Давно я хотел разместить эту статью на своем сайте, рядом с работами С.Кара-Мурзы, В.Кожинова и других мудрых людей.
Но никто не мог мне помочь найти ее копию. И вдруг неделю назад друзья принесли, потом помогли отсканировать. Как раз к дискуссии о "совке". Самобытный философ и историк культуры Георгий Гачев пишет не о "совке", а о советском человеке и его образное описание, надеюсь, поможет нам отделить образ от карикатуры.
И.Т.
НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА 29.01.94
ГЕОРГИЙ ГРАЧЕВ
Я - СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК
И не знаю другого образа...
Я РОДИЛСЯ в 1929-м, а в 1991 году, когда кончится СССР в возрасте 74 лет, мне — 62. Так что моя жизнь вложена в рамки советской эпохи, и вся моя конституция, реакции, установки ума и поведения сложились в ориентировке на этот стиль жизни — в ладу или в противостоянии, но все равно в ориентировке на этот космос советской цивилиза- ции. Ее строй, естественно, отпечатлелся во мне — в натуре и психике, не мог не сказаться определяюще. Так что вглядываясь в себя, я познаю организм, выросший на почве и в среде этой цивилизации, а значит — и ее саму в некотором аспекте. И когда ныне эту эпоху подвергают тотальному проклятию, я не могу не относить это оплевание и на свои счет: значит, я — такой урод, гад ничтожество, раз мог тут обитать! Но ведь я же мог видеть солнце, любить жену и детей, ходил в горы, играл мха, читал Платона сам мыслил и творил, зная вдохновение и свободу полетного ума. То есть, все существенные, абсолютные ценности Бытия не прошли мимо меня, в советской оболочке-облатке они могли пребывать и поступать в меня. Я не знаю другого образа жизни — «западного», «рыночной экономики» и частной собственности. Полагаю что и там все перечисленные существенные ценности бытия человек вкушает, но в иной окружной социально-культурной целостности. Просто Абсолют, к которому напрямую причастна каждая бессмертная человеческая дуща — в любом социуме! — обитает в некоей особенной форме н складе внутри своеобразного космо-исторического тела. И ничем одно не лучше и не хуже другого, и не ближе (дальше) к Богу. Просто породы и краски различны — наших существ, организмов.
Каков же советский отпечаток, что я чувствую в себе? Вот иду по улице в бодром настроении — и в душе звучит: «Если завтра война...», а коли жаль себя — светлой печалью — то «Орленок»... То есть, душа пропитана темпоритмами и мелосом советской эпохи А она была — песенна и музыкальна, при всем скрежете^ «шумеи ярости»: душа тогда пела и стонала, но музыкально, а не какофонически, как механические шумы сего дня, прозаической эпохи, безыдеальной...
Ну а как привык себя чувствовать в быту? Что мне многое положено без усилий с моей стороны иметь: жилище, еда (на которые я не должен экономить и считать деньги, хотя почти всю жизнь зарплату младшего научного сотрудника имел), работа, образование себе и детям, медицина бесплатная, путевка в дом отдыха и пионерлагерь. Так что пресловутая «забота партии и правительства» — не на словах, оказывается, была только, но и реально я себя чувствовал под опекой Державы сильной и спокойной. Патернализм сверху и инфантилизм во мне, в моей душе. Да, советский человек имеет самочувствие «мальчика, не мужа»: из детства и отрочества не выходит — даже в юность, не говоря о летах мужества и самоопорности полной (к чему ныне резкий переход, насильственный). Но так ли уж это плохо? «Будьте, как дети!» — сказано. Да и абсолютные ценности Бытия (Природа, Любовь, Искусство...) душою зрелого прагматика не так расслышиваются. Кесарю отдано было заниматься относительным и условным: условиями существования — пускай, раз ему охота там возиться, нам же — без-у-СЛОВным. То есть, социализм как причастность каждого к общественному пирогу и кусание от него был у нас, мы в нем жили, пользовались все общенародной собственностью. Ну конечно, начальнички поболе откушивали, но все же с зазрением совести: и на них была управа — даже в партийной дисциплине и моральном уставе, что не бездействовал.
