Форум С.Кара-Мурзы

	От	IGA
	К	И.Т.
	Дата	19.03.2006 01:46:05
	Рубрики	Прочее; Россия-СССР;

Выступление Негри и Хардта

http://cheval-academiq.livejournal.com/1672.html
<<<
выступление А. Негри и М. Хардта в секторе аналитической антропологии
В понедельник, 13 марта, в секторе Аналитической антропологии Института философии РАН состоялась встреча круга московских интеллектуалов и художников с крупнейшими современными левыми философами, авторами известных российскому читателю по переводам книг «Империя» и «Множества» (а также других, менее известных ему и еще не переведенных, книг), Антонио Негри и Майклом Хардтом. Это было первое из серии мероприятий, запланированных в рамках их визита в Москву и Петербург. Сразу отмечу, что присутствующим повезло с переводом, что в философии случается нечасто – его осуществляли Е. Петровская (с английского) и Д. Новиков (с итальянского). После небольшой приветственной речи В. Подороги, гости очень лаконично и ясно изложили свое видение проблемы перехода от modernity к postmodernity, (буду употреблять эти слова в том виде, в каком их употребляли докладчики – при попытке перевести на русский, неизбежно возникает путаница; вариант Е. Петровской был: от современности к постмодернизму), уложившись в 10 минут каждый.
Первым слово взял М. Хардт. В своей речи он выделил два концепта modernity. Первый связывает modernity с колонизацией, захватом, экспансией, и представляет собой взгляд извне Европы. Второй относится уже к перспективе капитализации самой Европы изнутри. Соответственно, можно выделить два типа сопротивления, два типа борьбы, характерных для modernity – это деколонизация (движение извне), с одной стороны, и классовая борьба, борьба с суверенной властью (изнутри Европы). Все революции XX века так или иначе синтезировали эти два типа. Однако, заключил М. Хардт, с переходом к postmodernity произошло перераспределение условий борьбы. После чего передал слово А. Негри.
А. Негри сформулировал задачу выделения матрицы борьбы, которая должны определять postmodernity и объяснил слушателям, какой именно характер имеет это перераспределение ее условий. Раньше она могла быть описана диалектически и телеологически, через некое отношение и открытое столкновение разнородных сил. Однако, следуя Негри, необходимо осознать, что между modernity и postmodernity нет непосредственного перехода, а есть разрыв. Рostmodernity характеризуется новой моделью производства субъективности, на появление которой в свое время правильно обратили внимание, например, Фуко и Делез, которые онтологизировали данный разрыв, смогли онтологически обосновать эту новую субъективность. Связана же она с тем, что никакого противостояния извне теперь уже быть не может, поскольку в результате растворения общества в движении глобального капитала возник такой уровень единства, по отношению к которому нет ничего внешнего.
Оба выступления были блестящи.
После чего перешли к вопросам.
С.Н. Земляной попросил пояснить, чем отличается новый тип производства субъективности. А. Негри рассказал о том, как изменяется в наше время понятие труда, благодаря все более непосредственной его связи с производством языка, субъективности, то есть, собственно, не столько товара, сколько самого социального отношения. Имелась в виду, судя по всему, концепция имматериального труда, которая развивается современными итальянскими марксистами.
С. Зенкин задал вопрос о понятии контроля, используемом выступавшими в их книге «Империя»: на каком основании считать контроль именно формой осуществления власти, а не просто пассивным сопровождением социальных процессов? А. Негри объяснил, что придает понятию контроля примерно тот же смысл, какой придавали ему Фуко и Делез. В результате перехода от дисциплинарного общества к обществу контроля, и, соответственно, от фордизма к постфордизму, возникает биополитический режим власти. В связи с этим как возможно сопротивление, сингулярность, событийность? Ответы Деррида и Агамбена представляются Негри недостаточными. Необходимо понять, еще раз подчеркнул он, параметры производства субъективности, причем субъективности коллективной: «иначе – добровольное рабство, тот вид порока, который всегда сопровождает индивидуализм». Как возможны, таким образом, множества?
И. Чубаров обратился к книге «Империя», внимательно прочитанной, как сразу стало заметно, и сформулировал несколько очень конкретных вопросов к тексту, в котором обнаружил ряд противоречий и несостыковок в связи с понятием суверенитета и договора. М. Хардт отчасти признал неточность некоторых формулировок, а отчасти переадресовал вопрос к переводчику книги (который, надо сказать, в свое время отличился, переведя, как известно, multitude как «народные массы»).
А. Пензин вернулся к вопросу о производстве субъективности. Он обратил внимание на то, что в традиционном гегелевском марксизме изменение условий субъективности мыслится как ее разрушение или отчуждение. Постмодернизм, если следовать, например, за Ф. Джемисоном, доводит это разрушение или отчуждение до предела. Однако никакого разрыва при таком подходе не наблюдается. На чем, однако, основывается идея разрыва между modernity и postmodernity, на которой настаивают Негри и Хардт?
А. Негри еще раз подчеркнул, что нет ничего внешнего капиталу, что уже невозможно занять внешнюю позицию, с которой можно было бы говорить об отчуждении. Следовательно, нужно искать позиции против капитализма в рамках самого капитализма, опираясь на собственную онтологическую продуктивность труда.
