Форум С.Кара-Мурзы

	От	miron
	К	Добрыня
	Дата	14.02.2005 16:52:43
	Рубрики	Образы будущего;

Некоторые исторические параллели. Франция 1968 и Иран 1979

Я думаю, что для анализа сути нынешнего кризиса неплохо бы вспомнить исторические параллели.

МЯТЕЖ ВО ФРАНЦИИ И РЕВОЛЮЦИЯ В ИРАНЕ

СТУДЕНЧЕСКИЙ МЯТЕЖ ВО ФРАНЦИИ (написано по материалам Схивия, Тарасова, Дубинина и Истоминой).

Майская революция 1968 года произошла в то время, когда у власти во Франции находился генерал Де Голль.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

Шарль Де Голль, генерал, президент Французской республики. Родился в 1890 году. В 1940 году становится генералом и командиром танковой дивизии. Начало 2-ой Мировой войны встретил в Англии, где жестко выступает против перемирия Франции с Гитлером и формирует оппозиционное Временное правительство Франции. После изгнания оккупантов возвращается на родину, где до 1946 года является главой правительства. В 1958 году после кризиса в Алжире вновь приходит к власти и проводит новую конституцию, фактически закрепляющую единоличную власть Де Голля и признанную тамошними либаралами самой недемократичной конституцией Европы. События Красного Мая подорвали авторитет президента и несмотря на повторную победу на выборах, де Голль получает полное поражение при вынесении своего законопроекта на общенациональный референдум. Отсутствие народной поддержки стало причиной добровольного ухода генерала Де Голля в отставку. Умер в 1970 году от сердечного приступа. Кстати говоря, де Голль стоял у истоков Европейского союза, потому что понял, что без Германии Франции не потянуть современные технологические пирамиды. Другим и словами, Де Голль проводил политику в интересах своей страны, но при быстом росте начали накапливаться воизмушения.

ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННАЯ ФРАНЦИЯ

После прихода в 1958 году к власти Де Голль (ему к этому времени уже было 68 лет) установил авторитарный режим. Например, в парижской префектуре были созданы секретные "комитеты общественной безопасности". Президент де Голль стремился к укреплению личной власти, проводя конституционные реформы, все более ослабляющие значение парламента и все более усиливающие власть президента. Было ли это оправдано для ситуации догоняюшего развития? Скорее всего да – в книге Мориса Дрюона «Проклятые короли» (Les rois maudits). Там на примере парламентской республики межвоенного периода хорошо показано, что такое французский парламент – ну, ничем не лучше Украинской Верховной Рады. Эта говорильня мешала решать насушные проблемы мобилизационного рывка.

Вместе с тем Де Голль проводил самостоятельную внешнюю политику, которая демонстрировала независимость Франции от союзников по НАТО и способствовала повышению авторитета страны на международной арене. Франция официально признала Китайскую Народную Республику, вывела французские войска из подчинения НАТО и потребовала вывода штаба НАТО из Франции. В стране было ускорено развитие программ ядерного вооружения, и поэтому Франция отказалась подписать договоры о прекращении ядерных испытаний и о нераспространении ядерного оружия. Де Голль открыто критиковал войну США во Вьетнаме, осудил позицию Израиля в арабо-израильской войне 1967, налаживал более тесные связи с СССР и другими странами Восточной Европы и препятствовал вступлению Великобритании в Общий рынок.

Послевоенные десятилетия во Франции, предшествующие революции 1968 года, были отмечены стабильным ростом экономики, и как следствие, низким уровнем безработицы и даже нехваткой квалифицированной рабочей силы.

Однако уже к началу 1960-х годов фундамент "благополучия" был подъеден социальной ржавчиной. Быстрый рост экономики сопровождался широкой экспансией французских товаров на мировой рынок. Все это привело к инфляции, хотя и не очень сильной (45% за десять лет, то есть чуть более 3% в год), что естественно отразилось на росте цен. Рост был не равномерным и сопровождался определенными негативными социальными последствиями – с 1960 г. число безработных выросло на 70% (опять же цифра не очень значительная для быстро растушей экономики, см выше. безработица была очень низкой, меньше 5%). Поскольку рост требовал инвестиций в производство и технологию, это привелко к тому, что начали урезаться вложения в здравоохранение и соцобеспечение. Три миллиона парижан жили в домах без удобств, половина жилья не была оснащена канализацией – не хватало денег, чтобы решать все вопросы копмплексно (заметим от себя, что эти проблемы достались Де Голлю от прежних правительств – АВТ.). На заводах практиковались сверхурочные, часто при сохранении низкой зарплаты. Опять же все это было следствием нехватки квалифицированных рабочих рук для такого стремительного роста (заметим, что именно во времена Де Голля Франция стала одним из мировых лидеров в производительности труда). Да, 6 миллионов жили за чертой бедности. До войны правительством Народного Фронта в 1936 г. была введена 40-часовая рабочая неделя, но к середине 1960-х она выросла до 45 часов и больше – инвестиции в технологию требовали новых рабочих рук. Условия жизни иммигрантов были лишь чуть лучше, чем в "третьем мире" (опять же от себя заметим, что потребность именно в рабочих руках привела к взрывному росту числа эммигрантов. Это в свою очередь велои к вытеснению французов с работы и вышеуказанному росту безработицы – АВТ.). Если же кто-то не желал мирится с этим, работодатели легко от них избавлялись, лишая с помощью полиции разрешения работать в стране. Заводские общежития были переполнены, люди жили в антисанитарных условиях – никаких гостей, никаких газет и даже никаких разговоров за едой! Схивия А. 2003. Конечно, все это выглядит кошмарным, если только не обратить внимание, что даже такие “ужасные” условия влекли огромное количество эммигрантов, что означало, что для них это был огромный шаг вперед. Сейчас эти оценки выглядят как демагогия для клеветы на мобилизационную программу догоняющего развития деголлевской Франции.

В университетах действовали жесткие внутренние уставы, студенты были бесправны перед произволом администрации и профессоров, выходцам из малообеспеченных семей все сложнее было получить высшее образование. Из за того, что все инвестиции уходили на технологическую гонку, отностельно ухудшились условия жизни и учебы студентов, хотя в целом траты на образование не уменьшились. Молодежь бурлила, подстегиваемая быстро возникавшими левацкими и анархистскими организациями. В стране постоянно проходили студенческие манифестации. Франция шестидесятых годов бурлила и волновалась. Де Голль в свою очередь принебрег ролью идеологии и не обратился к обшеству, считая, что рост Франции говорит сам за себя.

Настроения студентов хорошо описаны в книге Robert Merle Derriere la vitre («за стеклом»). Это французский писатель, профессор Сорбонны, вообще-то с симпатией относящийся к молодёжи и студентам. Персонажи – сами студенты, каждый из которых живёт своей жизнью и решает свои проблемы. Он потом опросил сотни своих студентов и попытался зарегистрировать из их жизни только один-единственный день. Все имена персонажей, кроме Кон-Бендита – вымышленные, но все прототипы – вполне реальны. Так вот, были там такие, которые учились и работали и решали свои проблемы по выживанию и сдаче экзаменов, были такие, которые сочетали учёбу с общим развитием в политической области. А были и такие, которым моча в голову била и которых интересовало побузить, стать рррррреволюционеррррами. Ну и совершенно ясно, что у этих политических ничего за душой нет. Только марксистские догмы, в худшем случае, в лучшем – анархистские. Там есть такой эпизод: одна еврейка-троцкистска заводит речь о борьбе рабочего класса и т.д. и т.п. А другой студент бросает ей в сердцах: да все эти теории не имеют отношения к реальной жизни, нет никакого рабочего класса…

Все это привело к потере доверия части французских избирателей – в 1965 де Голлю не удалось набрать большинство голосов в первом туре президентских выборов, а во втором туре он прошел с незначительным перевесом. В 1967 голлисты потеряли большинство мест в парламенте. Вознико вроде как двоевластие. Но оно не сыграло решаюшей роли в возникновении революционной ситуации.

ПОВОД ДЛЯ РЕВОЛЮЦИОНЫХ ВЫСТУПЛЕНИЙ

А начиналось все как-то незаметно – еще осенью прошлого, 1967 года. В начале учебного года проявилось давно копившееся недовольство студентов – недовольство жестким дисциплинарным уставом в студенческих городках, переполненностью аудиторий (потребность в специалистах была столь велика, что власти пошли на увеличение приема в вузы без дополнительного строительства университетских зданий), бесправием студентов перед администрацией и профессорами, отказом властей допустить студентов до участия в управлении делами в высшей школе (Отметим от себя, что короткий опыт участия студентов в жизни вузов СССР в конце перестройки четко показал, что студенты некомпетентны что то решать, их главной заинтересованностью является лишь снижение нагрузки, а отнюдь не повышение качества образования). Ясно, что им хотелось побузить. Им не нравился порядок. они хотели бардака. Видимо, они хотели заниматься любовью прямо на лекциях.

По Франции прокатилась серия студенческих митингов с требованиями выделения дополнительных финансовых средств, введения студенческого самоуправления, смены приоритетов в системе высшего образования. Студентам казалось, что им навязывают ненужные предметы, используя устаревшие методики и преподают выжившие из ума (от старости) профессора. Но в то же время в высшей школе оказались табуированы многие важнейшие проблемы современности – начиная от равноправия полов и кончая войной во Вьетнаме. Видимо, студентов-математиков особенно возмущало, что вместо обсуждения половых проблем маразматики-профессора им навязывали никому не нужный дифференциальный анализ. «Мы долбим бездарные труды всяких лефоров, мюненов и таво, единственное «научное достижение» которых – то, что они стали к 60 годам профессорами, но нам не разрешают изучать Маркса, Сартра и Мерло-Понти, титанов мировой философии!» – с возмущением писали в резолюции митинга студенты из Орсэ (как говорится, упаси бог от таких титанов).

9 ноября 1967 года несколько тысяч студентов провели бурный митинг в Париже, требуя отставки министров образования и культуры и изменения правительственного курса в сфере образования. Акция протеста переросла в митинг памяти только что убитого в Боливии Эрнесто Че Гевары. Корреспондент одной из французских радиостанций, присутствовавший на митинге, с искренним изумлением передает в эфир: «Известие о смерти Че Гевары, который пожертвовал своим положением «человека номер два» на Кубе ради того, чтобы погибнуть в забытых богом джунглях за свободу чужой страны, пронеслось по умам студентов подобно урагану. Вот послушайте: они скандируют «Че – герой, буржуазия – дерьмо! Смерть капиталу, да здравствует революция!» – и многие при этом плачут». Как будто бы главный виновник смерти Че Гевары – генерал де Голль. Этот митинг – митинг памяти Че – организовала в зале «Мютюалитэ» троцкистская группа «Революционная коммунистическая молодежь» (ЖКР), которая сыграет затем важную роль в майских событиях.

