Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	21.01.2006 22:02:55
	Рубрики	Прочее;

Егор Холмогоров. Политология недоросля (*+)

http://www.airo-xxi.ru/projects_2005/ples/3holmogorov.htm

Егор Холмогоров

ПОЛИТОЛОГИЯ НЕДОРОСЛЯ

Что такое политтехнология?

Чтобы разобраться с темой молодежи как объекта политтехнологий придется
начать с ответ на вопрос - что такое политтехнологии. В поисках ответа
на этот вопрос я набрал <политтехнология это> в интернет-поисковике и
немедленно обнаружил дюжину ссылок на авторитетное разъяснение:
<Политтехнология - это какое-то бранное слово, которое непонятно что
обозначает>. Поскольку данное изречение принадлежало Глебу Павловскому,
человеку знающему толк в политтехнологиях, то полная неопределенность
столь часто употребляемого термина становится очевидной. Чтобы не
оперировать столь значимым для нас термином произвольно, дадим его
определение, если и не полное и исчерпывающее, то, хотя бы,
операциональное.
Итак, политтехнология - это совокупность методов завоевания, удержания и
осуществления политической власти не связанных с применением легитимного
насилия и формальных властных полномочий. Другими словами, технологии
управления, основанные на прямых полномочных указания, политтехнологиями
не являются. Как не является политтехнологией и осуществление
государственного насилия. Зато все не связанные с публичной властью
формы воздействия на политику и политический процесс политтехнологиями
являются - это могут быть и политические демонстрации и званые балы, и
интриги с использованием фаворитов и газетные компании.
Общим знаменателем всех этих форм воздействия на политику является то,
что они нацелены, прежде всего, на получение политической гегемонии, то
есть общественного признания права на власть той или иной политической
силы. Гегемония не конвертируется в публичную власть автоматически,
требуется целый ряд шагов, чтобы влияние было во власть
трансформировано. И эти шаги никогда не носят в чисто виде
политтехнологического характера. Чтобы оппозиция, приобретшая гегемонию,
смогла стать властью ей необходимо пройти через те или иные публичные
процедуры, - будь то государственный переворот, то есть прямое
применение насилия, или победа на выборах, то есть передача власти с
помощью публичной юридической процедуры. Даже выигравшему подковерную
борьбу за власть интригану, чтобы взойти на престол необходима
формальная процедура назначения наследником. Вспомним шекспировского
Ричарда III. Для того, чтобы стать королем, он должен был применить
целый ряд политтехнологий - клевета и интрига против Кларенса, женитьба
на дочери Уорвика Анне, затем объявление сыновей Эдуарда IV незаконными.
В результате целого ряда технологических ходов Ричард стал в общем
мнении единственным законным и достойным кандидатом на престол, но без
формальной легитимизации парламентом и церковью королем бы он не стал.
Другими словами, ни одна политтехнология никогда и никому власти не
доставляет, однако она доставляет ту политическую гегемонию, то общее
признание права на власть, которые и выступают обоснованием для
приобретения публичной власти.

