Мало кто решится спорить с тем, что топливно-энергетический комплекс (ТЭК) сегодня - локомотив экономики страны. Плохо это или хорошо - другой вопрос. Как следствие, “болячки” ТЭКа отражаются на “состоянии” всех секторов экономики, а через сферу ЖКХ проблемы энергетиков доходят до “сердца” или, скорее, до кошелька каждого из нас в отдельности. Один из разработчиков “Энергетической стратегии России на период до 2020 года”, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования, доктор экономических наук, профессор Александр НЕКРАСОВ в беседе с корреспондентом “Солидарности” попытался разобраться в том, кто виноват в росте цен на бензин, потерях в энерго- и теплосетях и что ожидает российских угольных монополистов.
ПЛАНОВАЯ ЭКОНОМИКА С РЫНОЧНЫМ ЭФФЕКТОМ
- Какие проекты ведутся институтом в рамках курируемого вами направления?
- Главная функция института - прогностическая. Соответственно мы с моими сотрудниками работаем над прогнозом развития ТЭК по всем направлениям: начиная от ресурсов и кончая потреблением всех видов энергии. Эти вопросы исследуются в тесной связи с региональными особенностями, социальной сферой. Например, проблема реформирования ЖКХ “уперлась” в энергетику, потому что основная составляющая жилищно-коммунальных услуг - отопление, горячая вода, газ. Также мы выполняем различные государственные программы, например, участвовали в исследовательском проекте “Россия в глобализирующемся мире”, где отвечали за раздел, посвященный энергетике. Мы также выполняем запросы различных хозяйствующих субъектов.
- Вы, наверное, знаете о прошедшей 10 февраля акции протеста автотранспортников против роста цен на топливо? Чем объясняется такая ценовая динамика - “олигархическим сговором” или объективными факторами?
- Я удивляюсь, почему резкое подорожание бензина произошло так поздно. Дело в том, что, когда более 10 лет назад создавались первые вертикально-интегрированные нефтяные компании (ВИНК), принцип был такой: такие-то месторождения в эту компанию (например, “Лукойл” получил Лангепас, Урай, Кагалым); такие-то НПЗ - в эту компанию; и в конце постановления - предприятия нефтеобеспечения в таких-то областях тоже принадлежат этой компании. И там, естественно, цена является практически монопольной. Так как у нас стране нет биржи нефтепродуктов или нефти - у нас нет рынка. Это один из существенных факторов роста цен на бензин. Второй фактор - наш бензин практически не экспортируется.
- Из-за низкого качества?
- Скажем так: из-за несоответствия западным стандартам качества. Из объемов производства около 25 миллионов тонн экспортируется всего 5 миллионов. И то это нафта, прямогонный бензин. Как следствие - если вы посмотрите на динамику цен бензина, да и дизтоплива, то обратите внимание на то, что в течение ряда лет цены внутри страны оказываются выше, чем цена экспортного бензина. То же самое касается дизтоплива. Логика у бизнеса простая: “Я не могу на этом деле заработать за границей, поэтому единственный путь - поднимать цены на внутреннем рынке еще выше”.
Третий фактор опять же связан с тем, что наша переработка - неглубокая и бензин неконкурентоспособен на мировых рынках. Вся нефтепереработка выстроена по объему потребления бензина в стране. А раз вы идете строго по объему ожидаемого потребления - то никакой конкуренции не существует. Каждый завод производит ровно столько, сколько способен потребить его круг клиентов. И может диктовать им свою цену, потому что больше им бензина взять неоткуда.
- Плановая экономика?
- Но с рыночным эффектом. То есть сознательного сговора по “вздутию” цен нет, просто это плоды давно заложенного механизма.
СВЕТ С ВОСТОКА
- Может ли столь часто обсуждаемый нефтепровод на Восток повлиять на мировую и внутрироссийскую конъюнктуру цен на нефть и бензин? Перечисляя причины роста внутренних цен, вы не указали мировой конъюнктуры. Есть ли вообще какие-то корреляции между российским и мировым рынком топлива?