21 ноября студенты в Нантере, городе-спутнике Парижа, осадили здание администрации и вынудили преподавателей допустить студентов до участия в работе органов самоуправления университета. В декабре во Франции прошла Неделя действий студентов, в которой участвовали студенты Парижа, Меца, Дижона, Лилля, Реймса и Клермон-Феррана. Власти постарались замолчать эти выступления, справедливо полагая, что проблемы у студентов во всей Франции – одни и те же, и рассказывать о студенческих выступлениях – значит пропагандировать «дурные примеры».

Власть неохотно шла на уступки. В результате с февраля по апрель 1968 года во Франции произошло 49 крупных студенческих выступлений, а 14 марта был даже проведен Национальный день действий студентов. Возникли новые формы студенческой борьбы. Студенты в Нантере 21 марта отказались сдавать экзамены по психологии в знак протеста против «чудовищной примитивности» читавшегося им курса (от себя добавим что конечно, студентам виднее. Какие блестяшие эксперты!). Такая форма борьбы (бойкот экзаменов или лекций) за повышение качества образования стала быстро распространяться по стране.

Таким образом, в начале 1968 г. студенты заявили о себе требованиями отменить многочисленные ограничения и устаревшие правила в системе образования. Этот протест перерос в открытые столкновения с полицией на улицах университетских городков.

Революция разразилась как гром среди ясного неба. Арест шести активистов Комитета защиты Вьетнама, участвовавших в демонстрации протеста против войны во Вьетнаме, послужил причиной проведения 22 марта в Нантере митинга, в ходе которого студенты захватили административный корпус университета. По инициативе студентов было создано «Движение 22 марта», руководителем которого стал Даниель Кон-Бендит.

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ

(Лидер студенческого восстания в Париже в мае 1968 года". Даниель Кон-Бендит «Красный Дани» родился в 1945 году, по национальности немец. Получая от властей ФРГ пособие, он изучал социологию в Сорбонне. Ориентируясь на идеи Ситуационистского Интернационала и его вождя Ги Дебора, он быстро завоевал популярность своими выступлениями, в которых говорил о необходимости разрушить буржуазное общество, совершить революцию «здесь и сейчас». Он отвергал какой-либо конкретный идеал в общественном отношении и ратовал за непрерывную революцию. Кон-Бендит и его сторонники заявили, что их главная цель в данный момент - опрокинуть режим. Сторонники Кон-Бендита строили баррикады, ввязывались в драки с полицией, разбрасывали листовки, в которых призывали к немедленным выступлениям против существующей системы. После поражения «Красного Мая» выслан в ФРГ. В настоящий момент Даниель Кон-Бендит является депутатом Европарламента от партии зеленых

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ СОБЫТИЙ

Итак, 22 марта в Нантере студенты захватили здание административного корпуса, требуя освобождения 6 своих товарищей, членов Национального комитета в защиту Вьетнама, которые, протестуя против Вьетнамской войны, напали 20 марта на парижское представительство «Америкэн Экспресс» и были за это арестованы. (От себя добавим, боже какие чудовищные репрессии! Бесчеловечный арест студентов, мирно вломившихся в чужой офис и ласково избивших тамошних журналистов (судя по всему). Это напоминает определение Шебаршина «Варварски сбивают наши самолёты, которые мирно бомбят их города».) Студенты сформировали неоанархистское «Движение 22 марта», лидером его стал учившийся во Франции немецкий студент еврейского происхождения Даниель Кон-Бендит, «Красный Дани», ставший позже символом майских событий.

«Движение 22 марта» быстро радикализовало обстановку в Нантере. «Движение 22 марта» ориентировалось на идеи Ситуационистского Интернационала и его вождя Ги Дебора, автора хрестоматийной сегодня книги «Общество спектакля». Ситуационисты считали, что Запад уже достиг товарного изобилия, достаточного для коммунизма, – и пора устраивать революцию «сейчас и здесь», в первую очередь – революцию повседневной жизни: отказываться от работы, от подчинения государству, от уплаты налогов, от выполнения требований законов и общественной морали. Все должны заняться свободным творчеством – тогда произойдет революция и наступит «царство свободы», учили ситуационисты (по нашему мнению это есть прекрасное описание их программы, а точнее ее отсутствия).

Власти наводнили Нантер полицейскими агентами, но студенты ухитрились сфотографировать шпиков и устроили в университете выставку фотографий. Полиция попыталась закрыть выставку. Начались столкновения, в ходе которых студенты выбили полицейских из здания университета. 30 апреля разъяренная администрация обвинила в связи с этим инцидентом восьмерых лидеров студенческих беспорядков в «подстрекательстве к насилию» и прекратила занятия в университете. 2 мая администрация объявила о прекращении занятий «на неопределенное время».

Произвол властей стал искрой, начавшей пожар «Красного Мая». Первым вспыхнул Сорбоннский университет. Национальный студенческий Союз Франции совместно с Национальным Профсоюзом работников высшего Образования призвали студентов к забастовке. Начались столкновения с полицией. Демонстрантов не разгоняли, а загоняли в угол, зверски избивали и затаскивали в «упаковки». Полиция применила гранаты со слезоточивым газом. 596 студентов было арестовано, четверо из них приговорены к тюремному заключению. Сорбонна – впервые со времен фашистской оккупации - была закрыта. В знак протеста митинги и демонстрации прошли практически во всех провинциальных студенческих городах Франции. Так начинался знаменитый «Красный Май».

1 мая сто тысяч человек вышли на улицы Парижа, чтобы отметить праздник солидарности трудящихся. Поднимая кулаки, молодежь скандировала: «Работу молодежи!». В демонстрации участвовали рабочие самых разных отраслей. Повсюду провозглашались требования 40-часовой рабочей недели, профсоюзных прав и отмены последнего постановления об отмене социального обеспечения.

3 мая студенты Сорбонны провели демонстрацию в поддержку своих нантерских товарищей. Демонстрацию организовало «Движение университетских действий» (МАЮ) – группа, возникшая 29 марта после захвата студентами одного из залов в самой Сорбонне и проведения в нем митинга с участием членов «Движения 22 марта», а также представителей бунтующих студентов из Италии, ФРГ, Бельгии, Западного Берлина и Испании. МАЮ сыграла позже важнейшую роль в «Красном Мае», создав «параллельные курсы», на которых в пику официальным профессорам с их официальной «наукой» читали курсы лекций приглашенные студентами выдающиеся специалисты из неуниверситетской (и даже неакадемической) среды, а иногда – и сами студенты (вот уж большие специалисты – АВТ.), хорошо знавшие предмет (многие из этих студентов вскоре прославились как философы, социологи и т.п.). Лидерами МАЮ были Марк Кравец и Жан-Луи Пенину – и Марк Кравец стал вскоре одним из вождей «Красного Мая». В этот же день типографские рабочие выступили с угрозой забастовки. Водители парижских автобусов провели спонтанную забастовку против увеличения рабочего дня, в результате в одном из предместий курсировали 10 машин вместо 180.

Ректор Сорбонны объявил об отмене занятий и вызвал полицию, особые подразделения которой атаковали совершенно не ожидавших этого студентов, применив дубинки и гранаты со слезоточивым газом. Демонстрантов не разгоняли, а загоняли в угол, зверски избивали и затаскивали в «упаковки». Отступать было некуда, и студенты взялись за булыжники. Это были первые открытые столкновения студентов с КРС. Бои распространились практически на весь Латинский квартал. Силы были примерно равны: 2 тысячи полицейских и 2 тысячи студентов. Не победил никто. Столкновения утихли с наступлением темноты. Несколько сот человек было ранено, 596 – задержано.

4 мая Сорбонна – впервые со времен фашистской оккупации – была закрыта. 4-го и 5-го 13 студентов были осуждены парижским судом (Да, чудовишные репрессии, Солженицын отдыхает – АВТ.). В ответ студенты создали «комитет защиты против репрессий». Младшие преподаватели, многие из которых сочувствовали студентам, призвали ко всеобщей забастовке в университетах. В Латинском квартале проходили небольшие стихийные демонстрации, разгонявшиеся полицией. «Движение университетских действий» (МАЮ) призвало студентов создавать «комитеты действия» – низовые (на уровне групп и курсов) структуры самоуправления и сопротивления. Национальный союз студентов Франции (ЮНЕФ) призвал студентов и лицеистов всей страны к бессрочной забастовке.

5-го мая 569 работников покинули цеха сахарного завода.

6 мая 20 тысяч человек вышли на демонстрацию протеста, требуя освобождения осужденных, открытия университета, отставки министра образования и ректора Сорбонны, прекращения полицейского насилия. Студенты беспрепятственно прошли по Парижу, население встречало их аплодисментами. В голове колонны несли плакат «Мы – маленькая кучка экстремистов» (именно так власти накануне назвали участников студенческих волнений). Когда колонна вернулась в Латинский квартал, ее внезапно атаковало 6 тысяч полицейских из КРС. В рядах демонстрантов были не только студенты, но и преподаватели, лицеисты, школьники. На полицейское насилие они ответили насилием. Латинский квартал начал покрываться баррикадами. Первая баррикада возникла на площади Сен-Жермен-де-Пре. Студенты расковыряли мостовую, сняли ограду с соседней церкви. Скоро весь Левый берег Сены превратился в арену ожесточенных столкновений. Со всего Парижа на подмогу студентам подходила молодежь, и к ночи число уличных бойцов достигло 30 тысяч. Лишь к 2 часам ночи КРС рассеяли студентов. 600 человек (с обеих сторон) было ранено, 421 – арестован.

В этот же день о своей готовности вступить в стачечную борьбу заявляют водители такси и почтовые работники. На Корсике начинают захват предприятий молодые сельхозрабочие. По всей стране вспыхивают забастовки рабочих. В руках забастовщиков - литейный завод; швейная фабрика занята работницами на недельный срок.На западе Франции в демонстрациях участвовали энергетики, транспортники, машиностроители, рыбаки, почтовые работники, строители, учителя, учащиеся школ. Забастовочное движение нарастало

7 мая бастовали уже все высшие учебные заведения и большинство лицеев Парижа. Студентов поддержали почти все профсоюзы преподавателей, кроме нантерской секции Автономного профсоюза преподавательского персонала филологических факультетов.
Демонстрации, митинги и забастовки солидарности перекинулись в Бордо, Руан, Тулузу, Страсбург, Гренобль и Дижон. В Париже на демонстрацию вышли 50 тысяч студентов, требовавших освобождения своих товарищей, вывода полиции с территории Сорбонны и демократизации высшей школы. В ответ власти объявили об отчислении из Сорбонны всех участников беспорядков. Поздно вечером у Латинского квартала студенческую колонну вновь атаковали силы КРС.

