев к свободному коммунистическому труду). То есть, согласно К.Марксу, период эксплуатации занимает на восходящем графике уровня средней биоэнергетики строго определённый локальный участок, начало и конец которого жёстко обусловлены системно-производственными факторами.
            Её начало связывается Марксом с тем, что "..увеличение производства во всех отраслях - скотоводстве, земледелии, домашнем ремесле - сделало рабочую силу человека способной производить большее количество продуктов, чем это было необходимо для поддержания её. Вместе с тем оно увеличивало ежедневное количество труда, приходившегося на каждого члена рода, домашней общины или отдельной семьи (?!). Появилась потребность в привлечении новой рабочей силы. Война её доставляла: военнопленных стали обращать в рабов.... Из первого крупного общественного разделения труда (на племена пастушеские и прочие) возникло и первое крупное разделение общества на два класса - господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых..."(2) После первого пришло и "..второе крупное разделение труда: ремесло отделилось от земледелия..".(2) Рабство превращается в систему, возникают: товарообмен, деньги, государства и другие инструменты эксплуататорских классов.
            Соответственно, окончание постыдной практики эксплуатации человека человеком истматом видится очень простым, через ликвидацию разделения труда (необходимую и достаточную операцию по достижению социального благоденствия) : "..всеобщая ассоциация всех членов общества в целях совместной и планомерной эксплуатации производительных сил...ликвидация такого положения, когда потребности одних людей удовлетворяются за счёт других.. всестороннее развитие способностей всех членов общества путём устранения прежнего разделения труда, путём производственного воспитания, смены родов деятельности, участия всех в пользовании благами...слияние города и деревни..."(3)
            По Марксу, неизбежность коммунистической революции следует из диалектического процесса «борьбы противоположностей», в ходе которого «способ производства восстаёт против способа обмена» (расширение и совершенствование высокоорганизованной индустрии конфликтует с анархией частного присвоения и рыночного товарооборота). «Производительный базис» конфликтует с «общественной надстройкой», от чего последняя, как и все предыдущие «системы отсталых общественных отношений», исторически-неизбежно заменяется на новую, предусматривающую более совершенную форму присвоения и распределения продукта общественного производства - централизованную и плановую). Согласно Марксу, эта смена формаций и должна ликвидировать эксплуатацию человека человеком раз и навсегда.

            По логике же СЛМ, единственным «железным» заслоном эксплуатации служит минимальный объём создаваемой человеком биоэнергии (на грани физического выживания социума). Когда любому паразиту/эксплуататору гарантирован отпор не на жизнь, а на смерть, и неизбежная гибель объектов успешной эксплуатации, с соответствующим сокращением кормовой базы. При этом, разумеется, тотальное полуголодное существование не отменяет хроническую склонность индивидуума к хапку, а лишь физически препятствует её реализации. Этим и объясняется отсутствие эксплуатации в социумах примитивных, архаичных народов.
            Но как только труд начинает приносить заметное прибавочное благо, а его формы позволяют контролировать работника - сразу же находятся кандидаты в эксплуататоры, постепенно интегрирующие институт экспроприации в социальную систему, что определяет текущую конфигурацию общества в не меньшей степени, чем используемые на тот момент производственные технологии. При этом, социальные формы/институты, в которых материализуется воплощается предрасположенность хомо-сапиенсов к угнетению своего ближнего, могут иметь самые различные и причудливые формы, будучи моментом сугубо вторичным, «техническим», производным от текущих социально-экономических условий на конкретной широте и долготе. Оснований же для автоматического окончания эксплуатации, лишь по достижении некоего определённого уровня производительности, теория СЛМ не обнаруживает.
            Очевидно, что вытекающее из солидарно-либеральной логики, необходимое и достаточное условие начала угнетения - по достижению такого уровня производительности, при котором могут прокормиться не только с сошкой но и с ложкой – гораздо проще и логичнее нежели путаные объяснения Маркса. Последнему приходится оперировать явно демагогическими аргументами, дабы придать минимальную правдоподобность объяснению феномена эксплуатации. Но дырявая логика истмата этим, естественно, не правится. Например, из рассуждений Маркса совершенно не ясно, почему в самом начале, с ростом производительности, возрастают индивидуальные трудозатраты и аппетиты эксплуататоров, а не свободное время работника. Или - откуда берутся первые войны (доставляющие рабов), если каждый чист душой, всецело поглощён своим трудом и даже помыслить не может о том, что бы покуситься на чужоё?
            Что бы залатать подобные пробелы классикам марксизма приходится ссылаться на понятия, явно относящиеся к вышеупомянутой «биологической» составляющей человеческого сознания, отвечающей за дремлющие в человеке пороки, проявляющиеся и развивающиеся при благоприятных социальных условиях:
            "...основывающаяся на этих устоях (противоположности между городом и деревней, и институте завещаний) цивилизация совершила такие дела, до каких древнее родовое общество не доросло даже в самой отдалённой степени. Но она совершила их приведя в движение самые низменные побуждения и страсти людей, и развив их в ущерб всем их остальным задаткам. Низкая алчность была движущей силой цивилизации с её первого до сегодняшнего дня; богатство, ещё раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было её единственной определяющей целью...".
            "...Богатства соседей возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается уже одной из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабёж им кажется более лёгким и даже более почётным, чем созидательный труд.... Органы их родового строя превращаются в организацию для грабежа и угнетения соседей... из орудий народной воли (они) превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа. Но этого никогда не могло бы случиться, если бы алчное стремление к богатству не раскололо членов рода на богатых и бедных, если бы имущественные различия внутри одного и того же рода не превратили общность интересов в антагонизм между членами рода..."(2)
            Впрочем, несмотря на очевидные нестыковки, позиция Маркса-Энгельса относительно механизма эксплуатации остаётся неизменной - "... разделение труда делает возможным - более того: действительным, - что духовная и материальная деятельность, наслаждение и труд, производство и потребление - выпадают на долю различных индивидов..."(1) (Видимо, древние египтяне разделились на крестьян и фараонов потому, что такое уж у них пошло разделение труда - одни заказывают пирамиды под свою кончину, а другие их строят.)