- Начнем с того, что Европа сейчас является нашим основным клиентом. А эта труба выходит на рынок с другими ценами, более высокими, и с другой амплитудой колебаний, несинхронной европейской. Здесь есть нюанс, который сейчас не замечают. Надо сказать, что ни одна страна не заинтересована в получении нефтепродуктов. Потому что нужно чем-то загружать свои НПЗ, решая проблему занятости. Кстати, вследствие неглубокой отечественной переработки (примерно, 60-70%) мы теряем огромные деньги и создаем рабочие места на Западе. На современных заводах глубина переработки достигает 95%, и наш мазут там благополучно дорабатывается. Западные компании покупают мазут, а продают бензин, снимая неплохую прибыль.
Но в азиатско-тихоокеанском регионе есть много небольших государств, у которых нет своих НПЗ. Очевидно, что одновременно с сооружением нефтепровода на Дальнем Востоке надо строить современный НПЗ экспортного направления. Нужно завоевать и этот сегмент рынка. Это создаст “точку роста” в тех “депрессивных” регионах, обеспечив занятость и высокие зарплаты. И потом, если там будет завод, бункеровка всего нашего флота, в том числе рыболовного, будет гораздо рентабельнее.
Далее. Сейчас в Европу, смешиваясь в нефтепроводе, идет и легкая тюменская нефть, и насыщенная серой нефть с месторождений Башкирии и Татарстана. По восточному же нефтепроводу пойдет только тюменская и восточно-сибирская нефть, что намного увеличит ее цену.
Что касается влияния постройки этого нефтепровода на мировые цены, предсказывать здесь что-либо - дело безнадежное. Считается, что на 10% мировые колебания вызваны ценовыми факторами и на 90% - спекуляциями. Например, рост экономик Китая и Индии был определенным поводом к спекуляции на росте цен, продолжающемся до сих пор.
Теперь о влиянии мировых цен на нас и механизме этого влияния. Нужно учитывать несколько обстоятельств. Во-первых, мировая цена является задающей коридор ценам не только на нефтепродукты, но и на промышленные товары. Мы наблюдаем в данном случае очень высокие корреляции. Когда мировые цены дают толчок для подъема цен внутренних, поднимается шум, общественное мнение требует реакции правительства и правительство реагирует. Так, цена тонны нефти в 2003 году выросла в три раза. В 2004 году январская цена была 3600 рублей, летняя подскочила до 5 тысяч и в декабре опустилась до 3500. Следует иметь в виду и сезонные колебания.
Во-вторых, цена нефти связана с двумя вещами: размером таможенных пошлин и величиной налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ). Последний фактор влияет и на “внутреннюю” цену нефти. Однако в формуле вычисления НДПИ присутствует средняя цена нашей нефти на европейских рынках. Тогда получается, что НДПИ зависит от цены, по которой продали нефть. Это несколько странно, потому что, казалось бы, правильно определять цену нефти по условиям ее добычи на месторождениях. Кроме того, таким странным образом мировые цены влияют на внутрироссийские.
- Часто ли пересматривается НДПИ?
- Раз в два года. Последний срок истек в декабре 2004. Но сейчас в формулу введены кое-какие коэффициенты, которые позволяют более оперативно регулировать размер налога. Кстати, НДПИ и ступенчатые таможенные пошлины составляют до 70% налоговых сборов, которые бюджет получает от ТЭКа.
- По-вашему, такая налоговая нагрузка несправедлива?
- Не совсем так. Просто НДПИ нужно скорректировать, чтобы учитывались качество месторождения, трудности его разработки, транспортировки нефти и прочие составляющие процесса разведки и добычи. Дело в том, что эта система сдерживает развитие малых добывающих предприятий, которые сидят на, мягко говоря, не самых прибыльных скважинах. Нефть из них не фонтанирует, ее добывает насосным способом ассоциация малых и средних предприятий. “Малыши” сейчас находятся в тяжелом положении, потому что у них нет нефтепереработки, и места в экспортной трубе им не хватает. Всю свою нефть они вынуждены отдавать ВИНКам. Ассоциация малых и средних нефтегазодобывающих организаций объединяет большое число компаний, которые дают людям зарабатывать на жизнь. Но пока государство не озаботилось проблемой их поддержки.