Д. Голобородько задал вопрос о соотношении власти и биополитики применительно к используемой Хардтом и Негри концепции М. Фуко, на что получил подробный исчерпывающий ответ А. Негри (к сожалению, он у меня не зафиксирован).
В. Софронов, скромно представившийся «марксистом», вспомнил знаменитый марксов 11 тезис о Фейербахе и поинтересовался тем, как Хардт и Негри решают проблему соотнесения теории и практики. По мнению Софронова, постмодернистская теория мало ориентирована на преобразующую мир практическую активность, и ограничевается практикой языковой.
М. Хардт заметил, что в наше время довольно трудно отделить теорию от практики. Они с Негри стремятся не к тому, чтобы разрабатывать теорию для дальнейшего практического осуществления, но, скорее, к тому, чтобы учиться у опытов новой социальной борьбы, которые сами по себе достаточно богаты и насыщены.
А. Осмоловский задал коварный вопрос с тонким, но не вполне прозрачным намеком, о том, как левые революционные мыслители в конкретных случаях решают, с кем стоит иметь дело, а с кем не стоит, и даже уточнил: приехали бы философы в Москву, если бы их пригласил, например, Путин? Майкл и Тони за тонкостью и простительным незнанием сложностей местного контекста намека Осмоловского, кажется, не поняли, сойдясь на том, что нужно расширять пространство коммуникации.
В какой-то момент М. Хардт сам обратился к аудитории со своим вопросом. Преамбулой был рассказ о недавнем визите в Китай, где, на встрече в китайскими интеллектуалами, они с Негри столкнулись с отказом от понимания своих идей на том основании, что «Китай – это Китай» [!]. То есть, по их совокупному мнению, национальная специфика настолько сильна и настолько детерминирует мысль, что интелеллектуальный обмен здесь носит односторонний характер и западным теоретикам вряд ли стоит надеяться на взаимопонимание.
Тогда слово взял В.А. Подорога, который в целом, можно сказать, солидаризировался с китайскими интеллектуалами, настаивая на герметичности русской ситуации, в которой мало общего с западным миром. В частности, он обратил внимание авторов «Империи» на то, что те не всегда учитывают сложность этого понятия, употребляя его иногда слишком произвольно, не совсем как понятие (а, скорее, как название для чего-то другого), не учитывая смыслы, которые уже давно за ним закрепились. Это пренебрежение строгостью при работе со словом «Империя» становится заметно именно из нашего контекста, в котором доминирует имперское националистическое сознание, подкрепляемое литературоцентристским мифом. Затем Подорога метафорически развил этот, российский образ Империи, как империи без людей, пустынной империи, которая являет собой абсолютный предел параноидальных фантазий наших «патриотов».
А. Негри пояснил, что их интересует не столько устаревшие модели суверенной власти, пережитки которых мы наблюдаем, сколько приходящая им на смену глобальная империя капитала, которая не локализована ни в России, ни в Америке, ни в Китае, ни где-то еще. Империя, у которой не будет внешних врагов. Оценив метафору пустынной империи, Негри предположил ее скорое будущее: очень быстро она заполнится пересекающими потоками, сольется с имманентностью капитала.
В. Софронов предложил свой вариант ответа на поставленный Хардтом вопрос. По версии Софронова, после распада СССР и череды сопутствующих разочарований наша интеллигенция во многом утратила социальную активность и политическую сознательность. Констатировал печальный факт отсутствия собственно левых интеллектуалов и наличия только либералов и консерваторов. Кроме того, сказал Софронов, у нас 99,9 % все-таки составляет старый индустриальный труд, тогда как на долю имматериального приходится оставшийся 0,1. Никто ему, однако, не поверил.
В заключение прозвучала реплика Cheval_Academiq – о том, что в России рынок уже проник в области интеллектуального и культурного производства, но произошло это совсем недавно и потому не всем очевидно. По мнению Cheval_Academiq, по мере того, как аффект, язык, сама мысль, коммуникация, становятся товаром, когда приходит осознание, что с капитализмом у нас те же проблемы, что и на западе, у современных концепций сопротивления и борьбы, носящих, в общем-то, не локальный, а интернациональный характер, появляется адекватная аудитория и в России.
На этой, с одной стороны оптимистической, а с другой, печальной ноте – короче, на этой амбивалентной ноте – разошлись.
К сожалению, организация визита иностранных гостей не предполагала неофициального продолжения, поэтому последовавший ужин в ресторане, при всей своей странной торжественности, был крайне немногочисленным и проходил в ином составе. Из примечательных событий ужина можно вспомнить, например, очень деловой краткий визит А.В. Бузгалина, который произнес пафосную речь. Смысл ее заключался примерно в том, что у нас в России есть прекрасное дружное солидарное альтерглобалистское движение, в котором наши непобедимые множества, все с книжками Негри в рюкзачках, уверенно шагают к свержению капитализма, и во главе этого движения, конечно, сам Бузгалин, наш главный левый интеллектуал и марксистский лидер. Лидер зачитал гостям программу их пребывания, а на наш вопрос о том, почему некоторые мероприятия носят закрытый характер, отвечать отказался. В остальном же вечер прошел спокойно.
<<<