                        3. Классы и классовая борьба.

            Другой важный социальный феномен, неверно истолковываемый К.Марксом – образование и функционирование больших социальных групп, называемых «общественными классами». По Марксу, базовый общественный процесс - поступательное развитие «производительных сил» (рост средней биоэнергетики) - проецируется в «производственные отношения» (в социальную структуру общества) единственно возможным образом - через развитие соответствующих классов и их борьбу друг с другом.
            На заре цивилизации, в первобытно-общинном архаическом социуме, классы отсутствуют. Потом, в эксплуататорский период, они появляются и сменяют друг друга (более прогрессивные приходят на смену менее прогрессивным) вплоть до прихода коммунизма, на котором дальнейший рост производительных сил уже перестаёт влиять на социальную структуру и общество стабилизируется, оставаясь бесклассовым на вечные времена.
            В соответствующем разделе СЛМ было показано, что ситуация одновременного существования двух противостоящих общественных сил, в достаточной степени отвечающих классовому критерию (буржуазия и пролетариат) - лишь кратковременное эпизодическое явление. Гораздо дольше в обществах присутствует только один класс или, вообще, никакого. Поэтому взаимоотношения классов ну никак не подходят на роль универсального «двигателя истории». Что бы обойти сей неприятный факт, Маркс искусственно, по чисто формальным признакам, ввёл в своё обществоведение «виртуальные» классы: рабов, феодалов, крестьян и ранних пролетариев - цеховых подмастерьев, а его властьимущие последователи расширили этот перечень новыми господствующими классами - «советским пролетариатом» и «советским крестьянством», с курьёзной «интеллигентской прослойкой».
            Очевидно, что рабовладельческие демократии и тирании сошли с исторической сцены не солидарными усилиями рабов. Последние до уровня класса никак не дотягивают, поскольку не существует постоянно исполняемых действий, преследующих солидарные «рабские» чаяния и воплощающихся в соответствующих социальных структурах. Их восстания, когда рабы действовали как солидарное предприятие (армия), лишь кратковременные эксцессы. Типичной же для той поры и для рабов вообще, является баранья покорность, (хорошо объясняемая слм-логикой «традиционного общества», о котором - чуть ниже). Даже в просвещённом 19-ом веке свободу американским рабам принесла не их «классовая борьба», а военная агрессия индустриальных северных соседей. Доиндустриальные и индустриальные абсолютистские империи, также, создавались и рушились не в силу классовых интересов или антагонизмов. Крайне нелепыми выглядят и попытки вывести пертурбации социалистических обществ из взаимодействия классов рабочих, крестьян и интеллигентской прослойки.
            Совершенно не по-марксистски заканчивается даже тот единственный период, когда, пролетариат, действительно, активно сопротивляясь жестокой доиндустриальной капиталистической эксплуатации, ведёт себя вполне по классовому (имеет несомненные солидарные интересы, объединяется для их защиты создавая рабочие движения/партии) и тем самым заметно влияет на социальную структуру индустриальной буржуазной демократии. Успехи классовых усилий пролетариата ведут к логичному (по СЛМ, а не по Марксу) спаду рабочего движения - рабочий солидаризм уничтожается комфортом индустриального периода, сытость сводит к нулю готовность к борьбе, остаточно тлеющую лишь в форме профсоюзных объединений (для защиты узко профессиональных, групповых интересов).
            По логике СЛМ этот «антимарксистский» итог абсолютно закономерен, так как социальные проблемы рабочих не имеют лучшего формационного решения чем развитая индустриальная буржуазная демократия, которую и стоит «враждебный» класс капиталистов руками трудящихся. Альтернативные решения рабочего вопроса не идут с ней ни в какое сравнение: марксистское коммунистическое общество является чистой утопией, куда более реальный военный коммунизм реализуем только в острокризисные периоды, а социализм является тоталитарным тупиком. В силу чего, возможны две неабсурдные трактовки пролетарской классовости (причём обе - противоречат марксизму). Первая - пролетариат не является полноценным общественным классом. Вторая - это пробуржуазный класс, в симбиозе капиталистами строящий общее «светлое буржуазно-демократическое будущее» и «диалектически» отмирающий по его достижению, оставляя класс буржуазии в гордом одиночестве.


                        4. Коммунизм и коммунистическое государство.

