Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	09.09.2004 22:48:28
	Рубрики	Тексты;

Если ситуация не изменится, то лечиться через несколько лет будет просто не у кого (*+)

http://www.lgz.ru/1318

Требуются герои?

Если ситуация не изменится,
то лечиться через несколько лет будет просто не у кого
ЕСЛИ ЕСТЬ ДЕНЬГИ, ЗАЧЕМ УЧИТЬСЯ

Престижность обучения в медицинском институте не сломили даже смутные российские времена. <Во врачи> идут. Несмотря на то, что
работа врача в России - труд низкооплачиваемый, напряжённый и абсолютно социально незащищённый.
Путь в профессию у всех свой. Но в том, что самостоятельно протаптывают тропинку в стены медицинского вуза единицы, я уверена.
В <мои> восьмидесятые ещё не было такой зависимости от денег: огромную роль играли <звонок другу>, репетиторство с преподавателем
вуза и рабфак. Среди тех, за кого хлопотали звонившие, было много талантливых ребят, которые наверняка поступили бы сами, будь
система приёма не так засорена <позвоночными>, коих пристраивали, а затем из последних сил вытягивали на таких же звонках все шесть
лет.
Сейчас <звонки> заменились вливаниями зелёной денежной массы. Главное теперь - найти канал, через который польётся долларовый поток
в нужное русло. Такса в каждом вузе своя. Замечу, немалая.
- Я разорён! - вопил (довольно улыбающийся при этом) один мой знакомый этим летом. - Сын в медицинский поступил!
Вроде обычное дело. Да не совсем. Каждый экзамен абитуриента авансировался двумя тысячами долларов (итого: шесть!). Была словесная
гарантия. Не подвела.
Не знаю, поступил бы парнишка, о котором речь, сам, если всё настолько отлажено и о возможных пришельцах Ломоносовых из Помор никто
не вспоминает? Конечно, можно было пойти иным путём: заниматься в течение года с репетиторами из этого вуза. По совокупности, как
сказал отец мальчика, деньги и гарантии были бы те же. Та же и суть: знания доллар перевесить не способны.
Однажды, учась на четвёртом курсе мединститута, я стала невольным свидетелем одной драматичной сцены. В холле клиники нервных
болезней зав. учебной частью отчитывала двух моих однокурсников. Паша - откровенный двоечник, переползавший с массой пересдач с
курса на курс (и всё-таки получивший диплом), стоял молча, потупив взор в больничный пол. Боря же напористо объяснял, что не
успевает отработать все пропущенные часы. И оба просили допуска к сессии авансом.
Надо сказать, что в мединституте существует жёсткая система отработок пропущенных занятий. Если ты не пришёл на занятие по
расписанию, обязан отработать это количество часов в вечернее время на той кафедре, где зафиксирован пропуск, с обязательным отчётом
по теории. При нескольких пропусках без уважительной причины студент не допускается к сессии, пока не представит документ о закрытии
всех долгов.
Выслушав доводы будущих врачей, профессор убеждала обоих, что слишком велика будущая цена их разгильдяйству. На что Боря изрёк:
<Хорошо. Давайте я заплачу вам за зачёт и за допуск. Сколько это будет стоить?>: Борю тогда отчислили. К медицине, насколько я знаю,
он так и не вернулся. Но это - тогда. Совпало слишком много <против>: принципиальность профессора, время, откровенное хамство
студента.
Сейчас всё проще. Негласные тарифы за зачёт, за экзамен, за компьютерный тест давно не шокируют предприимчивых студентов. Напротив,
упрощают им жизнь.
Безусловно, большинство сдаёт зачёты и экзамены без денег. Учат. Зубрят. Посещают. Постигают азы профессии. Но ведь не все! Иной раз
даже знающий студент подстраховывается, оберегая свою нервную систему. Если есть деньги, зачем мучиться?
Хорошо. Заплатит он экзаменатору сегодня. Но ведь придёт время, и, как бы ни хотелось, не сможет дипломированный <специалист>
заплатить Господу Богу за то, чтобы сама по себе срослась сломанная нога или перестал воспаляться аппендикс. Придётся самому
накладывать гипс, читать рентгеновский снимок, диагностировать, оперировать - ЛЕЧИТЬ!

