Экономические проблемы выхода из кризиса (в доступном изложении)
Чтобы выйти из кризиса нужна внятная экономическая программа. Попытки ее обсуждения натыкаются на непонимание экономических понятий. Поэтому я попробовал изложить все попроше, чтобы всем было понятно.
Сказка о великой неправильной стране, ее великом неправильном народе и о страшной и свяшенной государственной тайне (ПОДРАЖАЯ ДЖАГГУ) (совпадения стиля, названий, имен и фамилий случайны)
Вначале всем все было до фени. Жила, была великая страна, звали ее Русия и была у народа той страшная государственная тайна и делал все народ тот неправильно. Во–первых, народ ее неправильно поселился на самой холодной части света. Во–вторых, страна эта неправильно организовала свою жизнь в виде одной семьи с главенствуюшим отцом, царем его кликали, которому все беспрекословно подчинялись. А если не подчинялись, то брал он осиновое весло и убивал с его помошью комариков на веселых лицах своих сынков и дочерей, крутых девок–мальчиков, а то не дай бог комары закусают – комарье, оно на Русии знатное, сами знаете. От этого им становилось весело и празднично и они шумной гурьбой шли на работу, горбатиться. Но стоило девкам–мальчикам получить урожай побольше, норовили они залечь на печку, прикопаться и отцу бы ничего не давать. Чтобы без напряга все обламывалось. Правду сказать, из–за высокой солидарности подавали они голодным кусочки, но с кусочков–то государство не построишь. Поэтому, чтобы чуваки на печке не залеживались, кайф не ловили и про шучье веленье часто не думали, забирал наш отец у них почти весь урожай. А кто не хотел отдавать, тем он показывал весло и сразу же они страшно довольные напрягались и несли все, что у них есть, в отцовские закрома и на отцовскую радость. На том отец строил и зашишал русийское государство. Много чудес в том государстве было. Был там даже свой хан со своими визирями, была республика паламентская фынляндская, почти такая же, как те республики заморские и европейские. И ролса та страна стремительно и развивалась, но все так же оставалась неправильной. И пуше своего ока хранил народ ту страшную государственную тайну, хотя сам он ее тоже не знал.
Не всем такая неправильная жизнь нравилась. Тем более, что рядом в европах, все было по другому и главное правильно. Заработал – получил, получил, стал еше больше работать. В обшем кто не понял как это было, может сходить в зоопарк и посмотреть, как белка в колесе бегает. И не то, чтобы в европах народ лучше, отнюдь нет. Просто там к каждому колесу приделаны маленькие такие весла и когда бежишь в колесе, то весло всегда видно. Техно–о–ло–ги–и–я. Ну и тем кто надзирал за европейскими колесами, естественно, много цацек перепадало. Но в неправильной нашей семейной стране такая петрушка не работала. Народ в колесо лезть не хотел. Стало быть и достаток надзираюших за ними был невелик. А им все хотелось по парижам, да по баденам ездить и хлебушек тех девок–мальчиков в казино просаживать, как некий писатель делал, которого кликали Дёстоевским. Однако не только денег для тех поездок было надзирателям маловато, да и выдавали их только по письменому разрешению отца–батюшки. Вот и стали те, кто надзирал за народом, отца–батюшку слезно упрашивать. Сынки наши, мол, помирают, ухи парижской просят. Смилуйся ты наш отче, сделай так, чтобы нам удобнее было по европам кататься, наштампуй ты нам денежек златых, да серебрянных, чтобы не тревожили мы тебя по–напрасну со своими просьбами. Ну царь наш долго не упрямился, а тут еше у него помошником один великий умник вышел, Вытте звался, который тоже на золотые червонцы губу раскатал, советовал этих червонцев много настрогать. Так наш батюшка и сделал. Стали наши отцовы советники–просители по баденам гулять, да те деньги хлебные пиплов наших в казинах просаживать. И от того стало нашим девкам–мальчикам еше лучше жить. Хотя и меньше хлебца доставалось, так на то лебеда есть. Она полезная – не потолстеешь. Стал народ совсем грациозным и гибким, правда иногда почему то пух от той гибкости.
А тут еше в европах Мяркс открыл великую солидарность трудяшихся и придумал коммунизму, будто, если все взять и поделить, то сразу много цацек настрогается само собой и заживут все припеваючи по потребностям. Стали последователи нашего Мяркса–гения убеждать народ руский революцию делать. Пошли они по фабрикам и селам, дабы забодать тех, кто без понятия. Говорили мярксисты пиплам, что будто у того народа все неправильно, не по–научному, а надо бы, чтобы было правильно и по научному – это когда цацек много и всем по потребностям. Ташились от них отдельные пиплы и шли следом, ловя неземной кайф светлого будушего. И достали мярксисты многих, но не всех. Народ–то в целом, то бишь девки–мальчики, он ушлый был – как не убеждали последователи Мяркса, что отец–батюшка плохой, народ в эту байку не верил и было ему до дядьки Мяркса до фени. А дядька Мяркс видя упертость наших девок–мальчиков уж как их только не обзывал. Особенно его соавтор, дядька Енгельс, упражнялся. И свиноголовыми и тупыми–то девок–мальчиков называл, миссию свою цивилизаторскую подчеркивал. Но тшетно, не понимал народ, что все у него неправильно и баста.
