>Что касается "членов политбюро" (а в действительности, делегатов 12-го съезда РКП(б), где "Письмо" было введено в политическую жизнь), то они посльку они не были согласны с автором записок, зачем им ещё копать кто писал на самом деле? Приняли к сведению, отклонили и забыли. А вспомнили уже при Хрущёве. Борьба с культом личности, знаете ли.
Хм. Если бы все было так гладко как вы думаете. На самом деле вокруг "Завещания" шла ожесточенаая борьба и никакие члены политбюро заранее не могли буть уверены, будет ли оно отклонено или нет.
Хронологию борьбы за "Завещание" можно подчерпнуть из книг В.Роговина.
В свете беседы между Лениным и Троцким становится яснее смысл последних восьми работ, продиктованных Лениным на протяжении двух с небольшим месяцев (с 23 декабря 1922 года по 2 марта 1923 года). Первые три из них ("Письмо к съезду", "О придании законодательных функций Госплану", "К вопросу о национальностях или об "автономизации") Ленин не предназначал для немедленного опубликования. Очевидно, он готовил их в качестве речей на XII съезде партии. Пять остальных статей он сразу же после диктовки направил для опубликования в "Правде" в качестве материалов предсъездовской дискуссии. Только эти статьи стали достоянием советского читателя в 1923 году; остальные работы, так же как ленинские письма того времени, были опубликованы в СССР лишь после XX съезда партии. По крайней мере три из последних работ Ленина имели чрезвычайно драматическую судьбу.
Такая участь постигла, в первую очередь, "Письмо к съезду" - работу, называвшуюся в партии "Завещанием" Ленина. С одной стороны, она развивала мысли об опасности разрушения единства в рядах старой партийной гвардии, а с другой - включала предложения о создании гарантий, направленных на предотвращение раскола партии и её Центрального Комитета. Эти предложения составили в своей совокупности план политической реформы, которая, наряду со снятием Сталина с поста генсека, должна была нанести удар по бюрократизму - государственному и партийному и резко изменить внутрипартийный режим в сторону его демократизации.
Понимая, что пролетарский характер политики партии в силу сложившихся исторических обстоятельств определяется, в первую очередь, единством её тончайшего слоя, Ленин усматривал причины возможного раскола партии не в разрыве союза между рабочим классом и крестьянством (эту опасность он считал вполне преодолимой при условии проведения партией правильной классовой политики), а в "обстоятельствах чисто личного свойства" - в личных качествах некоторых ведущих членов ЦК и в их неприязненных взаимоотношениях.
Из содержания "Письма к съезду" отчётливо видно, что Ленину был хорошо известен характер этих взаимоотношений (прежде всего между Троцким и Сталиным), мешавший налаживанию дружной работы Центрального Комитета и грозивший его устойчивости. Ленин хорошо знал и о стремлении некоторых его соратников использовать прошлые внутрипартийные разногласия в целях дискредитации своих соперников и ослабления тем самым их роли в руководстве партией. Последним обстоятельством, по-видимому, вызвано предостережение Ленина против того, чтобы "ставить в вину лично" партийным лидерам их былые политические ошибки (именно такие приёмы, как мы увидим далее, заняли непомерно большое место во всех последующих партийных дискуссиях).
В конкретных условиях, сложившихся к концу 1922 года, все эти субъективные и случайные (по отношению к большим социальным процессам, динамике классовых сил) обстоятельства, по мысли Ленина, могли приобрести "слишком непомерное значение для всех судеб партии" и "ненароком привести к расколу", причём, если "партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно"[1].
В "Письме к съезду" не содержалось никаких предупреждений насчёт возможности возникновения в партии каких-либо враждебных большевизму "измов". Упор делался на деловых, политических и нравственных характеристиках членов ЦК. Такие характеристики были даны большинству членов тогдашнего Политбюро, а также двум молодым соратникам (Бухарину и Пятакову), с которыми Ленин связывал большие политические надежды. Негативная нравственная характеристика давалась одному Сталину. Только в отношении Сталина была дана и единственная персональная рекомендация съезду.