КАК ПЛАТЯТ, ТАК И РАБОТАЮ

Проучившись шесть лет, закончив интернатуру (один год), ординатуру (два года) или аспирантуру (три года), студент-медик наконец-то
уходит из-под каждодневной опеки опытных коллег. Начинающий врач с головой погружается в беспросветную реальность: тяжёлые больные
идут потоком, дежурства - чередой, отчёты - снежным комом, а также - проверки, собрания и: зарплата - от тысячи рублей до трёх.
Редко - больше.
Например, заведующая отделением в одной из московских туберкулёзных больниц (где лежат больные с сочетанной инфекцией - туберкулёз и
СПИД) со всеми прибавками получает пять тысяч рублей. Зарплата начинающего врача поликлиники - полторы тысячи рублей.
Только поэтому спустя десять лет после окончания мединститута не многие мои однокурсники остались в медицине. Хотя большинство из
них были лучшими студентами курса, а впоследствии думающими, грамотными врачами. Они не разочаровались в профессии, просто не смогли
<встать на ноги>, чтобы обеспечивать себя и семью.
И сегодняшние выпускники (думаю, не худшие) по той же причине порой не доходят до дверей больниц и поликлиник. Одни уходят в
фармацевтический или иной бизнес, вторые идут за более востребованным образованием, третьи уезжают из страны: Словом, приток молодых
специалистов в клиники, а тем более в поликлиники невелик. В целом по стране, может быть, и отток невелик. Но:
Зайдите сегодня в любую районную поликлинику. Кто там работает? Или энтузиаст, слывущий профессионалом и чудаком, или пенсионер, или
тот, кто ни на что не годен, а здесь коротает время, то и дело изрекая: <Как платят, так и работаю>. Явных халтурщиков в этой
компании нет. Халтура врачей, ведущая к горьким, а иногда к фатальным врачебным ошибкам, совершается, как правило, по незнанию, по
неопытности или в результате полного равнодушия к больному человеку.
Что же получается? Если людей, по Булгакову, испортил квартирный вопрос, российскую медицину испортил материальный.
Ну не должен человек, в чьих руках ЖИЗНЬ и СУДЬБА другого человека, нищенствовать. Чтобы думать о других, у врача не должна болеть
голова о хлебе насущном. Очевидно: врачу надо платить адекватные его уникальному труду деньги. Только тогда разговор о халтуре
отпадёт сам собой.
Пусть врач получает пятнадцать, двадцать, тридцать тысяч в месяц. И тогда всё станет с головы на ноги: тот, кто умеет лишь бездумно
выписывать рецепты и хамить, не сможет конкурировать с профессионалом, умеющим распознать и вылечить болезнь.
Только при хорошей врачебной зарплате в медицине начнут наконец-то работать законы рынка не только для пациентов, как это происходит
сейчас, но в первую очередь для врачей.
Платная медицина наступает вовсю, скажете вы. Где результат? А результата всё нет, потому что для врача она всё же остаётся
полубесплатной.
Объясняю. Пациент приходит в клинику, платит деньги в её кассу, принося этим прибыль учреждению. Зарплата врача фиксирована. По
усмотрению руководства он может получить премию. Или же врач получает процент от платного приёма (как правило, небольшой), но тогда
ему не начисляется зарплата.
Пример: одна моя подруга работает педиатром в ведомственной поликлинике. Лечиться там может не только <прикреплённый> ребёнок. Любой
заплативший тысячу двести долларов (тридцать шесть тысяч рублей) может год водить туда своё дитя. Желающих лечить детей в хороших
условиях много. Иногда, в эпидемию, приём педиатра достигает сорока человек. И что? Зарплата моей подруги колеблется от трёх до пяти
тысяч рублей. Три - по договору. И двумя администрация <награждает>, но только если врач, вдруг заболев, не уйдёт на больничный
лист. Сколько бы платных больных врач ни принял, выше планки <пять тысяч> в этой поликлинике он не заработает.
Для педиатра в нашей российской действительности это хорошая зарплата. Не то что о халтуре, о недобром взгляде речи здесь не идёт.
Чтобы устроиться и работать в этой поликлинике, надо владеть профессией и культурой. Иначе никакие звонки не помогут. Контракт
заключается всего на год. И в случае малейшего профессионального несоответствия его просто не продлевают.
По-моему, и пять тысяч для врача-профессионала - несерьёзно. Но, как оказывается, даже такая планка вытеснила из стен больницы
халтурщиков и шарлатанов.

