От И.Т. Ответить на сообщение
К И.Т. Ответить по почте
Дата 21.08.2006 15:36:12 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Версия для печати

С. Хохлов. За горизонтом истории

Моя книга находится по адресу: http://pichay.narod.ru/
С. Хохлов

Всю книгу можно прочитать по указанному адресу. Здесь размещено оглавление и первая глава.

"Возможно, представленная на этом сайте книга покажется трудной для прочтения, но я не собирался писать "иронический детектив".
Возможно, какие-то мои мысли покажутся спорными, как мне показались спорными некоторые утверждения Фукуямы.
Но надеюсь, что какие-то из идей книги окажутся кому-нибудь интересны.

В общем смотрите сами.

P.S. Просьба к тем, кто, прочитав данный текст (а я надеюсь, он вышел не настолько занудным, чтобы его совсем невозможно было бы читать),не обнаружит больших разногласий с изложенной в нем концепцией, дать на него ссылки на каких-нибудь политических или прочих форумах."

Хохлов С.О.

За горизонтом истории


Содержание


Часть 1. Перечитывая книгу «Конец истории и последний человек»

Глава 1. Минимальные требования, которым должно соответствовать общество для перехода к демократии

Глава 2. Холодные чудовища и пламенные красавцы

Глава 3. Модернизация обществ и мобилизационная экономика

Глава 4. Крайний пример перевода демографического ресурса в экономическую мощь общества на примере книги Бартоломе де Лас-Касаса «История Индий»
Глава 5. Несовместимость демократии и мобилизационной формы экономики.
Глава 6. Психологическое обоснование демократии по Гегелю-Кожеву-Фукуяме

Глава 7. Жажда признания

Глава 8. Новая аристократия

Глава 9. К вопросу трудовой этики

Глава 10. Национализм

Глава 11. Тенденции демократии

Глава 12. Либеральная демократия и Россия


Часть 2. За горизонтом истории

Глава 1. Смерть НТР

Глава 2. Количество интеллекта в обществе

Глава 3. Интеллектуальное разоружение

Глава 4. Специалист или начальник?

Глава 5. Саморегуляция?

Глава 6. Коммунальность

Глава 7. Общество статуса.

Несерьезное послесловие



Часть 1. Перечитывая книгу Ф. Фукуямы «Конец истории и последний человек»


Глава 1. Минимальные требования, которым должно соответствовать общество для перехода к демократии
«Как сказала мне одна моя приятельница из Советского Союза в 1988 году, ей было трудно заставить детей делать уроки, поскольку «все знают», что демократия — это значит «можешь делать все, что хочешь».
Ф. Фукуяма1
«Я, кроме всего прочего, очень чутко отношусь к выдаче всяких советов. И являясь, конечно же, человеком Запада, я понимаю, что очень многие советы, которые западные люди давали за последние годы, были ужасными. И это, конечно, надо признавать.»
А. Ливен2

Книга «Конец истории и последний человек» является весьма популярной. Однако складывается впечатление, что работа, проделанная Фрэнсисом Фукуямой, недооценена. Между тем, в ней присутствуют очень неординарные идеи (особенно учитывая, что со времени написания книги прошло уже немалое время).
В этой своей работе, посвященной великому труду Фукуямы, я попытаюсь обратить внимание на некоторые из подобных идей. Для подтверждения сделанных из книги выводов я буду прибегать к многочисленным цитатам из нее, а также позволю себе привести ряд цитат и из других источников – где-то «в помощь» рассматриваемому автору, где-то в качестве утверждений, противоречащих его тезисам.
В начале книги Фукуяма пишет:

