Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	12.01.2005 01:05:01
	Рубрики	Прочее;

"<империя Сталина> многое унаследовала от популистской революции XIX в., в том числе - и настороженное отношение к интеллекту" (

ГЛАВА ВТОРАЯ
Романовы, Ульянов и технократия

Им нужна новая атмосфера - атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением, им нужны писатели,
художники, композиторы, и стоящие у власти вынуждены идти и на эту уступку. Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми
соперниками - соперниками в борьбе за власть, но тот, кто делает эту уступку, неизбежно и парадоксально, против своей воли, роет тем
самым себе могилу. Ибо смертелен для невежественных эгоистов и фанатиков рост культуры во всем ее диапазоне - от естественнонаучных
исследований до способности восхищаться большой музыкой...
Братья Стругацкие

Начнем с эпизода, который очень похож на начало <Аэлиты> Алексея Толстого (в противовес фантасту Герберту Уэллсу мы зачислили автора
<Аэлиты> в писатели-реалисты; на основании нижеизложенного читатель сам может составить мнение о реалистичности, к примеру, образа
россиянина эпохи НЭПа Ивана Гусева, вполне серьезно воспринявшего предложение лететь на Марс).
Время действия - 1923 г. (самый разгар НЭПа, заметьте себе это, читатель). Место действия - Россия, Москва, завод <Мотор>). Общее
собрание рабочих этого московского завода приняло решение об отчислении одного процента месячного заработка для подготовки проекта
полета на Марс. Решение принято после доклада на соответствующую тему Фридриха Цандера, инженера того же завода, пользующегося в
коллективе заслуженным уважением за свои профессиональные качества - его рассчеты помогли предприятию получить дополнительную
прибыль. Цандер (высшее техническое образование получивший, кстати, в Германии) провел и другие рассчеты, подведя научно-техническую
базу под идеи К. Э. Циолковского об использовании реактивного двигателя для межпланетных перелетов. Интересы воспарившего над
нэповской рыночной реальностью представителя российской научно-технической элиты, как видно из решения собрания, близки и понятны
элите промышленных рабочих (завод <Мотор> выпускал авиационные двигатели). Эти люди вполне способны понимать <идеи высшего полета>.
На отсутствие такой способности у российских сенаторов, как, наверное, помнит читатель, сетовал в свое время российский дворянский
констиционалист граф Петр Алексеевич фон дер Пален (кстати - прибалт, земляк Фридриха Цандера).
Для полноты картины следует добавить, что у тружеников завода <Мотор> есть веские основания всерьез воспринимать занятия Фридриха
Цандера. Основания эти того же рода, что и у других москвичей двумя столетиями ранее, благоговейно наблюдавших за маневрами ботика
государя Петра Алексеевича на Яузе. Ибо тогдашняя российская верховная власть сама дает тому пример, побуждающий к подражанию.
В 1924 г. о межпланетных перелетах пишет газета <Правда> (орган ЦК ВКП(б) - правящей, мягко говоря, партии). Тогда же была создана
секция межпланетных сообщений при Военно-научном обществе Академии Военно-Воздушного Флота. Затем, в том же году, создается Общество
исследователей межпланетных сообщений. Почетными членами стали Циолковский, Перельман... и - Дзержинский.
Со временем Цандера приглашает к сотрудничеству молодой и еще мало кому известный Королев, поддерживаемый Тухачевским - звездой
первой величины на тогдашнем военно-политическом небосклоне. Тухачевский в своих стратегических.концепциях делал ставку на элитные
рода войск и новейшую военную технику, как, кстати, и его знакомец по немецкому плену де Голль. Последний в своих книгах предлагал
создать высокоподвижный, вооруженный по последнему слову техники, профессиональный элитный корпус (<Наемную армию>), решающий исход
военных действий. Массовым армиям предполагалось оставить роль более пассивную. Надо сказать, что идеи де Голля, успешно
использованные в ходе Второй мировой войны немецкими военными, в некоторых политических кругах Шранции были оценены как опасные для
демократии. Определенную роль безусловно сыграло то, что они шли вразрез с популистскими тенденциями, связанными с возникновением
массовых армий; тенденциями, о которых мы много говорили в первой главе - в судьбе Тухачевского эти тенденции сыграли, как известно,
трагическую роль: <империя Сталина> многое унаследовала от популистской революции XIX в., в том числе - и настороженное отношение к
интеллекту.