http://fosca.livejournal.com/174104.html
<<<
Лекция Хардта и Негри в институте философии
Хардт - прекрасный флегматичный красавец, совершенно итальянского, как ни странно, типа. Был аргументирован и систематичен. Благо, говорил по-английски и квалифицированно переводился Петровской.

Понятие «рабочий класс» всегда было исключающим. Даже когда он понимался как «наемный работник», то есть широко, он все равно исключал – безработных или домашний труд. Гегемония промышленных рабочих была не количественной, а качественной характеристикой. Гегемония промышленного производства была и у Маркса не количественной, а качественной, т.к. накладывала свой отпечаток на остальные отрасли и формы жизни. Так, сельское хозяйство (количественно преобладающее) должно было в конце концов индустриализироваться. Все общество адаптировалось к принципам промышленного производства. Промышленное производство навязало ему свой график, свою темпоральноcть.
Сейчас наблюдается кризис понятия рабочий класс, поскольку произошел переход к новой гегемонии – нематериальному производству. Нематериальное производство производит нематериальный продукт – знания, коды, информацию, аффекты. Производство аффектов везде, на низком уровне – это, например, по Хардту, работа healthcare workers (комфорт, помощь, забота, эффективность) или работников фастфудов (?).
Вопрос опять же не в том, работает ли в нематериальном производстве большинство, но в том что эта «форма жизни» навязывает свое качество другим «формам жизни». Например, теперь происходит то, что Негри назвал «разрушением рабочего дня». Снимается оппозиция работа vs. жизнь. [IGA: обычный темпоральный способ повышения продуктивности общественного производства, по Ю.И.Семенову] При чем, как и для привилегированных, так и для непривилегированных работников. В качестве примера он привел, естественно, Майкрософт как привилегированных работников. А непривилегированные – люди с временной занятостью, на нескольких работах одновременно, вечером – уборка, утром фастфуд и т.д. И в том, и в другом случае более жесткая эксплуатация. Производство аффектов затрагивает, вовлекает большее количество человеческого (способность любить, дружить – все включается в производство). Но это еще и производство кооперации, социальных отношений. Тем больше власти сосредотачивается теперь в руках рабочих. Поэтому нынешнюю форму производства они называют «биополитической». И само это биополитическое производство становится условием возникновения нового политического субъекта – множества.

