|
|
От
|
IGA
|
|
|
К
|
И.Т.
|
|
|
Дата
|
17.04.2007 19:01:08
|
|
|
Рубрики
|
Тексты;
|
|
О русских как ассирийцах
http://2005.russ.ru/docs/123120092
<<<
Русский Журнал
17 Апрель 2007, 18:47
Светлана Бабак
Где ныне хотят побеждать, там стараются прежде разделять мнение народа; стараются представить ему пользу отечества в разных видах.
А. С. Кайсаров, 1811 г.
Благодарить надо Густава II Адольфа. А то ведь может сложиться впечатление, что о пропаганде в России да и о самой России заговорили если не вчера, то в прошлом веке. Глубокое заблуждение. О России - такой, не такой, той, не той, другой или иной - говорили сыздавна. Образ ее - по-современному имидж - формировали разный. Какой получился и что получилось - судить нам.
Итак, Густав II Адольф был великим человеком. И чтить его стоит вовсе не за героическую смерть на поле Лютцена и даже не за военную организацию, а именно за пропаганду. Он, обосновывая войну с Россией, впервые назвал русских предводителями азиатских орд. Этот пропагандистский образ был настолько удачен, что перекочевал в Северную войну (1701, Фрайнштадт, "Секретные письма серьезных людей о замечательных предметах государственного и ученого мира"), и далее прошел через XIX и ХХ века. Западная Европа, находившаяся под влиянием августиновской концепции справедливой войны, таким образом, помимо религиозного получила и второй мотив - защиту от варварской агрессии.
Петр I, перенимая западные образцы, не оставил без внимания и значение пропаганды. Он учредил "Ведомости". И не напрасно. Шведы с завидным упорством распускали слухи о зверствах русских в Лифляндии. "Ведомости" же сообщали, что официальные власти не имеют к этому отношения и готовы взять под опеку местное население, освободив его от налогов и податей.
Чтобы включить Россию в orbis "христианских и политичных народов", "Ведомости" подчеркивали не только выраженное в цифрах военное превосходство, но и гуманность войск. Везде и всегда. Кроме Нарвы. Впрочем, произошедшее там было понятно всем. Кроме шведов. У них все дошло до того, что о Полтаве не помянули ни слухом ни духом. В 1717 году вышло щафировское "Рассуждение о свейской войне", где война представляется государственной необходимостью.
Победа России в Северной войне открыла Европе новую могущественную державу. В 1714 году в Англии стал выпускаться еженедельник "Московит" (The Muscovite), преследовавший целью дать информацию о России. Правда, сам издатель в России не был никогда. Первый номер начинается предисловием: "Появление листов со столь неизящным названием, как "Московит", может кое-кому показаться дерзостью. Ну, чего еще ждать, скажут люди, от уроженца промерзлого края, взращенного среди медведей, волков и не менее диких людей". Изложение материала строилось в форме бесед с московитом, стремящимся к европейской цивилизованности. Примечательно, что он (московит) считал благом для себя расплачиваться с Европой сырьем и мехами. Но после того, как в пятом номере прозвучала мысль о том, что Российское государство пойдет по пути прогресса, издание закрыли - очевидно, из-за того, что оно не нашло сочувствия читающей публики.
До Фридриха Великого немцы всерьез не занимались пиаром. То ли не было надобности, то ли мешала беспечность. Фридрих, помимо всего прочего, был велик еще и тем, что создал пропагандистскую машину. В своем труде "Главные принципы войны" он указал на необходимость формирования у населения позитивного образа прусских войск. Во время Семилетней войны Фридрих делал все возможное, чтобы подорвать влияние русских: писались памфлеты, где казаки изображались в виде диких зверей (что интересно: русских уланов западноевропейские военные воспринимали не как отдельный род войск, а как тюркскую народность), один из фридриховских агентов - капитан Ламберт, знакомый со многими русскими деятелями, - писал на них пасквили по заказу прусского императора.