В ОЖИДАНИИ ПЕРЕМЕН

Российская медицина сейчас держится на энтузиазме и приверженности профессии людей разных поколений. Я говорю о практическом
здравоохранении и о рядовых врачах, коих большинство.
Конечно, утопично думать, что через четыре года в российской медицине будет <город-сад>. Ибо медицина - ИСКУССТВО, которое не
постигается в один день. Медицина - НАУКА, которой невозможно овладеть, вызубрив учебник и насмотревшись картинок в энциклопедии. И,
наконец, медицина - ОПЫТ, который приобретается десятилетиями, а потом десятилетиями передаётся, обогащаясь новыми знаниями и
умениями.
В России доктор был всегда человеком особо уважаемым. Хороший врач уважаем и сейчас. Уважаем пациентами, но не государством, так
низко оценившим его труд.
А посему уверена: если ситуация в медицине не переменится, завтра лечиться будет не у кого. Те, кто может научить, передать свой
клинический опыт, не вечны. Те, кто может перенять этот опыт, не настолько готовы к материальным лишениям, чтобы вопреки
обстоятельствам аскетически выживать, даря безболезненную жизнь другим. Мне. Вам. НАМ.

Татьяна МОХРЯКОВА, врач

http://www.lgz.ru/1319

Инвалидная одиссея
В схватке с системой медэкспертизы почти всегда проигрывает пациент

