Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	27.02.2006 23:21:29
	Рубрики	Прочее;

Владимир Малявин. Дао неведения (из заметок об Америке) (*+)

http://www.russ.ru/columns/poison/111095522

Дао неведения (из заметок об Америке)

22 Февраль 2006
Владимир Малявин

Я не американец. Но я дедушка американца и по идее обязан смотреть на
Америку столь же участливо, сколь и критически - хотя бы из
воспитательных соображений. Задача нелегкая. Богатство и мощь Америки
подогревают в остальном человечестве всяческие комплексы. В былые
времена среди советских "загранработников" личное восхищение Америкой в
сочетании со служебной обязанностью ненавидеть ее доводили кое-кого до
шизофренической горячки. Будущие историки еще объяснят, что строгий
запрет в СССР на проявление симпатии к "американскому образу жизни"
(старшее поколение должно помнить магическую силу этих слов) при наличии
жгучего интереса к этой невиданной жизни причинил советскому строю
гораздо больший урон, чем все американские шпионы. Самое интересное, что
и сегодня положение не сильно изменилось, разве что поменялись местами
плюсы и минусы. В России ныне моден бездумный, слепой антиамериканизм.

Во время моего последнего пребывания в США (три недели в январе и
феврале) меня не оставляло желание разобраться наконец со своим
восприятием этой страны и прийти к каким-то общим, пусть и
предварительным, суждениям о ней. Поэтому я буду говорить лишь о том,
что мне кажется именно типичным и характерным для Америки.

Как театр для Станиславского начинался с вешалки, так Америка начинается
для иностранца с похода в американское консульство, выдающее въездные
визы. Накопив кое-какой опыт в этом деле, я могу понять, почему для
жителей России посещение этого уважаемого учреждения сравнимо разве что
с визитом к стоматологу. Американские чиновники проявляют такую сноровку
в управлении людской массой и заставляют посетителей столь
неукоснительно соблюдать словно нарочно усложненные правила и процедуры
приема, что им позавидовали бы и самые крутые восточные деспоты.
Вездесущему русскому фрондерству здесь не оставлено никаких шансов. А
скрупулезные меры безопасности и непробиваемо серьезный вид охранников
за работой способны отбить охоту шутить у самого заядлого весельчака.
Тщательность анкет, хотя и иного рода, нежели в анкетах советских
времен, навевает тоску и смутную тревогу. Умелое разграничение
пространства позволяет идеально держать под контролем самые длинные
очереди. В Тайбэе я даже видел, как при особенно большом скоплении
народа люди передвигались по свистку полицейского, словно в концлагере.
Видно, не зря классик обещал скачок в царство свободы из царства
необходимости. Степень контроля над личностью доведена до сканирования
отпечатков пальцев каждого просителя. Неумолимые интервьюеры готовы
забраковать каждого, кто не может представить ясных и убедительных
доказательств того, что у него есть весомые профессиональные или личные
мотивы попасть в Америку. Кажется, они первым делом ищут в облике и речи
испытуемого признаки его кристальной честности. В конце концов, любую
бумагу можно "организовать", а намерения не подделаешь. Детектор лжи -
чисто американское изобретение. Но вообще-то в деле убеждения главное не
переборщить. Среди своих американцы верят словесной клятве и подписи без
печати. Зато обман карается сурово. В тайбэйском консульстве для
всеобщего обозрения вывешено тюремное фото какого-то парня,
попытавшегося "продать" свою визу другому лицу. Такого хитреца ожидает
самое страшное наказание: пожизненный запрет на въезд в Штаты.

Процедура получения визы дает весьма полное представление об
американских порядках: в центре всего - эффективная организация и
управление, каковые подкрепляются снизу самой передовой техникой
(наилучшим способом удостоверяют личность биометрические данные), а
сверху - желанием и умением людей сотрудничать друг с другом. В
совокупности получается самая американская (квази)наука, именуемая и у
нас на английский манер менеджментом. Благоразумное сотрудничество со
всеми и во всем - вот девиз американской жизни. В пригороде Чикаго, где
я останавливаюсь, на столбах висят объявления: "О подозрительных
личностях будет сообщено в полицию". И это не пустая угроза, в чем могла
убедиться моя дочь, наблюдавшая такую уличную сценку. Подвыпивший
мексиканец с большой собакой без поводка пришел поживиться чем-нибудь на
yard-sale - распродажу домашнего имущества. Продавцы немедленно сообщили
в полицию об опасном клиенте. Но мексиканец убедил приехавшего на место
полицейского в безвредности своего пса, и страж порядка в конце концов
отвез мексиканца домой вместе с собакой и купленным на распродаже
матрацем. Сотрудничать так сотрудничать.