Логика рассуждений Ленина о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, в которых, как он считал, состоит "большая половина опасности раскола", вырисовывается в "Завещании" вполне отчётливо. Ленин отмечал чрезмерную самоуверенность Троцкого и его чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела, но одновременно называл его "самым способным человеком в современном ЦК" и предостерегал от того, чтобы ставить Троцкому в вину его "небольшевизм", т. е. пребывание до июля 1917 года вне рядов большевистской партии. Далее Ленин перечислял многочисленные отрицательные качества Сталина, способные приобрести "решающее значение" в силу того, что он "сосредоточил в своих руках необъятную власть". С учётом этого, а также отношений между Сталиным и Троцким, Ленин предлагал съезду, в целях предупреждения раскола ЦК и партии, освободить Сталина от поста генсека.
В тексте записей от 23-25 декабря 1923 года Ленин, упоминая о чрезмерной концентрации в руках Сталина административной власти, ограничился лишь организационным предложением об увеличении численности членов ЦК до 50-100 человек для того, чтобы они своим компактным давлением могли сдерживать центробежные тенденции и ослаблять роль личных конфликтов в Политбюро. Но уже через десять дней это предложение показалось Ленину недостаточным и он сделал добавление, целиком посвящённое обоснованию совета о необходимости перемещения Сталина с поста генсека. "Заключительное предложение Завещания недвусмысленно показывает, откуда, по Ленину, шла опасность. Сместить Сталина - именно его и только его - значило оторвать его от аппарата... лишить его всей той власти, которую он сосредоточил в своих руках по должности"[2].
Опасаясь, по-видимому, того, что преждевременное ознакомление членов Политбюро с "Завещанием" может вызвать новую волну интриг и обострение внутренней борьбы в руководстве партией, Ленин в период диктовки этого документа дал своим секретарям категорические указания, чтобы письмо было абсолютно секретным и его экземпляры хранились бы в запечатанных конвертах, которые могут быть вскрыты только им и (в случае его смерти) Крупской.
Однако, как свидетельствуют недавно опубликованные документы и воспоминания секретарей Ленина, одна из них - М. А. Володичева, в день диктовки первой части письма, в которой содержались указания на опасность "конфликтов небольших частей ЦК" и намечался первый набросок политической реформы, передала эту часть письма Сталину. Прочитав этот документ, Сталин, не знавший о существовании копий, предложил Володичевой сжечь его.
Спустя несколько дней Фотиева, которой Ленин подтвердил своё решение о секретном характере письма, не решилась сказать ему о поступке Володичевой и оставила его в уверенности, что письмо никому не известно. 29 декабря Фотиева сделала устное заявление Каменеву о разглашении содержания первой части ленинского письма. Каменев попросил её дать письменное объяснение. Из письма Фотиевой по этому вопросу и приписок на письме Троцкого и Сталина следует, что с содержанием этой части ленинского документа были знакомы к тому времени Каменев, Сталин, Троцкий, Бухарин и Орджоникидзе. Сталин и Троцкий подтвердили, что больше никому они об этом документе не рассказывали.
Когда и кому из тогдашних руководителей "Письмо к съезду" стало известно целиком, включая и содержавшийся в нём совет относительно Сталина? На этот вопрос помогает ответить опубликованная недавно переписка между лидерами правящей фракции, относящаяся к июлю - августу 1923 года, когда отношения между Сталиным и его тогдашними союзниками заметно обострились. В письме Каменеву из Кисловодска от 23 июля Зиновьев, возмущенный единоличными решениями Сталина, писал, что "Ильич был тысячу раз прав"[3], явно имея в виду ленинские характеристики Сталина, данные в "Завещании". Очевидно, узнав об этом от Каменева, Сталин выразил недовольство ссылками "на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре"[4]. В ответ на это Зиновьев и Бухарин сообщили, что "существует письмо В. И., в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарём". Далее в письме пояснялось, что Бухарин, Каменев и Зиновьев "решили пока Вам о нём (письме. - В. Р.) не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В. И. слишком субъективно, и мы не хотели Вас нервировать"[5].