Вечер 7-го был началом перелома в общественном мнении. Студентов поддержали почти все профсоюзы преподавателей (только нантерская секция Автономного профсоюза преподавательского персонала филологических факультетов безоговорочно одобрила тактику репрессий), профсоюзы учителей и научных работников и даже глубоко буржуазная Французская лига прав человека. Профсоюз работников телевидения выступил с заявлением протеста в связи с полным отсутствием объективности при освещении студенческих волнений в СМИ. На следующий день профсоюзы полицейских (!) обсуждают требования и предлагают провести акцию 1 июня. На Корсике начинают захват предприятий молодые сельхоз-рабочие. Грозятся забастовкой авиадиспетчеры. На автозаводе Берлье бастующие в течение 24-часов отстаивают выплату надбавок. Свои требования обсуждают профсоюзы металлургов Гортени, бастующие уже месяц, и блокируют в течение часа одну из общегосударственных магистралей. В руках забастовщиков — литейный завод; швейная фабрика занята работницами на недельный срок. На западе Франции в демонстрациях участвовали энергетики, транспортники, машиностроители, рыбаки, почтовые работники, строители, учителя, учащиеся школ.

8 мая президент де Голль заявил: «Я не уступлю насилию», а в ответ группа известнейших французских журналистов создала «Комитет против репрессий». Крупнейшие представители французской интеллигенции – Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Натали Саррот, Франсуаза Саган, Андре Горц, Франсуа Мориак и другие – выступили в поддержку студентов. Французы – лауреаты Нобелевской премии выступили с аналогичным заявлением. Студентов поддержали крупнейшие профцентры Франции, а затем и партии коммунистов, социалистов и левых радикалов.

В этот день в демонстрациях приняли участие: в Бресте — 30 тыс. чел., в Кемпере —20 тыс., в Руане — 10 тыс., в Сан Бриек впервые с момента освобождения прошла 10-тысячная демонстрация, в Морле на улицы вышли 12 тыс., в Анжье с Нанте — 20 тыс., в Ле Маже — 10 тыс. В Париже демонстрация достигла такого масштаба, что полиция вынуждена была стоять в сторонке. Знамена призывали: «Студенты, рабочие и учителя — объединяйтесь!» Повсюду реяли красные флаги и раздавалось пение Интернационала. Эта грандиозная акция помогла рабочим осознать всю мощь и неодолимость их силы.

10 мая 20-тысячная демонстрация студентов, пытавшаяся пройти на Правый берег Сены к зданиям Управления телевидения и Министерства юстиции, была остановлена на мостах полицейскими подразделениями (КРС). Демонстранты повернули назад, но на бульваре Сен-Мишель они вновь столкнулись с КРС. Так началась «ночь баррикад». Бульвар Сен-Мишель (а он не маленький!) полностью лишился брусчатки (после Мая власти залили Бульмиш асфальтом – от греха), которую студенты использовали в качестве оружия против полицейских. Студенты соорудили 60 баррикад, и некоторые из них достигали 2 метров в высоту. До 6 часов утра студентам, окруженным в Латинском квартале, удавалось сопротивляться полиции. Итог: 367 человек ранено (в том числе 32 тяжело), 460 арестовано, пострадало 188 машин. Разгон демонстрации превратился в общеполитический кризис.

В ночь с 10 на 11 мая 1968 года никто в Париже не спал. Заснуть было просто невозможно. По улицам, оглашая ночь сиренами, носились машины «скорой помощи», пожарные, полиция. Со стороны Латинского квартала слышалась глухая канонада: рвались гранаты со слезоточивым газом. Целыми семьями парижане сидели у радиоприемников: корреспонденты передавали репортажи с места событий прямо в эфир. К 3 часам ночи над Латинским кварталом занялось зарево: отступавшие под натиском спецподразделений по борьбе с беспорядками – КРС (аналог российского ОМОНа) – студенты поджигали автомашины, из которых были сооружены баррикады.... Весь город знал, что с начала мая в Сорбонне происходят студенческие беспорядки, но мало кто ожидал, что дело примет столь серьезный оборот. Утром 11 мая газеты вышли с аршинными заголовками: «Ночь баррикад»...

11–го же числа оппозиционные партии потребовали срочного созыва Национального Собрания, а испуганный премьер Жорж Помпиду выступил по ТВ и радио и пообещал, что Сорбонна откроется 13 мая, локаут будет отменен, а дела осужденных студентов – пересмотрены. Премьер-министр Франции Помпиду в своем выступлении по телевидению заявил: студентам не стоит слушаться агитаторов, а гражданам - поддаваться анархии. Но было уже поздно: разгон полицией «маленькой кучки экстремистов» превратился в общенациональный политический кризис.

13 мая профсоюзы призвали рабочих поддержать студентов, и более миллиона человек вышли с демонстрациями протеста на улицы французской столицы. Франция была парализована всеобщей 24-часовой забастовкой, в которой участвовало практически все трудоспособное население – 10 миллионов человек. В Париже прошла грандиозная 800-тысячная демонстрация, в первом ряду которой шли руководитель Всеобщей конфедерация труда (ВКТ) коммунист Жорж Сеги и яростный обличитель коммунистов анархист Кон-Бендит.

После участия в акции 13 мая рабочие находились под сильным впечатлением от всего произошедшего и, спустя несколько дней, а в некоторых случаях и несколько часов, снова вступили в сражение, оспаривая право на управление страной.

Сразу после демонстрации студенты захватили Сорбонну. Они создали «Генеральные ассамблеи» – дискуссионные клубы, законодательные и исполнительные органы одновременно. Генеральная ассамблея Сорбонны объявила «Парижский университет автономным народным университетом, постоянно и круглосуточно открытым для всех трудящихся» (А денежки на функционирование университета, надо полагать, от правительства – АВТ.). Одновременно студенты захватили Страсбургский университет. В крупных провинциальных городах прошли многотысячные демонстрации солидарности (например, в Марселе - 50 тысяч, Тулузе - 40 тысяч, Бордо - 50 тысяч, Лионе - 60 тысяч. Однако всеобщая забастовка 13 мая не ограничилась 24 часами. Спустя несколько дней, а в некоторых случаях и несколько часов, прошли рецидивы. Повсюду реяли красные флаги. На ремонтном заводе аэропорта Орли-Нор ежедневно проходили митинги и совещания забастовочного комитета, собирающие каждое утро по нес-колько тысяч человек. Соблюдалась строжайшая дисциплина, необходимость которой все понимали, а за оборудованием смотрели даже лучше, чем обычно.

14 мая рабочие компании «Сюд-Авиасьон» в Нанте начали забастовку и захватили – по примеру студентов – предприятие. С этого момента захваты предприятий рабочими стали распространяться по Франции как эпидемия. Стачечная волна стремительно захватила металлургическую и машиностроительную индустрию, а затем распространилась на другие отрасли. Захват предприятий стал обычным явлением. Над входом многих заводов и фабрик красовалась надпись: «Занято персоналом», над крышами развевались красные флаги. Там, где предприятия не захватывались, рабочие «просто» объявляли забастовку.

15 мая студенты захватили парижский театр «Одеон» и превратили его в открытый дискуссионный клуб, подняв над ним два флага: красный и черный. Основным лозунгом леваков стал: «Фабрики - рабочим, университеты - студентам!» Группа литераторов захватила штаб-квартиру Общества писателей. Общее собрание новорожденного профсоюза писателей поставило на повестку дня вопрос "о статусе писателя в социалистическом обществе". Кинематографисты выработали целую программу обновления кинопромышленности. Изложенные в ней принципы шли в русле плановой социалистической экономики. Художники наполняли свои работы социальным смыслом и выставляли их в огромных галереях - цехах авто- и авиазаводов.
В этот день забастовки и занятия рабочими предприятий охватили автозаводы "Рено", судоверфи, больницы. Повсюду висели красные флаги. Соблюдалась строжайшая дисциплина, необходимость которой все понимали, а за оборудованием смотрели даже лучше, чем обычно.

16-го числа студенты навели некоторый порядок в Сорбонне, которую за два дня анархисты превратили в грандиозный свинарник. Вся Сорбонна, весь «Одеон» и половина Латинского квартала оказались заклеены плакатами, листовками и расписаны лозунгами самого фантастического содержания. Иностранные журналисты, раскрыв рты, табунами ходили и записывали лозунги «Красного Мая»: «Запрещается запрещать!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного! (Че Гевара)», «Секс – это прекрасно! (Мао Цзэ-дун)», «Воображение у власти!», «Всё – и немедленно!», «Забудь всё, чему тебя учили – начни мечтать!», «Анархия – это я», «Реформизм – это современный мазохизм», «Распахните окна ваших сердец!», «Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства!» (видимо имелось в виду – Даёшь экономический спад и средневековье! – АВТ.), «Границы – это репрессии», «Освобождение человека должно быть тотальным, либо его не будет совсем», «Нет экзаменам!», «Я люблю вас! Скажите это булыжникам мостовых!», «Всё хорошо: дважды два уже не четыре», «Революция должна произойти до того, как она станет реальностью», «Быть свободным в 68-м – значит творить!», «Вы устарели, профессора!», «Революцию не делают в галстуках», «Старый крот истории наконец вылез – в Сорбонне (телеграмма от доктора Маркса)», «Структуры для людей, а не люди для структур!», «Оргазм – здесь и сейчас!», «Университеты – студентам, заводы – рабочим, радио – журналистам, власть – всем!». (Очень показательный набор лозунгов, показываюший отсутствие всяческого представления о том, что же делать – АВТ.)

Сорбонной стал управлять оккупационный комитет из 15 человек. Впрочем, по требованию анархистов, боровшихся с «угрозой бюрократического перерождения», состав комитета каждый день полностью обновлялся, и потому комитет почти ничего всерьез сделать не успевал. Тем временем студенты захватывали один университет за другим. Число захваченных рабочими крупных предприятий достигло к 17 мая полусотни. Забастовали телеграф, телефон, почта, общественный транспорт. «Франция остановилась».

К 16 мая закрылись порты Марселя и Гавра, Велдансе, на юге Франции прервал свой маршрут Трансьевронейский экспресс. Газеты все еще выходили, но печатники осуществляли частичный контроль над тем, что печатается. Многие общественные службы функционировали только с разрешения бастующих.

Сотни комитетов действия самых разных предприятий, учреждений, университетов, школ, кварталов почувствовали необходимость сотрудничества и потянулись друг к другу. Например, в департаменте Луар Атлантик рабочие, крестьяне и студенты все свои решения принимали сообща. В центре департамента — Нанте, Центральный забастовочный комитет взял на себя осуществление контроля за движением транспорта на въездах и выездах из города.

Дорожные блок-посты, сооруженные для этой цели транспортными рабочими, действовали с помощью школьников. Это желание людей установить свой порядок было настолько непреодолимо, что городским властям и полиции пришлось закрыть глаза и покорно отступить. На одном из заводов ничем не спрово-цированная атака полиции, грозящая немину-емыми жертвами, закончилась… братанием.