            Третьей показательной ошибкой исторического материализма (после неверных трактовок эксплуатации и общественных классов) является его главное теоретическое открытие - коммунизм (выведенная К. Марксом из «объективных законов» формация идеального общества будущего – продукт уже упоминавшейся неверной трактовки человеческого сознания).
            Если в СЛМ заменить формулировку третьего закона (Любой человек по натуре - либерал, а солидарист - только по принуждению) на новую, следующую из марксисткой модели сознания: любой новорожденный – «белый лист», превращающийся в либерала или солидариста благодаря контактам с соответствующей социальной средой - то из такой «квазиСЛМ» будут выводиться все основные положения истмата, включая и сам марксистский коммунизм (сочетание монопольной экономики, находящейся в солидарной собственности общества, и предельно децентрализованного государства - в либеральной собственности всех граждан). Поскольку воспитательный эффект от постоянного контакта с махиной солидарной госэкономики не сравнимо больше влияния личного обладания микроскопической частичкой госвласти, то поголовное воспитание солидаристов в таком обществе было бы гарантировано. А раз в обществе все граждане - солидаристы, то и госвласти как таковой, практически не требуется - для высокосознательных трудоголиков достаточное правовое регулирование вполне обеспечивается хозяйственно-должностной регламентацией, без специальных централизованных институтов принуждения.
            По нормальной же, неискажённой солидарно-либеральной логике, в любом обществе, из-за хронического либерализма человеческой натуры всегда существует вероятность драк (между гражданами и их группировками) за собственность и другие отчуждаемые блага. Следовательно, потребность в карательных механизмах разрешения/предотвращения подобных конфликтов есть величина достаточно постоянная. Как отдельному человеку, так и обществу в целом, всегда будут требоваться исполнители правоохранительных действий, относящихся к сфере «государственных». Эти исполнители (как штат устойчивых общественных институтов) могут быть представлены в широком диапазоне форм. На одном его краю стоит «государство» как отдельное централизованное «предприятие» - со своим штатом, бюджетом и управленческой верхушкой. На другом - лично сами граждане, которые, в соответствии с неким общепринятым законом и собственным правосознанием, приватно и собственноручно творят над преступниками суд и расправу. (Хороший пример последнего режима - дожившая до наших дней система правопорядка у горцев, основанная на «законах гор» и включающая, в частности, такой известный институт как кровная месть.)
            К.Маркс определяет эти два крайних варианта как, соответственно, «государство» и «негосударство», видя основную разницу между ними в том, что в централизованной версии присутствует "....учреждение публичной власти, которая уже не совпадает непосредственно с населением, организующим самоё себя, как вооружённая сила. Эта особая общественная власть необходима потому, что самодействующая вооружённая организация населения сделалась невозможной со времени раскола общества на классы.. Эта общественная власть существует в каждом государстве. Она состоит не только из вооружённых людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода, которые были неизвестны родовому (клановому) устройству общества..."(2) (т.е., неизвестны анархическим социумам, самоуправляемым по «закону гор»).
            Характерно, что его «самодействующая вооружённая организация населения» функционирует именно как внутренняя «общественная власть» (а не как, например, только национальная армия, направленная сугубо против внешней угрозы). Такая «власть» оправдывает себя в неэксплуататорском, бесклассовом обществе только в случае исполнения ею стандартной государственной функции правоохраны (что, в частности, и делали столетиями вооружённые горцы, удерживая друг друга в рамках приличий угрозой собственноручной взаимной расправы). Ни для чего иного подобная вооружённая «народная самодеятельность» не пригодна.
            Следовательно, говоря о «вооружённом народе» как форме власти в бесклассовом обществе – сначала в родовом а потом и в коммунистическом, классики марксизма молчаливо признают существование в любом обществе устойчивой угрозы преступного антиобщественного поведения (без которой подобный властный институт становится бессмысленным.). Тем самым они вступают в явное противоречие со своими же утверждениями о закономерной безгрешности «неэксплуатационных» эпох и исторической локализации институтов эксплуатации/государства (последнего - как вторичной преходящей сущности, произведённой на свет теми же "злокозненными" экономическими факторами) - "... родовой строй вырос из общества, не знавшего никаких внутренних противоречий, и был приспособлен только к нему. У него не было никаких других средств принуждения, кроме общественного мнения." (2)
            Устранить столь явное противоречие со здравым смыслом, предусмотрев коммунистическую власть сильной и профессиональной, К.Маркс не может - это было бы в чистом виде порочное «разделение труда», из которого в истмате уже были выведены все главные проблемы человечества. Не мог Маркс и подробно расписать систему народной власти - любительской, неиерархической (как у горцев-анархистов) и при этом, работоспособной в условиях современной монопольной госэкономики - получился бы явный абсурд. Возможно, интуиция или первые же прикидки подсказали творцам истмата то, что однозначно следует из логики СЛМ - совмещение анархического государства и централизованной экономики не возможно в принципе. Но «классики» не могли и абсурдно оставить коммунаров совсем без власти, с одним лишь «общественным мнением» - ведь хорошо известно что даже в «безгрешную» доцивилизационную эпоху свободный «негосударственный» человек был всегда вооружён, и не в последнюю очередь - против таких же как он. Напрочь лишённое правозащитных механизмов «общество будущего» уж слишком сильно бы расходилось даже с банальным жизненным опытом. Поэтому творцам истмата оставался единственный выход - вскользь упомянув "вооружённый народ" максимально приглушить тему коммунистического государства, прикрыв её демагогическим лозунгом "отмирания".
            "...Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определённой стадии экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но и становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом и возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором."(2) А раз при коммунизме нет государства как такового, то и нет смысла вдаваться в подробности - как это будет выглядеть в натуре.
            В СЛМ-наборе разрешённых общественных конфигураций есть две формации, имеющие общие элементы с марксистским коммунизмом. Это – военный коммунизм (монопольные - государство и экономика - в солидарной собственности общества) и анархия (атомизированные - государство и экономика - в либеральной собственности граждан.) Как видим, с первой формацией у марксистского коммунизма совпадает конфигурация отрасли «экономика», а со второй - устройство «государства».
            Военный коммунизм и анархия - неустойчивые формации (хотя составляющие их отрасли вполне соответствуют друг другу). Военный коммунизм быстро и неизбежно скатывается в абсолютистский, тупиковый социализм. Анархия же, свободная от любых солидарных механизмов, проигрывает всем остальным формациям, и как в сфере государственного противостояния (военного), так и в экономической конкуренции. Кроме того, она слабо защищена от внутренней локальной солидаризации (криминальной, предпринимательской и пр.), что делает её в условиях современной цивилизации реализуемой только кратковременно или искусственно.
            Коммунизм уступает вышеупомянутым - анархии и военному коммунизму - уже только тем, что составлен из несовместимых по форме отраслей, делая бессмысленными любые рассуждения о его практической реализации. Очевидно, что либеральная народная масса, пусть даже и вооружённая - ничтожная сила по сравнению с единственным высоким чиновником монопольной госэкономики. Поэтому, даже если такой народ успеет собраться «снизу» в солидарное государство-монополию (демократически сорганизовавшись) и захватить контроль над экономической монополией, он получит лишь военный коммунизм - промежуточную ступень на пути к социализму. Если же народ объединиться не успеет, тот же социализм получится с другой стороны - когда контролирующая госэкономику элита, разоружит и построит этот народ «сверху», дополнив свою экономическое всевластие - государственным. Что и происходило всегда и везде, где побеждала антибуржуазная революция а власть над государством и экономикой оказывалась в одних руках.



            5. Государство большевиков.