Из этих писем следует два вывода. Первый: в июле 1923 года по крайней мере трое - Зиновьев, Каменев и Бухарин - либо были знакомы с полным текстом "Письма к съезду", либо знали (очевидно от Крупской) о содержавшемся в нём совете снять Сталина с поста генсека. Второй: Сталину, во всяком случае, по сведениям, имевшимся у этих трёх лиц, содержание "Письма к съезду" (за исключением первой записи от 23 декабря 1922 года) в июле - августе 1923 года ещё не было известно.
Позднее, в 1926 году, Зиновьев зачитал на пленуме приведённую выше цитату из письма, отправленного, им совместно с Бухариным Сталину. Однако Сталин в письменном заявлении пленуму утверждал, что "никакого письма Бухарина и Зиновьева из Кисловодска от 10 августа 1923 г. я не получал, - мнимая цитата из мнимого письма есть вымысел, сплетня"[6]. Эта была очередная ложь Сталина, опровергаемая наличием данного письма, хранящегося до сего времени в архиве ЦК КПСС.
….
…
На протяжении трёх с половиной месяцев шли переговоры между Политбюро и Крупской относительно оглашения "Завещания" на съезде. Все члены Политбюро (кроме Троцкого) категорически выступали против этого. Лишь 18 мая, за пять дней до открытия съезда, Крупская передала "Письмо к съезду" членам комиссии по приёму ленинских бумаг, состоявшей всё из тех же триумвиров. В протоколе о передаче этого письма были зафиксированы её слова о том, что Ленин выражал твёрдое желание, чтобы после его смерти оно было доведено до сведения очередного партийного съезда.
Первое официальное оглашение "Завещания" произошло 21 мая 1924 года, за день до открытия съезда на заседании Совета старейшин, состоявшего из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций. Именно на этом заседании оппозиционные члены ЦК, в том числе и Троцкий, по-видимому, впервые услышали полный текст "Письма к съезду".
Б. Бажанов, который вёл секретарскую- запись на этом заседании, так описывает его ход. За председательским столом были Каменев и Зиновьев. Члены ЦК сидели на стульях лицом к эстраде. Троцкий - рядом с Пятаковым и Радеком. Сталин сел на борт эстрады, лицом к ней. Поэтому члены ЦК не видели его лица, а Бажанов, находившийся на эстраде, мог очень хорошо его наблюдать.
Каменев открыл заседание и прочитал ленинское письмо. Воцарилась тишина. Лицо Сталина стало мрачным и напряжённым. В этот момент, как вспоминал впоследствии Троцкий, Радек обратился к нему со словами:
"- Теперь они не посмеют идти против вас.
Он имел в виду два места письма: одно, которое характеризовало Троцкого как "самого способного человека в настоящем ЦК", и другое, которое требовало смещения Сталина, ввиду его грубости, недостатка лояльности и склонности злоупотреблять властью. Я ответил Радеку:
- Наоборот, теперь им придётся идти до конца, и притом как можно скорее"[3].
Прогноз Троцкого не замедлил оправдаться. Согласно заранее выработанному сценарию, слово тотчас же взял Зиновьев, смысл речи которого Бажанов передаёт следующим образом:
"Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон... Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались. Все мы были свидетелями нашей общей работы в течение последних месяцев, и, как и я, вы могли с удовлетворением видеть, что то, чего опасался Ильич, не произошло. Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК"[4].
…
Своего рода завершением "литературной дискуссии" явился эпизод конца 1925 года, в котором Троцкий пошёл ещё на один "гнилой компромисс" с большинством Политбюро. Этот эпизод был вызван выходом за рубежом книги американского журналиста Макса Истмена "После смерти Ленина", в которой описывались борьба за власть в Кремле и методы, использованные в борьбе с "троцкизмом". В этой книге Истмен опубликовал отрывки из ленинского "Завещания" и письмо Крупской Троцкому от 28 января 1924 года.
