"Всех не удовлетрворишь"
20 августа 1991 года Е.Т. познакомился с Бурбулисом. Именно эта встреча в осажденном Белом доме круто изменила судьбу нашего героя. Вскоре после провала путча госсекретарь РСФСР Геннадий Бурбулис предложил Егору Гайдару сформировать и возглавить рабочую группу по подготовке предложений о стратегии и тактике российской экономической политики.
Положение страны после перестроечных экспериментов и борьбы за власть между Ельциным и Горбачевым было действительно чудовищное. Но, конечно, не такое безнадежное, каким его описывает Гайдар, оправдывая необходимость сделать именно то, что он сделал. Он ставил вопрос ребром: "либо нарастающий хаос, либо немедленный, без подготовки, запуск рыночного механизма. С тем, чтоб уж потом, на ходу, встраивать обязательные для его работы детали".
Значит, "либо - либо". Но вот говорят, что методы запуска "рыночного механизма" могли быть разные. В частности, обсуждался вопрос: что должно быть раньше - либерализация цен или приватизация? Экономически подкованный Е.Т. пишет четко: государственные предприятия при формально свободных ценах "будут воспроизводить стереотипы дефицитного распределения". И добавляет: "А вот ослабив государственный монополизм, приватизация введет в жизнь элементы конкуренции, без которых настоящих рыночных механизмов тоже не бывает". Ну так в чем же дело? А в том, что Е.Т. изначально предрасположен к простым радикальным методам, а не к сложной тонкой работе. И вот, сказав о необходимости приватизации, он начинает подробно объяснять, почему нельзя было начать с нее. В основном эти объяснения сводятся к тому, что не было времени, сил и средств, а также - к глубокомысленному: как ни проводи приватизацию, все равно "всех не удовлетворишь".
Эти объяснения, конечно, весьма основательны, но, мягко говоря, не совсем "удовлетворительны". Просто потому, что Гайдар - лицо заинтересованное, а мы теперь уже не можем проверить, как было бы, если бы реформы пошли по иному сценарию. Мы знаем только, что объяснения гайдаровских оппонентов звучат не менее убедительно. И знаем - что случилось с нашей страной и ее экономикой в результате мероприятий, проведенных нашим героем.
История, конечно, не терпит сослагательного наклонения, но это вовсе не значит, что иных вариантов развития событий, чем тот, который был выбран, вообще не существовало. Да, Гайдар, не отличающий побед от поражений, не видел (и не видит сегодня) других вариантов, но это не значит, что их не было. Даже из самых безнадежных ситуаций всегда есть разумные выходы. Надо только их действительно искать. А Е.Т. просто хотел настоять на своем. И настоял... на том, что иного пути, кроме разрушения экономики (одним из главных элементов которой являются живые люди) и страны (в которой эти люди живут и которую своей жизнедеятельностью скрепляют), не существует.
Чтобы стало яснее, как мыслит Гайдар, приведу три цитаты. Первая: "В сентябре-октябре 1991 года нам стало абсолютно ясно: ситуация безжалостно диктует выбор предельно конфликтного, рискованного сценария начала преобразований". Обратите внимание на ключевые понятия: безличное "стало ясно", "ситуация диктует" и "предельно конфликтный сценарий". Фокус в том, что это Гайдару стало ясно еще весной (или было ясно всегда), и уж к этой предвзятой идее притягивалось все остальное.
Вторая цитата: "В конце 1991 года времени для того, чтобы отмерять, если не семь, то хотя бы пару раз, уже не оставалось, предстояло резать по живому. Я это отчетливо сознавал, и это было моей постоянной головной болью". То есть времени на размышления нет (приходит "осознание" того, не нужно искать никаких рациональных решений), надо "резать по живому". Это, конечно, связано с "головной болью" ("ответственностью"), но ведь это и есть искомый Гайдаром результат.
И наконец: "Открывшаяся в деталях картина подтвердила печальную истину: ресурсов, позволявших сгладить социальные издержки запуска нового механизма хозяйствования, не было. Откладывать либерализацию экономики до тех пор, пока удастся продвинуть медленные структурные реформы, невозможно. Еще два-три месяца пассивности, и мы получим экономическую и политическую катастрофу, распад страны и гражданскую войну. Это мое твердое убеждение". Значит, "картина подтверждает истину": на страдания людей ("социальные издержки") обращать внимания не стоит, поскольку близится катастрофа. Таково его "убеждение".