В два года я заболел туберкулёзом позвоночника. Вырос маленьким (137 см), слабеньким, с резко искривлённой спиной. Накануне 16-летия
врачи посоветовали родителям оформить мне инвалидность с детства. Но те решили, что это закроет мне путь к образованию, и
отказались. Меня об этом они тогда в известность не поставили. Об инвалидности я вообще очень долго имел самое превратное
представление. Дескать, это человек на костылях, без рук или ног. А я - хожу. Даже без трости. Стоять без опоры, правда, и десяти
минут не могу, да и силёнок, как у школьника-пятиклассника:
Так и прожил почти до сорока годов. О том, что я - инвалид, поведала матушка, которой не хватило нескольких лет стажа для сносной
пенсии. По тогдашнему законодательству уход за хронически больным ребёнком засчитывался в трудовой стаж. Но врачи напомнили матери
об отказе, и она пришла ко мне с предложением начать борьбу за признание меня инвалидом с детства.
Первая попытка потерпела полное фиаско - чиновники, заслушав просьбу, просто выгнали меня вон. Однако жить, выдерживая равные со
всеми нагрузки, становилось всё труднее, и через пять лет я предпринял новую попытку добиться справедливости. И мне открылся
удивительный мир так называемой врачебно-трудовой (ВТЭК), а ныне медико-социальной экспертизы (МСЭ).
Открытие первое: никакой экспертизы на самом деле нет. Тройка медиков, названных экспертами, проводит медосмотр, чаще всего беглый,
по принципу <тяп-ляп>. То есть дурно дублируют врачей, направлявших на освидетельствование.
Открытие второе: экспертиза носит карательный характер. В основе подхода лежит не презумпция нуждаемости в помощи, а презумпция
виновности. Каждый обратившийся - враг, мечтающий <сесть на шею государству>. Справляешься пока со своей работой - значит, инвалидом
быть не можешь.
Открытие третье: экспертные комиссии и бюро - клуб пожилых зицпредседателей Фунтов. В меру своих сил они изображают видимость
работы, рассчитывая как на разобщённость, малограмотность и забитость инвалидов, так и на силу своей корпоративной солидарности.
То, что меня могли признать инвалидом в 16 лет, чиновников не убеждало. Поезд, мол, ушёл. Теперь ты-де человек с дипломом. Это -
смысл всех отказов, в том числе от замминистра Минсобеса, который, однако, не возжелал пояснить мне: как тогда заместитель декана
МГУ (где я учился) со званиями и учёными степенями, но без руки, признан инвалидом, а я, со своей спиной всмятку, им не могу
являться?
И я понял: нужен принципиально новый подход к определению факта и группы инвалидности. Вместо произвольного набора анатомических
признаков я предложил факт инвалидности считать как сумму отклонений от анатомо-физиологической нормы, а группу - как совокупность
экспертных оценок нарушений способности к деятельности: трудовой, бытовой и прочей. Предложил также отказаться от определения
инвалидности как <потери трудоспособности>. Трудоспособны все инвалиды, кроме идиотов. Речь должна идти об изменении границ
потенциала трудоспособности.
Свои разработки направил во все властные мед. инстанции, а через несколько лет узнал, что моя идея всплыла (правда, с изменениями) в
ведомственной разработке. Инвалидность стали определять как <совокупность отклонений от нормы деятельности человека>.
Однако конкретному инвалиду ни новое законодательство, ни новые методики почти ничего не дали. Изменилась только вывеска: бюро МСЭ
вместо ВТЭК. Те же персонажи продолжают свои спектакли. Социальная часть экспертизы, где как раз должны выявлять нарушения
жизнедеятельности, не проводится нигде. Впрочем... и не может проводиться.
Всё это выяснилось в ходе суда, на котором я выступаю истцом со своими претензиями к районному и областному бюро МСЭ, а также к
Министерству труда по поводу непризнания меня инвалидом с детства. Суд сделал запрос относительно пресловутой <нормы деятельности
человека> и утверждённых методик расчёта экспертных оценок. Норму министерство, конечно, не прислало. А пришедшие в суд методические
документы оказались не утверждёнными и не зарегистрированными в Министерстве юстиции. Следовательно, недействующими: Такая вот
ирония судьбы!..
И при совершенно одинаковых данных диагностики (каждый год показывал <экспертам> свой позвоночник) меня до 1994 года не признавали
инвалидом вовсе. В 2000-м получил инвалидность II группы, в 2004-м - инвалидность без срока дальнейшего переосвидетельствования (как
будто раньше мой позвоночник мог выпрямиться). Признание меня инвалидом II группы было прямо-таки анекдотическим. Председатель бюро
позвонил в Москву: инвалид требует вторую группу! Что делать? В Главном бюро подумали и ответили: ладно, давайте. Но признайте его
нетрудоспособным. И признали. По телефонному звонку! Москва велела - бюро МСЭ сказало <есть!>.
На одном из заключений экспертов значится: <Может выполнять работу... по профмаршруту>. Что это такое? Тайна сия велика есть. У
журналиста маршруты разные, как поётся в песне, <от забоя к небу строя мост>. Ограничения, правда, поставили: исключить
переохлаждение. Но, боюсь, это мне не грозит: столько вокруг бюрократического недомыслия, что поневоле учащается пульс и температура
повышается.

Валерий ПАШКОВ, КРАСНОАРМЕЙСК