Тогда решили наши мярксистские агитаторы и к ним примазавшиеся прихлебаи гяпоновые сагитировать народ отцу–батьке писульку писать – справедливости и благ немерянных лично у него просить. Губу девки–мальчики раскатали, написали писульку и понесли к отцу, и Гяпон тот народа впереди шел. Как на грех 9 того января отца дома не оказалось, а его колесные надзиратели ничего лучше не придумали, как по народу пульнуть. Но в Гяпона не попали, так как тот вовремя смылся. А тут еше батьку нашего сильно шелкнул по носу другой батька, японский, когда нашенский батька губу раскатал на баальшой кусок земли в Тьму–таракании, который Маньджурсией кликали – землицы то то в Русии не хватало, Сибери–то маловато показалось. Пока наш батька свой нос тер, миссионеры мярксистские убеждали народ, что неправильно наши девки–мальчики живут.
Вот и потерял народ веру в того отца–батюшку и в правильность своей жизни, полез баррикады строить. Ка–ароче, стали они устраивать гнилой базар с крутым разворотом. Батюшка наш не на шутку струхнул, да почти все права народу и отдал, а весло осиновое обешал сжечь. А народу только того и надо. Схватил наш народ вилы и пошел напрягаться – усадьбы грабить, да отцовских помошников бомбами взрывать, чтобы все в стране правильно стало. Того и гляди державу развалит. В обшем отымел наш крутой народец отца в полный рост. А рядом другие отцы и матушки из европ сидели, руки свои радостно потирали и будушие доходы от раздела руских цацек подсчитывали. Гадали, много ли обломится, надеясь оттянуться в полный рост. И не безпричинно. Тогда одних только процентов на кредитах у них ой много как накапало, особенно когда шустрый такой последователь Мяркса, с кликухой Трёцкий, которого народ наш крутой председателем в совете питерском выбрал, решил все деньги отцовские в ништяк обратить, а себе хавку намыть от этого.
Но на счастье нашелся один строгий и крутой мужик, Стёлыпиным кликали, и было ему народное баловство до фени. Вопрошавшим отцам из европ он ничего не отвалил, а народу сказал – народ, прикрути фитилек – коптит. А кто не понял, он снова весло выташил, да пару–тройку комариков на лицах непонятливых братушек и герлов прихлопнул. И хотя потом все счастливыми стали и неземной кайф поймали, так кликуха на том решительном мужике осталась – веслошлепателем назвали. А по сути, чего было ему делать, все же от агитации коммунистической с ума посходили. Просекли они такой атас. Это же очень сладостно, не делаешь ничего, а только дыбаешь, да делишь. Земли–то навалом, как раз за соседним леском, а еше больше в Сибери. Бери, пока не подавишься. Но нет, проше землю уже обработанную у помешика взять и поделить. А потом заявить, мне город не нужен, мы уж как нибудь сами с усами.
Ка–ароче, это сыграло очко на минус и сказал наш народ: крутой – i после веслотерапии народ все сразу понял и успокоился. Снова работать стал. Тут ему еше и облегчение вышло – ведь все долги ему батюшка простил и даже денег на переселение в Сыбирь выделил. Кто поактивнее, тот туда рванул и устроился хорошо. В обшем народ снова стал радостный и веселый, а последователи дядьки Мяркса рукавом утерлись и остались ни с чем. Опять все стало в нашей стране совершенно неправильно, хотя росла страна аж на 6% в год, быстро накачивая мышцу, и все это в условиях царства холода. Хотя можно было и больше сделать, если бы любителей парижей–баденов дома держать, но отец о вредоносности парижей–баденов не подозревал и всех своих соратников туда свободно отпускал. Поэтому страна только 6% роста в год давала. Но никто об этой неправильности еше не знал, так как научник Мылов в то время еше не родился, а другой чукча–писатель, Пяршов, с книжкой свою знаменитой, только еше в проекте был. В обшем, тайна та тайная и страшная для народа оставалась в глубоком секрете.