Практическая деятельность мечтающего о полете на Марс Цандера безусловно способствовала созданию образцов реактивного оружия
(наиболее известна прославленная <Катюша>, роль которой в востановлении нарушенного Гитлером европейского равновесия трудно
переоценить).
Но и космические полеты не представлялись массовому сознанию чем-то нереальным. Герой художественного фильма о Валерии Чкалове после
очередного своего рекордного перелета выражал готовность к полету на другую планету. В популярной песне пелось: <До самой далекой
планеты - не так уж друзья далеко!>. Вкладываемые в уста героических летчиков идеи научно-технической элиты находили отклик в самых
широких слоях общества. Ведь это было время, когда самолеты садились на деревенских выгонах, а в частушках (приведенных у Александра
Твардовского) пелось:

Ты - молодчик, да не летчик,
А мне нужно летчика.

Но, следует еще раз подчеркнуть, это было то, что в сочинениях братьев Стругацких именуется прогрес-сорством - то-есть насаждением
просвещения сверху.
Просвещение это было достаточно высокого качества. И как всякое истинное просвещение, раскрепощало мысль и служило человеческой
свободе. Следовательно, и свобода насаждалась сверху - по декабристской модели - освободить народ без его участия. Модели,
позаимствованной декабристами, как известно, у испанских революционеров, добившихся конституции путем верхушечного военного
переворота (их нежелание вовлекать в процесс освобождения освобождаемые народные массы в дальнейшем себя вполне оправдало -
испанское крестьянство оказало в большинстве своем поддержку контрреволюции и поддерживающей ее интервенции со стороны
восстановленных на троне французских Бурбонов; меньше чем за десяток лет до этого то же крестьянство развернуло широкомасштабную
партизанскую войну против наполеоновских войск, несших на своих штыках освобождение от таких, например, пережитков средневековья как
инквизиция).
Вспоминая о декабристах, следует вспомнить об их <коллегах> на Ближнем Востоке - либеральных турецких офицерах - так называемых
<младотурках>, добившихся проведения во второй половине XIX в. ряда прогрессивных реформ по западному образцу (их наследником можно
считать упоминавшегося выше Ататюрка). Арнольд Тойнби характеризовал появление либеральных военных как парадоксальный с европейской
точки зрения феномен. Феномен этот он связывал с реакцией активного меньшинства на проявившееся в полной мере к началу XIX в.
военно-техническое отставание Востока от Запада. Усилия по устранению отставания в этой сфере заставили многих профессиональных
военных стать на прогрессорские позиции в целом.
Нечто подобное было у нас в XVIII в. и повторилось, на наш взгляд в веке XX. Стремление <догнать и перегнать> Запад в сфере
военно-технической привело в XVIII в. к внедрению западных либеральных моделей в отношения внутри правящего активного дворянского
меньшинства. В двадцатом столетии возникновение в шестидесятые годы военно-промышленного комплекса вероятно не случайно совпало с
<хрущевской оттепелью> (и со знаменитым хрущевским сокращением вооруженных сил, уменьшившим их массовый характер в пользу
преобладания родов войск, тесно связанных с научно-технической элитой нации). И, разумеется, не случайно совпало оно с нашими
успехами в космосе, нашедшими отклик в сердцах абсолютного большинства нации, бывшего тогда весьма активным (и все больше связанного
с городской моделью цивилизации, приближающейся, хотя бы по бытовым аспектам, к западным образцам). Отклик этот не в последнюю
очередь обусловлен был тем, что плоды <хрущевской оттепели> пожинала вся нация (один из авторов этой книги, опираясь на свои детские
и юношеские воспоминания может засвидетельствовать, что ракеты тогда, как минимум, не находились в вопиющем противоречии с маслом).