Как бы там ни было, прочная спаянность всех трех уровней цивилизованной
жизни - материального, организационного, духовного - определяет лицо
Америки. Здесь есть внешнее сходство с принципом "совместного созидания
знания", культивируемого в Японии. Тамошние менеджеры настаивают на
параллелизме материальных и духовных сторон коммуникации в коллективе и
развитии совместного знания от первых смутных интуиций к четким
понятиям. Японцы, собственно, и переняли свою практику постоянных
рабочих и нерабочих совещаний от американцев, но наполнили ее
собственным смыслом: они настаивают на важности безмолвного "сердечного
понимания", личного служения и взаимных обязательств. Американцы же
культурно нейтральны и довольствуются внешней формой и человеческим
здравомыслием, предполагая, вероятно, что хорошая организация сама все
расставит по местам. Все личное в человеке признается ими лишь как
функция системы и в меру практического результата. Для этих закоренелых
прагматиков реально то, что действует и особенно воздействует. Подлинная
стихия американской жизни - эффективность, отлившаяся в объективные
формулы: рекламные девизы и лозунги, газетные заголовки и шлягеры, но
первым делом, конечно, всевозможные чудеса техники. При мне вся Америка
смотрела трансляцию суперкубка футбольной лиги: большинство, конечно,
ради самой игры, но немалая часть ради того, чтобы получить удовольствие
(sic!) от шедевров коммерческой рекламы, выдаваемых по такому случаю
богатейшими компаниями. Человеческая сообщительность, как известно,
никогда не дана на поверхности смысла, она предполагает иронический
модус сообщения, речь "с подмигиванием". В публичности американской
жизни разлита интимная глубина, никак не артикулируемая и даже не
поддающаяся означению. В этом смысле Америка постоянно теряет, забывает
себя и тем не менее не перестает быть собой. Такой уклад воспитывает не
индивидуальность, а тип: американцы сами с готовностью признаются, что
они "пустые" и "никакие", но за пределами Америки их видно за версту.
Рефлексия европейца им недоступна. Вот показательный случай: прагматист
Р.Рорти упрекает французских философов в том, что они мыслят политику
исключительно в категориях эпохально-революционных событий и полагают,
что "делать конкретные предложения, выраженные в текущей политической
идиоме, ниже достоинства интеллектуала".

Каковы же следствия отмеченного жизнепонимания? Мы наблюдаем их,
конечно, в склонности американцев переводить личное в публичное,
доходящей до трогательного в своем целомудрии бесстыдства и до
способности напрочь не замечать друг друга. Можно понять теперь и вечные
жалобы европейцев на "бездушие" и даже объективную "жестокость"
американской жизни (именно так отзываются о ней мои парижские знакомые,
живущие ныне в Нью-Йорке). Отсюда же странная на европейский взгляд, но
санкционированная многочисленными модификациями американского
прагматизма склонность американцев мыслить в категориях интимной
соотнесенности материи и духа, гуманитарного и природного, иллюстрацией
чему могут служить течения вроде "христианской науки" или частые на
американских телеэкранах массовые сеансы христолюбивых духовных
целителей (Кашпировский отдыхает).

В плане, так сказать, феноменологическом американская система предстает
как опять-таки непривычная для европейца преемственность или, если
угодно, взаимная аннигиляция культуры и природы. Сообщительность вообще
не терпит истории; ее стихия - мимолетный миг, навлекающий забвение, но
и предвещающий райскую полноту бытия. И вот результат: в Америке при
всей ее цивилизационной мощи пейзаж почти лишен следов гуманитарного
воздействия, а образы человеческого присутствия в силу их
функционального совершенства кажутся до странности чуждыми внутреннему
миру человека. Другими словами, здесь дух и материя изливаются друг в
друга, ничего не изменяя вовне. Имя этому равновесию цивилизации и
природы, этой точке мирового гомеостаза - среда как поле рассеивания и
взаимопроникновения мировых сил. Недаром Америка - форпост
"экологического" движения, что не мешает ее правительству с полным
небрежением относиться к экологии глобальной. Естественная позиция, если
исходить из идеи гомеостаза бытия. Неудивительно также, что американцы
не чувствуют привязанности к окружающей местности: почти 50 млн. жителей
США ежегодно переезжают на новое место жительства, и только 5% из них
гордятся природой своей страны (зато 85% испытывают гордость за свое
государство). Понятно также, почему Америка - лидер виртуальных
технологий: последние и есть настоящий апофеоз американского "средового
бытия".