«Главным среди сюрпризов, случившихся в недавнем прошлом, был полностью неожиданный крах коммунизма почти по всему миру в конце восьмидесятых. Но такой поворот событий, как бы поразителен он ни был, явился лишь элементом куда более масштабного процесса, развернувшегося после Второй мировой войны. Авторитарные диктатуры всех видов, правые и левые, рушились. В некоторых случаях они освобождали место процветающим и стабильным либеральным демократиям, в других на место авторитаризма приходила нестабильность или иная форма диктатуры. Но вне зависимости от того, возникала или нет либеральная демократия, авторитаризм всех мастей испытывал во всем мире серьезный кризис.»
В этой цитате, помимо выражения удивления «полностью неожиданным крахом коммунизма», автор отмечает тот факт, что не все страны, избавившиеся от тоталитаризма, смогли перейти к либеральной демократии. Возникает вопрос – почему для одних из тех стран, где «обрушилась диктатура», возможно успешное принятие либеральной демократии, а для других нет? Почему многие из стран, начавшие было строить у себя демократию, через некоторое время отказываются от этого намерения? Явление неустойчивости демократии заинтересовало не только Фукуяму - вот что по этому поводу говорит, к примеру, Анатоль Ливен:
«…большое количество демократий не является стабильными. Например, мы уже говорили о Пакистане, еще можно посмотреть на Латинскую Америку, где отмечаются циклы возникновения демократий или, по крайней мере, какого-то конституционного права, которые потом не в состоянии решить базовые проблемы общества. Потом они опять подвергаются коллапсу и становятся диктатурой, потом период диктатуры, которая, конечно же, тоже не в состоянии решить монументальные проблемы общества. Все это идет по кругу.»*
Зададимся вместе с Фукуямой вопросом, который он поднимает в своей работе:
«Почему переход к демократии остается столь трудным для многих стран, народы и правительства которых абстрактно согласны с демократическими принципами? Почему есть у нас подозрения, что некоторые режимы на земном шаре, в настоящее время объявляющие себя демократическими, вряд ли останутся таковыми, в то время как о других едва ли можно сказать, что это именно стабильная демократия, а не что-то иное? И почему существующая тенденция к либерализму вроде бы пошла на спад, хотя в долгосрочной перспективе обещает победить?»
…и попытаемся ответить на него вместе с ним.
Если установить на примитивный компьютер новейшую операционную систему – компьютер зависнет. Если одеть на ребенка взрослую одежду, он запутается в рукавах и штанинах, и вряд ли будет удобно себя чувствовать. Если заставить лошадь бежать на привязи за паровозом, лошадь околеет. Вполне понятным представляется и такое соображение, что и демократия не может быть подходящей для абсолютно любых условий и любых обществ. А раз так, то давно следовало бы выявить минимальные требования, которым должно соответствовать общество для внедрения в него демократии.
В книге «Конец истории и последний человек» Фукуяма убедительно показывает, что демократия возможна не в любом обществе, а лишь в том, в котором имеются соответствующие ей:
- достаточный уровень развития производительных сил,
- достаточный уровень доходов у населения,
- достаточный уровень образования,
- высокая степень гражданского самосознания.

Для тех стран, которые на данной стадии развития не соответствуют минимальному уровню по любому из этих критериев, демократию следует признать принципиально неосуществимой. В лучшем случае мы получим по определению Анатоля Ливена «демократию, которая не обладает каким-либо практическим эффектом», в худшем – коллапс экономики и отбрасывание обществом не оправдавшей себя демократической модели с выработкой устойчивой реакции отторжения этой модели на будущее.
В книге Фукуямы показано, что авторитаризм представляет собой наиболее эффективную государственную "оболочку", способную привести государство и его народ к процветанию – позволяя совершить мобилизационный рывок, только после которого имеет смысл думать о демократии. Попытки же досрочного введения демократии в странах, которые к этому не готовы, приводят их, как сказано выше, лишь к дестабилизации и экономическому падению.
Поэтому попытки внедрения демократии в стабильно развивающиеся недемократические общества - это либо следствие догматизма, когда общества, внедряющие демократию извне, просто не понимают разрушительных последствий своих манипуляций, либо, если они понимают эти последствия, то представляют собой следствие сознательного стремления экспортеров демократии к устранению возможного конкурента, к дестабилизации демократизируемого общества с последующей экономической экспансией в него.
Итак, рассмотрим более подробно, что говорит по этой проблеме Фукуяма.