В ответ на прусскую дезинформацию различного толка - например, о том, что при переправе через Вислу потонули русские пушки, - командующий русскими войсками генерал-аншеф Фермор взял под надзор все местные газеты. От имени Елизаветы были распространены прокламации, обещавшие защиту населению.
В условиях тотальной цензуры
Вся политика Наполеона по отношению к СМИ сводилась к трем законам:
от 21.07.1792 - о преследовании неблагонадежных журналистов,
от 18.08.1792 - о финансировании соцзаказа,
от 19.07.1793 - о защите авторских прав.
Трудно приходилось в условиях тотальной цензуры наполеоновскому министерству прав, то есть пропагандистскому аппарату. До 1807 года о русских полагалось писать бранно, с 1807-го по 1811-й - похвально, после 1811-го - снова бранно (угадайте: с какого по какой год славянские унтерменши признавались арийцами?). Перед самым нашествием на Россию Наполеону было необходимо сформировать образ агрессора, стремящегося любой ценой уничтожить западную цивилизацию. В ход было пущено фальшивое завещание Петра I, где тщательно излагалась система завоевания соседних стран (попутно замечу: аналогичный прием использован в меморандуме Танака). Выкачивая деньги, трудно прослыть борцом за свободу, но благодаря умело организованной пропаганде Наполеону это удавалось. Так, 20 миллионов лир контрибуции, наложенные на Ломбардию, якобы шли на освобождение от австрийской тирании, пребывание в Египте - как освобождение шейхов от гнета папства. 10 июля 1812 года Наполеон писал: "Россию влекома роком! Она не избегнет своей судьбы. Вперед! Перейдем через Неман, внесем оружие в пределы России", таким образом, беря на себя роль "перста" этой самой судьбы.
Весной 1812 года два профессора Дерптского университета - Кайсаров и Рамбах - предложили организовать при русской армии походную типографию для противодействия наполеоновской пропаганде. Летучие листки выпускались на русском, немецком, французском и польском языках. К немцам были обращены и листовки Штайна. На русскую сторону стали переходить тысячи немцев и испанцев, которых идея pax gallicana не воодушевляла. Православная церковь пыталась объявить Наполеона Антихристом, но после Фридландского мира ей пришлось умолкнуть. В 1812-м наполеоновские войска разоряли церкви и использовали их как конюшни. Возник соблазн еще раз объявить Наполеона Антихристом, но, согласно Апокалипсису, Антихристу предсказана полная победа и длительное благополучное царствование. Нет, не клеилось у Синода с этой проповедью. С приходом Кутузова стали выходить Nouvelles officielles как противовес французским бюллетеням. Печально известный 29-й бюллетень создал также невероятно живучий миф: причиной поражения французской армии стала русская зима. Ответ современников был блестящим. Он зовется "Размышления русского о 29-м бюллетене", и его автор - М.Ф.Орлов. Особое место в этих "Размышлениях..." занимает развернутая критика версии русских морозов, которая и поныне не утратила своей актуальности (списывать все на русскую зиму стало настолько модным, что даже Гудериан не удержался от соблазна). Мнение освобожденных немцев о России было настороженным, ужас вызывала киргизская конница, да и усиление влияния России нравилось не всем. Август Коцебу, немецкий дворянин, одно время состоявший на русской службе, писатель и драматург, писал многое на русскую тематику - например, трагедию о Лжедмитрии, пьесу "Казак и доброволец". Чтобы ослабить страх перед русскими, он создал образ России - хранительницы консервативных устоев. Но это, увы, не соответствовало интересам молодой Германии, и в Мангейме он был убит студентом Зандом (за что Занда восхваляла русская либерально мыслящая молодежь, в том числе и юный Пушкин, написавший на эту тему оду "Кинжал").
Контрафакт и гомосексуальные наклонности
В 1830-х годах во французской прессе общей стала мысль, что российский император готовит "крестовый поход" против западной цивилизации и намеревается принести на Запад "цивилизацию сабли и дубины" (по определению газеты National), что единственное призвание России - война и что "грубый, воинственный, отсталый Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на цивилизованный мир и навяжет ему свои законы". По словам Вигеля, опровержения ждали от Астольфа де Кюстина, но обманулись. Прочитав книгу маркиза де Кюстина "Россия в 1839 году", император отказался впредь давать аудиенции иностранцам.