Ну раз "убеждение", надо почтительно смолкнуть... Хотя ведь можно сказать: всего лишь "убеждение". То есть нечто иррациональное. А собственный разум, жизненный опыт, экономические знания говорят реформатору нечто иное: начиная реформы, "можно предвидеть, что существенное влияние на их ход окажут факторы, нарушающие намеченную программу и находящиеся вне контроля правительства". То есть он заранее знает, что будет нечто (хвостатые мыши из черных дыр?), что может разрушить его планы, и в результате реформы пойдут совсем не так, как он изначально декларирует.
Иными словами, появятся осложнения не менее серьезные, чем те, которые он предвидел, когда отвергал идею начать реформу с приватизации. Эту идею он отверг от нетерпения, а также из-за неподъемной для него сложности ее осуществления. А вот простую идею чистого шока он не отбрасывает, хотя и знает, сколь плачевны последствия ее воплощения в условиях, созданных предшественниками: "Именно мне в 87-90-м годах, наверное, громче всех предупреждавшему о страшной опасности либерализации цен при расстроенных государственных финансах и хаосе в денежном обращении, теперь придется платить за перебитые горшки". Вот именно, в "перебитых горшках" (читай: "голубых чашках") все и дело. Человек, не способный отличить поражения от победы, проговаривается. Из его текста все время, как чертик из шкатулки, выскакивает внутренняя гайдаровская структура, которая как бы все время напоминает читателю: реформы носили разрушительный характер, потому что их творец имел внутреннюю интенцию сделать их именно деструктивными.
Реформируя ломом
Это прекрасно просматривается даже в тех экономических наработках, с которыми Е.Т. приступил к своим реформам. "Программа-минимум", которая выкристаллизовалась у Гайдара и его команды еще до прихода в правительство (а это случилось в ноябре 1991-го), выглядела так: "Правительство, либерализовав цены, одновременно резко сокращает субсидии на продовольствие, примерно в три раза снижает ассигнования на закупку вооружений, резко сокращает расходы на капиталовложения, особенно в аграрную сферу, ограничивает финансирование социальной сферы реальными доходами бюджета и в то же время вместо дезорганизованного налога с оборота вводит предельно высокий налог на добавленную стоимость (28%)".
Все эти "сокращает", "снижает" и "ограничивает" направлены в первую очередь на разрушение различных органов (отраслей) уже дышащего на ладан, но все еще функционирующего социалистического хозяйственного организма и как следствие - на удушение жизнедеятельности связанных с соответствующими отраслями групп населения. Ведь каждый человек в буквальном смысле питается от экономического организма и его частей, как крестьянин от своей коровы. А Е.Т. (как это было и при большевиках) отнимает у него средства к существованию.
Может быть, так и надо, может, действительно иного пути не было, но, похоже, реформатор просто не подозревал, что население страны и ее экономический организм в определенном смысле одно и то же. Он мыслил и мыслит в обезличенных категориях: снять "денежный навес" (кровные денежки тети Клавы в сберкассе), "социальные издержки" (и закрываются детские садики), "снизить ассигнования на закупку..." (а кому-то не платят зарплату") и так далее. Он говорит: другого пути просто не было. Но если мыслить в таких категориях, другого пути и не найдешь.
Короче, Гайдар нашел свой путь в реформе, свой метод. Чтобы ясно понять его специфику и происхождение, следует вспомнить то, о чем мы уже говорили: слушая в детстве разговоры отцовских гостей, доморощенных экономистов, мальчик крепко, можно сказать, печенкой усвоил представление о реформе как разрушении прежде всего.
...
Однако вопрос: зачем Гайдар вообще был нужен Ельцину? Почему все-таки на роль министра по реформам был избран именно такой человек? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо повнимательней приглядеться к самому стилю наших реформ. Один эпизод из предыстории шока: 28.10.91 президент с подачи Гайдара на всю страну объявил о своем выборе в пользу радикальных экономических реформ, а реально начались они 2.01.92. При этом заранее было объявлено о дате предстоящей либерализации цен, но реально все равно начали на две недели позже (так договорились в Беловежской Пуще, чтобы партнеры "смогли лучше подготовиться"). Е.Т. объясняет: "Эта уступка Украине и Белоруссии не оказала бы столь негативного воздействия, если бы предыдущий срок не объявлялся заранее". Еще бы! Но ведь в этом вся суть гайдарономики: сделать как можно больнее. Е.Т. продолжает: "Отсрочка, повышая инфляционные ожидания, еще больше тормозила товарооборот. Кто же из производителей или торговцев станет реализовывать продукцию, если известно, что цены вот-вот рванут вверх?"