В главе «В стране культуры» автор задает следующий вопрос:
«Существует ли необходимая связь между передовой индустриализацией и политическим либерализмом, которая и вызывает эту корреляцию? Или же политический либерализм есть культурный артефакт европейской цивилизации и ее различных побегов, который по независимым причинам случайно породил наиболее примечательные случаи успешной индустриализации?
Как мы увидим далее, отношения между экономическим развитием и демократией далеко не случайны, но мотивы, стоящие за выбором демократии, в основе своей не экономические. У них другой источник, а индустриализация дает им осуществиться, но не делает необходимыми.»
Автор констатирует, что существует тесная связь «между экономическим развитием, уровнем образования и демократией», поясняя этот тезис на примере стран Южной Европы, в которых в краткий период произошел значительный экономический рост, сопровождавшийся серьезными общественными изменениями – ростом грамотности, ростом доходов и т.п.
«Хотя сами по себе эти экономические и социальные изменения не принесли с собой большего политического плюрализма, они создали социальную среду, в которой мог процвести плюрализм, когда созреют политические условия. Сообщалось, будто Лауреано Лопес Родо, франкистский комиссар по Плану Экономического Развития, во многом руководивший испанской технократической революцией, сказал, что Испания созреет для демократии, когда доход на душу населения достигнет 2000 долларов. Эти слова оказались пророческими: в 1974 году, накануне смерти Франко, ВВП на душу населения стал равен 2446 долларам.»
Понятно, что нищему человеку не до дела управления своей страной – выглядит маловероятным, чтобы человек, основные потребности которого не обеспечены или обеспечение их находится под угрозой, может заниматься управлением чего-то кроме своей собственной судьбы. Нищим не до политики. Поэтому представляется, что весьма разумно было бы последовать примеру упомянутого чиновника и высчитать подобную цифру требуемого минимального дохода для внедрения демократии и для нашей страны. И на время, пока эта величина дохода не будет достигнута, отказаться от не оправдавшего себя социального эксперимента. Найти исходные данные для расчета несложно – следует взять за образец успешные демократии и исходить от их дохода (с поправкой на большие потребности наших людей по причине более сурового климата – см. работы Паршева). Причем не обязательно брать в качестве источника исходной цифры самые успешные из демократических стран с наибольшим уровнем дохода, достаточно принять за исходную цифру некоторую среднюю величину дохода в демократических странах средней успешности.
«Изучая мировую историю, нельзя не заметить весьма сильной общей корреляции между передовой социо-экономической модернизацией и возникновением новых демократий. Традиционно наиболее экономически развитые регионы Западная Европа и Северная Америка, также являются колыбелью наиболее старых и стабильных либеральных демократий. Сразу за ними следует Южная Европа, достигшая либеральной демократии в семидесятых годах двадцатого века. В самой Южной Европе самым шатким оказался переход к демократии в Португалии в середине семидесятых годов, поскольку эта страна начинала с самой низкой социо-экономической базы; и очень многие социо-экономические преобразования пришлось проводить после падения старого режима, а не до. Экономически сразу за Европой следует Азия, страны которой демократизировались (или находятся в процессе демократизации) в строгом соответствии со своим уровнем развития. Из бывших коммунистических государств Восточной Европы наиболее экономически развитые (Восточная Германия, Венгрия и Чехословакия, сразу за которыми следует Польша) также быстрее всего перешли к полной демократии, а менее развитые Болгария, Румыния, Сербия и Албания в 1990—1991 гг. выбрали в правительство коммунистов-реформаторов. Советский Союз имеет уровень развития, примерно сравнимый с уровнем больших государств Латинской Америки, таких, как Аргентина, Бразилия, Чили и Мексика, и, как они, не сумел достичь полностью стабильного демократического порядка. В Африке, самом малоразвитом регионе мира, существует лишь горсточка недавних демократий с сомнительной стабильностью.
Единственная очевидная региональная аномалия — это Ближний Восток, где нет стабильных демократий, но насчитывается достаточно стран с душевым доходом на европейском или азиатском уровне. Однако это легко объясняется нефтью: нефтяные доходы позволили таким государствам, как Саудовская Аравия, Ирак, Иран и ОАЭ, иметь все современные приманки — автомобили, видеомагнитофоны, истребители-бомбардировщики «Мираж» и так далее — без необходимости выполнять социальные преобразования в обществе, которые необходимы, если подобные богатства создаются трудом населения.»
Опустив для краткости изложения несколько спорных моментов в этой цитате, отмечу лишь то, что в ней Фукуяма обращает наше внимание на зависимость между экономической успешностью обществ и демократическим способом правления в них. Все успешные современные либеральные демократии являются успешными и экономически. Однако из этого не стоит делать того поспешного вывода, что был популярен в нашей стране на заре Перестройки, - якобы для того, чтобы общество стало успешным, оно должно как можно быстрее ввести у себя демократию. Связь между успехом в экономике и демократией в современном мире есть, но в этой зависимости ведущим фактором является успешная экономика, а демократия вторична. Введение демократии не делает общество более конкурентоспособным и более успешным – наоборот – только конкурентоспособное и успешное общество может позволить себе демократию. Фукуяма констатирует:
«Зачастую авторитарные государства способны давать темпы экономического роста, недостижимые в обществах демократических.»
Взрослые носят галстук и портфель, но ребенок, надевший галстук и взявший в руки портфель, не станет от этого взрослее. Аналогично введение демократии в обществе, которое не созрело экономически, не ускорит процесс его созревания. Между тем существуют подобные иллюзии о благотворности демократии именно как катализатора экономического подъема. В данном случае оказываются перепутаны причина и следствие – демократия не есть причина экономического подъема, но лишь его следствие.