Молодежь как ложный субъект политической гегемонии

После данного нами определения становится понятно место молодежи в
политических технология. Прежде всего, молодежь должна способствовать
завоеванию той или иной политической силой гегемонии, выступить в
качестве группы, поддерживающей притязания этой силы на власть. Однако
для того, чтобы молодежь стала объектом политтехнологий должна сложиться
особая социально-политическая ситуация, в которой фактор молодежи может
иметь какое-либо значение. Существует множество обществ, в которых
молодежь не рассматривается как специфическая социальная группа.
Существуют и общества, в которых принадлежность к молодежи если и
является политическим фактором, то только отрицательным. Молодежь в
таких обществах, - это те, кто не обладает достаточным опытом,
достаточным социальным авторитетом, достаточными правами, чтобы иметь
моральное и фактическое право воздействовать на политику.
В этом случае <молодежной политике> обществом приписываются чисто
отрицательные свойства. Она является свидетельством политического
декаданса. В <Повести Временных Лет> о последнем из Киевских князей
правивших до начала раздробленности, - Всеволоде Ярославиче, под 1093
годом говорится с укоризной: <И стал он любить образ мыслей младших,
устраивая совет с ними; они же стали наущать его, чтобы он отверг
дружину свою старшую, и люди не могли добиться правды княжой, начали эти
молодые грабить и продавать людей, а князь того не знал из-за болезней
своих>. И, в самом деле, для традиционного общества совет с младшими, а
не со старшими - это скандал, нарушение должного политического порядка.
Для того, чтобы молодежь могла стать объектом политтехнологического
интереса, необходимо общество, в котором <молодости> приписывались бы
некие позитивные свойства и характеристики. Таким является общество
нового времени, модерна, сперва европейское, а затем распространившееся
на весь остальной мир. Модерн и сам себя именует <новым>, и во главу
угла ставит новизну, обновление, перемену. И молодости, в связи с этим,
приписываются уже не только и не столько неопытность и незрелость,
сколько наоборот - внесение свежей струи в застоявшийся политический и
социальный космос. С середины XIX века по Европе прокатывается волна
<младо> движений - <Молодая Италия>, млодогерманцы, младочехи,
младотурки, в русской эмиграции были даже <младороссы> с их лозунгом
<Царь и Советы>. Общим знаменателем всех этих движений являлось
противопоставление молодости и новизны старым и косным консервативным
политическим принципам.
Итак стремление к новизне и большей жизненности, это первое свойство,
приписываемое модерном молодежи как объекту политтехнологий. Молодость
имеет право на гегемонию, поскольку она несет обновление. А политическая
сила, выступающая в качестве представительницы молодежи, как несущая в
себе дух молодости авотматически оказывается в политическом космосе
<модерна> в привилегированном положении.
С этим первым политтехнологическим свойством молодежи как <новой силы>
тесно связано второе. Молодежь воспринимается в парадигмы модерна как
преимущественный хозяин будущего. Поскольку модерн ориентирован на
будущее, эта социальная позиция оказывается, разумеется, приоритетной.
Тому, за кем идет молодежь, принадлежит и будущее, а будущее будет
таким, каким его сделает молодежь. Подобное восприятие молодежи с
предельной рельефностью резюмировано в знаменитом советском лозунге:
<Коммунизм это молодость мира и его создавать молодым>. Давайте
отвлечемся от того, что это идеологическая тарабарщина, как и от того,
что это трюизм в духе <экономика должна быть экономной>. Никакого
трюизма перед нами нет, напротив, - авангардистский абсурд. Коммунизм,
согласно марксистскому учению, это никак не молодость мира, а его
зрелость и даже старость, увенчание длительного исторического процесса.
Молодость мира - это рабовладение или первобытность. Почему же коммунизм
непременно должны создавать молодые, тоже решительно непонятно - с не
меньшим правом коммунизм могли бы создавать зрелые люди и старики, с
тем, чтобы передать его молодому поколению уже готовым. Тарабарщина эта
становится осмысленной, только если принимать мифологию модерна о
приоритетном праве именно молодежи на будущее. Тогда все логично.
Коммунизм - это будущее. Будущее - это время, принадлежащее молодым.
Значит коммунизм - это молодость и принадлежность молодым.
Я не случайно так подробно остановился на подзабытой уже советской
формуле. По ее образцу выстроены и многочисленные апеллирующие к
молодежи формулы современных политических сил. Вспомним знаменитое
обращение Владислава Суркова к <Нашим> на Селигере: <приходите скорее>.
Классический образец обсуждаемого ювенильного футуризма - молодые это
обновление, это будущее, а их пришествие является, по сути, мессианским
событием.
Однако политтехнология потому и является политтехнологией, что с ее
помощью осуществляется манипулирование людьми в политических целях, а не
проведение в жизнь каких-либо светлых и чистых или, напротив, темных и
мрачных идей. Осуществление идей - цель политики. Цель политтехнологии -
сделать политику возможной. Поэтому политтехнологическими методами
молодежь превращается в ложный политический субъект, которому
приписываются определенные действия, определенная динамика, определенные
требования. Но фактическое осуществление этих действий и требований
возлагается на применяющую те или иные технологии политическую силу. Эта
сила может состоять из молодых людей или не очень, она может мыслить
себя как новая или как очень старая, но политическое позиционирование
она осуществляет через <представительство> молодости, новизны и молодежи
как социальной группы. Реальная молодежь здесь учитывается
постольку-поскольку, поэтому она и может считаться в этой конструкции
лишь ложным политическим субъектом, тем, кто не действует, но кому
приписывается действие.