Тему подхватил Негри. И тут все сломалось. Негри предпочел говорить по-французски. Переводила девочка-аспирантка из того же ин-та философии. У Негри был беглый французский, но, разогнавшись, на переводчика он уже плевал. Вообще Негри как будто желчен и, видимо, необщителен, но при этом очень пассионарен, когда выступает. То есть неудивительно, что он способен зажигать большие аудитории, а посадили его как наставника и вдохновителя красных бригад (он, действительно, был их преподавателем). Негри перешел на французскую риторику, в которую он не так уж органично вписан, так что все буксовало. Но и переводчица добавила. Была совершенно не в теме. Переводила, например, сингулярности как индивидуальности и личности, репрезентацию везде тупо как представительство и т.д.

Власть Негри определил просто, сославшись на Фуко: власть – это всегда отношения. Власть как невозможность реакции на нее, как исключение. Политический субъект – всегда субъект неповиновения.
Развивая тему особенностей производства, Негри ссылался преимущественно на когнитивное производство. Его условием является свобода. Отсюда простой логический вывод: власть капитала в этой связи сейчас становится все слабее [IGA: сомнительно].
Отношения капитала и труда всегда были неоднозначны. Когда меняется техническая составляющая капитала, меняется политическая репрезентация. По мере профессионализации «рабочий в какой-то момент перестает понимать завод». «Пониманием» этой ситуации становится New Deal. Сейчас к рабочей силе капиталом предъявляется требование гибкости и мобильности, но само это требование открывает новый горизонт для борьбы.

Заговорив о производстве потребностей и желаний, стянул с себя свитер. Потом перешел к концепту «множества». Был краток, провел оппозицию только между «множеством» и «народом» (people, плебсом, vulgus). Народ повинуется власти, а множество нет. Народ – это гомогенная концепция, множество – гетерогенная, оно не монолитно, в нем сохранены все различия, не оппозиции, а сеть различений. Еще более гомогенная и еще более мифологизированная концепция «нация». Демократия может представлять народ, но не множество. Множество для нее непредставимо. Нужна другая демократия, прямая демократия, абсолютная демократия как у Спинозы. Тут любопытно сравнить Негри с Рансьером, у которого понятие истинной демократии тоже стоится вокруг того, что всех нельзя посчитать, приписать к местам и функциям, народ в рансьеровском понимании всегда больше и меньше себя самого, гетерогенен, приближаясь тем самым к понятию множества Негри. Новая политическая субъективность у обоих возникает в состоянии между, в промежутках, в зазорах. Это открытая конституирующая сила.

В завершении указал на антиглобализм как на новую политическую форму. На необходимость реаппроприации, например, городов, природы. Возникла даже аналогия: пара завод-рабочий сменилась парой метрополис-множество.

Вообщем, для меня лекция получилась, но я вроде как оказалась подготовленным слушателем. Но институт философии совсем не то место для пассионарности. С другой стороны, ощущение, что все-таки надо быть в теме их творчества, чтобы следить за мыслью. Видимо, те multitude, которые по три часа слушают Негри в Бразилии, сильно продвинутее, а русское ухо не различает тонуих оттенков левой риторики.
<<<

http://dvanoltri.livejournal.com/86847.html
<<<
Лекция М. Хардта и А. Негри - речь Антонио Негри.
Антонио Негри крайне импульсивен и зажигателен. Несмотря на то, что нужно было делать перерывы для переводчика, он не выключался из лекции, увлеченно жестикулировал и жог. Иногда о переводчике забывал совсем, поэтому возможны трудности перевода. Были также некоторые трудности в расшифровке в паре мест. Не обессудьте=))

----
Multitude в политическом аспекте не удалось разрешить. Политика - это проявление власти. Власть - это всегда отношение, как и капитал. Монолиты концентрированной власти реакционны. Власть навязывает абсолют себя в мере упрочения себя над обществом. Власть аппелирует к божественному, закладываются такие основы, до которых человек не может достать. Поэтому проблема политического субъекта ставится с точки зрения неповиновения. Субъекты - живые существа в рамках человеческих отношений. Капитал - постоянная и переменная рабочая сила внутри капитала, именно она создает стоимость. Живой труд занимает всё большее место в системе труда.

Стать суъектом политики - значит стать множеством индивидуальностей, особой личностью, становящейся силой. Мы наблюдаем парадокс - когда в постиндустриальном обществе живой труд становится основополагающим в производстве - то свобода является условием трудаи производства. Это фундаментальная вещь - когда свобода становится основой производства, любая власть ослабевает.