Книга получилась крайне неоднозначной. Пожалуй, вернее всего оценка московского почт-директора А.Я.Булгакова: "И черт его знает, какое его истинное заключение, то мы первый народ в мире, то мы самый гнуснейший!"
На полях же можно разве что заметить: де Кюстин видел Россию как страну с полностью прагматичной политикой, и это его пугало больше всего. "Господство России, если бы даже оно ограничивалось дипломатическими домогательствами, не переходя в завоевание, я признал бы самым страшным бедствием для мира, - писал де Кюстин. - Неправильно судить о роли, которую стало бы играть это государство в Европе; по существу, оно явилось бы представителем порядка, но в силу характера своих деятелей вводило бы тиранию под предлогом прекращения анархии, как будто бы произвол может прекратить какое бы то ни было зло. Этой нации чужд моральный элемент: со своими военными нравами и воспоминаниями о набегах она еще находится в периоде завоевательных войн, самых зверских из всех, между тем как войны Франции и других наций Запада будут отныне войнами ради пропаганды".
Маркиз де Кюстин ругает российскую бюрократию, раболепие, чинопочитание, бездумное подражание "европейскому" среди представителей образованных сословий, неестественность (даже император, по его словам, постоянно позирует, вследствие чего никогда не бывает естественным), хотя хвалит ум и ловкость русских. Забавно читать у маркиза: "Вообще, у русских неприятный запах, который слышен даже издалека. Светские люди пахнут мускусом, а простолюдины - кислой капустой в соединении с испарениями лука и старой, засаленной, вонючей кожи... В простонародье из всех женщин, которых я встречал до сих пор на улицах, ни одна мне не показалась красивой - большая часть из них меня поразила замечательным безобразием и отталкивающей неопрятностью. Удивляешься, думая о том, что ведь это жены и матери людей с такими тонкими и правильными чертами лица, с греческими профилями, с изящным и стройным станом, попадающихся даже среди низших классов народа. Нет ничего прекраснее русских стариков и ужаснее русских старух".
Отдельной темой в "Записках" выступает Петербург, которому Кюстин отказывает практически во всех положительных чертах - называет его (в чем он, впрочем, неоригинален и что отмечают и русские писатели того времени) искусственным городом, застроенным вопреки условиям климата и рельефа, заполненным безвкусной архитектурой и лишенным исторических корней. "Если эта столица, не имеющая корней в истории, будет хотя бы на один день забыта главою государства, если новая политика направит мысль властелина в иную сторону - гранит, скрытый под водою, рассыплется, затопленные низины возвратятся в естественное состояние и хозяева пустыни вновь вступят во владение своим логовом".
Первым отзывом на появление книги можно считать донесения графа Якова Толстого Бенкендорфу. Первым из опубликованных отзывов стала брошюра К.Лабенского "Реплика о сочинении маркиза де Кюстина "Россия в 1839 году", сочинение русского автора". Самым подробным было опровержение Н.И.Греча "Рассмотрение сочинения маркиза де Кюстина под названием "Россия в 1839 году", но должного действия оно не произвело по тем же причинам, по которым не достигают цели детальные, по пунктам, опровержения Суворова-Резуна. Гораздо большее впечатление производит смакование подробностей личной жизни, например, гомосексуальных наклонностей де Кюстина.
В рекламе его книги участвовали Semeur, National, Journal des debats. Одного только контрафакта в общей сложности разошлось 30 тысяч экземпляров - тираж не маленький и для нашего времени. В 1843 году вышел английский перевод книги.
Русское правительство поступило самым логичным образом, решив, что "журнальная война и возражения ни к чему не ведут; они только возбудят внимание и породят бесконечные распри, в которых затмевается самая истина. Несравненно лучше следовать принятому нами правилу - возражать молчанием и презрением, тем более что зло уничтожается собственным своим излишеством; нелепость и огромность обвинений сами собою доказывают их неосновательность и ничтожность".