- Если вернуться к нефтепроводу на Восток, верное ли решение было принято - я о выборе “японского” варианта? Ведь Китай потенциально является крупнейшим потребителем региона, а то и мира.
- Широко известен экономический термин “монополия”, и гораздо реже употребляется “монопсония”. В последнем случае не производитель диктует цену, но потребитель. Вспомните ситуацию с газопроводом “Голубой поток”, который проходит по дну Черного моря. Он был предназначен для снабжения Турции газом напрямую, а не через Балканы, как это делается сейчас. В свое время был заключен договор, в котором были согласованы цены и объемы поставок на весь период жизни газопровода. Как только газопровод был построен, турки заартачились и сказали, что по таким ценам ваш газ не хотим. А нам вроде и деваться некуда.
- И как решился вопрос?
- Он до сих пор решается. Никто не даст гарантии, что история не повторилась бы с Китаем. В конце концов, от главного нефтепровода можно построить ответвление на Дацин, если со стороны Китая будут жесткие гарантии покупки нефти по достигнутым договоренностям.
- Сейчас много говорят о монополизме на рынке энергетических углей, причиной которому - энергетические котлы, рассчитанные на определенный сорт и марки угля. Как может решаться эта проблема?
- В антимонопольном законодательстве упущен этот момент, поэтому антимонопольное ведомство никак не борется со сложившейся практикой. Между тем, в структуре потребления электростанций уголь составляет 30%. И все эти электростанции задавлены. Примером противодействия недобросовестности угольщиков может служить очень интересный результат, полученный на Рязанской ГРЭС (город Новомичуринск). Это крупнейшая наша тепловая электростанция. Что сделал “продвинутый” гендиректор? Котлы первой очереди, где сжигался уголь, он перевел на другой - вихревой - способ сжигания, о котором я слышал еще во времена студенчества, и только сейчас его начали применять. В таких условиях горения, которые на порядок лучше привычных, решается и задача нейтрализации серы - она тоже хорошо выжигается.
Когда он перевел котлы на такой метод сжигания, то получил возможность выбирать поставщиков. Он выиграл с точки зрения затрат. Это позволило обратиться к Подмосковному угольному бассейну, который лежит на боку. Гендиректор Рязанской ГРЭС Владимир Морозов сейчас восстанавливает на свои средства целый ряд шахт Кимовского разреза в Тульской области, уже как “дочек” станции. Гораздо дешевле принимать и сжигать этот низкокачественный уголь, чем платить за добычу и транспортировку угля с Канско-Ачинского бассейна.
ЧТО ТАКОЕ “КОММЕРЧЕСКИЕ” ПОТЕРИ?
- На недавней пресс-конференции вы сказали, что растущие потери в энергосетях РАО “ЕЭС России” называет коммерческими. Что имеется ввиду?
- Потери в энергосетях все время растут. С начала 90-х годов они выросли на 30%. Что такое “коммерческие” потери, за которые он должен платить, потребителю неясно. Да и не особенно интересно. Но я объясню.
Все пропускные способности энергосетей, их конфигурации были рассчитаны на плановую экономику. Там были жесточайшие ограничения по дополнительным пропускным способностям. Сейчас изменились и уровень нагрузки, и конфигурации потоков. Эти сети оказываются полностью загруженными. Потребитель большой, требует больше энергии, получает ее, но с большими потерями.
Есть и другая причина. Тут не обойтись без технических деталей. При передаче электроэнергии в сетях возникает реактивная мощность (например, в лампочках - активная мощность). В энергосети она многократно увеличивается за счет получения реактивной мощности от промышленного потребителя, который использует электродуговые печи, рудотермические печи и прочее. Для нормальной работы энергосети реактивную мощность нужно покрыть, ликвидировать и многие станции вырабатывают энергию просто для того, чтобы эту мощность “задавить”.