            Наглядной иллюстрацией утопичности госстроительных планов К.Маркса стали практические шаги его властьимущих последователей, пытавшихся воплотить в жизнь коммунистический проект. Прежде всего это - В.И.Ленин - добросовестный продолжатель марксистской традиции (по крайней мере, на момент написания труда "Государство и революция"). Он первым из марксистов-практиков столкнулся с реальной стороной преобразования буржуазного государства в коммунистическое, безуспешно пытался совместить истматовский канон и реальность, и пришёл в конце концов к закономерному итогу – абсолютистской социалистической диктатуре.
            В дореволюционных статьях весьма показательны беспомощные попытки В.И.Ленина найти у классиков марксизма внятное мнение по проблеме организации послереволюционной народной власти и постепенный дрейф автора к централизованной власти: "..Различие между марксистами и анархистами состоит в том, что (1) первые, ставя своей задачей полное уничтожение государства, признают эту задачу осуществимой лишь после уничтожения классов социалистической революцией, как результат установления социализма, ведущего к отмиранию государства.....(2) первые признают необходимым, что бы пролетариат, завоевав политическую власть, разрушил полностью старую государственную машину, заменив её новой, состоящей из организации вооружённых рабочих, по типу Коммуны.....Всё народное хозяйство, организованное как почта (по типу государственно-капиталистической монополии), с тем, что бы техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалование не выше "заработной платы рабочего", под контролем и руководством вооружённого пролетариата - вот наша ближайшая цель. Вот какое государство и на какой экономической основе нам необходимо. Вот что даст уничтожение парламентаризма и сохранение представительных учреждений, вот что избавит трудящиеся массы от проституирования их буржуазией..."(5)
            Как видим, Ленин постепенно уходит от явной марксисткой утопии - у новой революционной власти уже появляется характерная конкретика - абстрактный «вооружённый народ» превращается в более определённый «вооружённый пролетариат» и намечается первый понятный объект для присмотра - техники, бухгалтера, управляющие. Но система самоорганизации таких пролетариев всё ещё остаётся неопределённой, смахивающей на казацкую вольницу - "...переход от капитализма к социализму невозможен без известного "возврата" к "примитивному" демократизму..." то есть, к демократии без парламентаризма (последнего - "...как особой системы, как разделения труда законодательного и исполнительного, как привилегированного положения для депутатов...")(5).
            Как известно из истории, марксистская неопределённость в вопросе - у кого будет оружие в бесклассовом государстве с монопольной госэкономикой, в кого оно будет стрелять и как «вооружённый пролетариат» будет сорганизованы - разрешилась совершенно не по истматовски, но в полном соответствии с логикой СЛМ. Причём, разрешилось именно в той форме, которую марксизм приписывал самым антидемократическим и социально-дифференцированным режимам, превращающим народ в безоружную, бесправную и бессловесную трудовую массу.
            То же следует и из теории СЛМ, по которой единственное формационно-устойчивое состояние монопольной госэкономики - либеральная собственность. Устойчиво сосуществовать с такой экономикой может лишь монопольное государство в такой же либеральной форме собственности. Следовательно, наличие общегосударственной экономической монополии - необходимое и достаточное условие для сползания общества в социализм, вне зависимости от любых других параметров общественной конфигурации. Это железное правило неоднократно подтверждалась экспериментально - при каждой попытке построения социализма советского образца, начиная с СССР. (Результат неизбежного расхождение между исходной идеологией марксизма и практикой её властьимущих последователей).


                        6. Марксистско-ленинская философия.

            Идеологическим продолжением конфликта между истматовкой концепцией небуржуазного государства и реальностью можно считать социальный феномен так называемой «марксистско-ленинской философии».
            Основоположники марксизма, будучи достаточно свободными теоретиками, имели возможность контактировать с исследуемой ими реальностью в меру собственного научного интереса, мало завися от результатов своих изысканий. Поэтому Маркс и Энгельс могли позволить себе роскошь строго следовать духу и логике своей теории. Что, в частности, выразилось в их взгляде на философию как на самый архаичный и несовершенный научный инструмент, применяемый вынужденно и временно, по причине недостаточной зрелости точных и естественных наук. Отталкиваясь от этой позиции, Марксом-Энгельсом было внятно заявлено, что диалектико-материалистический подход и накопленная масса научных открытий - уже поставили крест на философских исследованиях в области общественных процессов (как чуть раньше успехи естественных наук истребили натурофилософию). Результатом же победы истинно-научного подхода в области обществоведения является, естественно, написанный Марксом "Капитал".
            ".....С помощью фактов, доставляемых самим эмпирическим естествознанием, можно в довольно систематической форме дать общую картину природы как связного целого. Дать такого рода общую картину было прежде задачей так называемой натурфилософии, которая могла это делать только таким образом, что заменяла неизвестные ей действительные связи явлений идеальными, фантастическими связями и замещала недостающие факты вымыслами, пополняя действительные пробелы лишь в воображении. При этом ею были высказаны многие гениальные мысли и предугаданы многие позднейшие открытия, но не мало также было наговорено и вздора....
            ......Но то, что применимо к природе, которую мы понимаем теперь как исторический процесс развития, применимо также ко всем другим отраслям истории общества и ко всей совокупности наук, занимающихся вещами человеческими (и божественными). Подобно натурфилософии, философия истории, права, религии и т.д. состояла в том, что место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, измышленная философами; что на историю, - и в её целом и в отдельных частях, - смотрели как на постепенное осуществление идей, и притом, разумеется, всегда только любимых идей каждого данного философа.....
            ...диалектически-материалистический подход к истории наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача в той и другой области (естественных и общественных наук) заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы, а в том, что бы открывать их в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и истории, остаётся, таким образом, ещё только царство чистой мысли, поскольку оно ещё остаётся: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика...."(4) (Фактически, книга - "Л.Фейербах и конец немецкой классической философии" должна была бы называться "Л.Фейербах и конец философии как таковой", поскольку иных достойных философских школ кроме немецкой классики марксизма в то время просто не наблюдали.)