Появились и подражания книге, но они не были столь популярны. Напоминаю, что все это было накануне Крымской войны.
Мирные информационные войны
Политическое наследие проматывается в течение двух поколений, и плоды побед нельзя эксплуатировать вечно. Ко времени Крымской войны миф о непобедимости России еще не успел потускнеть. Но торговые интересы оказались выше. Поэтому в Турции резко стали видеть носительницу высокой и оригинальной культуры, непонятой европейцами. Главное своеобразие ее, однако, заключалось в работорговле, и после появления русского флота в Черном море цены на рабов и особенно рабынь для гаремов и публичных домов взлетели неимоверно. Политика - это концентрированная экономика, а война - продолжение политики иными средствами. Просвещенный Запад начал войну против варварства русских. После Синопского сражения в прессе поднялся вой: русские нарушили международное право, они перерезали невинных турок. И даже сама битва обозначалась в прессе не как Une bataille, а как Un combat (хотя по-французски оба слова стилистически нейтральны и разница как между русскими "бой" и "битва"). Позже легитимность действий русских признали.
На свою беду Россия обратилась к парадигме крестовых походов. То же сделала и Франция. Наполеон III через парижского епископа Сибура призывал подданных к крестовому походу против Фотиевой ереси. Кстати сказать, папа отмежевался от этой идеи. Английская пресса истерично провозглашала тождество русских с ассирийцами, истолковав имя Навуходоносор как "нет бога, кроме царя". Свою роль в этом сыграла и вечная тема российской коррупции, из-за которой притязания России на что-либо вообще выглядели бессмысленными. Сдержаннее всех были шведы. Они прямо заявили, что не желают воевать за чужую выгоду. (Обратим внимание, что манифест Николая I напоминает о 26-м псалме "Господь наш! Избавитель наш! Кого убоимся!" Ср.: "Господь свет мой и спасение мое. Кого мне бояться".) Не обошлось дело и без "пятой колонны": близкий к Герцену русский эмигрант В.А.Энгельсон, предложивший свои услуги антирусской коалиции.
В 1864 году специально для заграницы стал выходить литографированный листок Correspondence Russe на французском и немецком языках. Целью его стала полемика с революционерами-эмигрантами и создание благоприятного общественного мнения о России. Этим же занималась и правительственная газета Le Nord. В отличие от "Колокола", абсолютизировавшего демократию, Correspondence ставил во главу угла легитимизм и целостность Российской империи. С 1864 года начался упадок популярности "Колокола" в среде русской интеллигенции. Его тираж ни разу с тех пор не поднимался более 1000 экземпляров. Русско-турецкая война 1877 года оказалась достаточно "мирной" с точки зрения информационной борьбы. Грамотная работа с прессой, относительная мягкость цензуры - вот отличительные черты этого периода. Особо можно отметить появление института военных корреспондентов в России, что в значительной степени уменьшало распространение невыгодных для армии и государства слухов и сплетен. Так, в нескольких книгах об антропогенезе есть "кочующая цитата": когда в окрестностях Гейдельберга в середине 19-го века был обнаружен череп первобытного человека, среди выдвинутых учеными гипотез о том, кому такой странный череп мог принадлежать, были версии "нежизнеспособный олигофрен" и... "русский казак, погибший во время войн с Наполеоном".
Вообще, конец XIX века оказался сравнительно спокойным с точки зрения антирусских кампаний в прессе. Август Стриндберг в стокгольмском еженедельнике Veckan пытался развенчать мифы о варварстве русских, говоря, что они не раз проливали кровь, защищая Европу от варваров, что книгопечатание у них появилось спустя сорок лет после его изобретения Гуттенбергом... Впрочем, побывавшая в России Сельма Лагерлеф была не согласна с ним: она считала насилие основным сюжетом русской культуры и называла жестокость и опасность основными чертами русских. Но такого рода полемика не имела большого общественного резонанса.
Продолжение следует...
<<<