И понятно, что я растерян ныне, когда отовсюду мне с оскалом издевательским тыкают, что ничего тебе теперь такого не положено: «ты все пела — так пойди-ка, попляши» — на старости-то лет! Вступай в борьбу за существование. Переустраивай структуру своего существа, его темпоритмы, реакции, привычки — и иди зарабатывай деньги, а там посмотрим, что ты еще на них купишь! Как вдруг переходить с правостороннего движения на левостороннее и противоположно вертеть голову. А на х.. попу гармонь сия?
Вот еще одна черта советского человека: не думать о деньгах и не считать их—ни на себя, ни на друга, на угощение и проч. А ведь мало их было, не сберегали и не копили а как-то появлялась регулярно зарплата, и безбедно существовали. Без разносолов — ананасов и одежд особо модных. Условия жизни были — как глаза любимой в советской песне: «быть может, не прекрасные, но, в общем, — подходящие». А коли что — так дети мои получали бесплатные завтраки в школе, как ниже прожиточного уровня.
Но главное — роскошь свободного времени мы имели: не убивались на работах заради заработка, гнусной процедурой превращать время в деньги не были озабочены. Ведь это главная абсолютная ценность — свободное Время! Его имел и человек науки и искусства, и работяга, который на работе «не бей лежачего» и «тянул резину» и «перекур с дремотой» — и весело артельно и трудились, и выпивали, и беседовали. Как и мы, придя в институт разок в неделю — как в дружеский клуб, работая дома или в библиотеках, как по душе нам...
Вот и философическое уразумение сейчас ко мне снизошло: мы были ограничены в Пространстве — не могли ездить за границу страны, каждый. Правда, одна шестая часть суши давала достаточно пространства для общения с Природой: с горами, морями, лесами... А западный человек не так ограничен в Пространстве, зато — раб Времени! Силовое поле их бытия так устроено, что сначала надо превратить свое время живота в деньги (уравнемение сейчас ко мне снизошло: мы были ограничены в Пространстве — не могли ездить за границу страны, каждый. Правда, одна шестая часть суши давала достаточно пространства для общения с Природой: с горами, морями, лесами... А западный человек не так ограничен в Пространстве, зато — раб Времени! Силовое поле их бытия так устроено, что сначала надо превратить свое время живота в деньга (уравнение: время
деньги — там основополагающее для всего стиля жизни), а там уж покупай на него — в том числе, и свободное время и чем его заполнять. Мы же более сразу в свободно-человечески-жизненном стиле Времени на советчине обитали: не убивались на работах, дрожа за завтрашний день, не имели стрессов и спешки и критерия «у-СПЕХА» обязательного. «Хочешь жить — умей вертеться!» — это их принцип. А у нас можно было жить — не суетясь и не вертясь: не прытко, а плавно, в темпоритме собственного достоинства, даже если небогат ты. Я, например, всю жизнь не знал, что такое «зарабатывать деньги». Я учился, работал, получал само собой стипендию и зарплату, плюс-минус, но не нужно было усиливаться в гонке: «престиж», «успех»! Те основные ценности и существенные потребности меня, жены и детей, о которых выше: Любовь, Природа, Культура, Творчество, — удовлетворялись наилучше при высвобождении Времени на них. И его мы имели, будучи выключены из гонки Рынка, в которую человека ныне впрягают. Да, я как. иииетскии человек, — с замедленными реакциями, не приспособлен к состязанию-конкуренции Рынка. Но зато приспособлен к тишине, сосредоточению, вниманию — к Бытию, Духу, Красоте, Творчеству. «Служенье муз не терпит суеты», а ситуация-атмосфера Рынка и гонка за успехом — это зуд и суета, мелочное раздражение и волнение. Соответственно, и мелочные произведения искусства и статейки-эссейчики-информашки рождаются, как приемлемые темпоритму рыночного человека: ему ведь все некогда! Большая форма тут не имеет шанса сложиться, а лишь короткодыханное. На паблисити и интервью рассчитанные мысли и слова.
А ведь свобода Времени — свобода Личности: и по Канту, Время — область и канва внутренней жизни души, самостроения Личности; и по Марксу: свободное время — мера счастья и всестороннего развития личности. Даже сильнее скажу: свобода Времени —да это ж Вечность! Замедленный темпоритм, ток времени дает себя почувствовать — в райском обитании. Как русский барин. Как в Обломовке. Так же и игры ума наши, мои (коим предавался и в тайной свободе целое собрание сочинений написал):
Ведь мы играем не из денег, А чтобы вечность проводить
(Пушкин)
Я даже эпитафию себе придумал: «упуская время, жил счастливо». То есть: не старался «шагать в ногу со временем», соответствовать ему, догонять, опережать, но — сквозь пальцы...