Молодежь как объект политтехнологических манипуляций

В реальной политтехнологической практике молодежь интересна совсем не
приписываемыми ей идеальными свойствами. Более того, если бы некто,
поверив в прославляющую молодежь политическую риторику попробовал бы
себя вести в соответствии с нею, на политтехнологическом использовании
этого человека был бы поставлен крест. Реальная молодежь интересует
политтехнолога как раз теми своими свойствами, которые считаются
недостатками молодости в традиционной картине мира - это отсутствие
опыта, это недостаточное владение собой, это неопределенный социальный
статус.
То есть, за пределами идеальной <молодости мира>, реальный
политтехнологический интерес представляют собой как раз те качества
молодежи, которые воспринимаются как свидетельство ее неполноценности,
по сравнению с <взрослой> жизнью. Главным из этих качеств является то,
что молодежь является общественной группой, члены которой имеют
неопределенный социальный статус. Не низкий, а именно неопределенный,
причем эта неопределенность является временной, до достижения
определенного возраста, когда она сменяется ясной классовой и сословной
позицией, определенными профессиональными интересами, значительно
меньшей социальной мобильностью. Определенность социального статуса
значительно снижает и политическую мобильность старших возрастных
групп, - они поддерживают лишь те политические силы, которые готовы
реализовать их конкретные интересы.
Молодежь этих конкретных интересов практически лишена, или это интересы
временные - вопросы получения образования, службы в армии, ит.д. В
остальном же молодежь легче вовлекается в политическое проектирование,
участие в котором может содействовать улучшению её социального статуса.
Молодежь тогда и там активно вовлекается в политические движения, когда
участие сулит ей либо социальную самореализацию, нахождение своего места
в мире, либо более конкретно карьерное продвижение. Впрочем, карьерный
мотив тех молодых, кто вовлекается в политику, особенно если это
технологическая политика, вполне понятен. Но не стоит все сводить только
к нему. Не меньшую, если не большую роль играют
социально-психологические мотивы, вызываемые уже затронутой нами
статусной неопределенностью - с помощью участия в тех или иных
политических движениях и акциях молодые люди стремятся повысить свою
социальную связанность, то есть, говоря проще, хотят почувствовать себя
нужными, причастными к какому-то общему делу.
При этом специфические особенности молодежи привлекательны для
политтехнолога в нескольких отношениях.
Во-первых, молодежь может быть вовлечена в достаточно рискованные акции,
как насильственные или сомнительно законные, поскольку уровень
социальной ответственности молодого человека в общественном сознании
занижен: <дело молодое>, <с кем по молодости не бывает>. В случае любых
осложнений политический манипулятор всегда может сослаться на
простительную несдержанность молодежи, а не на свой умысел.
Во-вторых, что тесно связано с первым, в силу известной статусной
отделенности молодежи от старших социальных групп, молодежную политику
проще представить как нечто отдельное и вести, с помощью молодежных
организаций самостоятельную игру, обычно более жесткую и агрессивную.
Там, где <взрослые> политические силы вынуждены находиться в зоне
общественного компромисса, молодежь вполне может остро друг друга
критиковать, и даже между собой драться, не вмешивая взрослых.
В-третьих, молодежь - это дешевая рабочая сила политики. Впрочем, и не
только политики. Молодой человек согласен и, более того, ему это
пристало, соглашаться работать за небольшие деньги, за чисто
символические поощрения. Таким образом, вербовка молодежной политической
армии - значительно более простая задача, чем подъем на борьбу людей
зрелых, для которых нужны более сложные и четкие стимулы для участия в
политике.
Говоря о политтехнологическом отношении к молодежи мы встречаемся, таким
образом, с парадоксом. Молодежь в качестве идеального субъекта политики
в её модернистской парадигме, и молодежь как объект реалистичных
политтехнологий - это два прямо противоположных образа молодежи. В одном
образе - это люди будущего, полные энергии, светлых планов и высоких
чувств, которые своими руками создают это самое лучшее будущее. В другом
образе, молодежь - это социальные аутсайдеры, аутсайдеры, конечно,
временные, в силу возрастного фактора, и этой временной социальной
маргинальностью необходимо воспользоваться в большой политической
борьбе.
Конкретные способы политического использования молодежи могут сильно
различаться в зависимости от той или иной стратегии. Возможна стратегия
уже поминавшегося ювенильного мессианизма, то есть объявление молодежи
локомотивом истории, теми новыми людьми, которые, наконец-то, изменят
этот мир. Возможна стратегия освобождения молодежи, в которой основное
внимание уделяется не великому будущему молодых, а их социально
ущербному настоящему и предлагаются те или иные техники социальной и
политической эмансипации. Для привлечения более спокойной части молодых
применима стратегия политической педагогики, в которой с молодыми
обращаются именно как с недорослями, задача которых через горнило
молодежных организаций войти в разум, поднабраться опыта и получить
право на продвижение вверх по политической и общественной иерархии.
Конечно, в реальности названные три стратегии комбинируются и в ход,
одновременно, пускаются все аргументы. Но, все-таки, одна из
составляющих - мессианская, протестная или педагогическая обычно
доминирует.