В европах народ последователей дядьки Мяркса тоже, наконец, послал в одно место и стал спокойно добиваться от своих шибко умных капиталистов, чтобы те ему кусочки халявы почаше отстегивали. Но умные капиталисты быстро те народы европейские надоумили, что проше всего пойти и взять цацки у соседа. Но оказалось, что сосед тоже хотел их взять, причем как раз у того, кто хотел у него. Ка–ароче, стали народы европ тех за эти цацки друг друга курочить. Наш отец тоже позарился на какие то проливы и в войну ту вляпался.
Но тут в Русии, пользуясь войной и трусостью одного будушего святого самодержавие свергли и отца быстренько отречься заставили – решили светлое правильное капиталистическое будушее строить, чтобы можно было по парижам, как тюргеневы, или по баденам, как дёстоевские, ездить и еше чтобы прирост производства был и полное довольствие. Но тшательные наблюдения показали, что цацки из воздуха не берутся. Их оказывается делают из сырья, а зерно для хлеба оказывается в поле растет, но если всем митинговать, то оно почему–то расти прекрашает. Этого наши умняги из числа кадетов и примкнувших к ним настояших мярксистов не знали. Они подумали, что если деньжат–керенок подпечатать, то все снова закрутится. Пустили печатный станок и за три месяца снизили уровень жизни девок–мальчиков аж в два раза. Умельцым, да и только. Национальные окраины их большое умение почувствовали и сразу отделиться захотели, Юкраина там, Фынляндия, да и Сиберь стала об этом подумывать...
Но тут нашелся другой умник, из бывших мярксистов, хитрый такой, Лэниным его кликали. Он быстро усек, что для того, чтобы такой народ взнуздать и страну сохранить, нужно ему сначала все дать, а потом убить пару комариков или мух прямо на мордашках девок–мальчиков наших, да при этом еше про утопию Мяркса говорить. И настолько эта идея неправильная неожиданной была, что когда он свои Япрельские тезисы напечатал, так его мярксистские подельники, сотовариши его, чуть со стульев не попадали. Уж больно неправильно все он написал. Земля вишь ли крестьянам, фабрики рабочим, мир народам, а долги взять и не платить. Но он мужик боевой был, взял и всех быстро переубедил, власть с земли поднял и все что народ просил дал. Но тут ему от того народа облом вышел. Дал–то он, дал и даже веслом народ по головке слегка погладил, стимулируя того излишки хлеба в города везти, да народ оказался умнее. Не принимал народ, когда его кто то другой, кроме собственного отца, по веслом мордашке гладит. Поэтому все–то народ у того шибко умного взял, а работать из под весла не захотел и послал нашего умника куда подальше.
Стали новую экономическую политику вкушать. С горя наш теоретик и отошел в мир иной. Страну же ему от распада все же спасти удалось, хотя не всю. А за это время народ расхватал все обработанные земли, и, как и ожидалось, кормить город не захотел – вы мол нам керосинчику, а вот с нас хлеба не спрашивайте. Вот и стал городские девки–мальчики проедать промышленность, а города сохнуть и сокрашаться стали. Даже один такой городок, музейный сильно, что около Фынляндии, так тот вааабше закрыть хотели. Ка–ароче, снова замаячило перед страной под горку катиться при правильном развитии, когда можно по парижам–баденам кататься и хлебушек руский там просаживать. Особенно этими поездками увлекаться стали те соратники, кто раньше, при прежнем отце, в местечках проживал.
Сначала соратники нашего умного, но быстро умершего революционера сначала все по теории Мяркса делали, Мяркс же, он ГОЛОВА. Все знает. Обмен, рынок, кооперация, то да се, потом на базе госкапитализма всеобший рай....Но никак им девок–мальчиков заставить работать не удавалось, хотя бы чтобы города накормить. Сидит тот народ на земелюшке и все повторяет, Вы мне керосинчку, а хлеба я вам не дам. Наплевать ему было на солдатиков да генералов руских, которые землю того народа от иностранных любителей халявы зашишали. Не хотел он, чтобы эти вояки ужирались его хлебушком. Но тут навалилась угроза внешняя, а танков–то зашититься от нее и нет.
Стали судить, да рядить, как тот народ работать заставить и где танков взять. Сначала один умник, Чяяновым звался, долго ходил, да мерял и, наконец, определил, что без весла народ тот работать не будет. Чуть поболе урожай, так сразу и на печку. Только если своей ребятни много, то работать будет, а так – нет. А тут еше один научник, Пявловым его звали, собак изучил и определил, что если собачку веслом по мордашке гладить, то она начинает отскакивать уже при следуюшем поглаживании веслом. Условный рефлекс называется. И сильно тот рефлекс солидаризма и усердия в работе у собак прибавляет. Но ведь у руского человека рефлекс иной – человек не собака Пявлова, чтоб слюни у него текли при виде большой зарплаты. Думали наши соратники, рядили и решили все же тот весловый опыт на народе снова попробовать. Одна только загвоздка мешала, власть в семье теперь вроде как всем детям принадлежала. Демократия, панимаш. Снова мярксисты судили, рядили как быть, да что делать. И так рассорились, что каждый свою партийную платформу создал и кричал другому, чтобы запослицо его не держал.