В марксистской традиционной политике субъект состоит из двух элементов - технической и политической составляющих пролетариата. Это характерно для первой стадии общества. Тогда рабочии отслеживали весь процесс промышленного производства - они составляли концепцию авангарда, охватывая всё производство в целом. Прежде чем стать партийным, этот авангард вырос из пролетарской среды. Это наиболее близко к советской идеологии и рето-коммунистам. Но по мере того, как труд специализировался, изменилось политическое представительство пролетариата. Каппитал осознал эту проблему раньше социалистов, пониманием нового отношения масс стал курс Рузвельта. Он сам строил профсоюзы. Техническая составляющая конфликтовала с политической составляющей. Массовая борьба в Европе осуществлялась рабочими массами - не было советов. Сегодня изменился состав рабочий силы, появилось пролетарское Множество (Multitude). Но что есть политическое его представительство?

Есть и другие аспекты проблемы. Multitude состоит из активных индивидуальностей, личностей. Стоимость труда - не дело одного человека. Она рождается из вовлечения каждого. Дискурс множества осуществляет производство. Эта сила труда ломает рамки рабочего времени. Это мобильная сила труда. Парадокс - капитал стремится к гибкости в своих интересов, но гибкость становится против интересов капитала.
Нужно чтобы гибкость рабочего дня возникала в наших интересах. Рабоать - это ужасно, отказ от труда - фундаментальная вещь. Рабочие сегодня борятся за свободу именно от работы [!]. В составе Multitudе работа - это обретение своего "Я", обретение общих условий. Общность вовлечения, общность общения между собой людей, общность потребностей и желаний. Задача - вернуть общие условия. Невозможно трудиться и быть свободны, т.к. суть интеллектуальной работы - общность.

Отношение политических и технических условий. Общиность - материальные условия жизни. Капитал рассматривает общее вне себя, а общее - естественно. Капитал смотрит на общее как на ничего не стоящее. К примеру, Москва вне капитала - она ему ничего не стоит, но является условием для его развития. Там, где осуществляется производство стоимости - возникает противоречие жизни Москвы. Чтобы жить люди вынуждены работать.

Мы должны идентифицироваться с политическим субъектом. Но демократы говорят о связи политического субъекта с государством. Они в парадигме функций народа и государства. Народ - единство множеств, единство повиновения власти. Когда я перестаю повиноваться - я уже не народ. Я новое множество, Multitude. Таким образом, концепция народы является единство, навязанное государством. Мифологическая концепция народа ещё более мифологизируется в связи с понятием нации. Это представляется однородной вещью, т.к. Multitude не представляет из себя ничего подобного.

Все теории демократического представительства основаны на двусмысленности выбора. То есть субъекты выбирают представителей народа. Они не представляют избравших их. Таким образом, избранные несут ответственность перед абстрактным народом и нацией. Весь этот механизм - мистификация. Мы не можем использовать представительный механизм.

Есть Multitude. Мы понимаем общее - то, что произвела каждая личность. Общее - то, что произвели индивидуальности. Инструменты же традиционной демократии не отражают проявления индивидуальности. Мы можем сделать вывод - необходимо экспериментировать с новыми формами политической организации. Заслуга альтерглобалистов - разработка проблемы управления Multitude другим путём. Они также поставили проблему вновь обрести для человека природные ресурсы. Сами по себе эти проблемы важны и приобретают глобальное значение.

Если сейчас рассмотреть проблему мегаполиса, в котором миллионы индивидуальностей живут своими жизнями. Мегаполис по отношению к Multitude как в прошлом завод по отношению к рабочему. Город необходимо завоевать. Начать с ателье в кварталах, разрешать возникающие проблемы, так как именно низовая борьба - проявление низового народовластия.

Ещё одна проблема - демократическое участие, самовыражения, абсолютная демократия по Спинозе.
В этом нет ничего анархического. Дело в том, чтобы спровоцировать создание власти, которая бы творила, но на основании примера, позволяющего расмотреть идею как что-то реально возможное. Особенно если исходить из двух основных предпосылок - мощь новой силы труда, имеющей капитал в голове. Фиксированным капиталом является мозг человека.

Сейчас прогресс закончился!