Как пишет Мартин Жак3:
«Россия в этом отношении является классическим примером, указывающим на заблуждения и стойкие предрассудки Запада по поводу демократии. Для Запада после распада СССР простым ответом на все беды и недуги молодого российского государства был рецепт, включавший в себе сочетание рыночной экономики и демократии. Рыночная экономика создана не была, хуже того, попытки ее создания при Ельцине с благословения Запада привели к крупномасштабному разворовыванию наиболее ценных природных богатств друзьями «семьи».
Страна и поныне платит жуткую цену за то, что имела глупость последовать совету Запада.»
Образно говоря - больному прописали одновременно слабительное и рвотное.
Однако, вернемся к мыслям Фукуямы:
«Для объяснения того, почему прогрессирующая индустриализация должна породить либеральную демократию, выдвигаются доводы трех типов, и каждый из них до некоторой степени дефектен.»
Вот эти доводы:
«…демократия лучше всего приспособлена для работы с быстро возникающими групповыми интересами, порождаемыми процессом индустриализации.»
«…демократия более функциональна, чем диктатура, поскольку большая часть конфликтов между вновь возникающими социальными группами требует разрешения либо в судебной, либо в конечном счете в политической системе.»
В другой части книги Фукуяма возражает на эти тезисы следующим образом:
«Аргумент, который мы связали с Талкоттом Парсонсом, — о том, что либеральная демократия является системой, наиболее способной разрешать конфликты в сложном современном обществе к всеобщему удовлетворению, — верен только до некоторой степени. Универсальность и формализм, характеризующие правление закона в либеральной демократии, действительно создают равное игровое поле, на котором люди могут конкурировать, создавать коалиции и в конечном счете принимать компромиссы. Но из этого не следует, что либеральная демократия есть политическая система, наилучшим образом из всех приспособленная для разрешения конфликтов как таковых. Способность демократии разрешать конфликты мирным путем действительно выше, когда эти конфликты возникают между так называемыми «группами интересов», между которыми существует заранее созданный консенсус по более широким вопросам, относящимся к правилам игры; и конфликт при этом экономический по своей природе. Но бывают и различные неэкономические конфликты, относящиеся, например, к наследственному общественному положению или национальным вопросам, и эти конфликты демократии решают не слишком хорошо.»*
Автор констатирует, что демократия хорошо разрешает конфликты лишь определенного рода, причем, к примеру, такие важнейшие вопросы современности, как межнациональные конфликты, она решает «не слишком хорошо».
Мелвин Юрофски4 пишет:
«Если под «демократией» мы подразумеваем правление большинства, то одна из самых больших проблем демократии заключается в положении меньшинств в обществе. Под «меньшинствами» мы имеем в виду не тех, кто голосовал против партии, победившей на выборах, а тех, кто отличается от большинства по таким признакам, как раса, религия или этническая принадлежность. В Соединенных Штатах самой большой проблемой была расовая принадлежность: для того, чтобы освободить темнокожих рабов, потребовалась кровопролитная гражданская война, а затем прошло еще целое столетие, прежде чем граждане с другим цветом кожи смогли рассчитывать на свободное осуществление своих конституционных прав. Проблема расового равенства относится к числу тех проблем, с которыми Соединенные Штаты борются до сих пор. Однако стремление к тому, чтобы предоставить тем гражданам, кто отличается от большинства, не только защиту от преследований, но и возможность участвовать в жизни общества в качестве его полноправных и равноправных членов, является частью эволюционной природы демократии. Примеров кровавого и ужасного отношения наций к своим меньшинствам существует большое множество, и массовое уничтожение евреев фашистами является лишь самым наглядным из них. Но ни одно общество не может претендовать на то, чтобы считаться демократическим, если оно систематически лишает определенные группы своих граждан полноценной защиты закона.»
Следующий довод в пользу демократии:
«Диктатура тоже может приспособиться к изменениям и в некоторых случаях способна действовать быстрее демократии, как действовали олигархи, правящие Японией Мэйдзи после 1868 года. Но история изобилует примерами, когда узкая правящая элита не видела прямо у себя под носом изменений в обществе, вызванных экономическим развитием, как прусское юнкерство или землевладельцы Аргентины.»
На это можно привести множество примеров ошибочных решений, принятых демократическим путем. Людвиг фон Мизес5 говорит по этому поводу следующее:
«Поборники демократии XVIII в. утверждали, что только монархи и их министры морально развращены, неблагоразумны и порочны. А народ в целом добродетелен, чист и благороден и, помимо всего прочего, обладает умственными способностями, чтобы всегда все знать и все делать правильно. Это, разумеется, полная чушь, точно так же, как и лесть придворных, приписывающих все добродетельные и благородные качества своим государям. Народ - это сумма всех отдельных граждан; и если некоторые индивиды не умны и не благородны, то и все вместе они не являются таковыми.
Поскольку в эпоху демократии человечество вступило воодушевленным столь возвышенными ожиданиями, не удивительно, что вскоре наступил период разочарования и крушения иллюзий. Быстро обнаружилось, что демократии совершают по меньшей мере столько же ошибок, что и монархии и аристократии. Сравнение тех, кого во главе правительства поставили демократии, и тех, кого пользуясь своей абсолютной властью, на эти должности возводили императоры и короли, оказалось не в пользу новых обладателей власти. Французы обычно говорят об «убийственности смешного». И в самом деле, государственные деятели, представляющие демократию, вскоре повсеместно сделали ее посмешищем. Деятели старого порядка по крайней мере внешне сохраняли определенное аристократическое достоинство. Заменившие их новые политики своим поведением заставили себя презирать.»
М.Юрофски:

«Демократия – это непростая, а возможно, самая сложная и трудная форма правления из всех существующих. Она наполнена внутренними конфликтами и противоречиями, а ее воплощение в жизнь требует напряженных усилий. Демократия направлена на обеспечение подотчетности, а не эффективности; демократическое правительство, возможно, не может действовать так же оперативно, как диктаторский режим, но при приверженности определенному курсу оно может привлечь широчайшую народную поддержку. Демократия, по крайней мере в американских условиях, никогда не представляет собой законченный результат, а постоянно находится в процессе развития.»
И вновь Фукуяма:
«Второе направление доводов, объясняющих, почему экономическое развитие должно привести к демократии, относится к тенденции диктатур или однопартийных правлений со временем вырождаться; и вырождаться тем быстрее, чем более передовым технологическим обществом приходится управлять. Революционные режимы могут эффективно править в ранние годы с помощью харизматического авторитета, как назвал его Макс Вебер. Но когда уходят основатели режима, нет гарантии, что их преемники будут пользоваться сравнимым авторитетом или что они будут хоть минимально компетентны в управлении страной… Альтернативой непрекращающейся борьбе за власть и случайному выбору диктатора является все более формализуемые и институционализуемые процедуры выбора новых лидеров и правила проверки. Если такие процедуры смены лидера существуют, то авторы плохой политики могут быть устранены от власти без свержения самой системы.»
Как отмечено выше, демократия лишь в теории оказывается защищена от личностных недостатков. И множество стран с демократическим правлением испытали глубочайшие экономические падения и военные катастрофы. Диктатор несет ответственность за свое правление, и народ знает, хотя бы, в отношении какой конкретно личности выражать свое недовольство, безликость же демократии позволяет виновникам народных бедствий уходить от ответственности, и часто доведенные до отчаянного положения народы отказываются от демократий, предпочитая им «сильную руку» очередного диктаторского режима.
«Последний и наиболее мощный аргумент, связывающий экономическое развитие с либеральной демократией, таков: успешная индустриализация порождает общества среднего класса, а этот средний класс требует участия в политике и равенства прав. Несмотря на то что на ранних стадиях индустриализации часто возникает неравенство в распределении доходов, экономическое развитие имеет тенденцию в конечном счете распространять широкое равенство условий, поскольку порождает огромный спрос на массовую и образованную рабочую силу. Утверждается, что такое широкое равенство условий предрасполагает людей противостоять политической системе, которая не уважает этого равенства или не позволяет людям участвовать в политике на равных основаниях.
Общества среднего класса порождаются всеобщим образованием. Связь между образованием и либеральной демократией часто отмечалась и считается крайне важной. Индустриальному обществу требуется большое число весьма квалифицированных и образованных работников, менеджеров, техников и интеллигентов; следовательно, даже самое диктаторское государство не может избежать необходимости как массового образования, так и открытия доступа к высшему и специальному образованию, если это государство хочет быть экономически развитым. Такое общество не может существовать без большой и специализированной образовательной системы. В самом деле, в развитом мире социальный статус человека во многом определяется уровнем образования. Классовые различия, существующие сейчас, например, в Соединенных Штатах, связаны прежде всего с различием в образовании. У человека с соответствующим образованием очень мало препятствий для движения вперед. Неравенство вкрадывается в систему как результат неравного доступа к образованию; недостаток образования — наибольшее проклятие граждан второго сорта.»*
Стоит отметить два момента: Во-первых, вот речь идет об очередном необходимом требовании для общества, решившегося на подвиг построения у себя демократии – о соответствующем образовательном уровне и высокой степени доступности образования для всех способных к нему людей. Во-вторых, действительно для современного общества все более важным становится интеллектуальный уровень человека. И хотя оно неспособно пока использовать этот важный потенциал в полной мере, интеллект и образование в настоящее время уже являются вторым по значимости критерием, позволяющим получить принадлежность к современной «аристократии». Первым по прежнему является богатство.
Когда интеллектуальный потенциал людей станет первым критерием и начнет использоваться в значимой мере, будет иметь смысл говорить о «информационном» обществе.