            Если бы теория Маркса и, соответственно, заключение о смерти философского обществоведения - были верны, тогда бы развитие марксизма и дальше должно было происходить строго нефилософскими методами, в своей практической части следуя прогнозам и выводам исходной концепции.
            Если бы ситуация была противоположной - вдруг обнаружилось, что в системе знаний об обществе зияют «белые пятна», неподвластные точному, нефилософскому исследованию. Соответственно, марксизм содержит грубые ошибки а вывод Энгельса о смерти общественной философии оказывается несколько преждевременным. Тогда бы новая общественная философия, вобравшая в себя здравое зерно марксизма, должна была бы, во-первых, внятно продекларировать незрелость истрата как точной науки и обнародовать допущенные в ней ошибки. И, во-вторых, заявить о возврате в этой области знаний к свободному полёту фантазии философов (поспешно отменённого Марксом-Энгельсом), а также о том массиве знаний, смежных с вынужденными философскими измышлениями, которые остаются доступны эксперименту и точному анализу, и которые надо всячески преумножать (дабы со временем победить ими всякую философию, как и завещали классики).
            Реальность же преподнесла третий вариант, в котором логично соединилась ошибочность истмата и шкурно-коньюнктурные интересы тоталитарной госэлиты, пришедшей к власти под лозунгами коммунистической революции. Группой руководящих партийных товарищей (новой революционной элитой) претендующий на точно-научность марксизм был официально признан безупречным и тут же заложён в основу марксистско-ленинской философии, представляющей собой "... систему философских дисциплин, целостное мировоззрение, которое вместе с тем выступает как теория познания, логика, общесоциологическая теория." (6) Причём, запрет на точные общественные науки в этой теории оговаривался особо - "... Куда идёт человечество? Почему колоссальные силы, созданные и приведённые в движение людьми, нередко обращаются против них? На эти и другие жизненно важные вопросы нашего времени не может дать ответа ни одна специальная наука, как бы ни было велико её значение. Это вопросы мировоззренческие, философские, и на них призвано отвечать научно-философское мировоззрение марксизма-ленинизма..."(6).
            То есть, волею социалистической элиты, взявшей власть под коммунистическими лозунгами, область общественных наук превратилась в абсурдный «философский заповедник», в котором, с одной стороны, почти всё декларируется как уже открытое Марксом-Энгельсом-Лениным в рамках единой общесоциологической теории а, с другой - объявляется априори неподвластной эксперименту и точному исследованию, в силу специфической «сверхестественности» предмета изучения (куда, например, с прикладной беспартийной психологией соваться категорически не рекомендуется). "..В отличие от специальных общественных наук, исторический материализм изучает прежде всего и главным образом наиболее общие законы развития общества, законы возникновения, существования, движущие силы развития общественно экономических формаций.. Исторический материализм, как и марксистская философия в целом, представляет собой единство теории и метода. Он даёт диалектико-материалистическое решение основного гносеологического вопроса социальной науки - вопроса об отношении общественного бытия и общественного сознания..."(6) - в противоположность "...буржуазной идеологии, которая, как известно, пропитана идеализмом." (6)
            Мало того, оказалось что предыстория вышеуказанной партийной марксистско-ленинской философии (и противостоящей ей буржуазно-идеалистической) уходит в тьму веков "...Сами философы с древних времён разделились на два лагеря, и это деление сохраняет свою силу до сих пор. Это реальный факт истории философии. Материализм и идеализм - две борющиеся партии в философии. Борьба между ними происходила в прошлом и происходит ныне. Новейшая философия так же партийна, как две тысячи лет назад. Борьба между материализмом и идеализмом, в конечном счёте, отражает борьбу классов в обществе."(6) (Интересно, что бы сказал об этом рабско-крестьянско-пролетарский философ Кант?)

            Произошедшая в советской идеологии абсурдная трансформация антифилософской позиции Маркса-Энгельса объясняется тем, что в отличие от классиков-теоретиков, творцы марксизма-ленинизма были уже элитой общества - властьимущими практиками, для которых соответствие реалиям было не предметом досужих размышлений, а - вопросом жизни и смерти. Октябрьская революция под коммунистическими знамёнами открыла этой элите дорогу к абсолютной власти, обосновав создание госмонополии и высочайший статус её управленческой верхушки. Поэтому прямо отказаться от обширного и авторитетного марксистского наследства (или подвергнуть его открытой ревизии) на том основании, что в нём не прописано превращения пролетариата и прочего народа в немую рабоподобную массу, а его вождей - в новую имперскую элиты, советская верхушка не могла - другой популярной связной антибуржуазной идеологии, оправдывающей институт монопольной госэкономики (а, следовательно, и системы власти, которую эта госмонополия порождала) просто не существовало. Нельзя было социалистической элите и привести систему советской власти в соответствие с каноническим истматом - даже малейшие подвижки в сторону либерализации госуправления мгновенно приводили к дестабилизации и хаосу (что особенно наглядно показал процесс разложения и распада СССР). Также нельзя было продолжить марксистскую традицию нефилософского исследования общества – она рано или поздно высветила бы порочную суть реально построенного псевдокоммунистического абсолютизма и его спекулятивно-демагогической идеологии.
            Следовательно, оставался единственный путь - залепив дыры в логике философскими химерами, сделать из марксизма неприкосновенную религию (набор необсуждаемых догм). Кстати, что весьма показательно, в противоположном буржуазном лагере, в части масштабных «формационных» процессов, традиция антинаучного «строго-философского исследования» общества в начале 20-го века также была восстановлена, только «танцевала» она не от «пролетарских ценностей», а от возведённого в абсолют набора «прав и свобод» (в её либеральной ветви) и от тех же «неотъемлемых прав», но уже избранной, правильной нации (в расистско-фашистской альтернативе). Точная, объективная наука была допущена буржуазно-демократической элитой лишь в узкие разделы прикладной социологии, надёжно изолированные от политически-острой проблематики форматом финансируемых задач.


                        7. Немарксистское продолжение марксистского капитализма.