Предстоит строить новое на основе наших знаний. Кризис капитала - он не контролирует труд. Мера труда разрабатывалась долгие годы и социализм - ересь относительно капитала. И сейчас скелет капитала есть в шкафах многих социалистических государств. Мы должны действовать в ситуации, в которой мы живем. Кризис организованного капитала, кризис меры производства, кризис иерархии, ранжира центра и периферии. Нация была необходима капиталу, так профоцировались и войны между буржуазнымии государствами.

Альтерглобализация же осуществляет новые возможности открывать свободу.
<<<

http://dvanoltri.livejournal.com/86635.html
<<<
15.03. Лекция М. Хардта и А. Негри - Речь Майкла Хардта.
Это так сказать вступление, разогрев зала перед Негри так сказать. Продолжаю расшифровку.

Хардт рассказал о состоянии рабочего класса. На его взгляд сейчас пришло время для переосмысления рабочего класса. Всё время существования рабочий класс исключал из себя рабочих. Рабочий класс - это разные слои населения. Наиболее узко так называли промышленных рабочих, исключая сельскохозяйственных рабочих, крестьян. В широком понимании рабочий класс охватывает любой наемный труд, что исключает труд неоплачиваемый( к примеру, домашний).

Сегодня рабочий класс переживает кризис. Произошло перераспределение структуры преобладания формы производства. Нужно обратиться к тому, в какой форме изменены способы производства и исходя из этого рассмотреть понятие рабочего класса.

Раньше существовала гегемония над способами производства. За последние 150 лет промышленное производство было приоритетным. Но промышленные рабочие не были большинством рабочего класса. Большинством были с/х рабочие. Маркс выделил преобладающую роль промышленному производству, но не из-за большинства рабочих, а из-за тенденции промышленного производства оставлять отпечаток на всех остальных формах труда.
Государство обеспечивает структуру рабочего дня, темпоральность работы. Сегодня мы видим переход от гегемонии промышленного труда к гегемонии нематериального труда - знания, коды, информация, производство аффектов.

Более удачно это можно было бы определить термином "биополитическое производство". Оно охватывает как высокие, так и низкие уровни экономики. На высоких уровнях - это компьютерный софт etc, на нижних - здравоохранение(производство облегчения страданий), фастфуды( производство комфорта, расположения).

За старыми формами производства закреплена функция гегемона. Но здесь, как и у Маркса, речь идет о тенденции влияния нематериального производства на другие формы труда. Промышленность становится более информационно насыщенной, включается в информационные сети. Со сменой парадигмы - сменится и форма жизни.
Одна из черт, утверждающих промышленный труд - организация рабочего дня. Сейчас происходит его разрушение, различие между работой и жизнью стирается. Наример, рабочие корпорации Майкрософт живут в кварталах, оборудованных специально для них, с полной сферой обслуживания, со всеми удобствами [IGA: не слышал о таком]. Они живут там и работают там, без отрыва от жизни. И у непривилегированных рабочих, у которых труд связан с риском потерять работу. Тогда тоже рабочий день разрушается, - различие между работой и жизнью человека, работающего на нескольких работах, стирается. В связи с изменением в этих формах производства выстраиваются жесткие формы эксплуатации. Способность любить, быть в дружеском настроении продается. Появляются новые формы эксплуатации. Пояляется новая власть и новый потенциал труда - необходимость производить социальные отношения.

Вся жизнь становится открыта эксплуатации, но в процессе труда открывается возможность производить социальные отношения. Таковы условия, в которых мы думаем о кризисе рабочего класса, а также думаем о Multitude, как о политическом проекте.
<<<