Работницы заводов и фабрик взяли под контроль снабжение местных магазинов продовольствием и организацию различных торговых точек в школах. Рабочие и студенты организовали выезд на фермы с целью помочь крестьянам сажать картофель.

Изгнав из сферы сбыта посредников (комиссионеров), новые революционные власти снизили розничные цены: литр молока и килограмм моркови стоили теперь 50 сантимов, вместо 80-ти, а килограмм картофеля — 12 вместо 70-ти.

Чтобы поддержать нуждающиеся семьи, профсоюзы распределили среди них продовольственные купоны. Учителя организовывали детские сады и ясли для детей бастующих. Энергетики взялись обеспечить бесперебойное снабжение молочных ферм электроэнергией. Обеспечили регулярную доставку кормов и горючего в крестьянские хозяйства. Крестьяне, в свою очередь, приехали в Кант, чтобы плечом к плечу шагать по улицам с рабочими и студентами.

Больницы переходили на самоуправление, в них избирались и действовали комитеты врачей, пациентов, практикантов, медсестер и санитаров. Все новые склады и поместья переходят в руки бастующих.

Де Голль в это время не делал никаких заявлений и, деморализованный происходящим, не знал, что предпринять. Однако он, тем не менее, решает не откладывать уже запланированный официальный визит в Румынию - как будто ничего не случилось.

18 мая, прервав свой визит в Румынию, в страну вернулся де Голль. 20 мая число бастующих достигло 10 миллионов, на заводах возникли «комитеты самоуправления» и «комитеты действия», не контролируемые официальными профсоюзами, в провинции начала складываться совершенно феерическая система распределения товаров и продуктов рабочими комитетами – нуждающимся, бесплатно.

Вернувшись на родину Де Голль, оказался узником Елисейского дворца. В стране постепенно стали создаваться ячейки новой рабочей власти - комитеты действия. По сути, сложилось двоевластие. С одной стороны - деморализованная старая государственная машина. С другой стороны - зародившиеся в боях органы рабочего, крестьянского и студенческого самоуправления.

К 20 мая на заводах возникли «комитеты самоуправления» и «комитеты действия», не контролируемые официальными профсоюзами, в провинции начала складываться система бесплатного распределения товаров и продуктов нуждающимся.

21–22 мая в Национальном Собрании обсуждался вопрос о недоверии правительству. Для вотума недоверия не хватило 1 голоса!

22 мая власти, пользуясь тем, что Даниель Кон-Бендит является иностранцем, пытаются выслать его из страны. В ответ студенты устраивают в латинском квартале «ночь гнева», повторяя баррикадные бои. Было подожжено здание Парижской биржи.

В ответ студенты устраивают с 23 на 24 мая в Латинском квартале «ночь гнева» (или «ночь мятежа» – «nuit d’?meute» можно перевести и так), повторив баррикадные бои. Запылала Парижская биржа.

24 мая. Наконец, в разгар выступлений Де Голль выступил по радио с речью, в которой "признал", что доля участия французского народа в управлении обществом ничтожна. Он предложил провести референдум о "формах участия" простых людей в управлении предприятиями (позже он от этого обещания откажется. Правительство пытается идти на уступки, но бесполезно – восставшие не уступали. Убедившись в "серьезности" намерений угнетенных масс с одной стороны и в нерешительности рабочих лидеров - с другой, правительство решило вернуться к своей обычной тактике.

25-го в Министерстве социальных дел на рю Гренель начались трехсторонние переговоры между правительством, профсоюзами и Национальным советом французских предпринимателей. Выработанные там «Гренельские соглашения» предусматривали существенное увеличение зарплаты. Однако ВКТ была не удовлетворена уступками правительства и предпринимателей и призвала к продолжению забастовки. Социалисты во главе с Франсуа Миттераном и леваки восприняли «Гренельские соглашения» как «удар в спину революции». На стадионе Шарлети они собирают грандиозный митинг, где осуждают ФКП, профсоюзы и де Голля и требуют создания Временного правительства. Полицейские наконец, применили силу и ночь на 25 мая закончилась, как "кровавая пятница"; ночь полицейского насилия во многих городах.

29 числа, в день чрезвычайного заседания кабинета министров, стало известно, что бесследно исчез президент де Голль. Страна в шоке. Лидеры «Красного Мая» призывают к захвату власти, поскольку она «явно лежит на улице».

30 мая де Голль появляется и выступает с крайне жесткой речью. Де Голль заявил, что "референдума не будет", сообщив одновременно о роспуске Национального Собрания и о проведении досрочных парламентских выборов. Позже стало известно, что де Голль тайно летал в Баден-Баден, где располагался штаб французского военного контингента в ФРГ, и вел переговоры с военными. Затем он провел такие же переговоры в Страсбурге. Правда, что сказали де Голлю генералы – до сих пор никто не знает. Верхушка же профсоюзов пошла на соглашение с правительством.

В тот же день воспрявшие духом голлисты проводят 500-тысячную демонстрацию на Елисейских полях. Испуганные буржуа скандируют «Верните наши заводы!» и «Де Голль, ты не один!». Это – начало конца «Красного Мая». Многие предприятия еще будут бастовать недели две. В начале июня профсоюзы проведут новые переговоры и добьются новых экономических уступок, после чего волна забастовок спадет. Предприятия, захваченные рабочими, начинают «очищаться» силами КРС – как, например, заводы «Рено».

Это было началом конца «Красного Мая». Отдельные предприятия еще продолжают бастовать, полицейские вынуждены силой очищать захваченные предприятия. Но революция пошла на спад. 12 июня власть перешла в наступление. Были запрещены основные левацкие группировки, Кон-Бендит был выслан в ФРГ. 14 июня полиция очистила «Одеон» от студентов, 16-го – захватила Сорбонну. 17 июня возобновили работу конвейеры «Рено».

23 и 30 июня прошли (в два тура) парламентские выборы. Организовав кампанию против угрозы предполагаемого коммунистического заговора, голлисты сумели удержать за собой большинство мест. Испуганный призраком революции, «средний класс» дружно проголосовал за де Голля. Так закончилось самое сильное и яркое выступление европейских новых левых во второй половине ХХ века. Это ясно показывает, что как и на Украине, мятеж двигался не большинством населения.

РАДИКАЛИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ТОЛПЫ

В самые первые майские дни стачечная борьба, развернутая рабочими различных предприятий, усиливается и радикализируется. Патлатые студенты писали на стенах Сорбонны «Нельзя влюбиться в рост промышленного производства!» В конце концов, весь Париж был заклеен плакатами и расписан лозунгами типа: «Запрещается запрещать!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного!», «Воображение у власти!», «Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства!», «Границы – это репрессии!», «Структуры для людей, а не люди для структур!»

Тон задавали экстремистские левацкие организации, последователи модной тогда философии Маркузе. Столкновения студентов и полиции носили ожесточенный характер, в них участвовали тысячи людей. Радио говорило о сотнях раненых. Полиция вошла в Сорбонну, что еще больше накалило обстановку: такого вроде бы не было даже в период фашистской оккупации. Требования протестующих поначалу касались университетских свобод, реформы университетского образования. Превалировали при этом лозунги разрушительного характера.

Генеральная Ассамблея сорбонских повстанцев еженочно собирала в здании амфитеатра более 5 тысяч человек. В скором времени почти все французские университеты были в руках студентов. Студенты проявляли чудеса мужества и находчивости. Они организовывали спецбригады по строительству баррикад, для оказания помощи раненым, для перевозки почты на мотоциклах с красными флагами и т.д.

«Железные батальоны» промышленного пролетариата в это время были готовы уже вступить в бой и увлечь за собой новые слои общества, еще не имеющие опыта борьбы. Студенчество же, наряду с интеллигенцией совершили уже предварительный маневр, проделали первую брешь в рядах противника, но довести дело до окончательной победы невозможно без армии пролетариата.

Студенты пытались наладить с оккупированными предприятиями связь и взаимодействие. Забастовщики и студенты дали правительству арьергардный бой во Флине, где располагались цеха «Рено». Рабочие «Рено-Флин» отказались признать «Гренельские соглашения». Правительство окружило Флин тысячами жандармов. Позже это было названо «Флинским противостоянием». 17-летний лицеист-маоист Жиль Тотэн, связной между студентами и оккупировавшими Флин рабочими, спасаясь от преследовавших его жандармов, утонул в Сене. Рабочие Флина поклялись над его могилой отомстить жандармам. Озлобленные смертью товарища, студенты под пение «Интернационала» вновь соорудили в Париже баррикады и несколько часов сражались с КРС. Был полностью разгромлен комиссариат полиции на рю Перрон.

Приведем воспоминания о тех событиях очевидца и даже невольного их участника - известный российский дипломат, профессор Юрий Дубинин (ссылка)...”События оказались полной неожиданностью для французского правительства. Они стремительно нарастали и быстро оказались в фокусе политической жизни страны. Вместе с тем в бурном потоке заполнившей телеэкраны, радиоволны и газетные полосы информации было трудно выделить то, что помогло бы понять природу происходящего, а тем более спрогнозировать, что произойдет дальше. Весь район вокруг напоминал восставший город. Во многих местах мостовая была разворочена. Брусчатка в Париже по размерам меньше нашей и поэтому использовалась студентами как для баррикад, так и в качестве снарядов против полицейских. То в одном, то в другом месте возникали схватки. Полицейские образовывали живые стенки. Со щитами, в касках и противогазах, они теснили студентов, швыряя в них слезоточивые гранаты, молотя резиновыми дубинками. Толпы студентов все время перемещались. Смельчаки вырывались вперед, чтобы запустить один-два булыжника в служителей порядка, потом опять возвращались в толпу. Повсюду были перевернутые или сожженные машины, поваленные деревья, разбитые витрины магазинов.

Захваченный студентами театр Одеон - котел возмущения. Вокруг него плотная толпа - не пробиться. Вдруг один из дюжих парней обращает внимание на мою жену и громко восклицает: "Дорогу женщине! Расступитесь!"

Толпа приходит в движение, образуется узкий проход, жене любезно протягивают руку. За ней, пользуясь неистребимой французской галантностью, протискиваюсь и я. В фойе на первом этаже разложена огромная палатка - там складывают приношения протестующим. Палатка завалена фруктами, овощами, сырами, хлебом вперемежку с какими-то ящиками, носильными вещами - целая гора. В зрительном зале идет бесконечный митинг. Поднимаемся в ложу - там мы все-таки не в самом водовороте и обзор побольше. На сцене табуретка и некто, пытающийся играть роль председателя, с минимальной претензией: он всего лишь хочет, чтобы говорили не все сразу. Партер переполнен молодежью, все в постоянном движении. Выступления - скорее набор выкриков: все прогнило, все надо смести, потом разберемся, что делать дальше (обратите внимание на отсуствие позитивной программы – АВТ.)