            Возвращаясь к двум фундаментальным ошибкам К.Маркса, первая из которых – уже разобранная некорректная модель человеческого сознания. Вторая серьёзная ошибка лежит в области методологии марксистского обществоведческого анализа и напрямую не связана с некорректностью базовых постулатов истмата. Она заключается в примитивной, линейной аппроксимации общественных процессов и тенденций первой половины 19-го века. Основным следствием этой ошибки стал неверный прогноз, предрекавший глубокий системный кризис капитализма, разрешаемый единственным способом – через революционный переход в новую общественную формацию – коммунизм.
            Подобной оплошности (весьма типичной для нового, сырого знания, более философского, нежели научного) основоположники марксизма могли бы вполне избежать, если бы строго следовали принципам диалектики (приверженность которым они постоянно декларировали). То есть, если бы они рассмотрели в своём политэкономическом анализе не только самое простое, «количественное» наращивание действующих факторов, но и «нелинейную» перспективу - хотя бы одну, самую очевидную.
            Что таковую сформулировать, Марксу было достаточно чуть более подробно рассмотреть производительные силы общества, разделив их на две отличные составляющие – человеческую и прочую (для краткости назовём последнюю - «оборудованием»). Проанализировав вклад каждой из этих компонент в процесс поступательного роста производственных сил, сразу обнаруживаются качественные переходы, ломающие линейную социальную тенденцию.
            Потенциал человека, как преобразователя биоэнергии, весьма невелик. С ростом личного потребления производственные способности (биоэнергетика) индивидуума быстро достигает потолка, после чего начинает спадать, сначала теряя в мотивации (по закону предельного комфорта), после чего вступают в силу и временные ограничения (чтобы одновременно потреблять и производить, пресыщенному работнику нужен особый талант). К несомненным же плюсам человека-производителя можно отнести его способность выживать и плодиться на подножном корме, самостоятельно осваивая даровом природный ресурс благодаря инстинкту самосохранения. Поэтому, даже при ничтожном развитии производительных сил (мизерной общественной биоэнергетике) из человека можно всегда выжимать некоторое количество биоэнергии, с положительной рентабельностью.
            Оборудование имеет гораздо более высокий биоэнергетический порог воспроизводства и эффективной отдачи, прямо пропорциональный его производительности. Поэтому мощная, высокоэффективная техника появляется только тогда, когда общество накопит значительный биоэнергетический потенциал и квалифицированную человеческую массу (без которой такое оборудование не способно функционировать и обновляться). Плюсом же оборудования является его неограниченная способность преобразовывать вложенную биоэнергию. Оно эффективно аккумулируют сделанные задолго до его создания затраты (накоплением научных знаний и совершенствованием технологий), превращая их в производственные ресурсы любой требуемой мощности. Иллюстрирующая вышесказанное примерная зависимость между производительностью и потреблением, у людей и оборудования, показана на следующей диаграмме http://slm9.narod.ru/13.gif

            Очевидно, что если двигаться от минимума биоэнергии, то первым эффективным «перерабатывающим» участником экономики (главной составляющей «капитала») становится человек (а так же та категория оборудования, которая являются носителями естественно воспроизводимой биоэнергии - домашние животные, растения и земля). Соответственно, на эксплуатации человеческого ресурса и грабительском перераспределении ресурса природного – будут основаны все схемы организации производств и обществ доиндустриальной фазы - от конца первобытно-общинной дикости и вплоть до начала промышленной революции второй половины 19-го века. Именно такую мрачную картину наблюдал/изучал К.Маркс в странах-лидерах (Европа и Сев.Америка) начала-середины 19-го века.
            Видя прямые связи между доходами доиндустриального капиталиста и уровнем эксплуатации работников, а так же – между мощностью примитивного производства и физической силой персонала, К.Маркс вполне справедливо считал, например, "..полное запрещение детского труда несовместим(ым) с существованием крупной промышленности..." (где этот труд тогда был весомой компонентой). Крайняя, на грани выживания, эксплуатация пролетариата и неравноценное перераспределением национальных богатств - изъятие земли у мелких крестьян и устранение с внутреннего рынка производителей-кустарей - весьма подробно описаны К.Марксом и определёны как основные приёмы «первоначального накопления капитала».
            Но дальше, по мере развития производительных сил (накопления пресловутого капитала), вклад энергоёмких вещей (техники и минерального ресурса) становится всё весомее, опережая вклад физического труда. В конце концов, преобладание технического оборудования достигает критического уровня, вызывая глубокие социальные изменения, характерные для перехода общества в индустриальное состояние. Центр тяжести эксплуатации переносится с мускулов пролетариата и скотины на машины и источники минерального сырья. Соответственно, главным требованием к рабочей силе становится квалифицированное обслуживание сложной техники меньшим числом образованных работников, дети которых поголовно охвачены школьным образованием и избирательно - высшим. Что и наблюдалось в странах-лидерах, к концу 19-го века.
            Как видим, Маркс вполне мог дать два прогноза будущего. Один – «линейный», при постоянном уровнем развития технически. При этом сценарии рост производства эквивалентен росту нищего пролетариата и степени занятости пролетарских детей, крутящих колёса фабричных машин. Соответственно, прекратить это безобразие может лишь мировая коммунистическая революция. (Не обладая фантазией Жуль Верна, Маркс и имел полное право недооценивать потенциал технического прогресса.)
            Второй вариант – «нелинейный» - когда прогрессивно ускоряющаяся отдача от техники и минеральных ресурсов последовательно уменьшает потребность в физическом человеческом труде, увеличивая требования к информресурсу и мотивации работников. Правда, за такую научную объективность классикам марксизма пришлось бы заплатить политической целесообразностью – до прояснения ситуации с потенциалом технического прогресса все разговоры о закономерности скорого прихода коммунизма теряли основание (как опиравшиеся, исключительно, на линейную перспективу полной пролетаризации и люмпенизации).


            8. Реалии постмарксистского периода.