Потом тогдашний предводитель мярксистов, которого кликали Стялиным, не выдержал, плюнул на правильную теорию Мяркса большой такой слюно–обильный плевок и стал делать так, как он сам понимал – на основе собачьих опытов Пявлова, да царской истории. Во–первых, нарек он себя неофициально отцом наших девок–мальчиков. Потом запретил своим корешам гонять по парижам–баденам. Ну и, наконец, взял осиновое весло, да стал комаров от голов девок–мальчиков отгонять. Тем же мярксистам, кому показалось обидно то, что парижы–бадены он прикрыл, а себя отцом народов нарек, наш названный отец либо кузькину мать показал, либо ледоруб в действии продемонстрировал. Намекнул он нашим девкам–мальчикам и про то, что будет с теми, кто не работает, а вредит народу. И представьте себе – помогло. Народ правду–матку быстро просек. Порешили девки–мальчики меж собой: крут, а мы перед ним сынки. И стал народ усердно трудиться и всемерно напрягаться. Ему весло покажут, он тут как тут – солидаризм и энтузиазм вырабатывает и активно их секретирует. В обшем совсем по научнику Пявлову, условный рефлекс называется.
Ка–ароче, стал трудиться наш народ–работяга. Работает и ни гу гу. Силу уважает. Солидаризм вдруг как по волшебной палочке из всех шелей попер и секретироваться стал. Мышцу народ качает, ну ни чем не остановить, главное, чтобы регулярными взмахами веслом солидаризм вырабатывать. А страна опять не по–научному, неправильно работает. Вместо того, чтобы все сделанные цацки сначала роздать, а потом бегать снова за девками–мальчиками собирать и упрашивать отдать их цацки на государственные расходы, как по правильному в европах делали, наш отец народов, делал по другому, по неправильному. Он сначала сразу брал те цацки, что для обшей жизни нужны, а уж потом всем по заслугам раздавал. В обшем восстановил с небольшими отличиями тот порядок, что дореволюционным отцам верой правдой служил. То есть денег лишних на бюрократов не тратил, что было совершенно неправильно, не по–научному. Своих корешей и всяких там писателей и научников в парижы–бадены не пущал – все равно пользы от этого ништяк, но было это неправильно. В обшем народ богател, но страшная та тайна о благости этой неправильности оставалась никому неведомой.
И до того напрягся народ, что когда с европ один супостат европейский с кликухой Гытлер, любитель помаршировать, замыслил худое и приперся, чтобы поживиться за чужой счет и цацек руских поднабрать, так того упертого маршировальшика утерли, хотя при этом сильно попотеть пришлось. В обшем фраернулся супостат.
После войны подгребла под себя наша неправильная страна полмира, И тот строй, что наш отец народов построил назвали социализмом или первой стадией коммунизмы. Но знал наш отец народов, что посторил он не тот первокоммунизм, не по Мярксу, неправильно. Вместо того, чтобы сделать труд всеобшим наслаждением, отец народов заставлял работать по–простому, по руски. Особенно счастливым народ становился когда ежегодно ему нормы выработки отец народов увеличивал. Сильно ташились девки–мапьчики от такого внимания отца народов, но не пикали, поскольку любителей по этому поводу анекдоты травить посылал отец народов осваивать несметные богатства сиберские. Но с этих норм и народу нашему много чего перепадало. То цены на товары снизят, то школу построят, а то университет, то нефть откроют... В обшем неправильная та жизнь улучшалась и народ богател. Но шло дело совсем в неверном направлении. Но народ так и не ведал, что все, что он делает неправильно и что только так неправильно и совсем не по научному и можно хорошо жить на этой земле.
Каа–ароче. Пока руководитель–веслолюб работал, так и народ напрягался, мышцу качал и институты, да школы строил. Особенно много всего строил тот соратник отца народов, который раньше, еше до войны с европейским любителем руских цацек, за весло отвественным был. Бэрией его кликали. Он и Масковский университет построил и атомную бомбу сделал, и нефть в Паволжье открыл, да и ракетами увлекался. Но другие соратники отцом народов были недовольны, особенно тогда когда наш отец совсем уж неправильную вешь сделал – Мярксову партию власти захотел лишить и поток халявы и цацек к ним перекрыть. А то раньше ведь как было. Приедет последователь Мяркса в колхоз, там ему и барашка или теленочка забьют, маслица взвесят, свойской колбаски отрежут. Но отец народов крут был и сказал. Нечего вам халявой жить, давайте дело делать, агитируйте народ за хорошую жизнь.