http://lojso.livejournal.com/205600.html
<<<
Жесткач и Негры
Только вернулся со встречи с Антонио Негри. Это легенда коммунистического движения 70х, идеолог Красных Бригад. В отличие от всей современной политической шоблы Негри реальный чел, более 10 лет провел за решеткой, в итальянской тюрьме по подозрению в терроризме.
Он представлял свою с Майклом Хардтом книжку «Множество».
Вот что показалось мне существенным.
Развитие капитализма приводит в действие новые производительные силы, использующие 1) индивидуальный, 2) творческий, 3) свободный труд, т.е. частный, несводимый к абстрактному человеческому труду. Этот частный труд остается общественно необходимым, но тем не менее, в силу того, что плоды этого труда носят отпечаток индивидуальности автора, испытывает трудности при определении меры общественной необходимости, т.е. с выступлением как стоимости. Чем труд интеллектуальней, тем труднее его свести к рабочему времени.
Т.е. труд (подневольная деятельность) все больше превращается в человеческую деятельность, творчество.
Грубо говоря, не существует программиста и труда программиста [IGA: бред], существует конкретные программисты Вася и Коля, и конкретные труды программиста Васи и программиста Коли.
Отсюда с одной стороны – исчезает массовость и классовость в процессе производства [IGA: не факт], производитель «сингулярен» (единичен, индивидуален, несводим к общему?), с другой нельзя больше говорить и о классе как субъекте общественных изменений.
Множество этих сингулярностей (единичностей, индивидуальностей?) и представляет собой то Множество угнетенных и эксплуатируемых которое и является субъектом общественных перемен.
Этому Множеству противостоит и угнетает его Империя – совокупность власти, нко и тнк, которые в отличие от империализмов не соперничают друг с другом, а сотрудничают.
Империя новая форма суверенитета, защищающая интересы глобального капитала.
Империя не уничтожает национальных государств, не унифицирует общество, не стирает границы, не уничтожает классы.
Империя это тенденция.
Подтверждением существования Империи является провал империалистической в классическом понимании политики США в Ираке.
Традиционная антиимпериалистическая политика терпит неудачу в борьбе против Империи. В первую очередь потому что Империя родилась, в результате победы антиимпериалистических движений, поставивших империализму барьер.
В результате антиимпериалистических движений и рабочей борьбы глобализация капитала сменила форму на форму Империи.
Множество способно противостоять Империи в силу того, имманентно ей, развивается внутри нее. А также в силу того, что обмен этих сингулярностей представляет собой всеобщий язык общения и становится возможен только благодаря этим сингулярностям. Т.е. в силу того, что плоды труда сингулярнотей испытывают сложности с выражением себя как стоимости, и их обмен происходит посредством перетоков информации, т.е. посредством самих сингулярнотей.

В целом встреча меня воодушевила и позволила расширить кругозор. С книгой стоит ознакомиться.
<<<

http://salnikov-vova.livejournal.com/521.html
<<<
Мировая революция от Хардта и Негри
Type your cut contents here.
13 марта в Институте философии была встреча с Хардтом и Негри, авторами "Империи" и "Множества". Очень милы и обоятельны. Такие, какими, на мой взгляд, и должны быть настоящие левые. Хардт - красавец-атлет со сверкающими глазами. С виду настоящий американец. Негри - профессор и мудрец. Истинный европеец.

Клялись, что марксисты и интернационалисты. Многие вещи говорили очень верные. О том, что революции ХХ в. были борьбой в том числе и за суверенитет. Что СССР погиб после образования мирового рынка, это постоянно пишет Мих. Хазанов на сайте www.worldcrisis.ru. Призывают бороться с капитализмом "изнутри капитализма", о чем якобы еще Маркс писал. Для этого предлагают расслабится и позволить себя глобализировать, т.е колонизовать, потерять суверенитет, что, кстати, советуют, в первую очередь России, и ни в коем случае не бороться за свой суверенетет. [!!!] Последнее, правда, я уже вычитал из "Множества" позже.

В аккомпонименте с очарованием звучит убедительно. Но возникает такой вопрос: а кто, какие победы над капиталом, какие революции доказали успешность этой стратегии? Не окажется ли она столь же провальна, как и та стратегия, которую Негри когда-то предложил "Красным бригадам", которые тоже боролись "изнутри капитализма"?
Кроме того, я не помню, чтобы хоть одна победила по Марксу. Все победоностные революции ХХ столетия побеждали вразрез Марксу, в соответствии с конкретной ситуацией. Все они хотя и были антикапиталистическими, но ни одна победившая революция не была пролетарский. Весь ХХ век в революциях побеждали крестьяне, даже если власть захватывали администраторы от марксиствкой интеллигенции.

Большим недостатком является, что теория революции Хардта и Негри базируется на концепции постмодернизма, как состоявшегося состояния мира, и представлении о современном труде, как постиндустриальном, распространенном в планетарном массштабе, в то время, как тот же Михаил Хазин убедительно оправергает эту догму с помщью анализа мировой экономики 80-00-х, потому что постмодернизм состоялся лишь в небольшом секторе народного хозяйства США, причем искусственно выращенного в ущерб остальным отраслям экономики.
<<<