Молодежный манеж

Все сказанное выше имело целью показать, - так называемая молодежная
политика, в том числе и в современной России, - не является порождением
<естественного> политического процесса. Молодые люди даже в высоко
политизированных обществах не настолько политизированы или же не
настолько технологичны, чтобы самостоятельно создавать сколько-нибудь
влиятельные и массовые молодежные структуры. К тому же, по настоящему
сильные молодые организаторы находят себя в рамках <взрослых>
политических движений. Правилом же является подчиненность молодежных
движений либо <шефствующим> политическим организациям, либо немолодым
политическим лидерам и политическим технологам.
Например НБП, первая <молодежная партия>, с которой, в значительной
степени, лепились молодежные организации последних лет, возглавляется
человеком 1943 года рождения, то есть, реально, одним из самых пожилых
партийных лидеров современной России (если не самым пожилым). И сколько
бы Лимонов не молодился, это не отменяет наличия у него богатого и
разнообразного жизненного опыта, которого у его соратников нет. Другой
лидер НБП Владимир Линдерман родился в 1958 году, то есть годится
большинству активистов партии в отцы. Случаи, когда в российской
политике молодежные движения не были инициированы извне старшими
лидерами или старшими партиями, можно исчислить на пальце одной руки.
Политическая активность молодежи конструируется взрослыми. И теперь
самое время задаться вопросом, - какие причины вызвали тот интенсивный
политический натиск на молодежь, который осуществляется с первых месяцев
2005 года. С первых месяцев, но не сначала. Еще в январе 2005 фигурантам
политического процесса было очевидно, что основную боевую силу будут
представлять собой отнюдь не молодые и, казалось бы, равнодушные ко
всему люди, а старшее поколение, пенсионеры, у которых существовали
действительно серьезные основания выступить с политическим протестом.
Молодежь фигурировала в политических прогнозах только в ипостаси
студенчества, то есть конкретной социальной группы, которая преследует
свои корпоративные, а не поколенческие интересы.
И вдруг, именно вдруг, приблизительно с февраля 2005, на нас хлынул со
всех сторон поток информации о создаваемых вновь молодежных движениях, в
старые, существовавшие скорее для галочки и редких представительных
акций молодежные движения при партиях начали вливаться новые силы. Я,
как человек внимательно следивший за всеми этими процессами даже рискнул
бы назвать точную дату рождения новой <молодежной политики>. 28 февраля
2005 года, когда подпольно собиравшиеся и еще не объявившие о себе
<Наши> окунули лицом в снег Илью Яшина и Олега Кашина. До этого события
был некий подготовительный период, после него - о молодежной политике
приходится говорить как о моде политического сезона.
Мне могут возразить, что отдельные и весьма существенные элементы того
политтехнологического стиля молодежной политики, который определился
сейчас, наметились с середины 2004 года, а в деятельности
национал-большевиков, быть может, и раньше. Но, все-таки, это были
только примерки, которые терялись в общем потоке политической борьбы.
Событием, пробудившим нынешнюю молодежную политику, стал украинский
<Майдан>. Однако его уроки интерпретируются, зачастую, неверно. Более
того - слишком упрощенно. Дело представляется так, что после Майдана и
власть и оппозиция увидели какую силу - и физическую, и политическую
представляет собой молодежь, как многого можно добиться, если привлечь
её к политической активности сочетанием зазывной идеологии и яркого шоу.
После чего, каждая сторона политического конфликта, в меру своей
фантазии и испорченности, начала формировать ударную силу из молодежи.
Причем политтехнологическая логика событий выстраивалась, опять же, по
ложной цепочке: <Должны быть российские оранжевые. Они устроят свой
Майдан с помощью своих сил. Власть противопоставит им свою силу в лице
прокремлевских молодежных движений. В итоге увидим кто сильнее>.
Всевозможные эксперты, в том числе и Ваш покорный слуга, озвучивая эту
логическую линейку, вольно или невольно маскировали подлинное положение
дел.
Оно же, если характеризовать его кратко, таково. Майдан в Киеве показал
совсем не то, что молодежь - великая сила. Об этом все в курсе со времен
комсомола, гитлерюгенда и хунвейбинов. Но, при этом, ни у кого не было
иллюзий ни относительно <спонтанности> этой силы, ни относительно её
реального кадрового состава - западенских крестьян средних лет. Майдан
показал нечто другое - тотальную беспомощность политического режима,