А начиналось это все с усилий энтузиастов вроде Фридриха Цандера. Поддерживаемых тогдашними российскими верхами. Наиболее
прозорливые представители этих верхов уже в начале XX в. видели тенденции, ведущие к созданию военно-промышленного комплекса.
Показательна в том отношении статья А. Д. Троцкого <Война и техника>, помещенная в 1915 г. в газете <Киевская мысль>(мы помещаем ее
в приложении ко второй части нашей книги). Еще более показательна в этом отношении деятельность Троцкого на посту военного министра
большевистского правительства в годы Гражданской войны. Характернейшие ее черты - повышенное внимание к тыловым службам - аналогу и
зародышу будущего ВПК и внимание к специалистам. Надо сказать, что внимание к техническим специалистам вообще - характерная черта
<квазиекатерининской> модели консерватора Ульянова. Об этом свидетельствует целый ряд документов, подборку которых мы даем в
приложении ко второй части книги. Дух и буква этих документов призваны обеспечить привилегированное положение технократии (вплоть до
льгот при поступлении в учебные заведения для детей специалистов - норма, решительно идущая вразрез с пролетарской идеологией, и,
притом, вызывающая воспоминания о Смольном институте, Пажеском корпусе и прочих питомниках <благородного дворянского сословия>). Да,
нельзя не сказать, что меры по привлечению технократии часто идут на фоне расправ с гуманитарной интеллигенцией (одна из массовых
высылок из страны ее представителей получила красноречивое название <парохода философов>). Авторам настоящей книги такое
дифференцированное отношение к гуманитариям и технократам напоминает о деяних ставшего одним из хрестоматийных образцов тирании
китайского императора Цинь Ши - хуанди. Означенный отец народа, сжигая философские книги и закапывая живьем в землю их авторов и
комментаторов, делал исключения для сочинений содержания сугубо практического. Впрочем, высокий статус технократии обеспечивал
определеные условия для работы и гуманитариям, переводившим на русский язык мировую классику, создававшим письменности для
бесписьменных народов. Эпохе НЭПа свойственна относительная свобода мысли. Характерно в этом отношении письмо Троцкого к И- П.
Павлову с просьбой дать с позиций павловской теории интерпретацию фрейдизма (учения, находящегося в последующие периоды советской
истории под запретом, представление о котором можно было получить лишь знакомясь с <критикой буржуазной философии>). Ближайшее
окружение Ульянова-Ленина включало таких людей как А. А. Богданов, критикуемый за идеалистичекские трактовки физики XX в. и
предвосхитивший кибернетические концепции Н. Винера или министр (нарком) культуры А. В. Луначарский, принимавший участие в 1930 г. в
VII Международном философском конгрессе в Оксфорде. Уровень этих российских Виртуалных Модельеров позволял им взаимодействовать с
такими титанами как Альберт Эйнштейн (бывший одним из инициаторов создания в 1924 г. общества <Культура и техника>, ставившего своей
целью распространение в Советском Союзе новейших научных достижений немцев, а в Германии - информации об экономической ситуации,
состояни техники и промышленности в СССР).