Но вот начинается атака на председательствующего. ... 19 мая бастовали уже около двух миллионов, 22 мая - 8 миллионов. Начался стихийный захват заводов. Жизнь страны была серьезно нарушена, в Париже из-за отсутствия бензина остановился транспорт, людей перевозили в кузовах армейских грузовиков.... 24 мая де Голль выступил по радио и телевидению, чтобы повлиять на события, и потерпел неудачу. Движение протеста только усилилось. Теперь это уже не только студенты. Это почти вся Франция.

Студенческий протест оказался запалом для протеста всеобщего. Накапливавшиеся долгое время проблемы выплеснулись на поверхность. Быть может, во Франции IV Республики они разрешались бы по мере возникновения, но во времена V Республики при таком руководителе, как де Голль, у которого вкуса к социальной проблематике не было, а авторитет в стране был высоким, видимость внешнего благополучия обманывала всех, в том числе правительство и президента. А когда перестала обманывать, кризис приобрел остро политический характер....”

Майские события на прошли бесследно для французской экономики. Финансовый кризис, разразившийся в ноябре 1968, угрожал подорвать экономику страны. Спекуляции с франком и инфляция, вызванная увеличением заработной платы и ростом цен, привели к сильному истощению золотого запаса страны. Чтобы спасти финансовую систему, де Голль пошел на крайне непопулярные меры стабилизации, включая строгий контроль над заработной платой и ценами, контроль за денежным обращением и повышение налогов. 28 апреля 1969 де Голль ушел в отставку после того, как были отклонены его предложения по конституционной реформе.

ДВИЖУШИЕ СИЛЫ МЯТЕЖА

В мае 1968 года «внезапно», из мелкого инцидента в Нантере, причем не во время экономического кризиса, а наоборот – во время экономического процветания, впервые в европейской истории стремительно развился общенациональный кризис, вылившийся в революционную ситуацию. Это заставило многих понять, что изменилась сама социальная структура западного общества.

С самого начала массовых выступлений Французская Коммунистическая Партия (ФКП) осудила "бунтарей", заявив о том, что "леваки, анархисты и псевдореволюционеры" мешают студентам сдавать экзамены! И только к 11 мая ФКП "поняла ситуацию", призвав рабочих к однодневной забастовке солидарности со студентами. Верхушка компартии надеялась, что забастовка "спустит пар" недовольства, и жизнь вернется на круги своя. Генсек профсоюза ВКТ Жорж Сеги заявил рабочим "Рено": "Любой призыв к восстанию может изменить характер вашей забастовки"! Эти слова были направлены на то, чтобы остудить раскаленную докрасна сталь классовой борьбы. Однако, этого не произошло.

Доступные источники свидетельствуют, что в майских революционных событиях скорее всего не участвовали две ведушие геополитические дерюжавы СССР и США. Был найден разумный компромис их интересов. Снова дадим слово профессору Дубинину. “28 мая мой хороший знакомый - член руководства правящей деголлевской партии Лео Амон (позже он войдет в состав правительства) срочно пригласил меня на завтрак. Тема - происходящие события. Он дал хорошо продуманный анализ обстановки с четкими выводами.

До 27 мая, сказал он, обстановка была сложной, тяжелой для правительства, однако не угрожавшей самому деголлевскому режиму и де Голлю лично. На волне широкого забастовочного движения ВКТ (за которой, по убеждению Амона, стояла Компартия) предъявила правительству очень высокие требования, но в то же время ВКТ вступила в переговоры с правительством и вела их жестко, но конструктивно. Это давало основания считать, что ВКТ и ФКП стремятся к достижению своих целей без свержения де Голля.

Однако после 27 мая положение радикально изменилось. Бастующие рабочие отвергли договоренность, достигнутую между профсоюзами и правительством. Каков может быть поворот дел? Далее собеседник говорит, чеканя слова:

- Нынешняя ситуация в какой-то степени напоминает ту, которая существовала в России в предоктябрьский период 1917 года. Однако сейчас международная обстановка иная: существует НАТО.

Мой собеседник сделал паузу.

В договоре о создании Североатлантического пакта действительно имеется статья, предусматривающая вмешательство альянса в случае дестабилизации внутриполитического положения в одном из государств-участников. Выйдя из военной организации НАТО, Франция осталась, однако, участницей политического договора об образовании Североатлантического союза. Но не в этом дело. Слова Амона - показатель серьезности обстановки в стране, того, как ее оценивает руководство Франции.

Далее Амон говорил, что одним из вариантов разрешения кризиса мог бы стать уход деголлевского правительства, возглавлявшегося Жоржем Помпиду, с созданием правительства новой политической ориентации либо с участием коммунистов - хотя условия для этого, по его мнению, не созрели, - либо без них. Он оценивает такой путь как опасный, ведущий, в частности, к пересмотру не только внутренней, но и внешней политики Франции.

Наиболее приемлемым Амон считал сценарий с преобразованием правительства Помпиду и заменой нескольких министров, возобновлением переговоров с ВКТ и другими профсоюзами на базе повышенных, но не заведомо неприемлемых требований, с достижением договоренностей и проведением их в жизнь, что предполагает прекращение забастовки, постепенную изоляцию и дискредитацию экстремистских элементов. Чтобы этот вариант осуществился, говорил Амон, потребуется, чтобы ВКТ вновь стала на путь переговоров. (Обратите внимание на типичный элемент оранжевых революций: даже «умеренные» соглашаются с тем, что правительство плохое, хотя реально оно вообще ни в чём не провинилось. Оранжевые революции создают обстановку нетерпимости по отношению к тем, кто хоть заикнётся в том, что у революционеров вообще нет причин для бучи. Как минимум, надо признать якобы ошибки правительства, иначе – исключение из «цивилизованного сообщества»).

- Быть может, - заметил Амон, - все это представит интерес для вас. И многозначительно добавил: - А возможно, и не только для вас. Железные дороги Франции стояли.... 29 мая де Голль, вылетев на вертолете прямо из Елисейского дворца, исчез из Парижа на пять часов. Он побывал во французских войсках в ФРГ, которыми командовал генерал Массю, крутой парашютист, балансировавший во время алжирских событий 1958 г. на грани лояльности правительству и бунта, из-за чего он и был отправлен в ФРГ. В тот же день состоялась мощная демонстрация ВКТ. 30 мая де Голль выступил с речью, демонстрируя твердость и решимость навести порядок. Он объявил о роспуске в 17 часов 30 минут Национального собрания (видите, какая разница между настояним лидером де Голлем и Кучмой!). За этим последовала внушительная демонстрация сторонников де Голля. Она прошла по Елисейским полям к площади Согласия. Это был кульминационный момент в развитии кризиса.... Де Голль провел глубокую реорганизацию правительства Помпиду, заменив девять министров. Правительство, профсоюзы и предприниматели провели упорные переговоры и к 6 июня сумели достигнуть нелегкого согласия, которым, однако, были удовлетворены все. Жизнь во Франции начала входить в нормальную колею...” Во многом помогла разрешению кризиса деятельность советского посольства, через которое происходил обмен информацией между коммунистами и голлистами. По словам Дубинина, генеральный секретарь компартии Вальдек Роше сказал ему - “Мы прошли через очень трудные дни. Был момент, когда казалось, власть испарилась. Можно было беспрепятственно войти и в Елисейский дворец, и в телецентр. Но мы хорошо понимали, что это было бы авантюрой, и никто из руководства ФКП даже не помышлял о таком шаге.”

Ведущую роль в майском мятеже 1968 г. играли студенты и школьники. Рабочие их лишь поддержали. Активность студентов проявлялась и в том, что еще в начале 1960-х годов французские студенты были вовлечены в большое движение против войны в Алжире. Не менее решительно они поддержали борьбу за независимость Вьетнама. Сказывалась распространенность среди них идей марксизма и анархизма. В конце концов, студенческие протесты против традиционной системы школьного и университетского образования переросли в вооруженные стычки с полицией. В мае 1968 г. сотни тысяч студентов и рабочих наводнили в те памятные майские дни улицы французских городов, строили баррикады, сражались с полицией, устраивали забастовки.

Одним из итогов "красного мая" было удовлетворение основных требований участников выступлений ("Гренелльский протокол" - увеличение пособий по безработице и т.д.). Студенты также многого добились. Во-первых, демократизации высшей и средней школы. Во-вторых, разрешения политической деятельности на территории университетов и студенческих городков (Все это как показало дальнейшее развитие снизило качество образования – АВТ.). В-третьих, повышения социального статуса студента. В-четвертых, принятия «Закона об ориентации», который координировал действия высшей школы с непосредственными запросами экономики – и, таким образом, снижал риск безработицы для выпускников (единственное рациональное зерно – АВТ.). Что стало с бунтарями Мая позже? Спустя 25 лет этим вопросом задались авторы телефильма «Поколение». Оказалось, те, кто был активен в мае 68-го, остались активными и позже. Они ярко проявили себя в литературе, искусстве, науке, политике, журналистике, бизнесе. Во Франции «милитант Мая» (активист майских событий) – как знак качества: работодатели охотно таких берут – значит, человек активный, не боящийся принимать самостоятельных решений. Если «милитант» посидел в тюрьме – еще лучше: значит, не трус и не боится брать ответственность на себя. Незаменим как менеджер. Студент-бунтарь Эммануэль Дешелетт по кличке «Длинный», которому приписывают авторство модного у «зеленых» лозунга «Думай глобально – действуй локально!», стал крупнейшим предпринимателем, владельцем нескольких заводов. А вот те из молодых, кто вел себя в мае 1968-го тише воды, так никем и не стали.

Что же стало причиной студенческого бунта? По мнению А. Тарасова (1999), бунт мятежных парижских студентов в мае 68-го был воплощаением в жизнь заложенного в них подсознательного проекта – проекта бунта. Какая-то часть, впрочем, осуществляла и сознательный проект – те, кто как следует прочитал и освоил некоторые книги некоторых авторов (после событий Мая, по свежим следам, стали выяснять, а какие же авторы были самыми почитаемыми у студентов-бунтарей? – Получился следующий набор (в порядке убывания): Сартр, Маркс, Троцкий, Альтюссер, Ленин, Камю, Фромм, Мао Цзэ-дун, Бакунин, Че Гевара). Но к 18 годам много толстых философских книг не прочитаешь. Подавляющее большинство из тех десятков тысяч, что строили баррикады и дрались с жандармами, прочитали 2–3 такие книги. Зато все смотрели кино. Совершенно конкретное, «свое»: кино «новой волны» и, в первую очередь, фильмы Жана-Люка Годара. Именно эти фильм ставшие особо модными среди французской элиты несли в себе идеи и основные положения социальной революционной философии Сартра. Например, в этих фильмах впервые во французском кино непосредственно в фильм вводился долгий философский монолог. Хотя Годар и старался адаптировать язык философа для восприятия «рядовым зрителем» (формально – для того, чтобы Нана хоть что-то поняла).