который постепенно выкорчевывал все легальные формы политической борьбы
и который, в итоге, вынужден был сражаться за власть на чужом поле и по
чужим правилам. <Майдан> был тем полем политической борьбы, которое было
создано именно для того, чтобы показать безусловное поражение на этом
поле Кучмы и Януковича. Создание <Майдана> было способом переместить
центр событий на то политическое поле, которое наиболее выгодно
оранжевым. Перед Майданом присягали и клялись, к нему взывали и перед
ним каялись. Будучи объектом политических манипуляций он постоянно
подавался как субъект. И этот главный урок Майдана был усвоен в Москве
удивительно быстро и весьма профессионально.
Молодежная политика заинтересовала политтехнологов на данном этапе
потому, что здесь, на этом участке, удобней всего было создать наш
российский Майдан, то есть виртуальное поле политической борьбы. Причем
сражение на этом поле было навязано оппозиции Кремлем, а не наоборот.
Оформление мощной антиоранжевой молодежной группировки началось раньше,
чем сами российские оранжевые успели объединиться, оформиться,
разработать внятную стратегию. Было забавно наблюдать, как появление
<Наших> было обставлено как ответ власти на действия неких еще никем не
виденных российских <оранжевых>. А реальные лица и группы, готовые
поднять оранжевые знамена, формировались как ответ на <Наших>, на
энергии ненависти, неприятия и антипатии.
Украинская <Пора> и аналогичные молодежные движения в других странах,
где происходили в последние годы <бархатные революции>, была достаточно
мощным, на определенном этапе - единым движением, политическая ценность
которого состояла в одном - в юношеском максимализме. А стало быть, в
готовности на достаточно рискованные, за гранью фола, акции. Причем
акции не столько пиаровского, сколько реального технического
характера, - что-то захватить, чему-то помешать, кого-то атаковать. В
общем, это был достаточно мобильный политический спецназ оппозиционеров.
Действия российских аналогов этой организации, начиная с НБП, и кончая
более новыми, напоминают действия отнюдь не спецназа, а террористических
групп, для которых важен прежде всего медийный эффект их акций.
Определенная зацикленность на теме <пиара>, вообще, составляет главную
слабость многих фигурантов российской политической сцены. С появлением
<Наших> развитие оппозиционных молодежных движения в направлении
серьезной технологической силы, практически блокировано, им навязан
оппонент на совершенно ином, <пиаровском> поле, их агрессия вместо
действительных целей направлена исключительно на это движение, которое,
ну разумеется, немедленно оказалось встроено в стандартную цепь
ассоциаций <нашисты-фашисты> ит.д. Мало того, печальные инциденты, вроде
избиения активистов молодежных движений в конце августа, формируют у
молодежной оппозиции синдром потенциальной жертвы. Обсуждения каких-либо
политических акций этих движений очень часто начинаются и кончаются с
темы возможной <нашистской> агрессии.
Более того, после всплеска молодежной политики в первой половине 2005
года, она переживает сейчас очевидный кризис. Ни одно из новорожденных
молодежных движений, кроме имеющих жесткую организационную поддержку
<Наших> не смогло стать сколько-нибудь массовым и самостоятельным. Новый
формат <молодежной политики> так и не появился. И связано это, во
многом, с тем, что сама политтехнология молодежной политики не
предполагала её самостоятельного политического значения. С точки зрения
политтехнологи имело место навязывание властью её противникам как поля
боя, так и средств борьбы. Причем поля боя не слишком удобного, а
средств борьбы малоэффективных.
<Молодежная политика>, стала тем пространством, в пределах которого,
были несколько смягчены правила <управляемой демократии>, а власть
предложила оппозиции дать ей показательный бой, - политически
отмобилизовав тех, кто в политической мифологии модерна считается
<людьми будущего>, то есть молодых. И продемонстрировала собственные
возможности по такой мобилизации. Оказалось, что сравнимыми
возможностями оппоненты власти не обладают. Пример <Поры> и аналогичных
ей движений оказался нерелевантным, поскольку в подобных структурах
действия молодежи были подчинены общей логике политической борьбы,
молодежь была ударной силой, а была помещена в специальное
молодежно-политическое пространство, ставшее <манежем> для соревнования.
В этом специальном пространстве осуществляется ни что иное, как
конструирование образа будущего поражения оппозиции. Поражения еще до
начала борьбы.