«Влияние, оказываемое образованием на политические позиции, сложно, но есть причины думать, что образование по крайней мере создает условия для демократического общества. Самопровозглашенная цель современного образования — «освобождение» людей от предрассудков и традиционных авторитетов. Считается, что образованные люди не повинуются авторитетам слепо, а учатся думать сами. Даже если этого не произойдет в массовом порядке, людей можно научить осознавать свои интересы яснее и в более долгосрочной перспективе. В традиционном крестьянском обществе помещик (или, скажем, комиссар в обществе коммунистическом) может мобилизовать крестьян, чтобы поубивать соседей и отобрать у них землю. Они пойдут на это не ради своего интереса, а повинуясь власти. С другой стороны, урбанизированных специалистов развитой страны можно мобилизовать на массу всяких глупостей вроде жидкой диеты или марафонского бега, но они не пойдут добровольцами в частные армии или эскадроны смерти просто потому, что кто-то в мундире им приказал.» (выделено мной)
Всем, кто согласен с этой мыслью, стоит перечитать, к примеру, Ремарка, этот автор много говорит о превращении в солдат вполне грамотных и самостоятельных людей. Увы, если «некто в мундире» прикажет, «урбанизированные специалисты» будут делать, что велено.
А всеобщая грамотность даже упрощает управление народом – приказы проще доносить до народных масс в печатном виде. Крестьянин еще может отговориться неграмотностью и глупостью, а «урбанизированный специалист» и неграмотностью не отговорится и в глупости никогда не признается.
«Несколько варьируя этот довод, можно сказать, что научно-техническая элита, необходимая для управления современной индустриальной экономикой, в конце концов потребует большей политической либерализации, поскольку научные исследования могут вестись лишь в атмосфере свободы и открытого обмена мыслями. Мы раньше видели, как возникновение больших технократических элит в Советском Союзе и в Китае создало определенный базис для введения рынков и экономической либерализации, поскольку они больше соответствовали критериям экономической рациональности. Здесь этот довод расширяется на политическую сферу: преимущество в науке опирается не только на свободу научных исследований, но и на общество или политическую систему, открытую в целом свободе споров и участию людей в политике.»
Несмотря на происшедшую глобальную демократизацию мира, научные прорывы не последовали один за другим в результате этого процесса. Положение в нашем государстве с наукой опровергает тезисы Фукуямы о том, что демократизация общества ведет к расцвету науки. Вот, к примеру, что было сказано о положении отечественной науки в связи с происшедшими изменениями в нашей стране А. Щегорцовым6, консультантом отдела социальной политики Информационно-аналитического управления Аппарата Совета Федерации:
«Можно утверждать о наличии зависимости между темпами экономического развития и размерами финансирования научных исследований. Рост экономики страны тем успешнее, чем больший процент ВВП она тратит на науку. В Швеции такие затраты составляют 3,7%, в Японии – 3,06%, в США - 2,84%.
…Совсем еще недавно наша страна занимала лидирующие позиции по многим показателям, характеризующим уровень национального научно-технического потенциала. В 70-е годы советская наука давала 25% мировых научных результатов, что позволяло быть стране в числе мировых держав с высоким уровнем научно-технического прогресса. Советская наука была одной из самых эффективных в мире по классическому экономическому показателю - объему научной продукции на 1 доллар затрат. Она превосходила практически на порядок по этому показателю ведущие страны мира (США, Японию, Германию, Францию). В 1987 г. в СССР было зарегистрировано 83,7 тыс. изобретений (в США - 82,9 тыс., в Японии - 62,4 тыс., в Германии и Великобритании – по 28,7 тыс.).
Общие расходы на науку в Советском Союзе составляли приблизительно 4% ВВП, что было одним из самых высоких показателей в мире. Однако значительная часть этих расходов была связана с научными исследованиями для оборонного комплекса. Приблизительно один процент из бюджетных средств, выделяемых на науку, шел на космические исследования. В настоящее время в федеральном бюджете затраты на космос предусмотрены в отдельной статье расходов. Поэтому для более корректного сравнения уровня финансирования науки следует говорить о трех процентах общих расходов на научные исследования в СССР. В настоящее время доля внутренних затрат на науку в ВВП равна 1,06%.
…финансирование научных исследований сокращалось на протяжении всего периода 90-х годов. Среди государственных приоритетов страны научно-технический потенциал перестал занимать ведущее положение. Властные структуры вопреки принятым законам Российской Федерации и общественному мнению уменьшали финансирование отечественной науки. Кроме того, это сокращение сопровождалось почти двукратным уменьшением самого ВВП, ростом коммунальных платежей и дефицитом государственных заказов.