Если Тарасов прав, то майские события еше раз показывают, насколько хрупкими являются ныншение государственные структуры даже на казалось бы преуспеваюшем Западе.

1968-й с его «студенческой революцией» и «Красным Маем» в Париже вселил в массовое сознание твердое убеждение, что бунтующий студент – это явление совершенно нормальное, что так и должно быть. А главное – и сами студенты в это поверили. И вот теперь мы постоянно видим на телеэкранах толпы студентов-бунтарей – то в Южной Корее, то в Венесуэле, то в Греции, то в Сербии, то в Болгарии, то в Молдавии, то в Кении, то в Белоруссии, то в Грузии, то на Украине...

Какие же выводы можно сделать из событий Красного мая? 1. Быстрый экономический рост является причиной возникновения напряжений в государстве. 2. В условиях манипуляционной демократии государственные структуры могут быть легко выведены из режима нормального функционирования из за ошибки правительства или из за случайного повода. 3. Насилие государства не всегда ведет к разрешению конфликта. Часто оно дает импульс радикализации конфликта. 4. Отсутствие насилия ведет к незаконной победе организовавшейся оппозиции. 5. Основны способом решения конфликта могут стать переговоры между правительством и случайно организовавшейся оппозицией. 6. Главным способом предупреждения конфликта является процедурная прописанность решения конфликтных ситуаций и наличие арбитра (как показал опюыт Испании).

РЕВОЛЮЦИЯ В ИРАНЕ (написано на основе Клэпп 2003 и Кругозора)

После 1953, шахский Иран пережил лихорадочный период индустриализации, выполняя в значительной степени экономическую программу Национального Фронта, и таким образом подорвал его популярность. Во время индустриализации аристократия конвертировала свое врожденное благородство в выгоды современного элиты, выстроенной по западной модели. Земельные реформы были проведены таким образом, что лэндлорды обогатились на выплаченных им компенсациях. Кроме того, они получили поощрительный режим для вложения своих капиталов в промышленность (от себя заяметим – не хватало ещё давать поощрительный режим для растранжирвивания – АВТ.).

Шах сам забеспокоился, что все сверхприбыли от добычи иранской нефти уходят англичанам. Он стал искать способ потихоньку выбраться из однозначной зависимости, в частности, начал переговоры с американцами. Одномоментная национализация промышлнности сама по себе ничем бы не помогла, потому что в Иране не было технологии. Самое печальное, что в Иране не было и мощной армии, которая могла бы противостоять агрессии Англии. Поэтому решить проблему одним махом было непросто.

Действовавший премьер-министр пытался выбраться из зависимости, хитро лавируя между крупными державами, и ему это, судя по всему, удалось бы. Но тут премьер-министра убили. Население было настолько возмущено и настолько валило всё на англичан (хотя тут ещё вопрос, сделали ли это англичане или люди Мосадека, который давно метил в премьеры). Шах был вынужден назначить премьер министром Мосадека. Мосадек оказалсяя совершенно «отвязанным», стал вести откровенно экстремистскую политику, шёл на такое обострение с Западом, что слабый Иран явно не выстоял бы. Вдобавок, он стал потворствовать коммунистам, так что вполне реально было подпадение под влияние СССР. Под угрозой неминуемой войны Мосадек потребовал у шаха чрезвычайных полномочий, вплоть до управления войсками и т.д. Шах отказал и поручил заменить Мосадека. Но Мосадек его опередил, захватил власть в столице и выступил по радио, в котором сказал, что взял власть в свои руки и арестовал предателей, а шах тоже вот-вот раскроет свою предательскую сущность. Тога шах скрылся в Рим, а там ему американцы предложили восстановить его у власти, если он передаст им скважины. Но при этом иранская доля в прибыли значительно росла. Шах соглаился, американцы провернули путч в Тегеране, шах вернулся. Под покровительством американцев он стал проводить ускоренную модернизацию, о которой ниже говорится, хоть и сквозь зубы. Для Ирана это было хорошо.

Одновременно переформировывались и другие слои Ирана. Более 1,2 миллиона крестьян потеряли свои земли, разорились и голодными толпами устремились в города, где нанимались за сущие гроши. Перед революцией, 66 % ткачей ковров в Машаде были детьми в возрасте между шестью и десятью годами. В Хамадаме рабочий день длился 18 часов. В 1977, доходы большинства населения страны едва достигали GBP 40 в год! Режимом была установлена номинальная минимальная заработная плата для рабочих, но 73 % рабочих все равно получали меньше. Клэпп Р. 2003. Да, развитие было небеспроблемным. Но эти же крестьяне и до того жили в чудовищной нищете.

До 1979 Запад рассматривал Иран как буферное государство на «передней линии фронта» с Советским Союзом. Иран должен был противостоять попыткам СССР укрепиться на Ближнем Востоке и на Юге Азии. Невероятные нефтяные запасы Ирана вызывали еще один повышенный интерес западных компаний. В 1953 радикальное националистическое движение во главе с Национальным Фронтом премьер-министра Мосадека попыталось национализировать нефтедобывающую промышленность страны. Это вызвало массовые демонстрации, и даже элементы народного восстания. Шах был вынужден покинуть страну. Ответ империализма был сокрушительным. Англия и США потребовали ареста Мосадека и восстановили Шаха, который правил железным кулаком в течение 25 лет. Вся политическая оппозиция и профсоюзы были объявлены вне закона. Силы безопасности Ирана реорганизовало ЦРУ.

Иранские фабрики напоминали дантов Ад. Иран был поразительно похож на предреволюционную Россию, где также головокружительный процесс индустриализации создал социальные напряжения в обшестве. Приток бывших крестьян в города удвоил их население. Тегеран вырос с трех миллионов до пяти миллионов между 1968 и 1977, громоздя обширные трущобы вокруг своих предместий. В 1947 в Иране было только 175 больших предприятий и всего 100 000 рабочих. Четвертью века позже уже 2,5 миллиона рабочих работали в производстве, один миллион в строительстве и столько же на транспорте и в побочных отраслях. Клэпп Р. 2003. Следовательно, полуколониальный Иран проделал удивительную эволюцию. Могущественный рабочий класс возник в течение жизни одного поколения. В царской России рабочий класс насчитывал лишь четыре миллиона из 150-миллионного населения. По сравнению с ней, в Иране удельный вес рабочего класса был намного выше - более чем четыре миллиона рабочих в 35-миллионом населении.

Иран был вторым по величине экспортером нефти в 1978 и четвертым в мире ее производителем. Когда цены на нефть поднялись вчетверо между 1972-1975 в результате арабо-израильской войны и действий ОПЕК, Иранский ВНП подскочил на 34 % в одном только году. На Шаха обрушился в буквальном смысле дождь из золота. Это никак не сказывалось на жизни простых иранцев. 45 ведущих семейств владели 85% всех средних и крупных фирм. 10% самых богатых тратили 40% всех денег страны. Пропасть между классами становилась все глубже. Более чем 25% всех иранцев существовала в кошмаре абсолютной бедности. В этой ситуации Шах заявлял в 1976: «Мы никогда не требовали жертв от людей. Но теперь положение изменилось. Каждый должен быть готовым, чтобы работать еще больше. Каждый должен быть готов к жертвам во имя дальнейшего прогресса нации». Клэпп Р. 2003. Шах вёл мобилизационную программу моддернизации. Он понимал, что технологический рывок требует все новых и новых специалистов, а с ними была напряженка. Неквалифицрованная же рабочая сила не требовалась. Ее было предостаточно.

Во внешней политике шах, оставаясь союзником Запада, начиная с середины 1960-х годов попытался занять более независимую позицию. Своей независимой политикой Мохаммед Реза Пехлеви вызывал недовольство западных партнеров, которые в ответ стали критиковать его за авторитарную форму правления, нарушение прав человека и наращивание военной мощи (Вот, появились уши геополитического противника – АВТ.). Администрация президента Картера, пришедшая к власти в США в 1977, заняла в отношении иранского режима настороженную позицию и стала налаживать контакты с различными оппозиционными группировками, базировавшимися в США. С начала 1960-х годов деятельное участие в антиправительственных выступлениях принимало и шиитское духовенство. Один из его лидеров, аятолла Рухолла Мусави Хомейни, осуждал в своих проповедях внешнюю и внутреннюю политику шаха, в том числе аграрную реформу и предоставление избирательных прав женщинам. Арест Хомейни в 1963 спровоцировал массовые демонстрации в ряде городов. Впоследствии Хомейни был освобожден из тюрьмы, в 1964 вновь арестован, а затем выслан из страны. В 1965 правительство Ирака разрешило Хомейни поселиться в центре паломничества и просвещения шиитов Эн-Наджафе. В изгнании аятолла продолжал поддерживать связи со своими сторонниками в Иране и других странах. В 1965–1977 ученики Хомейни составили основу организованной антишахской оппозиции. В это же время другие противостоящие власти силы, включая Организацию моджахедов иранского народа и Организацию федаев иранского народа, развернули подпольную борьбу в городах и получили поддержку радикальных арабских режимов, Организации освобождения Палестины и СССР.

РЕВОЛЮЦИЯ

До 1978 правительству с помощью секретной полиции удавалось сдерживать активность различных оппозиционных организаций и групп. Когда в сентябре 1978 эксперты ЦРУ составляли заключение о политическом самочувствии иранской монархии, они сделали следующий вывод: несмотря на деспотичное правление Шаха, он, тем не менее, осуществляет устойчивый контроль над страной, и его династии ничего не угрожает, по крайней мере, до следующего десятилетия. 65-ти тысячный корпус тайной полиции SAVAK. практиковал надзор за всеми слоями общества. Лидер путчистов Чили Аугусто Пиночет посылал в Тегеран своих сотрудников перенимать эффективный опыт.

Четыре месяца спустя Шах был вынужден бежать от народной революции, и один из самых прочных и самых порочных режимов на планете прекратил свое существование. Рабочий класс Ирана сверг Шаха в процессе набирающего силу восстания, которое повергло в ужас все реакционные режимы Ближнего Востока и западных империалистов. Американский империализм наблюдал за событиями в состоянии полного столбняка. Хотя в Пентагоне и звучали голоса о посылке эскадры авианосцев и морских пехотинцев в Персидский залив, более мудрые политики предостерегали, что «ни в коем случае нельзя вмешиваться в народную революцию». Кроме того, США еще не заживили своих вьетнамских ран. Американское вторжение в Иран повлекло бы для США абсолютно безнадежные последствия, взорвав весь Ближний Восток и Среднюю Азию.

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПОДЪЕМ

Тоталитарный режим способен поддерживать себя с помощью террора и притеснений. Он жизнеспособен, пока массы остаются запуганными и инертными. Но кошмар ежедневной жизни рано или поздно притупляет «чувство опасности» и взрывается восстанием. Как только рабочий класс перестает бояться режима и начинает действовать, тайная полиция и весь их дееспособный аппарат сразу оказываются импотентами.