Прочитав эту книгу, Сталин направил записку членам Политбюро, где обвинял Троцкого в разглашении секретных документов, в политической нечистоплотности и в стремлении внести раскол в ЦК. Троцкий же считал, что "Завещание" Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его . от партии и рабочего класса. Тем не менее он подписал для опубликования в "Большевике" навязанное ему большинством Политбюро и отредактированное последним заявление, где он "отмежёвывался" от Истмена. В этом заявлении подтверждалась, по существу, лживая сталинская версия о "Завещании" и его судьбе.
Объясняя причины своего очередного "гнилого компромисса" соображениями ложно понимаемой партийной лояльности, Троцкий писал: "Поскольку вся руководящая группа оппозиции считала в то время нецелесообразным поднимать открытую политическую борьбу и шла на ряд уступок, она естественно не могла поднимать и разворачивать борьбу из-за частного вопроса об Истмене... Вот почему, по решению руководящей группы оппозиции, я подписал заявление о Максе Истмене, навязанное мне большинством Политбюро, под угрозой ультиматума: либо подписать заявление, как оно есть, либо вступить по этому поводу в открытую борьбу... Во всяком случае моё тогдашнее заявление об Истмене может быть понятно только, как составная часть тогдашней нашей линии на соглашение и на умиротворение"[20].
Однако это стремление к "соглашению и умиротворению" на путях потворства лжи и фальсификации неизбежно обернулось новым укреплением позиций сталинской фракции и облегчило сокрытие от партии "Завещания" и в дальнейшем. На объединённом пленуме ЦК и ЦКК в октябре 1927 года, где в последний раз обсуждался вопрос о публикации "Завещания", Сталин, зачитав выдержку из статьи Троцкого в "Большевике", цинично заявил: "Кажется, ясно? Это пишет Троцкий, а не кто-либо другой. На каком же основании теперь Троцкий, Зиновьев и Каменев блудят языком, утверждая, что партия и её ЦК "скрывают" "завещание" Ленина?"[21]
Заявление Троцкого было дополнено публикацией в "Большевике" письма Крупской, также навязанного ей большинством Политбюро. В этом письме она назвала сообщение Истмена о сокрытии "Завещания" клеветой и вынуждена была публично едва ли не оправдываться в том, что "под влиянием ... настроения" написала тёплое личное письмо Троцкому после смерти Ленина.
….
На июльском пленуме лидеры оппозиции поставили вопрос о публикации ленинского "Завещания" и выполнении содержащегося в нём совета относительно Сталина. Этот вопрос имел некоторую предысторию. Продолжая использовать во фракционной борьбе имя и авторитет Ленина, Сталин в начале 1926 года повёл кампанию за публикацию ленинских писем 1917 года с критикой Каменева и Зиновьева. Им было инспирировано заявление, внесённое на апрельский (1926 года) пленум ЦК его десятью членами (Кагановичем, Кировым, Антиповым, Зеленским и другими) с требованием о рассылке членам ЦК и ЦКК письма Ленина от 18 октября 1917 года, где он характеризовал статью Каменева в газете "Новая жизнь" как поступок "изменнический" и "штрейкбрехерский". По предложению Рыкова это заявление было направлено пленумом ЦК для рассмотрения в Политбюро.
Сразу после этого в Политбюро поступили три заявления. В заявлении Троцкого подчёркивалась неправильность сепаратного использования некоторых неопубликованных писем Ленина при умалчивании о других. В изменившихся политических условиях выборочная публикация отдельных неопубликованных документов Ленина, по мнению Троцкого, могла возбудить подозрение в сознательной политике компрометации. Чтобы никто не мог использовать превратно ту или иную часть ленинского политического наследия, Троцкий предлагал собрать все неизвестные или недостаточно известные письма Ленина и передать их всем членам ЦК.
В заявлении Зиновьева и Каменева отмечалось, что предложение о рассылке письма Ленина 1917 года представляет попытку пустить его в ход как орудие внутрипартийной борьбы. В этой связи они ставили вопрос и о других письмах Ленина, в частности о письмах по национальному вопросу и "Письме к съезду", с которыми были ознакомлены только делегаты XII и XIII съездов, да и то лишь на слух. Поэтому эти ленинские работы некоторым членам и кандидатам нынешнего ЦК не известны в подлинном виде. Зиновьев и Каменев особо подчёркивали, что Ленин не сумел провести своего предложения относительно Сталина в жизнь только потому, что он не мог уже быть ни на XII, ни на XIII съездах партии.