Никто, но вот интересно: организовав эту ситуацию, наш герой сетует по поводу пустых прилавков и страшных очередей в декабре. Как будто он не имел отношения к этому. Как будто инфляционные ожидания это действительно хвостатые мыши, неизвестно откуда берущиеся. Но ведь прекрасно известно, откуда эти разрушительные ожидания берутся: из публичной игры словами, которые вообще не должны произноситься.
Шокотерапевт и президент
Сказать, что президент не ждал от реформ улучшения жизни народа, было бы величайшей несправедливостью. И ждал, и надеялся, и хотел даже на рельсы лечь, если не будет скорого улучшения. Но природа сильней человека. В природе же Ельцина сильней всего - тяга к власти. Именно - тяга, борьба за власть, а не собственно властвование. Как это ни парадоксально звучит, властвовать он никогда не умел. Укрепившись во власти, уверившись в том, что она принадлежит ему безраздельно, он должен был ее слегка отпустить, ослабить, чтобы потом - снова поймать, удержать. В этой игре кота с мышью была вся его жизнь (по крайне мере, будучи президентом, он это постоянно демонстрировал), а отнюдь не в рутинной работе видного государственного деятеля. Плевал он на это. Он спортсмен, а не администратор. Он готов был искусственно создавать ситуации схватки за власть.
Основная парадигма ельцинского поведения уже была мною подробно описана в статье "Ельцинская трехходовка. Кому суждено быть, тот не утонет" (см. "НГ" от 03.04.97). Там анализируются случаи из жизни Бориса Николаевича, приведенные в двух его изданных книгах, и обнаруживается, что практически все они однотипны. Президент в течение всей своей жизни повторяет (и даже сейчас, отказавшись от власти, повторил) тот же маневр: на ровном месте он вдруг совершает поступок, который приводит его в гибельную ситуацию, но потом героическими усилиями выходит из этой ситуации с честью для себя. Эти три шага, обычно повторяющиеся в ельцинском поведении, были названы в той статье "ошибка", "кризис" и "спасение". А сценарий в целом - "ельцинская трехходовка". Несколько позднее мне удалось обнаружить и тот психологический механизм, который лежит под фирменной президентской "трехходовкой" (см. статью "Президентствующий коловорот. Борис Ельцин как сын и родитель. Принципиальная схема" в "НГ" от 12.09.98).
...
Конечно, нельзя не поразиться тому, насколько точно президент и реформатор нашли друг друга, насколько гайдаровский Ребенок, пораженный отцовской деструктивностью, совпал с ельцинским Отцом, благословляющим Ребенка (и своего внутреннего, и чьего-нибудь, найденного во вне) на деструктивные поступки (подробности см. в статье "Президентствующий коловорот"). Ведь Гайдару (Ребенку в нем) для крупномасштабной макроэкономической деятельности нужен был во внешнем мире Отец, который дал бы ему в руки маузер экономической власти. А Ельцину (Отцу в нем) нужен был Сын (проекция во внешний мир его собственного внутреннего Сына), который бы мог доставить ему максимум огорчений. Е.Т. для этого подходил в высшей степени потому, что слыл большим знатоком экономики и одновременно всем своим видом показывал, что способен лишь к разрушению.
Кстати, и народ тогда был настроен на разрушение. Разумеется, это не была единая воля народа (тут не место какой-либо мистике). Просто очень значительная часть населения не хотела жить по-старому, но не знала, что надо делать. А тотального разрушения в действительности хотела лишь незначительная, но в тот момент наиболее активная часть населения (впоследствии она получила точное наименование "демшиза"). Эта часть видела в Гайдаре человека, способного обеспечить ее чаяния. И сигнализировала ему: Е.Т., вперед, давайте.
Поскольку мы уже знаем, что наш герой бессознательно воспринимал население страны как проекцию во вне своей внутренней Матери, постольку эту демшизу можно определить как провоцирующую Мать. Но народ не состоит ведь из одной демшизы. Была и другая часть населения, которая вскоре после начала реформ, начала Гайдара дружно ругать, индуцируя в нем болезненное чувство "ответственности". Вот вам и двойственность Матери во внешнем мире... И опять полное соответствие внутренних потребностей гайдаровского Ребенка и того, что может предоставить ему общество, играющее материнскую роль.
Клещи Гайдара
Линейное мышление нашего реформатора ("либо-либо" с предрешенным деструктивным выбором) особенно четко проявилось в ходе осеннего конфликта 93-го, подготовленного шоковыми реформами Гайдара и созданного политическими усилиями Ельцина. Вот гайдаровский анализ ситуации перед развязкой: "У президента выбор невелик: либо капитулировать и тем самым обмануть доверие дважды проголосовавших за него россиян, либо приостановить работу съезда и своей властью назначить новые выборы". При таком "либо-либо" действительно ясно, что "в ситуации двоевластия исход борьбы будет решать сила", однако - почему нужно ставить проблему в такой плоскости? Ответ: потому что с точки зрения Ребенка ружье, повешенное на стенку в первом акте, в ходе пьесы должно выстрелить.