Вот и задумали два главных мярксистских халявшика сгубить отца народов. И как только его слегка инсульт подкосил, они его закрыли и за закрытой дверкой одного аж на 30 часиков оставили – экспериментировали, не сможет ли отец народов сам на тот свет отправиться, без медицинской помоши и без ледоруба. Оказалось, что наш отец народов все может, в том числе и туда, куда его эти двое направляли, отправиться – все мы смертны. Пришел новый лидер из тех двух халявшиков, кругленький и лысенький такой, Хрющевым кликали. Во первых, он свалил все беды на другого соратника отца народов, того самого строителя. Сначала он того строителя на его же квартире кокнул, а потом заявил, что тот строитель английский шпион, и организовал даже суд над ним, хотя строителя до суда уже и похоронить успели. Но кричали лохи на том суде: мочи его, мочи. Ка–ароче был суд и приговорил посмертно того строителя к смертной казни, но пришлось на казни той экономить целую пулю – чего в мертвого–то снова пулять.
Потом решил наш лысенький, что слишком часто веслом махать не надо, не правильно это, не по теории Мяркса. Нужна производительность труда и тогда быстро придет коммунистическая лафа. Цацек будет много и всем поровну и построим через 20 лет сразу коммунизму. Стал он весло тихонько на свалку отвозить. Народ это сразу не понял и по привычке свою мышцу усиленно качал, тем более, что наш лысенкий часто снимал ботинок и пугал им Запад. Но как только лысенький весло под лавку забросил, тут его свои же соратники и скинули. Пошла всеобшая лафа. Почти коммунизм. Только почему то потребности стали расти быстрее, чем способности и чем думалось нашим теоретикам, исходя из великих идей дядьки Мяркса.
Новый статный и чернобровый предводитель, которого кликали Брэжневым, быстро понял, что такое есть традиции нашего народа – это когда все норовят работку разделить на всех поровну, и пока другой докапывает ямку, полежать на опилочках. Еше дядька Енгельгарт об этом писал. Научник Пявлов в своих предсказаниях оказался прав, без показа весла условный рефлекс на работу у народа стал быстро угасать. Девки–мальчики быстро привыкли работать по 40 часов в неделю, да еше детальки точить в это же налево. Стало развиваться разделение труда. Одни заднее место начальнику лижут, другие чертежи рисуют. Труд так более разделенным и специализированным получался. Самое интересное, что первая работенка и менее пыльная и лучше оплачиваемая.
В обшем перестал наш чернобровый весло народу показывать, да и весло уже сгнило под лавкой. С другой стороны, уже и технологии много накопили, чтобы из нее цацки напрямую выжимать. Плохо–хорошо, долго–коротко, но при чернобровом нареченном отце сложилась сильнейшая в мире, хотя и неправильная держава СэСэСэР. Один мужик на Западе ее так испугался, что империей зла назвал. Система эта неправильная работала и каждый год 3, а то и 4 процента роста в год давала. Но она была нечистой, малосолидаристской, маломарксисткой, малорыночной. Неправильной и баста. Конечно, 4 процента, это не ахти как, не 6% как при царе, и не 10% как при отце народов, но надо помнить, что те 4% достигались без весла и без особого напряга. Когда лень на базу ехать можно солярку и в канаву вылить. Страна ба–альшая, нефть своя, напрягаться и не надо. Электричество дешевое – жучок поставил и можно зимой с открытыми окнами жить. 40 часов в неделю отбарабанил, да из них 30 часов на трепотню с соседом по столу или станку, обсуждая какую–то неправильность страны, перспективы мировой революции и глубочайший кризис капитализма. Тот же собака капиталистическая, прогнившая, загибаться не хотел, и пах от своего гниения все сильнее и вкуснее. Но то, что там народ пахал за ту же копейку по–черному, бегая в колесе и наблюдая при этом маленькие веслишки, из нашей страны было не видно, и думалось, что все там берется по шучьему велению, по кого–нибудь хотению.
У нас же страна была в то время ну очень неправильная и очень даже аморальная. Мярксисты говорили, что одни чуваки, мол, хапают, другие работают. Одни в очереди стоят, другие технический прогресс обеспечивают. А чтобы первым было хорошо, дефицит придумали. Видишь ли, экономика без него не работает. Главное же, чтобы не напрягаться. Вроде как и запрата невысока, а вот наберешь 5 ставок и до 14 часов все сделаешь и свободен. Вроде все как само собой без напртяга и особого горгачения. И самое главное всем хорошо было. И идеалистам–морскстам и идеалистам–солидаристам и скрытым гомоэкам, а их в любом народе много рождается, и халявшикам. И дружно жили там солидаристы и гомоэки, теневики–подпольшики и марксисты, националисты и подпольные мусульмане с тремя и более женами, халявшики и бывшие баи, одетые в тогу секретарей обкомов, и все были счастливы и ловили неземной кайф. Но чуваки–любители конспирологии свято верили, что очередной нареченный отец и его соратники ту страну разлагают и продают Западу, денно и ношно работая на врага, копая туда–сюда туннели и сообшая врагу государственные секреты, в той неправильной страна с ее неправильным народом и страшной государственной тайной о той неправильности.