Наконец, в заявлении Крупской отмечалось, что понятен интерес к письмам Ленина, особенно у некоторых вновь избранных членов ЦК и ЦКК, мало знавших его лично и совершенно не знакомых с его оценкой ряда товарищей. Некоторые члены ЦК и ЦКК не знают, может быть, даже о существовании целого ряда неопубликованных писем Ленина. Поэтому, если рассылать их, то все целиком, "иначе рассылка будет носить характер, который весьма возмутил бы Владимира Ильича"[13]. Крупская подчёркивала также, что совершенно необходимо опубликовать "Завещание".
На эти заявления Сталин и Рыков откликнулись "Замечаниями", направленными членам ЦК 24 и 27 апреля. Сталин писал, что на XIII съезде воля Ленина была выполнена, поскольку съезд обсудил "Завещание" по делегациям (хотя на деле такого обсуждения не было), что в "Завещании" Ленин поставил октябрьские ошибки Зиновьева и Каменева "на одну доску с ошибками Троцкого" (хотя упоминание о Троцком рядом с замечанием о "не случайности" "октябрьского эпизода" Зиновьева и Каменева было сделано Лениным лишь в связи с его требованием не "ставить в вину лично" Троцкому его "небольшевизм"). Вместе с тем Сталин заявил, что если Крупская предлагает опубликовать "Завещание", то он может "лишь поддержать требование Крупской об опубликовании документа"[14].
Ко времени июльского пленума в партии, особенно в среде оппозиционеров, уже довольно широко распространялись копии "Завещания" и писем Ленина по национальному вопросу. Партийный аппарат также желал прояснить для себя, что же на самом деле сказал Ленин в своих последних письмах ("Оппозиция знает, а мы не знаем"). После длительного сопротивления Сталин был вынужден огласить эти запретные документы на заседании пленума ЦК и они попали в секретную стенограмму, которая печаталась для верхушки партийного аппарата.
Июльский пленум принял решение просить XV съезд отменить постановление XIII съезда о запрещении публикации "Письма к съезду" и затем опубликовать его в Ленинском сборнике. Таким образом, Сталин получил санкцию на сокрытие, хотя бы и временное, до XV съезда, "Завещания" от партии, что было крайне необходимо ему в период обострения внутрипартийной борьбы.
…..
Манифестация в Ленинграде дала повод правящей фракции ускорить расправу над лидерами оппозиции. Для этого 21-23 октября 1927 года был созван объединённый пленум ЦК и ЦКК. Это был последний пленум, на котором Троцкий получил возможность публично выступить. Лидеры оппозиции на пленуме вновь подняли вопрос о публикации "Завещания" и выполнении ленинского совета о снятии Сталина с поста генсека. В ответ на это Сталин вынужден был публично огласить перед широкой аудиторией запретный текст "Завещания"[35*].
Вспоминая об этом эпизоде, Троцкий писал: "Сталин редко выходит из себя, редко повышает голос или употребляет жестикуляцию. Только по грубости выражений, по цинизму обвинений, да ещё и по глухому тембру голоса можно подметить душащую его злобу. Таким именно тоном он читал завещание Ленина. В отместку он прочитал некоторые старые документы, которые могли повредить членам оппозиции. Он читал с намеренными искажениями, предназначенными для протокола. Его прерывали, поправляли, уличали. На возгласы с мест он не находил ответа. Полемическая находчивость не свойственна его неповоротливому уму. В конце концов он совершенно потерял равновесие и, приподнявшись на цыпочках, форсируя свой голос, с поднятой вверх рукой стал хрипло кричать бешеные обвинения и угрозы, вызвавшие оторопь во всём зале. .Ни раньше, ни позже я не видел его в таком состоянии .исступления"[36].