В современной политической культуре молодежь играет двоякую роль. С
одной стороны, это роль представителя <нового времени>, санкционирующего
для политических сил их принадлежность будущему. В этом качестве
молодежь необходима в политике в качестве безгласного объекта апелляции.
И не более того. С другой, реальная потребность политических сил в
молодежи обусловлена её временной социальной маргинальностью, и
положением <недоросля>, которое может быть использовано во <взрослой>
политической игре в качестве важного конкурентного преимущества. Во
втором случае никакой реальной политической фетишизации молодежи не
происходит, - юных активистов бросают в политические баталии в качестве
пехоты, дешевой, малоценной, но и неприхотливой. Такое использование
молодежи более характерно для традиционного социума и модернистские
представления о молодежи его практически не затронули. Рассчитанные на
молодежь политтехнологии всегда строятся на сочетании модернистской,
футуристической риторики, служащей мобилизационным фактором, и сугубо
традиционной организации, которая заставляет служить отмобилизованную
молодежь общеполитическим целям. И реальная политическая эффективность
молодежи велика только там, где она встроена во вневозрастную систему
политических действий в качестве специфического фактора. И напротив,
там, где <моложенная политика> превращается в некую самодостаточную
среду, а молодые политики оказываются предоставлены самим себе, эту
политику ждет неизбежное и скорое вырождение. У Недоросля не оказывается
на козлах извозчика, который хоть немного знает географию.