Ситуация стала меняться в период так называемого <угара НЭПа>, когда наметился отход от взятой на вооружение У\ьяновым-Лениным
екатерининской модели. Впрочем, это касалось не только России. Вступал в свои права <век толп>, сущность которого ярко выражена в
монологе одного из проходных персонажей <Хождения по мукам> Алексея Толстого, немецкого инженера, изливающего душу Кате в Париже, в
канун неумолимо приближающейся Первой мировой войны. Дадим слово этому персонажу:
<Мы живем, к несчастью, на стыке двух веков. Один закатывается, великолепный и пышный. Другой рождается в скрежете машин и суровых
однообразных фабричных улиц. Имя этому веку - масса, человеческая масса, где уничтожены все различия. Человек- это только умные
руки, руководящие машинами. Здесь иные законы, иной счет времени, иная правда. Вы, сударыня,- последняя из старого века. Вот почему
мне так грустно глядеть на ваше лицо. Оно не нужно новому веку, как все бесполезное, неповторяемое, способное возбуждать отмирающие
чувства - любовь, самопожертвование, поэзия, слезы счастья... Красота!.. К чему? Это тревожно... Это недопустимо... Я нас уверяю, -
в будущем станут издавать законы против красоты... Вам приходилось слышать о работе на конвейере? Это последняя американская
новинка. Философию работы у двигающейся ленты нужно внедрять в массы... Воровство, убийство должно казаться менее преступным, чем
секунда рассеянности у конвейера... Теперь представьте: в железные залы мастерских входит красота, то, что волнует... Что же
получается? Путаница движений, дрожь мускулов, руки допускают секунды опозданий, неточностей... Из секундных ошибок складываются
часы, из часов - катастрофа... Мой завод начинает выбрасывать продукцию, низшего качества, чем завод соседний... Гибнет
предприятие... Где-то лопается банк... Где-то биржа ответила скачком на понижение... Кто-то пускает пулю в сердце... И все из-за
того, что по заводскому цеху прошла, шурша платьем, преступно прекрасная женщина>.
В России двадцатое столетие стало <веком толп> может быть в большей степени, чем в какой-либо другой европейской стране. До законов
против красоты дело не дошло (все-таки мы, при всех наших грехах, люди очень живые). Но другие проявления человеческой
индивидуальности пресекались порой довольно жестко. Такие, например, как творчество <великого пролетарского поэта> Владимира
Маяковского, объявившего себя (с группой товарищей) основателем нового направления футуризма - искусства будущего. Покровительство
футуристам сыграло свою роль в незавидной политической судьбе уже упоминавшегося нами А. В. Луначарского. На рубеже тридцатых годов
его задвигают в тень, а после смерти в 1933 г. на четверть века <приговаривают к забвению> - не печатают его работ, выражая им
неоднократно высочайшее неодобрение разной степени тяжести. А ведь Луначарский - один из основателей большевистской партии, одна из
крупнейших фигур большевизма.
Но подобные обстоятельства теряют какое бы то ни было значение, когда в конце двадцатых годов, вместе с <угаром НЭПа> происходит
отход от екатериниской модели и начинается новый виток унаследованной от Романовых XIX в. популистской революции. Ему способствовала
и международная обстановка, вновь ставившая на повестку дня создание массовых армий, и связанная с ней форсированная
индустриализация, требовавшая специалистов <числом поболее, ценою подешевле>. Впрочем, и эта <рабоче-крестьянская> интеллигенция
внушала верхам опасения. Опасения, что она будет претендовать на роль настощей <руководящей и направляющей> силы общества. В
качестве превентивной меры верхи прибегли к постоянной травле интеллигенции. Порой эта травля приводила буквально к невозможности
нормального функционирования хозяйственного механизма. Как случилось после так называемого Шахтинского дела < инженеров -вредителей>
(яркая картина падения производственной дисциплины и элементарного правопорядка в связи с травлей технической интеллигенции дается в
помещеном нами в приложении фрагменте из статьи В. Богушевского <Канун пятилетки>, выдержанной в тонах вполне официальных и
верноподданических). Весьма обоснованным представляется предположение, что именно униженное неполноправное положение интеллигенции
(<сторублёвых инженегров> по известном советскому сленговому выражению) было главной причиной брежневского застоя и всех его
неминуемых последствий. Но, несмотря на непрекращающуюся все годы советской власти травлю интеллигенции, происходил неуклонный
процесс распространения на всех <свободы немногих>. Процесс, объективно обусловленный урбанизацией страны, повышением ее
научно-технического потенциала. Дело шло преимущественно об интеллектуальной свободе, часто находящейся в противоречии с тем, что
Георгий Федотов называет <свободой тела>. На процесс этот тяжким прессом легло наследие популистской революции XIX в., приобретшей в
XX в. чудовищные формы. О том, к чему это привело, мы расскажем в какой-нибудь другой книге. А .пока нам пора сказать несколько слов
в заключение и прощаться с читателем.