Как известно, потенциал техники оказался колоссальным, превзойдя самые смелые фантазии писателей-прожектёров, и жизнь человечества пошла по нелинейному сценарию. Благодаря чему три изъяна доиндустриального капитализма, определённые К.Марксом как критические (в совокупности, ведущие капитализм к неизбежному предкоммунистическому кризису) были естественным путём нейтрализованы, в обществах индустриальной буржуазной демократии (которым было предписано первыми войти в коммунистический рай).
            Первый изъян – прогрессирующее обнищание и вырождение пролетарской массы населения вследствие крайней эксплуатации. Которое должно было предельно обострить общественные антагонизмы и толкнуть отчаявшийся народ к единственному выходу антибуржуазной революции. Но в реальности оказалось, что как минимум два фактора индустриальности этот изъян нейтрализуют.
            Один фактор уже упоминался. Это – перемена статуса физического труда. Из источника конкурентного преимущества и буржуазного достатка потогонный неквалифицированный труд перешёл в разряд локальных аномалий (свойственных отдельным специфическим производствам, неподвластным техническому прогрессу, в которых человеческая особь остаётся главным и единственным «персоналом-оборудованием», например - сезонный сбор фруктов или проституция. Как показало будущее, секс-рабство не может отменить даже самая развитая постиндустриальность).
            Второй нейтрализующий фактор связан с резко обострившейся международной конкуренцией. Быстрый прогресс в области транспортных средств сделал легко досягаемой любую точку планеты, в следствии чего, для любого субъекта национального бизнеса резко увеличился объём доступных ресурсов и потребителей. (оказывающихся востребованными в силу качественно иного уровня мощностей индустриального производства). Но, одновременно, резко возрастает и плотность соперничающих производителей, от чего овладение этими неисчерпаемыми (для общественных потребностей той поры) запасами и присутствие на новых рынках - достигаются уже не столько либеральным действием отдельного буржуя (доиндустриально выжимающего все соки из своих работников и один на один бьющегося с конкурентами - такими же буржуа), а становится результатом солидарных действий национального масштаба, в успехе которых оказывается кровно заинтересовано всё буржуйское сословие и госэлита.
            В сочетании с совершенствованием и усложнением военных технологий это резко изменяют природу и размеры издержек колониальной экспансии. Ранее, весьма актуальное вооружённое сопротивление туземцев уходит на задний план, уступая место основной проблеме «цивилизаторов» - защите своих владений, коммуникаций и «сфер интересов» от конкурентов - таких же высокоцивилизованных буржуазных монархий и демократий. Преимущество в военно-экономическом противостоянии оказывается на стороне наиболее промышленно-развитых держав с самым квалифицированным и сытым народом, живущем в «классовом мире» со своей элитой и в достаточной мере пропитанным национальным (солидарным) самосознанием. (Хорошие примеры подобных побед - крымская война, русско-японская, война США с Испанией).
            В свою очередь, высокая производительность позволяет даже за счёт собственных национальных ресурсов обеспечить приемлемое существование всего населения, а выигрыш элиты в случае успешной международной экспансии на порядки превышает прибыль от перевода своего народа в полуголодное рабское существование (к тому же чреватое большими убытками от бунтов). Поэтому буржуазия, действуя из чисто коммерческих соображений, тратится на лечение, обучение, «патриотическое воспитание», сокращение рабочего дня и другие солидарные «пряники» для своих рядовых сограждан. То есть, целенаправленно обеспечивает своему народу удовлетворительный биоэнергетический баланс (умеренную эксплуатацию), толкающий народ добросовестно и квалифицированно защищать своё мещанское благополучие вместе с буржуазным режимом и его элитой, отказываясь от сомнительных предложений коммунистов, анархистов и прочих антибуржуазных революционеров. Главным же требованием к индустриальной рабочей силе становится не её число и мускулатура, а - образованность, культура и мотивация.
            Как следствие, к концу 19-го века в странах-лидерах наблюдается существенный рост уровня жизни и осмысленного соучастия народа в реализации новой «индустриальной» государственной политики (внутренней и внешней). Что, в частности, выражается доминированием в политической сфере лояльных буржуазии народных движений, при ничтожной доле антибуржуазных. Лейбористы, социалисты, социал-демократы и прочие союзники буржуазии – развиваются до уровня парламентских партий, активно поддерживающих свои госэлиты во всех кризисных ситуациях.
            (На конгрессе 2-го Интернационала в 1907 г. германские социал-демократы - крупнейшая и ведущая партия этого международного союза - отстаивали принцип «равноправие всех государств в колониях» в противовес другому, лево-интернациональному – «прочь из колоний». Позже, первыми среди европейских «лояльных левых», они проголосовали в своём парламенте за военные кредиты и налоги, а после поражения в первой мировой войне и свержения Кайзера, именно руководитель социал-демократической партии Германии Эберт, ставший после ноябрьской революции 1918г. во главе правительства, направил в Берлин войска для подавления выступления коммунистов. Разгромом второго восстания берлинских рабочих руководил другой социал-демократический вожак - Носке.)
            Поскольку индустриальное благополучие народа является для буржуазии действием солидарно-классовым, несущем пользу всему предпринимательскому сословию, реализуется оно институты государства, порождая пресловутое «общество всеобщего благоденствия». Кстати, обстоятельные доклады государственных инспекторов по труду, объективно и дотошно исследовавших положение английских рабочих, К.Маркс широко использовал при создании «Капитала» и обильно цитировал, правильно указывая побудительные мотивы подобной «благотворительности» державными внешнеполитическими интересами Британской Империи (ещё до всякой социал-демократии), но почему-то, не исследуя ситуацию дальше - когда эти интересы начнут полноценно реализовываться, неся народу в целом, и пролетариату в частности, дополнительные жизненные блага.

            Второй изъян доиндустриального капитализма, автоматически ликвидируемый с наступлением индустриальной эпохи - неразрешимое противоречие между «общественным производством и капиталистическим присвоением» (между чётко организованным функционированием отдельных частных предприятий и анархической, потенциально-кризисной стихией их рыночных взаимоотношений). Это противоречие во времена Маркса вызывало в экономиках стран-лидеров и их колониях периодические глубокие перепроизводства, ухудшающие и без того тяжёлое положение рабочего класса.
            Индустриальность заметно ослабляет фактор стихийности благодаря появлению в экономической сфере мощного источника устойчивого спроса, демпфирующего естественные, кризисные колебания рыночной конъюнктуры. Этот спрос обеспечивают прожорливые дорогостоящие солидарные госинституты (система образования и здравоохранения, армия, госнаука, бюрократия, социальные и налоговые службы и т.д.) являющиеся плановыми госбюджетными экономическими субъектами, используемыми в ходе достижения вышеописанных солидарных целей буржуазии (колонии, сильное государство и кондиционный народ). Военные расходы становятся таким весомым фактором экономики, какой К.Марксу и не снился.