Можно ли с ней справиться по-другому? Можно. Так, как это делается во всем мире: есть синхронные компенсаторы - машины, гасящие эту мощность, ликвидирующие ее на месте. Но они и их обслуживание стоят денег. А потребитель говорит - в моем технологическом контуре реактивная мощность мне не мешает. А энергосистема отвечает - но ведь это у тебя вырабатывается. Проблема решается просто: расходы на дополнительную выработку энергии РАО “ЕЭС России” перекладывает на плечи всех потребителей.
- Как же быть?
- У РАО, как я заметил, есть и своя реактивная мощность в сетях - это их забота. А потребители - “производители” реактивной мощности - должны за свой счет установить синхронные компенсаторы. Тут, наверное, нужна политическая воля.
СОГРЕВАЯ НЕБО
- Раз уж мы коснулись проблемы потерь в энергосетях, то вспомним и о катастрофическом положении с теплосетями...
- Как говорится, у семи нянек дитя без глаза. У нас есть ТЭЦ, которые находятся в системе РАО “ЕЭС России”. Они производят тепло. У нас есть различные компании, объединяющие котельные, например, в Москве - “Мостеплоэнерго”. В той же Москве есть “Мосгортепло” - от тех и от других оно поставляет тепло в наши дома. Все эти сети из-за своей неухоженности и беспризорности имеют большие потери тепла, потому что оборудованы плохой изоляцией и чрезмерно растянуты. Это результат ускоренных хрущевских строек, когда дома строились на пустырях и стоят сейчас привольно, на большом расстоянии друг от друга. Кроме того, это тонкостенные, теплорасточительные дома.
Стройки шли при коммунистических ценах на тепло, поэтому сейчас мы получили мощное давление цены тепла на потребителя. Еще одним следствием беспризорности теплотрасс является отсутствие достоверной статистики по потерям тепла. 30,7%, которые мы “насчитали” для “Энергетической стратегии России до 2020 года” - цифра неточная, эти данные мы собирали из разных мест. Цифры Госкомстата - вранье. Некоторые источники говорят и о 70% потерь. Дело в том, что можно вести речь только о трассах в системе централизованного теплоснабжения (70% выработки тепла). Автономные системы, получающие тепло от собственных котельных, в настоящее время абсолютно вне чьего-либо поля зрения.
Данные по аварийности тоже приблизительные, но и они шокируют. Сегодня осторожно говорят о 7 авариях на 10 километров теплотрассы в год. Только в муниципальных системах порядка 380 тысяч километров теплотрасс. Еще несколько десятков тысяч в РАО “ЕЭС”. Выходит, что на более чем 400 тысяч километров трасс приходится около 300 тысяч аварий в год. В результате аварий из труб вытекает около четверти кубокилометра горячей воды в год. Это годовой объем потребления таких областей, как Владимирская или Ивановская.
Не желая платить за “обогрев атмосферы”, те крупные промышленные потребители, которые могут уйти - уходят из системы центрального теплоснабжения. Чтобы вернуть их, нужно установить такую цену тепла, которая будет на 15-20% ниже себестоимости тепла собственной котельной, ведь от последней они получают еще и независимость.
Кто же остается? Да мы с вами, частные лица. В ходе специальных экспериментов выяснилось, что среднероссийский потребитель платит за потери тепла в сетях доллар в год с каждого метра своей жилплощади.
- И последний вопрос вам, как одному из авторов “Энергетической стратегии России до 2020 года”. Как вы оцениваете ее принципиальные положения, насколько они реалистичны?
- Знаете, то, что была сделана определенная аналитическая работа, работа с фактами и цифрами, - это хорошо. Но я бы не стал возлагать на эту стратегию какие-то особенные надежды, потому что будущее, особенно в нашей стране, всегда неопределенно, вспомнить хотя бы то, сколько концепций, планов и стратегий составлялось в последние годы существования Советского Союза...