Самое главное, что никому не мешало это разнообразие – все между собой договаривались. Если кому то цацек хотелось, то те рисковали и цацки подпольно делали и иногда их, когда они совсем уж зарывались, в тюрьму сажали для остывания. Кому–то хотелось чистых моделей. Они без напрага писали книги о коммунизме и кричали с трибун что то очень важное про план, который уже начиная с 3 пятилетки стал выполнять функцию доброго пожелания. Единственный раз план удалось кое как сбалансировать после той войны с европейским любителем маршировать и забирать руские цацки. Все остальное время директора решали вопросы производства по простому, по руски – ты мне, я тебе. Иногда это выглядело некрасиво, но РАБОТАЛО. Инженеры создавали новую технику, учителя учили, врачи лечили, армия зашишала, а пенсионеры гордились выдаюшимися достижениями страны. В обшем оттягивались без особого напряга. И все это лично, благодаря и с участием чернобрового. А самой главной причиной роста была закрытость парижей–баденов для любителей в рулетку играть – капитал то внутри страны остравался и для европ не обламывался. Вот страна и росла. И дрожали от страха заморские буржуины, видя наведенные на себя руские ракеты. Но все подсознательно чувствовали, что что–то здесь неправильно, что–то не то, не так рисовали комминизму последователи дядьки Мяркса – приходилось все же работать, а не просто цацки делить по потребностям. Глянь–ка говорили мярксисты, Апония как растет, значит у нее система правильнее, научнее. Это тебе не япона мать. Недомек им было, что апонцы по 60 часов в неделю горбатятся и отпуски государству за так дарят.
Но вот пришел новый мярксист, писатель стишков, из местечковых, поэт то–бишь, и заявил, что надо узнать, что это за обшество, в котором мы живем, и почему оно такое неправильное. Стал начальников по баням гонять, дисциплину укреплять, посадил и пришучил почти всех гомоэков. Стали девки–мальчики точно минута в минуту на работу приходить и уходить, но вместо 30 часов в неделю, стали на трепотню по 32 часа отводить. И уж совсем наш местечковый поэт собрался новое весло отстрогать, да заболел он и умер вскорости – не суждено было нашему поэту так сразу понять тот аморальный, смешанный и неправильный строй и ту страшную государственную тайну. В обшем, когда он коньки склеил, прикопали его недалече. А система государственная ничего работает, станки крутятся, цацки делаются, ничем ее не сломать. Главное чтобы по парижам–баденам не давать нашим любителям кататься. Ну совсем неправильная система.
После поэта пришел нормальный мужик, больной только очень, всю эту беготню прекратил, а то народ от беготни той совсем оборзел. Но и этого мужика к себе бог быстро забрал. И столько за это время гробов в землю прикопали, что на главном кладбише почти места не осталось. Поэтому следуюшего предводителя решили взять из молодых, да ранних. Нового предводителя легко от других отличить было – у него на плешке метка стояла. Поэтому народ его узнавать стал и даже за его байки о будушей правильной жизни слегка полюбил. Сначала решил наш меченый реформатор сделать перестройку и страну ускорить. Сказал он нашей стране – вытри нюню, подруга и давай вместе горбатиться. Но народ ускоряться не хотел, мастера на работе пахать и горбаться не хотели, самых шустрых герлов посылали учиться в Высшие партийные школы. В обшем пролет получился или, по научному, облом вышел. Но народ наш меченый реформатор уже растравил, наобешал, вот ускоримся мол и скоро всем цацек наделаю и очень, очень много. А чо–о, цацки дело хорошее, особенно, если не напрагаться и камни прямо в хавку преврашать. Ждут цацек и хавки, но с цацками туговато вышло. Никак они из воздуха не получаются. Мастера на фабриках и заводах новых работяших герлов–девчушек отослали уже на биофаки, лишь бы самим не напрягаться. Наш же меченый псевдоотец–реформатор уже понял, что ничего так у него не получится. Народ работать не хочет, выгоду свою не канает.