Хотя Зиновьев и Каменев признались, что они вместе со Сталиным способствовали сокрытию "Завещания" от XII съезда, Сталин в разделе своего доклада, озаглавленном "Некоторые мелкие вопросы", утверждал: "Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что "завещание" Ленина было адресовано на имя XIII (а не XII! - В. Р.) съезда партии... что съезд решил единогласно не опубликовывать его..."[37]
Далее Сталин дал такую интерпретацию ленинской критики в его адрес, при которой его отрицательные качества, отмеченные Лениным, были представлены как достоинства. "Говорят, что в этом "завещании" тов. Ленин предлагал съезду ввиду "грубости" Сталина обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи,. в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается"[38].
Наконец, Сталин, напомнив о своих многочисленных "просьбах" об освобождении с поста генсека и об отклонении этих просьб, заявил: "Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было" бы дезертирством. Человек я, как уже раньше об этом говорил, подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться"[39].
Октябрьский пленум подтвердил решение июльского" (1926 года) пленума о том, чтобы испросить разрешения XV съезда на публикацию "Письма к съезду", равно как и ленинских писем 1917 года с предложением об исключении Каменева и Зиновьева из партии. Однако вопреки этому решению два письма Ленина с критикой октябрьских ошибок Каменева и Зиновьева были опубликованы в "Правде" за месяц до съезда в сопровождении редакционной статьи под заголовком "Ленин о штрейкбрехерах: в Октябре 1917 года. Штрейкбрехерство 1917 года и штрейкбрехерство 1927 года". В статье подчёркивалось, что "печатаемые письма Ленина приобретают значение не только чисто исторических документов, но и значение политических характеристик, годных для настоящего времени"[40].
Рецидив "штрейкбрехерства" усматривался в том, что" Зиновьев и Каменев, вместе с другими оппозиционными лидерами, способствовали публикации в органах, издававшихся за рубежом группами, близкими к левой оппозиции, "секретных внутрипартийных документов". На основании этих фактов в статье делался вывод о том, что "доказана "неслучайность" ошибок тт. Зиновьева и Каменева в Октябре 1917 года: тем самым доказана несомненная связь этих ошибок с теперешними ошибками этих лидеров оппозиции, тем самым "штрейкбрехерство" 1917 г. становится в тесную связь с штрейкбрехерством 1927 г."[41].
Что же касается "Письма к съезду", то на XV съезде в заключительном слове по докладу ЦКК - РКИ Орджоникидзе просил съезд принять предложение июльского пленума о публикации "последних писем Владимира Ильича, касающихся внутрипартийных разногласий", и отменить постановление XIII съезда о запрете на публикацию "Завещания". Это предложение в полном объёме ("опубликовать не только то письмо, которое называется "завещанием", но и другие неопубликованные письма по внутрипартийным вопросам, а так называемое "завещание" приложить и к стенограмме"[42]) было поддержано Рыковым и затем единогласно принято съездом.
Однако ни одно из скрывавшихся от партии ленинских писем (а точнее - статей) не было опубликовано в СССР вплоть до 1956 года. Лишь отдельные части "Письма к съезду" (записи от 24, 25 декабря 1922 года и от 4 января 1923 года) были приложены к секретному Бюллетеню XV съезда № 30, изданному тиражом 13500 экземпляров. Эти документы были доведены до сведения только аппаратной верхушки, а подавляющему большинству членов партии остались неизвестными. Уже в 1927 году при обысках у оппозиционеров текст "Завещания" изымался как часть "антипартийной" литературы.
Тем временем в предсъездовских выступлениях руководители правящей фракции, вынужденные затрагивать вопрос о "Завещании", убеждали коммунистов в том, что Сталин учел совет Ленина и изменил своё поведение. С последней фарисейской просьбой об отставке с поста генсека Сталин обратился к пленуму ЦК ВКП (б), избранному XV съездом. На заседании пленума 19 декабря он заявил: "Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противоядие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас имеется указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня от поста генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет"[43]. Разумеется, теперь уже вполне однородный, просталинский Центральный Комитет отверг в очередной раз это "предложение" Сталина.