            И, наконец, последняя, третья язва - перспектива полной монополизации национального производства одним частным суперпредприятием, к чему должны, в пределе, привести естественные процессы концентрации и роста капитала. Но порочность любой монополии (даже локальной - отраслевой или территориальной) быстро обнаруживается и без научного обществоведения, поэтому буржуазная госэлита, накопив определённый негативный опыт и соблюдая те же солидарно-классовые интересы, начинает разрабатывать антимонопольные законы и следить за уровнем централизации частного капитала. (Хотя, как и в любой другой области, где конфликтуют солидарные и либеральные интересы - вокруг монополизации идёт непрерывное соревнование между злонамеренными индивидуумами, ищущими лазейки к незаконному личному обогащению через монополизацию своей сферы деятельности, и буржуазной госвласти, эти лазейки выявляющего и прикрывающего.

            Вышеописанная нейтрализация трёх главных дефектов доиндустриального, марксистского капитализма привела к тому, что к началу двадцатого века страны-лидеры были совершенно не по Марксу устойчивы, благополучны, и вовсе не выглядели стоящими одной ногой в коммунистической революции. Народ этих метрополий был сыт, занят производительным трудом, более-менее образован и массово голосовал за антикоммунистические пробуржуазные партии. Далекая от полной монополизации рыночная экономика работала без особых перебоев, а положение в колониях, на ресурсах которых это благополучие во многом основывалось - надёжно контролировалось колониальными властями. То есть, ничего даже отдалённо напоминавшего канун мировой коммунистической революции, начинающейся в Англии, Германии и США, постепенно охватывающей весь цивилизованный мир, включая, в последнюю очередь, и отсталую аграрную монархию – Российскую Империю.


                        9. Немарксистский предкоммунистический кризис.

            Высокая индустриальная производительность поломала истматовский прогноз, ликвидировав главные дефекты доиндустриального капиталистического общества. Также, в разрез с логикой марксизма но в полном соответствии с теорией СЛМ, эта сверхпроизводительность нисколько не повлияла на человеческую природу, что и породило проблемы нового свойства, немыслимые в доиндустриальную эру. Колоссальная индустриальная биоэнергетика, попав в руки людей с психологией каменного века, вызвала кровопролитный мировой кризис, протекавший совершенно не по марксистской схеме «мировой коммунистической революции» и вызвавший антибуржуазную революцию в самом антикоммунистическом обществе – в Российской Империи.
            По закону деградации элиты, цели солидарных действий общенационального масштаба (даже при буржуазной демократии), автоматически совпадают с стремлениями властьимущих только в тех уникальных случаях, когда ситуация настолько прозрачная и смертельно опасная для всего общества, включая и элиту, что члены последней, на время кризиса принудительно заболевают солидарными проблемами (если, конечно, успевают). Чем больше солидаризируемая масса населения и чем выше иерархическая пирамида управления, тем выше степень либерального вырождения госэлиты, несмотря на любые демократические механизмы, призванные ему противодействовать. Последние надёжно защищают лишь от явной потери элитой солидарных ориентиров и разворотов страны в направлении личной прихоти вождя (как это типично, например, для абсолютизма), но не мешают «народным избранникам» либерально тешиться множеством иных способов - праздностью, поверхностным рассмотрением проблем, неоправданным риском, пагубными пристрастиями в кадровой политике и расовых предрассудкх-антипатиях, и т.д. Плюс, постоянно совершенствующиеся благодаря тому же прогрессу средства массовой информации и пропаганды помогают внедрять либерально-элитную точку зрения (основанную на сугубо личных интересах верхушки) в массовое сознание остального общества, превращая шкурно-элитные устремления в - общенациональные.
            Как следствие, реакция даже самого демократического общества на роковые управленческие решения начинает сильно запаздывать и вопрос о демократической смене курса возникает только тогда когда всё самое плохое уже сделано, а порочность данного состава элиты и кризис, вызванный её политикой, становится очевидным для подавляющей массы граждан. Поэтому, у индустриальных буржуазных элит есть не меньше шансов чем у их недемократических предшественников скатиться в ультралиберализм и наломать дров, организовав своим народам большие солидарные неприятности. Но, в отличие от доиндустриальных султанов, ханов, королей и президентов, индустриальные элиты ведут за собой качественно другие народы, вооружённые последними достижениями науки и техники, способные эффективно действовать в любой точке планеты и имеющие глобальные интересы (как - реальные так и - внушённые).
            В следствии чего, вероятность перерастания очередного военного конфликта между метрополиями-лидерами в мировую войну становится на порядки выше, нежели во все предыдущие эпохи. А конкуренция за колониальные ресурсы неизбежно сталкивает лбами буржуазные элиты разных стран, инициируя войны развитых держав и их международных союзов, имеющие все основания к интернационализации конфликтов. Раз колониальные владения враждующих сторон разбросаны по всему миру и интересны всем «развитым хищникам», то и воевать за одного из противников имеет смысл всем.)
            А раз жертвы, разрушения и издержки глобальной бойни, как и всё индустриальное, находятся на качественно ином уровне - мировая война в корне меняет ситуацию с коммунистической перспективой. Катастрофически ухудшается положение народов (особенно - побеждённых) и компрометируются все причастные к развязыванию конфликта, включая и лояльных ей «народных» политиков. В то время как коммунисты, изначально выступавшие против войн и своих буржуазных режимов, обещают прелести мирного бесклассового общества (ещё девственно чистой концепции, не показавшей своей практической стороны – «мир народам», «фабрики- рабочим», «землю- крестьянам» и т.д.) Поэтому вполне логично, что именно с первой мировой войной совпал бурный подъём коммунистического движения и ряд революций, включая одну успешную, произошедшую в самой непролетарской стране, но наиболее пострадавшей от бойни и разрухи. Что полностью соответствует логике СЛМ.

                        ЛИТЕРАТУРА:

(1) К.Маркс и Ф.Энгельс "Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений."
(2) Ф.Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства."
(3) Ф.Энгельс "Принципы коммунизма."
(4) Ф.Энгельс "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии".
(5) В.И.Ленин "Государство и революция."
(6) "Основы марксистско-ленинской философии" учебник для ВУЗов 1975 г.
(7) В.И.Ленин "Материализм и эмпириокритицизм".