И сразу вдруг захотелось вдруг всем этим мярксистам, солидаристам, гомоэкам и халявшикам сделать настояшую, правильную жизнь, а националистам самим стать отцами своих народов, но так, чтобы Русия им свой керосинчик давала. Мярксисты хотели капитализм закопать. А для этого надо ой как много работать. Солидаристы считали, что народ он и так из–за солидарности работает, поэтому гомоэки лишь народ портят и надо гомоэков на чистую воду вывести. Невдомек им только, что очень уж мало солидаристов естественным путем рождается. Их надо либо по сталински веслом воспитывать, либо лекции постоянно читать о международном положении, как тот прораб–марксист халявшику–пятнадцатисуточнику читал в Приключениях Шурика, а солидарист Шурик в это время кирпичи таскал. Гомоэки стали кричать, что они дескать такие активные, а получают очень и очень мало – всего только в 10 раз больше, чем все. Халявшики стали орать, что их государство в лице псевдо–отца эксплуатирует.... И все вдруг разом увидели, что все неправильно. И мяркситы то плохи, народ не туда ведут, и солидаристы то не все, и гомоеки проклятые систему подкапывают своими подпольными заводиками и тунеядцев везде не меряно, и мастера то работают в пол силы, а умных работяших герлов и девок все норовят на повышение слать, да и мораль трешит по всем швам. И стали меченому реформатору о неправильности страны и в особенности того запрета на парижы–бадены постоянно нашептывать. В обшем решил наш меченый реформатор страну исправлять и запрет на выезд в парижы–бадены отменил. Немедля все присмотршики за белочьими колесами рванули в парижы–бадены, чтобы то, что за годы неправильной жизни было накопленно, на западные цацки менять. Тут сразу депопуляция народная пошла из за того, что все вдруг в городе жить захотели, а еше лучше в Маскве. Но самое главное всем открылось, почему в Маскве жить хорошо и все туда вдруг разом захотели. И чтобы все на феррари могли кататься. Словом, всем все недостатки вдруг разом открылись.
Поэтому на этом фоне всеобшего крика после ускорения вдруг началось замедление. Систему то легко расстроить. Это подгонка требует десятков лет, а развинтить механизм можно и за год. Особенно, если открыть парижы–бадены для любителей кошельком трясти. Решил тогда наш горе–реформатор моральную обстановку в стране поправить – стал правду матку гнать. Гласность развел. Все дерьмо из истории выудил и на народ ушатами вылил – тот убивал, тот воровал, а тот.... И всплыло сразу столько исторического дерьма, что всем стало даже противно. И сразу вдруг все поняли, что никакой официальной справедливости нет, враки все это. А главное все стали понимать первую часть той страшной государственной тайны, что живут то они оказывается неправильно. В обшем неправильно и баста. Надо другое обшество строить. Административный рынок надо немедленно сломать и заменить чистым рынком или наконец, планом или наоборот, дать свободу рыночной инициативе и она после распродажи всех накопленных цацек Западу народ на невданные высоты вывезет. А еше лучше сделать всех солидаристами и тогда, особенно если разделение и специализацию труда изобрести, работать будут не как раньше, а по новому – мастера будут изобретать, а счастливый народ всех благодетельствовать.
Поэтому стали все тянуть в свои стороны. Как та известная руская артель лебедя рака и шуки. Там ведь невиданной производительности в условиях разделения труда достигли. Как и следовало ожидать результатом разделения труда в той высокопроизводительной и замечательной артели из трех птичье–рыбье–ракообразных работников стал развал неправильной страны, где свободно, богато и, не особо напрягаясь, жили и мярксисты, и солидаристы, и халявшики, и гомоэки, и веруюшие и националисты, и любители многоженства....Ка–ароче, замочили страну подколодники, опаньки ей, отбросила она коньки. Как рухнула, та НЕПРАВИЛЬНАЯ держава, так и похоронила под собой и мярксистов, и националистов и солидаристов и... в обшем всех сторонников правильности.
Стали тут быстренько масквичи обшую собственность девок–мальчиков делить, свою великую миссию масковского человека выполнять. Почему масквичи, да потому, что рядом с новым новым беспалым псевдопапашкой оказались. Известно, что масквичи самые справедливые люди на свете и собственность всегда делили и будут делить по братски – как в Золотом теленке, где Паниковский делил для Шуры Балаганова те пресловутые 12 тысяч рублей, которые их они у Корейко слямзили.
Тут еше разбежались нацинальные окраины. Одни стали демократию строить, другие пытались копировать отца народов, но уж больно мелки оказались. Один лишь преуспел. Батька белоруский. Свою маленькую страну расташить на Запад не дал, праздники советские сохранил, за что был обозван диктатором. Многие братки разочаровашись в просто правильной жизни стали еше более правильную жизнь строить в оранжевых шарфиках, чтобы на плошади покричать и сразу цацки всем и, не горбатясь, бесплатно. Один народ сменил отца, другой сменил, понравилось – стали их менять как перчатки, кто не попадя, дабы забодать тех, кот бес понятия. Теперь любая бодяга, любой чувак, герла клевая может заявить, что отец местный не канает, то есть не умеет руководить, и надо его с барабана скинуть и при этом еше все в городе погромить и разграбить. Чуваков пашуших почти не осталось. Все торгуют или, оттянувшись, кайфуют. А чо–о напрягаться ради брюха, можно слямзить и все делом то. Не понимают, того, что проторговывай–не приторговывай, все не обломится.