В итоге сформировалась устойчивая тенденция уменьшения реальных ассигнований на науку, которые за период с 1991 по 2000 год снизились почти в 5-6 раз. Аналогичной тенденции в России не было в течение последних 50 лет. В период 1996-2000 годов возникла реальная “угроза полного распада научно-технологического комплекса страны”.
…По мнению американских специалистов, “утечка умов” из России в период после 1991 года имела экстраординарный характер, страну покинули 70-80% ее математиков, 50% физиков-теоретиков, работающих на мировом уровне. За 90-е годы страна потеряла около трети своего интеллектуального потенциала. Основной “потребитель” наших ученых - Запад (около 60%) и государства Восточной Европы - 20%.
Потери (прямые и косвенные) от “экспорта научных кадров” по разным подсчетам, в том числе и по методике ООН, составляют от 30 до 50 млрд. долл. в год. Это значительно больше, чем прямой вывоз капитала из страны.
…В итоге наша страна превратилась из государства, плохо использующего собственные научно-технические достижения для удовлетворения общественных потребностей, в государство, успешно удовлетворяющее потребности других стран. Мы стали обеспечивать высокоразвитые страны не только дефицитными для них видами сырьевых ресурсов, но и научно-техническими знаниями и кадрами.»**
То, что положение несколько стабилизировалось (хотя, конечно же, недостаточно) по сравнению с описанной ситуацией (приведенные отрывки взяты из текста, сделанного в 2001 г) – нельзя отнести к положительным следствиям демократизации нашего общества, главные процессы некоторой стабилизации могут быть объяснены лишь за счет постепенного отхода от демократических методов и частичного возвращения к авторитарным методам руководства, которые позволяют мобилизовать усилия общества и притормозить его дальнейший развал.
Перечисляя доводы в пользу гипотезы о естественном характере появления либеральной демократии непосредственно из высокого экономического уровня, Фукуяма констатирует:
«Вот аргументы, которые говорят в пользу связи высокого уровня экономического развития с либеральной демократией. Существование такой эмпирической связи несомненно, но ни одна из приведенных теорий не в состоянии установить необходимую причинно-следственную связь.»*
Автор делает следующий вывод, неутешительный для перспектив легкой победы демократии в мире:
«Либеральная демократия лучше всего функционирует в обществе, уже достигшем высокой степени социального равенства и консенсуса относительно определенных базовых ценностей. Но для обществ, резко расколотых на социальные классы, национальные или религиозные группы, демократия может оказаться формулой бессилия и застоя. Наиболее типичной формой поляризации является классовый конфликт в странах с отчетливо не эгалитарной классовой структурой, оставшейся в наследство от феодального строя. Такой была ситуация во Франции во время революции, и такой она остается в странах третьего мира вроде Филиппин и Перу. В обществе доминирует традиционная элита, чаще всего крупные землевладельцы, не отличающиеся ни классовой терпимостью, ни предпринимательскими способностями. Учреждение в такой стране формальной демократии маскирует огромное неравенство в имущественном положении, престиже, статусе и власти, которые теперь элита может использовать для контроля над демократическим процессом. Из-за этого возникает знакомая социальная патология: господство прежних общественных классов порождает столь же непримиримую левую оппозицию, считающую, что сама по себе демократическая система коррумпирована и должна быть свергнута вместе с теми социальными группами, интересы которых она защищает. Демократия, защищающая интересы класса неумелых и ленивых земледельцев и грозящая гражданской войной, не может быть названа «функциональной» с экономической точки зрения.»*
В приведенной цитате Фукуяма, во-первых, обращает внимание на тот факт, что современная демократия легко вырождается в строй, обслуживающий интересы господствующих классов и кланов. Это следует признать за один из крупных недостатков либеральной демократии, нивелирующий многие ее достоинства. А во-вторых, постулирует, что в проблемных обществах, где не решены в полной мере национальные, религиозные и социальные противоречия, демократия приведет лишь к «бессилию и застою». Этот его вывод подтверждает и эксперимент по демократизации, проведенный в нашей стране.