Да и что так остервенились ругать советские идеалы? Коммунизм — такое же вечное чаяние людей выражает: «чтоб все сообща», как и иное: «что все — мое!» Социализм же умерен: часть — общее, часть — мое. А термин «советский» — никак не постыдный: «совет да любовь» в нем. И «интернационализм» чужд ненависти. Если идентифицировать мне себя с некоей космоисторической целостностью — то кто я, чей? Я —не «русский», не «российский», и не «современный»..., но локализован в советской цивилизации. Где, как не в СССР, могли сойтись в Московской консерватории в конце 20-х годов политэмигрант из Болгарии и еврейка из Минска, уповая «жить двумя великими идеями — коммунизмом и музыкой» (как писал мой отец родным в Болгарию, накануне приезда в СССР: «завтра поезд помчит меня к Идеалу!»), и я мог родиться в Москве? Так что реальный интернационализм советской жизни — субстрат моего возникновения. Все равно и всегда «Золотая пора детства» пришлась на ранние тридцатые, когда* мифология Революции и Гражданской войны, питала душу героическим эпосом: «Чапаев» — кинофильм, «Как закалялась сталь», жизнерадостные песни Дунаевского и хора Пятницкого. А в доме — книги, музыка, мировая гуманистическая культура, любовь. «Я встретил мою подругу, — писал отец родным,. — о которой я только мог мечтать... Мы любим так, как только в романах любят, или, правильнее сказать, как зрелые, оформленные, сознательные коммунисты без всяких иллюзий могут любить. Нас более всего связывают Бах, Бетховен, Вагнер, Мусоргский, Скрябин, Коммунизм, Природа». Так естественно все это могло соединяться в сознании моих родителей. Почему ж бы в моей детской, доверчивой — нет? Отец пребывал в творчестве и бурной деятельности: его статьи: «Вагнер и Фейербах», «Декарт и эстетика», «Стендаль и музыка», «Музыка в звуковом кино»; в 1936 г. вышла его книга «Эстетические взгляды Дидро»; он переписывался с Роменом Ролланом, заведовал изданием западных классиков в Гослитиздате — жил и реализовывался во все стороны. И мать — преподавала в Консевартории, в 1938 г. вышла в Музгизе ее книга: Мирра Брук. «Визе»,.. И в этом же 1938-м удар: арест отца, Колыма и смерть в 1945 ... Но мог погибнуть и раньше — на Войне.
Теперь они равноправные, осмысленные члены истории СССР: Война Отечественная и ГУЛАГ — так же, как и Революция. Гражданская война, Коллективизация — «этапы большого пути» — куда? Прицел был взят высокий — земной рай коммунизма; но в итоге понижения идеала жизнью, заземления его, порчи («коррупции») и очеловеченья — сложилась недурная и разветвленная цивилизация 60—80-х годов, в которой вполне можно было жить и творить. Как бы в награду за все жертвы и муки «бури и натиска» становления нового социума в первую половину советской истории (1917—1953) нам дано было зажить в уже нежестоком периоде «оттепели» — «застоя» — в покое и деторождении, в культуре и творчестве и пользуясь благами социализма (которые ныне, по их исчезновении, нами ой как оцениваются!).
Это очень важно — различать два этапа в бытии всякого социума. Первый, обычно насильственный и кровавый, когда структура в становлении, и второй, когда она уже инерционно эволюционирует и мирно плодоносит. Рим основан на братоубийтве: Ромул убил Рема, Французская республика — на гильотине и наполеоновских кровопусканиях своему народу, Америка — на истреблении индейцев. Но не ставят же Цицерону, Августу и Горацию в вину каинов грех основателя Рима, а французы не норовят вычеркнуть Робеспьера и Наполеона: ах, мы всегда — паиньки!