Массовые несанкционированные демонстрации наводнили Иран между октябрем 1977 и февралем 1978. Требуя демократических прав и их доли в национальном богатстве, сначала студенты, а затем и рабочий класс, устояли и против полицейских пуль на улицах. После расстрела сотен демонстрантов в Куме в январе 1978, всеобщая двухмиллионная забастовка парализовала Тегеран, Исфахан, Шираз и Машад. Плакаты забастовщиков призывали: «Отомстить Шаху и его американским друзьям-империалистам!»; другие требовали: «Социалистическая республика, основанная на исламе!» Началось ползучее братание солдат режима с толпами протестующих. Даже капиталистический класс во главе с Национальным Фронтом Мехди Базаргана, который всегда шел в хвосте событий и желал лишь поделить власть с Шахом, был вынужден в опасно накаляющейся атмосфере принять «полу-социалистическую» программу.

В течение 1978 антишахские демонстрации охватили всю страну. К концу года забастовки рабочих и студентов парализовали экономику. Армия, брошенная на подавление массовых выступлений, присоединилась к демонстрантам. В январе 1979 шах покинул Иран, отправившись в добровольную ссылку. Две недели спустя в страну вернулся Хомейни. 11 февраля 1979 армия объявила о своем нейтралитете по отношению к политической борьбе революционеров с правящим режимом, что предопределило судьбу монархии.

Государственные служащие и служащие банков перешли на сторону народа и открыли банковские книги и счета. Когда восставшие узнали, что только за три последних месяца 1978 около 178 аристократов шахской верхушки вывели из страны порядка GBP 1 млрд., начались поджоги банков. Разъяренные массы сожгли дотла белее 400 банков.

Во время антишахской исламской революции в Иране также встречались элементы оранжевых технологий. В 1978-1979 гг., накануне торжественного возвращения из многолетней парижской эмиграции аятоллы Хомейни, Иран был взволнованным, неблагополучным, но все же вполне светским, уверенно развивающимся азиатским государством.

"Зверства шахской охранки" ни разу не доходили, например, до массового публичного повешения "оппозиционеров" на фонарях. Большинство поддерживало светского реформатора Мехди Базаргана, назначенного шахом на пост премьера под давлением оппозиции. До фонарей дело дошло очень быстро - начали с сотрудников "шахской охранки". В течение нескольких месяцев прозападное светское королевство превратилось в монолитную, фанатичную теократическую республику под тоталитарным контролем шиитских мулл. (Юрьев Д. 2004б).

КЛАСС, ПАРТИЯ И РУКОВОДСТВО

Когда Моххамед Реза Пехлеви, истинный наследник 2500-летнего трона Ирана, сбежал из страны 16 января 1979, никто не стал претендовать на его монархические полномочия. Абсолютизм был уничтожен, и встал вопрос о новой государственной форме Ирана.

Именно рабочий класс Ирана возглавил борьбу против Шаха. Это он выходил на демонстрации, это он начал всеобщую забастовку длиной в четыре месяца (!), это он разжег восстание 10 февраля 1979. Старый порядок был уничтожен навсегда.

Самыми крупными левыми силами в Иране в то время являлись Коммунистическая партия, «марксистские» партизаны «Федаины Халка» и исламские моджахеды. Гордясь своим большим членством, широкой поддержкой и обладанием оружия, они испытывали острый дефицит порядка в своих программах. Они не только не смогли предложить свою программу для выхода из кризиса, но и буквально заигрывали с Хомейни.

Распад монархии обозначил вакуум власти и буквально передал ее в руки марксистских партий. Тогда компартия не нашла ничего лучшего, как обнародовать предложение о провозглашении «демократической мусульманской республики». В действительности это означало лишь одно. Компартия отказывалась от лидерства в революции и выдвигала на повестку дня политику мусульманских мулл.

ПОДЪЕМ ПРАВЫХ ИСЛАМИСТОВ

Отношения между шахским режимом и исламскими мечетями долгое время были напряженными. На самом деле, вопреки обвинениям в усилении дифференциации, шах отобрал у церкви доходы с земельной собственности и пустил деньги на индустриализацию. В ответ на секуляризацию церковных земель, клерикалы предали шаха и его безбожный режим анафеме. В 1963 шииты поняли восстание против секуляризации, которое было утоплено в крови. Духовный лидер шиитов Ирана, Аятолла Хомейни был выслан в Турцию, а затем в Париж.

Карл Маркс однажды образно описал особенность религии как «вздох всякой угнетенной твари». В Иране собственно религия тесно переплелась с политикой. Из-за того, что все оппозиционные Шаху организации были запрещены, противники режима собирались в мечетях, где в свою очередь звучали радикальные проповеди. Все более и более церковь интерпретировалась как центр борьбы против тоталитаризма.

Обращения Хомейни из изгнания провозились в Иран контрабандой, а затем стихийно размножались и распространялись на музыкальных кассетах (к этому, скорее всего, приложили руки французские спецслужбы, которые потокали проповеднической активности Хомейни во Вранции). Хомейни и другие проповедники рисовали картину свободы и демократии (Да, вернувшись в Иран, он такую свободу и демократию навел…– АВТ.), призывая к возвращению к настоящим принципам ислама, очищенного всех западных и неисламских влияний, которые по их мнению развратили его культуру. В экономически отсталом Иране, с его гигантской неграмотностью, с его более чем 50% сельским населением, проповеди исламистов оказались мощным источником привлекательности для крестьян, некоторых секций среднего класса, и, даже, рабочих.

Так как Национальный Фронт искал компромисс с династией, Аятолла Хомейни призвал массы к ее свержению. Иранцы восприняли его призыв к Исламской республике, как к республике простых людей, в которой все их чаяния будут реализованы. После торжественного возвращения Хомейни из изгнания 1 февраля 1979, Компартия Ирана предложила ему полную поддержку в формировании Исламского Революционного совета и убеждала его присоединиться к ней в рамках Объединенного Народного фронта.

1 февраля 1979 года Хомейни вернулся в Тегеран из Парижа. А 11 февраля по национальному ТВ и радио было объявлено об окончательной победе исламской революции и установлении исламского правления, при котором верховная власть в стране предоставлялась "высшему богословскому авторитету, законоведу, знатоку Корана и всех почитаемых мусульманами книг, уважаемому всеми верующими так, что его мнение воспринимается беспрекословно". Аятолла Хомейни стал первым духовным лидером Исламской Республики Иран (ИРИ).

..."Вся нация - начальники и подчиненные, сотрудники учреждений и торговцы, религиозные деятели и студенты, работодатели и рабочие - все будут братьями и равноправными. Совершенно очевидно, что между ними будет господствовать братство, не будет конфликтов по поводу постов, рангов, богатства и т. п. Имущество всех и каждого будет чистосердечно предоставлено в распоряжение всех и каждого" - таким виделся аятолле-революционеру облик нового Ирана, страны победившей исламской революции. Благие намерения...

В феврале 1979 Хомейни приветствовали как политического и духовного наставника иранского народа. Был сформирован Исламский революционный совет из 15 членов, который управлял страной вместе с временным правительством во главе с Мехди Базарганом, лидером Движения за свободу Ирана. 1 апреля того же года страна была провозглашена Исламской Республикой Иран. В декабре вступила в силу новая конституция, объявившая Хомейни пожизненным факихом (Руководителем).

РЕВОЛЮЦИЯ И КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

В феврале 1979 в Тегеране царило двоевластие. Правители сбежали. Рабочие фабрик и нефтяных перерабатывающих заводов организовали комитеты и захватили оружие парализованной армии. И, тем не менее, именно Хомейни оседлал эту революционную волну. Странный гибрид, который скомбинировал противоречащие и противоположные интересы классов, их разнонаправленное движение, получил аванс светских и неклерикальных сил. Потому как в ушах восставших звучала риторика радикального популизма - Исламская республика, которая объединила бы угнетенных против местных тиранов и американского империализма. Но радикальные исламисты смогли похитить революцию, только потому что они были единственной силой в иранской в обществе с конкретными политическими целями, организацией и практической стратегией.

1 апреля 1979 Хомейни завоевал победу на национальном референдуме, в котором людям предлагали бинарный выбор - Исламская республика, «Да» или «Нет».

Но поначалу он продвигался медленно, тщательно прощупывая почву. Начались столкновения между «Стражами исламской революции» и рабочими, не желающими отдавать оружие. Тем временем Хомейни осудил тех, кто хотел продолжить всеобщую забастовку как «предателей, которых нам необходимо разжевать во рту». Балансируя между классами, он одновременно сделал большие уступки рабочим. Была введена бесплатная медицина и транспорт; отменены все счета за воду; снижены цены на самые необходимые товары.

Декрет о национализации был обнародован в июле 1979, на фоне разграбленной казны и 25% безработицы. Одновременно были учреждены специальные суды с компетенцией присуждать 10-летние сроки «за подрывную деятельность и агитацию рабочих на фабриках».

Революция принесла в страну экономическую разруху и политический беспредел, межфракционную борьбу за власть, вакханалию и террор.

Повсеместно возникли революционные комитеты и трибуналы, которые не раздумывая ставили к стенке саваковцев - сотрудников шахской охранки - и армейских офицеров, принимавших участие в расстреле демонстраций. А заодно - чиновников, предпринимателей и, конечно же, интеллигентов. Эти люди хотя и не питали симпатий к шаху, но и не выступали против него. Досталось и "эмансипированным женщинам". Те, кто осмелились сбросить чадру, подвергались публичным издевательствам, пыткам, их забивали насмерть камнями.

Не на шутку разволновались провинции, населенные азербайджанцами, курдами, иранскими арабами и другими народами. Их явно не устраивала обещанная аятоллой перспектива оказаться в ситуации, когда "нет арабов и неарабов, турок и персов, есть только ислам и единство на основе ислама". Никто не хотел терять свое национальное лицо.

Почти сразу же выяснилось, что далеко не все политические партии и организации, еще вчера объединенные ненавистью к тирании шаха, и даже не все духовенство поддерживают идею исламского правления и демократии. Все стали требовать для себя места под солнцем и причитающийся кусок властного пирога.

Особое беспокойство у аятоллы вызывали нескончаемые свары из-за постов в органах управления страной, склоки из-за доходных мест. К своему удивлению, Хомейни обнаружил, что если не все, то многие "исламские революционеры", в том числе и муллы, жаждут обзавестись красивым домом, красивой машиной и красивой женой, а вовсе не пекутся о сирых и голодных.

СТАБИЛИЗАЦИЯ

Шаг за шагом, по мере того как угли революции охлаждались, Хомейни смог установить и стабилизировать свою власть. Исламская Республиканская партия, учрежденная исламистами, стала опираться на мелких буржуа и на торговцах на базарах, которые желали защитить свою собственность. Стремясь удовлетворить эти консервативные слои, Хомейни и нанес удар по интересам империализма, национализировав нефтяной сектор.