Море разливанное "одноэтажной Америки", как бы ищущей слиться с
ландшафтом, а равно небоскребы американских мегаполисов суть образы
растворения исторических форм духа. Тому же соответствует приверженность
американцев к повседневной жизни и ее непритязательным, спонтанным
чувствам: оно оправдывает прагматическую поглощенность жизненной
конкретикой. Душа Америки, заметил при мне один вполне рядовой
американец, - это "празднование банальности". Немного, конечно. Но не
так уж и мало, коль скоро нет ничего разнообразнее повседневности и
ничего долговечнее эфемерного быта. Обыденность быта, естественные
эмоции - вот та среда, вроде инертного газа, в которой осуществляется
всякая коммуникация, и американцы с любопытством, но, как уже можно
догадаться, отстраненно всматриваются в ее глубины вплоть до самых
сильных аффектов и последних глубин подсознания. Они не задаются
вопросом о сущности коммуникации. Американское общество - "одинокая
толпа". Кажется, ему достаточно сделать одно движение мысли, одно
духовное усилие, и оно превратится в духовное сообщество одиноких. Но
такая рефлексивность для Америки недостижима.

Растворение всех культурных форм (что на практике часто выливается в их
пародирование) ради поддержания первозданной разомкнутости духа остается
высшей коллективной потребностью американцев. Между прочим, рассеивание
есть подлинное условие творчества. Гений саморассеивающейся "одноэтажной
архитектуры" Фрэнк Ллойд Райт недаром прославился своей
изобретательностью по части конструктивных элементов зданий. Лучшее же
средство творческого рассеивания есть не что иное, как техника,
подлинная стихия которой - ииновация, революционное изменение, вечный
эксперимент, преодолевающий собственные посылки. Революционность
техники, заметил Хайдеггер, знаменует затмение бытия.

Если стремление совместить ценность и факт, замкнуть отверстость духа в
рамках истории ведет к тоталитарному порядку, то жизненный порыв,
которым дышит Америка, можно назвать метатоталитарным. Аналитически и
даже интуитивно легко распознаваемый, а потому извечно подпитывающий
глобалистский пафос американской патриотической риторики именно в силу
его принципиальной аморфности столь же легко сливается для многих
обитателей Нового Света с конкретными формами американской жизни.
Европейским критикам американского глобализма не следует забывать, что
самые мощные антиглобалистские силы присутствуют как раз в самой
Америке, равно как и многочисленный отряд фундаменталистов-почвенников.
Именно этим последним, кстати сказать, обязан своим переизбранием
нынешний американский президент. Может быть, мне особенно везло на
либеральную публику, но самые разные американцы, от профессора до
домохозяйки, на мой вопрос "Откуда сегодня исходит наибольшая угроза для
американской демократии?" не задумываясь отвечали: "От христианских
правых!"

Всеохватывающая разомкнутость человеческого отношения к миру, подобная
неизреченной, но чаемой полноте смысла в языке, кажется мне главным
достоянием Америки и подлинным источником ее поразительной
ассимиляторской способности. Без этой открытости она потеряет свой
raison d'etre. Однако ж не существует и никаких объективных ее
признаков, и, кажется, в американской политической системе при всех ее
хитроумных "сдержках и противовесах" не заложено формальных преград к ее
пленению провинциалистским почвенничеством. Это становится заметным, как
только Америка отвлекается от своего внутреннего задания и выходит в
мир, то есть пытается соотнести себя с миром и его историческими
формами. Уже исходная установка ее внешней политики - распространить на
весь земной шар уклад совершенно особенного и даже избранного народа
(точнее, тип людей) - заключает в себе неустранимое противоречие.
Америка обречена смотреть свысока на остальной мир и считать все прочие
политические режимы нравственно ущербными. Еще в 1928 году Кайзерлинг
писал об "американском промышленном магнате, объявляющем "безбожной"
всякую нацию, которая не покупает у него нефть". С тех пор продавцы и
покупатели поменялись местами, но формула их отношений осталась
неизменной.

Слов нет, правители Америки ловко используют почвеннический патриотизм
своих граждан для достижения целей совсем иного, глобального порядка.
Политики не бывает без измены и подмены понятий, точнее - подмены
понятием бытия. Но горькая для Америки ирония политического разума
состоит в том, что глобалистские претензии американского правительства
на мировой арене сами предстают безнадежно провинциальными. Американцам
следовало бы помнить, что несоизмеримость Америки и мира - палка о двух
концах и что сильный нажим порождает столь же твердое противодействие.
Как говорят китайцы, "могучий дракон не победит подколодную змею".

Итак, Америка живет и успешно устраивается в реальности, о которой не
хочет и даже не может знать. Природу Нового Света хорошо определил
Ж.Бодрийяр, назвавший его сбывшимся сном. Сон, ставший явью: еще один
чисто американский, ибо с виду здравомысленный, оксюморон. В этой жизни,
истолченной в пыль повседневности, где сокровища духа растворены в плоти
мира и мысли не за что зацепиться, можно только до бесконечности множить
призраки жизни. Как сомнамбулы, американцы живут неведением. Задуматься
над собой для них смерти подобно.