А у нас интеллигенция в нравственном ажиотаже набросилась обличать советскую цивилизацию в целом, смешивая периоды и одно и то же видя и виня. Но это же недобросовестно: все талдычить о зверствах революции, ГУЛАГа, вменяя это коммунистам четвертого поколения, кликушествуя; как омерзительно все советское и набирать основания, чтобы тотально разрушить — и новый мир строить. А он будет на новой крови и зверствах — уже нынешних, что лягут в основание «демократической Россия», орошая ее первый этап. Стирают письмена советской цивилизации и питают иллюзию — возобновить прерванное в 1917 году развитие. Обессмысливается век истории и ее искупительные жертвы. Вот мы, поколение сыновей пожертвованных отцов, как бы начали получать по векселям за их страдания — мир и сносную жизнь в 60—80-е гг.. А теперь выходит: дурачье они, отцы, даром гибли.
И еще парадокс: там, где ничего нельзя, — все можно! Когда мой молодой творческий напор, выросший на закваске «оттепели» 50—60-х, уперся в препону идеологических ограничений, которые, хотя и размягчались, но медленнее, чем мера-срок человеческой жизни, я встал перед выбором; или укоротить себя и писать компромиссно, или отказаться от печати и писать для себя, зато обретя полную свободу мысли и творчества? Я (а точнее натура моя, не хитрая, простодушная, примитивная) выбрал второе — и более 30 лет жил, мыслил, страдал, писал «как на Духу», позволяя себе помыслить исповедать и сказать все, ориентируясь лишь на
Истину и будучи ограничен лишь своими силами — мера ума, таланта, знаний, — а не требованиями государства или частного издателя на рынке, который взвешивает можно ли на мне заработать?..
Так что жанр, который у меня выработался, — некая, условно означая, помесь Пруста со Шпенглером: трактаты о национальных образах мира (серия в 16 томах готова, где Россия, Америка, Индия, Англия, Франция, Германия, Италия, еврейство, Польша, Болгария, Грузия, Киргизия, Армения, Азербайджан, Эстония, Казахстан. Литва, Космос Ислама... — се мой способ путешествовать по свету, умом и воображением), ; гуманитарный комментарий к ес- тествознанию и прочие темы любознания предметного — внут- ри дневника «жизнемысли», где сократова работа «познай самого себя» вершится, так что в итоге синтеза двух этих пластов выработалось Привлеченное мышление и экзистенциальная культурология, —это все в соавторстве с советской системой эпохи «застоя». Ее гнет — ленив, «рука колоть врагов устала», в правителей закралась нечистая совесть, что выедает их решимость, и они сами живут, но и иным дают. В гуманитарных институтах Академии наук, где мне повезло 40 уж почти лет прокантоваться, лучше ничего не приноси, не выполняй план научной работы, нежели что-то странное по мысли и стилю, отчего начальству морока: еще печатать, отвечать,.. А пенсион мой младшего научного выплачивали: денежки не свои ведь, а государственные. Как бы джентльменское соглашение установилось: я не настаиваю, чтоб мои тексты принимали и издавали, они — не выгоняют — еще связываться, скандал!.. Я даже и не ходил почти в институты, дорожа свободным временем для вольного творчества. И зарплату получал без зазрения совести: как бы аванс мне Общества за то, что может пригодиться культуре в будущем. Так что и в этом свой кусок от государственного пирога — и немалый! — получал. Скажете: мизер какой! Вечный младший! В гноище и пыли неизданных рукописей! А такое слышали: «довольство малым» — как принцип мудреца? Конечно, повезло мне в семье: жена, которая сама — творческая личность, и дети приняли нашу скромность быта, дорожа благоуханием Любви, Духа, свободы интересов. Да ведь главное наслаждение получаешь от процесса мышления, творчества, сочинения, а уж издавание — мучение и суета. Так что я свое хорошее полной мерой получил — и даже более: «Превзыскан и недостоин!» — каждое утро вопию жене и дочерям!
Да, еще один термин сообщу: «неориентированное мышление». даже в «свободном мире», рыночной экономики автор, поскольку в принципе все и всякое может издать, ориентируется уже в процессе сочинения на возможного издателя. А у нас: в презумпции невозможности издания — и это ограничение отпадало — и дух мог воспарять в безграничный простор... Так что это еще надо посмотреть: где свобода творчества и существенные права человека более осуществляются, в какой системе?..
А впрочем: что мне — ведомы, что ли, неисповедимые пути Господни и курс Истории? Лишь кусочек вижу, что пережил, и благодарно должен относиться к нему: иного мне не будет дано. Вот и весь смысл сказа сей речи.