Ружье было подвешено Ельциным, но пальнуть из него должен был именно Гайдар. 16.09.93 президент поехал в дивизию им. Дзержинского, одел краповый берет и объявил о возвращении Гайдара в правительство. "Получилось весьма воинственно", - комментирует это Е.Т. и начинает рассказывать о том, как он пытался предотвратить прямое столкновение двух властей. Оправдывается. И объясняет пролившуюся кровь явлением длиннохвостых мышей. Конечно, эти оправдания противоречат тому, что он сам же говорит о необходимости применения верного товарища маузера: "Но и теперь, задним числом, когда трагические октябрьские события в Москве стали историей, пытаюсь понять: был ли в то время иной, кроме силового, выход - и не нахожу его".
Еще бы. Ведь бессознательно он вел как раз к крови. Вместе с Ельциным. Гайдар настаивал на том, что надо готовиться к выборам, подстрекал (вместе с другими) к тому, чтобы тянуть время, давая возможность противнику консолидироваться и сконцентрировать силы. И Ельцин тянул. Вместо того чтобы без театральных жестов и торжественных зачитываний указа # 1400 внезапно и тихо взять Белый дом, тянули и довели дело до взрыва.
Причем последствия изначально были ясны. Гайдар так и пишет: "Общие контуры ситуации на ближайшие часы легко предсказуемы. Верховный Совет отказывается разойтись, Конституционный Суд объявляет указ президента незаконным" и т.д. Так что нечего было становиться в позу многострадального Иова, когда грянуло 3 октября: "Случилось то, чего так опасались. Оппозиции все же удалось перевести ситуацию противостояния в открытую борьбу, в форсированное, чисто силовое русло. Значит, время политических маневров кончилось. Теперь все решает собранность, организованность, воля к действию, натиск. Сполохи новой гражданской войны, казалось, уже лизали небо над столицей России". Именно: выбрав самый рискованный путь, привели на грань катастрофы. Ельцин теперь может показать, как он ловко умеет выходить из кризиса. А Гайдар - испытывать эмоции "ответственности".
Главный подвиг Гайдара в тот критический день по-дедовски некрофилетичен. Как дед перед смертью позвал за собой людей в могилу, так и внук, уверенный в том, что восставшие миндальничать не будут, отправился на телевидение и призвал народ под пули: приходите, у противника гранатометы, крупнокалиберные пулеметы... По мнению нашего героя, когда уже все подготовлено к большому кровопролитию, "посылать мужиков, как малых детишек, в постели было по меньшей мере нелепо".
Заочно полемизируя с Лужковым, который призвал в тот день москвичей к порядку и спокойствию, Е.Т. резонно замечает, что "к порядку и спокойствию можно было бы призывать, будучи уверенными, что верные президенту войска есть и выполнят приказ". Все верно, но только вопрос: а кто довел до такого положения? Ясно, что "мыши", но - в каких "черных дырах" они проживают? Это можно понять из того, как Е.Т. рассказывает о своем историческом телеобращении: "Уже перед объективом телекамеры попросил на минутку оставить меня в студии одного. Как-то вдруг схлынула горячка и навалилась на душу тревога за тех, кого вот сейчас позову из тихих квартир на московские улицы. Нетрудно понять, какую страшную ответственность за их жизнь беру на себя. И все же выхода нет".
Предвкушает "ответственность", смакует в одиночестве то, что поставил людей в безвыходное положение "либо-либо" (назовем это "клещи Гайдара"). А когда возвращается с телецентра видит: "Вот они - здесь! Уже строят баррикады, разжигают костры. Знают, что происходит в городе, только что видели на экранах телевизоров бой у "Останкино". Костерят власть демократов, - наверное, и меня ругают за то, что не сумели, не подвергая людей опасности, не отрывая их от семьи и тепла, справиться с подонками. Справедливо ругают".
Впрочем, эта "справедливая ругань", видимо, не вызвала в душе нашего героя подлинно сладкой муки "ответственности". Прямых столкновений между людьми, которых Е.Т. пригласил умереть, и сторонниками Верхсовета так и не произошло. Ельцин, блестяще подавив мятеж танками, вырвал из рук Гайдара полноту "ответственности" за жизнь позванных на убой горожан. Не дал стать вдохновителем и организатором бойни мирных граждан.