Вот и пожил народ, пиплы наши, в условиях правильной такой жизни и высоко производительного рыночного труда. Все, что накопили под стимулируюшим горбатяшим воздействием весла, пропили, да на Запад повывезли, многие и сами туда отвалили, а то что осталось сгноили или разворовали на свои дачи. Кому–то, в основном делильшикам из Масквы, удалось на феррари кататься пристроиться. Большинству же пришлось пару яблок в переходах метро продавать. И, побухав вволю, начал народ, пиплы наши, понимать, наконец, вторую часть той страшной государственной тайны, что только та предыдушая, неправильная жизнь и возможна в этой неправильной стране с ее неправильным, но замечательным народом.
Как только понял это народ, собрались самые умные девки–мальчики из остатков великой державы судить, да рядить, как жизнь исправлять и какими принципами надо ее новую будет сдобрить. Даже свой форум в интернете организовали. Тусовку такую крутую – сидят и рассуждают. Все умные сильно. И тайну ту вроде знают, но каждый в нее не верит по своему. И сильно друг друга в развале страны обвиняют – все повторяют, а ведь это ты Мирон, СэСэСэР убил. Один, любитель планирования, говорит надо снова сделать всякий там дефицит и низкие цены. И если ловить отходняк, то очень они, елы–палы, полезны для здоровья. Главное, говорит, чтобы дефицит в масковском магазине подо мной продавался, я же с завмагом обший язык найду. В обшем тот чувак оказался гнилым и мажорным. Другой чувак, сторонник пра–аавильного рынка, молвит той тусовке бред еше покруче – нет, надо еше ждать, когда рынок все вывезет, а сейчас, мол, временные затруднения, да и рынок не такой построен – давайте хороший правильный рынок строить, но главное, чтобы мне мою кормушку не закрывать и на Запад кататься дозволить и тогда... Третий, солидарист масковский, с Запада глаголет – все эти рассуждения вредны, главное – это солидаризм. Мяркса к народу больше на дух подпускать не будем. Надо все сделать обшее, квартиры давать, но так, чтобы москвичам их чуть чаше и поболее давали, а так все будет хорошо. Сделаем новые артели из солидаристов, создадим новое разделение труда. Лебедя надо было ставить не слева, а справа, а шуку вперед. Все, что там Енгельгарт об артрелях в Русии, писал есть туфта туфтовая, как только мы сделаем разделение труда, все наладится, главное маасковский солидаризм поддерживать и раздел благ маасквичам доверять. Как же выйти то на такие заоблачные высоты – спрашивает четвертый. А очень просто отвечает первый, надо деньжат поднапечатать, кредитов поднадавадь, контроль над их использованием установить и за–ажи–иве–ем. Нет, поправляет второй, надо рынок правильно устраивать. Чтобы частная заморская торговля и частная собственность свяшенными были, но с автаркией. Вон как на Западе. Собственность свяшенна и живут же люди. Все не так, глаголет третий. Главное Маскву поднимать и высокую миссию масковского человека поддерживать, а то вы там на периферии совсем отстали, без нас масквичей вам никуда не деться. Через этот солидаризм с Масквой вы и выплывете ... через годы. Но самое главное, все трое добавляют, нельзя парижы–бадены для них закрывать. Четвертый же вопрошает, а может все эти теории высокие оставить и начать экономику поднимать, пахать то бишь. Вот и планчик есть, вроде все просчитано. Давайте подумаем вместе, где ошибки в расчетах, или хотя бы для начала парижы–бадены прикроем. Вот смотрите. Если парижы–бадены закрыть и весло применять, то страна 10% роста дает, если только с веслом, но с открытыми парижами–баденами, то 6%, а если без весла, но с закрытыми парижами–баденами, то только 4%. Все же элементарно, Ватсоны. – Какие ошибки, какие расчеты, что ты нам ерунду порешь? – ему отвечают – Главное чистоту принципа сохранить, или дефицит, или рынок, или солидаризм, или частная собственность, но главное свяшенно верить в высокую миссию масковского человека... Потом надо о культуре думать, а не о веслах. Культура выше экономики стоит. Нужно быстренько научить пиплов выделять слюну в ответ на повышение запраты. И главное ни в кое мере нельзя закрывать парижы–бадены, ибо там маасковские миссионеры отдыхают. Так до сих пор и дискутируют. А Вы, ребята, как думаете, что надо делать?