«Последний аргумент, о том, что развитая индустриализация порождает общество образованного среднего класса, который, естественно, предпочитает либеральные права и демократическое участие в политике, верен только в определенной степени. Достаточно ясно, что образование есть если не абсолютно необходимое предварительное условие, то по крайней мере весьма желательное дополнение к демократии. Трудно представить себе хорошо функционирующую демократию в неграмотном в своей основе обществе, где люди не в состоянии воспользоваться информацией об имеющихся у них возможностях выбора. Но совсем другое дело — сказать, что образование с необходимостью приводит к вере в демократические нормы». В этом случае растущий уровень образования в разных странах— от Советского Союза и Китая до Южной Кореи, Тайваня и Бразилии — был бы тесно связан, с распространением норм демократии. Действительно, модные идеи в мировых образовательных центрах в настоящий момент оказались демократическими: неудивительно, что тайваньский студент, получающий инженерный диплом в UCLA, вернется домой, веря, что либеральная демократия есть наивысшая форма политической организации для современных стран. Однако нельзя сказать, что есть какая-то неизбежная связь между инженерным образованием этого студента, которое действительно экономически важно для Тайваня, и его обретенной верой в либеральную демократию. На самом деле мысль, что образование естественным путем ведет к принятию демократических ценностей, отражает заметное предубеждение со стороны демократов. В иные периоды, когда демократические идеи не были так широко признаны, молодые люди, учившиеся на Западе, возвращались домой в убеждении, что коммунизм или фашизм — это и есть будущее для современного общества. Высшее образование в США и других западных странах сегодня обычно прививает молодым людям историческую и релятивистскую точку зрения, свойственную мысли двадцатого века. Это подготавливает их к гражданству в либеральной демократии, поощряя терпимость к чужим взглядам, но заодно и учит, что нет непререкаемой почвы для веры в превосходство либеральной демократии над иными формами правления.»*
Автор задает вопрос, «почему образованные представители среднего класса в большинстве стран предпочитают либеральную демократию»? И вполне ясно отвечает на него. Действительно, образованные люди более подвержены воздействию межобщественных интеллектуальных течений. Чем выше образовательный уровень человека, тем больше он вырастает над своим обществом и тем к более широкому кругу обществ начинает относиться и в большее их число входить. Таким образом, чем выше кругозор человека, тем более он оказывается подвержен межобщественным настроениям и модам (а вместе с тем и заблуждениям – сам по себе широкий кругозор, к сожалению, еще не гарантирует ни высокого интеллектуального уровня, ни достаточных способностей критического восприятия). В связи с этим, растущая тяга к демократии не может быть воспринята ни как нечто положительное, ни как нечто отрицательное – это достаточно нейтральная тенденция распространения господствующей в межобщественной среде идеологии, от самой идеологии никак не зависящая. Как отмечает автор - когда господствовал фашизм, образованные люди проповедовали его, когда в моде был коммунизм, образованные люди были носителями этой идеологии. Пришло время демократии и дело не в том, что эта идеология хороша, а в том, что она находится на пике популярности и что она некритически принимается массами образованных людей. Отметим, однако, тот факт, что общепризнанность идеологии не означает невозможности ее ниспровержения и замены в будущем иным учением. Как писал Мизес в работе «Роль доктрин в человеческой истории»:
«Тот факт, что доктрина была разработана и ей удалось обрести множество сторонников, не является доказательством, что она не является деструктивной. Доктрина может быть современной, модной, может получить всеобщее признание, но тем не менее быть вредной для человеческого общества, цивилизации и выживания.»*
Фукуяма дает рекомендацию руководящим силам государств, которые собираются вступить или уже вступили на путь демократизации. Вот его слова:
«Факт, что образованные представители среднего класса в большинстве развитых, индустриальных стран в массе предпочитают либеральную демократию различным формам авторитаризма, вызывает вопрос о том, почему они выражают такое предпочтение. Кажется совершенно ясным, что предпочтение демократии не диктуется логикой самого процесса индустриализации. И действительно, логика процесса вроде бы указывает в совершенно противоположном направлении. Потому что если целью страны является прежде всего экономический рост, то по-настоящему выигрышной будет не либеральная демократия и не социализм ленинского или демократического толка, а сочетание либеральной экономики и авторитарной политики, которую некоторые комментаторы назвали «бюрократически-авторитарным государством», а мы можем назвать «рыночно ориентированным авторитаризмом».*
Общество не должно спешить с внедрением у себя демократии. Общество должно спокойно, без лишней суеты и эмоций, планомерно работать над решением своих проблем, а демократия на этом этапе лишь мешает. Эти слова Фукуямы были сказаны достаточно давно, но множество прочитавших его книгу во множестве обществ энтузиастов великих демократических преобразований почему-то обратили внимание лишь на некоторые, совпадающие с их теориями, положения. Тогда как автор вполне внятно говорит об иллюзорности таких теорий.
Обозначения (здесь и далее):
* - выделено мной
** - выделено автором цитаты

Прдолжение: http://pichay.narod.ru/