В ноябре 1979 радикально настроенные иранские студенты, называвшие себя «последователями политики имама», захватили посольство США в Тегеране и объявили его сотрудников заложниками. Целью экстремистов было возвращение шаха в Иран для предания его суду. В ответ был приостановлен импорт иранской нефти и заморожены иранские счета в американских банках. Временное правительство ушло в отставку, а Базаргана на посту премьер-министра сменил Мохаммед Али Раджаи. Инцидент с заложниками имел продолжение и после смерти шаха. К сентябрю 1980 при посредничестве Алжира было разработано соглашение, по которому американцы освобождались в обмен на размораживание иранских авуаров. Однако, несмотря на усилия президента Ирана Абольхасана Банисадра (которого впоследствии объявили изменником), выполнение соглашения блокировали сторонники жесткой линии, которые добивались поражения Дж.Картера на президентских выборах в США в ноябре. Заложники были освобождены во время инаугурации Рональда Рейгана 20 января 1981.

ГИБРИДНЫЙ РЕЖИМ

В высшем эшелоне власти о единстве и преданности идеалам исламской революции не помышляли. В начале 1980 года развернулась жесточайшая воина компроматов между кандидатами на пост президента ИРИ. Выбор Хомейни пал на 47-летнего Бана Садра, который с 60-х годов активно участвовал в борьбе с шахским режимом. В его парижской квартире изгнанник Хомейни провел свои первые дни во Франции, вместе с ним вернулся в Тегеран. Но, став первым президентом ИРИ, Бана Садр был вскоре уличен в недостаточной приверженности "линии аятоллы" и даже в попытках свести на нет первые достижения исламской революции. Аятолла не прощал отступников. Бани Садр лишился президентского кресла и, переодевшись в женское платье, улетел в Париж.

Современное исламское государство в Иране – это капиталистическая республика особого режима – клерикального. В конечном итоге народ Ирана ничего не получил от своей революции, так как власть оказалась в руках правого крыла исламистов Аятолла Хомейни. В течение трех лет все светские законы были аннулированы. Женское платье было кодифицировано в соответствии с самой крайней интерпретацией исламской традиции. 60 000 преподавателей были уволены, а тысячи оппозиционеров убиты или брошены в тюрьмы. Иранская Коммунистическая партия, с энтузиазмом в 1979 приветствовавшая возвращение Хомейни из изгнания, в 1983 была запрещена.

С самого начала в Иране проявились две тенденции. Одна фракция духовенства вокруг Хомейни утверждала, что ислам, как и в старые добрые времена, должен проводить свою власть через независимых на местах имамов. Американский империализм в их глазах представлялся реальным Сатаной, а Иран – оплотом фундаментализма, способным зажечь сердца всех мусульман. Другая часть истеблишмента, включая прагматическое крыло духовенства, требовало построить современное, централизованное государство. Сохраняя решительную анти-западную риторику, они стали делать, особенно в последнее десятилетие, настойчивые попытки установить контакты с Западом.

Конфликт между этими тенденциями, а также периодические политические кризисы, вызванные им, так не был решен. Сегодня он продолжает тлеть между последователями Аятоллы Хомейни и Президентом-реформатором Хатами, который был избран подавляющим большинством в 1997.

Сегодня 20% иранцев владеют половиной богатств страны. Социальное напряжение в обшестве (марксисты ее называют классовой борьбой) и между мусульманами и светски ориентированными слоями регулярно прорывается наружу. Запреты имамов все чаще сталкиваются с оппозицией молодежи, не желающих дурацких ограничений их свободы. Огромные толпы вышли на улицы Тегерана, чтобы приветствовать успех своей футбольной команды в 1998, и «Стражи революции» безучастно и беспомощно смотрели на храбрых молодых женщин, бросивших вызов мусульманскому кодексу одежды.

НЕКОТОРЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ

Если сравнить иранскую революцию с русской революцией 1905, с которой она имела много общих параллелей, то следует признать, что «уровень старта» иранской революции был выше. В России массы людей первоначально доверили свою судьбу авантюристам и путаникам, обещавшими заставить Царя выслушать обиды своего народа. В Иране подобного этапа не было; большинство считало, что Шах должен быть низложен.

События в Иране спровоцировали рост радикального политического ислама во всем мусульманском мире. Исламу вовсе не свойственен какой-то особый переизбыток экстремистов и реакционеров. Во всяком случае, не более, чем любой другой мировой религии. К тому же исламский фундаментализм – далеко не гомогенное явление. На поверхности этой энергичной волны ясно проявилась роль и сила масс, готовых нанести удар по империализму. Все прошлые политические неудачи светских арабских националистических движений создали условия для подъема правого крыла исламистов. В Иране это проявилось особенно ярко. Потребности угнетенных масс искали и не могли найти никакой альтернативы. Тогда за решением политических вопросов они обратились к исламу. Однако далеко не все политические партии и организации, еще вчера объединенные ненавистью к тирании шаха, и даже не все духовенство поддерживали идею исламского правления.

ЧТО ОБШЕГО?

Что обшего среди всех разобранных мятежей, переворотов и революций? Начнем с конструктивной составляюшей. Когда революция имеет смысл для народа? Когда она предлагает альтернативу существующему пути, позволяет более быстрое развитие или указывает выход из геополитического тупика. Но эта альтернатива должна опираться на осязаемые действия, разумную программу, реальный проект. С другой стороны, представим себе быстро развивающуюся страну. Как можно гарантированно отбросить её назад? Очень просто - устроить революцию под общедемагогическими лозунгами, которая должна разрушить существующее государственное устройство, поощряющее быстрое развитие. А там - неважно, что будет. Сам факт разрушения существующих успешных рутин отбрасывает страну лет на 10 наза, как минимум. Взять хотя бы Российскую Империю (Февраль 1917) или Советский Союз (1991 г.). Кстати и во время Февраля (Гремания) и во время 1991 года (США) четко прослеживаются действия геополитического противника.

Каковы программы революций в России (февраль 1917 г.) и СССР (август–декабрь 1991 г.)? Да никаких! Сплошная демагогия с упором на лозунги абстрактной свободы с действительной целью создать обстановку вседозволенности, которая быстро разрушает в данной стране всё и вся. Но это же и является основной чертой оранжево–лепрозного переворота на Украине. Если послушать главных украинских революционеров, то никакой консртруктивной программы вообще нет, никаких альтернатив! Только вопли: "Долой бандитскую власть!" "В Европу" "Демократия" "Свобода" "Мы не козлы" "нужно что-то менять" и т.д.

Доказать, что в организации оранжево–лепрозных сценариев в Иране и Франции участвовали иностранные державы очень трудно–пока все документы засекречены–точную ссылку с доказательством того, как майский мятеж во Франции и революция в Иране поддерживались из-за рубежа, мы дать не можем. Более того, явную поддержку со стороны иностранных государств во время событий почти не видно. Но посмотрим внимательно. Хотя в случае Ирана соучастие Франции, активно помогавшей Хомейни ставить комедию с молитвами у парижской резиденции, довольно очевидно. Выходил он себе на крылечко и молился да политические речи произносил, а Франция обеспечивала ему прямую трансляцию и обилие журналистов. Именно Франция пригрела всю эту антишахскую оппозицию и дала им информационное содействие, чтобы могли по полной рекламировать свои взгляды. Что же касается парижских событий 1968
года, то прямого участия ЦРУ там не прослеживается, но и тут не исключено, что американцы хотели насолить своевольному де Голлю и помогли, по меньшей мере, информационно.

Одновременно следует братить внимание на другой аспект событий - на роль этих революций во внутренней жизни страны и на конструктивную составляющую действий революционеров (вернее, на отсутствие конструктивной составляющей).События в Иране и Франции вообще аналогичны Февралю 1917 года - стремительное развитие страны под стимулирующей ролью монарха или авторитарного лидера (де Голля) и свержение монарха, которое приводит к архаизации страны. События во Франции 1968 - то же самое, с единственной разницей, что попытка не удалась. Очевидна попытка подстрелить страну на взлёте (в случае Ирана - удачная).

А теперь посмотрим на методы и лозунги революционеров. Конечно, в Иране была своя специфика, так что революция была ближе к класической - с реальной попыткой сопротивления действующего режима. Но суть в действиях революционеров осталась та же - распалить народ заведомо нереальными требованиями, обешаниями молочных рек и кисельных берегов, а потом направить его с этими алчными требованиями против существующего государственного устройства, чтобы разрушить всё и вся. Разве была у иранских революционеров какая-то экономическая программа? Очевидно, что нет! Только общее требование национализации промышленности! Всё остальное - требование разрушить государство. Посмотрите на события во Франции – там вообще ситуация ни в какие ворота не лезет. Сплошная манипуляция быдлом, с тем чтобы быдло поднялось и разрушило свою страну. Все требования студентов абсолютно идиотские и разрушительные. Требования рабочих тоже нереальные. И всё это превращается в какой-то фарс, комедию, карнавал, когда малейшее законное действие государственной власти представляется как жуткое преступление, а многочисленные преступления революционеров, включая насильственные, - как подвиги. Вот эта черта абсолютно совпадает с оранжево–лепрозными сценариями. Проводится демагогическая
кампания, суть которой - заставить государство не защищаться и не защищать народ от бунтовщиков, а самые мягкие меры по сдерживанию бунтовщиков представляются как бесчеловечные репрессии. Это быстро создаёт атмосферу, когда разрешено всё. Как в Феврале 1917. Попредставить, что бы случилось со страной, если бы де Голль не раздавил революционеров. Да Франция была бы отброшена во времена назад! Ясно, что НАТО не оставило бы приход коммунистов без поеледствий. Ведь те программные требования, которые выдвигались студентами - это вообще клиника для психиатров. Польская "Солидарность" во сто крат конструктивнее.

Поэтому мы и относим такие сценарии к лепрозным. Главное в них - та черта, которую отметил Пушкин и подчеркнул потом Кожинов. Народ поднимается на бунт "бессмысленный и беспощадный" под исключительно демагогическими требованиями. У путча нет ни одного конструктивного предложения - напротив, все её предложения направлены не на решение конкретных проблем, а на уничтожение порядка и развал государства. Всё это приводит к архаизации страны, а конкуренты радуются.

Что понимать под оранжево–лепрозным сценарием? Главной чертой оранжево–лепрозного сценария является абсолютно неконструктивный, разрушительный характер, без единого грамма альтернативного проекта. У большевиков тоже хватало разрушительности и неконструктивности, но там были зёрна восстановления - взять хотя бы рабочие дружины для наведения порядка, решение вопроса о земле, о внешнем долге... Если же посмотреть на французских студентов или ирано–украинских революционеров, то там вообще ничего, кроме демагогии на пустом месте и откровенной клеветы против правительства, добросоветсно работающего на страну.

(совм с М.Мур.)