Россия-СССР; Образы будущего; Идеология; Война и мир;
Р.Вахитов. От термидора к бонапартизму: логика либеральной контрреволюции
Рустем Вахитов
ОТ ТЕРМИДОРА К БОНАПАРТИЗМУ:
ЛОГИКА ЛИБЕРАЛЬНОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ
“Путь термидора – в перерождении тканей революции,
в преображении душ и сердец ее агентов”
Н.В. Устрялов “Путь термидора” (1921 год)
1.
Начиная с 2000 года мы то и дело слышим от политических публицистов как “правого”, так и “левого” лагеря рассуждения о все большем переходе России к авторитаризму. Причем, как правило, этот авторитарный крен связывают с приходом к власти В.В. Путина. Какие только аргументы при этом не приводят: от принадлежности Путина к советскому КГБ, наложившей отпечаток на его ментальность, до внутренней, подковерной борьбы между “московской” и “питерской” группировками в аппарате власти. Однако на наш взгляд было бы большой наивностью сводить все к фактору личности. Прежде всего, сама схема противопоставления “демократа Ельцина” “государственнику Путину”, лежащая в основе такого объяснения, являет собой очень сильную натяжку, ведь изменения в сторону ужесточения режима начались гораздо раньше президентства Путина. Основные их вехи – это расстрел Верховного Совета в октябре 1993 и фактический переход к президентскому авторитаризму, уход из правительства либерал-реформаторов (Гайдар и Ко) в 1994 и приход “силовиков” (Барсуков, Коржаков, Степашин), 1-ая война в Чечне. Скорее, Путин в силу особенностей своей биографии просто очень удачно подошел для того, чтобы эти не вполне демократические тенденции в российском либерализме, возникшие уже давно и носящие объективный характер, получили удачное, окончательное воплощение и приобрели наконец-то статус государственной политики.
Но самое главное даже и не в этом. Давайте четко осознаем, что люди, винящие во всем Путина и “питерских”, фактически – осознают они это или нет – встают на позиции теории “героя и толпы”, которая отрицает исторические тенденции и законы и провозглашает, что великая или просто сильная личность может самовольно изменить в какую угодно сторону ход исторических событий. Отсюда вытекает, например, что, приди на смену Ельцину какой-нибудь “душка-либерал”, не было бы 2-ой войны в Чечне, разгрома НТВ, арестов олигархов, что не логика самих политических событий заставляет руководителей России душить ту самую демократию, которая их породила, а их собственная воля …
Ладно бы эту антинаучную и сотни раз опровергнутую волюнтаристскую теорию выдвигали только либералы, она хоть согласуется с фундаментальными принципами либерализма: индивидуализмом, личная инициативой, конкуренцией … Но когда эту песню – о злом душителе демократии Путине - заводят марксисты, продолжатели традиции Маркса, создавшего учение о закономерностях развития исторического процесса, или российские религиозные патриоты-государственники – наследники традиций славянофилов и русских евразийцев, разработавших учение о закономерностях в развитии цивилизаций, то остается только развести руками…
Здесь необходимо оговориться, что мы далеки от утверждений вульгарного марксизма о железных и неотвратимых законах истории, приводящих к абсолютному историческому фатализму (так же как мы далеки и от марксизма как такового, поскольку признаем не примат экономических законов в истории, а диалектическое взаимодействие разных законов – и экономических, и геополитических, и демографических, и культурных, которые в совокупности дают узор, раскрывающий в некоторой мере Промысел Божий о человечестве). Более того, мы даже согласны признать роль личности в истории, но при этом нужно учитывать два обязательных условия. Первое - для этого нужна личность, т.е. человек, наделенный ярко выраженными государственными талантами, лицо исторического масштаба, вождь, право которого на власть очевидно для всякого. Именно таковы были Александр Македонский, Чингисхан, Петр Великий, Ленин, Сталин. Вряд ли уместно ставить в один ряд с ними ранее никому не известного офицера спецслужб, получившего власть не в результате переворота или революции, им возглавленных, а в награду за лояльность господствовавшему клану. И второе - с точки зрения реальной политики роль личности в истории состоит ведь вовсе не в действиях по принципу “что хочу, то и ворочу”, а в умении угадывать, учитывать и использовать развитие объективных общественно-исторических тенденций. Итак, по нашему мнению: российский режим стал жестким и менее демократичным не потому, что к власти пришел офицер Путин, а офицер Путин пришел к власти в силу объективного перерождения российского либерального режима. Но откуда же взялись указанные общественные тенденции?
Надо заметить, что вопрос этот более или менее подробно уже разбирался в прессе. С 2000 года появляются публикации, рассматривающие ужесточение режима в России с переходом от стадии либерального радикализма к стадии либерального термидора (смотрите, например, статью политолога А.И Мешкова “Завтра был термидор” (“Независимая газета”, 25 февраля 2000 года). Особенно показательная в этом плане большая аналитическая статья Акрама Гасанова, имеющаяся на сайте молодежного отделения партии “Яблоко” (А. Гусейнов “Две русские революции: от Распутина до Путина” http://yoth.yabloko.ru/future/ras_putin.html). Причем интересно заметить, что этот вопрос ставится и рассматривается именно в стане умеренных либералов, в то время как патриоты продолжают повторять в целом правильные, но в данном случае мало что объясняющие слова о преемственности Путина и Ельцина. Цель предлагаемой статьи - систематизировать уже достигнутые наработки и популяризировать их в патриотическом спектре общественности. Рассмотрение происходящих событий с точки зрения теории революции, на наш взгляд, весьма плодотворно и позволит лево-патриотической оппозиции расставить более правильные акценты в своем анализе положения в России.
2.
Официальная точка зрения сегодняшних властей заключается в том, что начиная с 1985 года в СССР проводились экономические и политические реформы. С августа же 1991 эти реформы продолжились в России, приобретя более радикальный и глубокий характер, поскольку была демонтирована партийно-советская, административно-командная система, мешавшая данным преобразованиям. Вместе с тем, очевидно, что перед нами не что иное, как эвфемизм, слово “реформы” не очень-то подходит к тем пертурбациям, которые произошли в СССР и в России. Действительно, реформами называют частичные и медленные перемены общественной жизни, направленные на ее улучшение без изменения ее основ. В августе же 1991 года в СССР произошел переворот, сопровождавшийся распадом самого государства СССР и демонтажом многих структур советской цивилизации. Таким преобразованиям больше подходит название революция (хотя с точки зрения советского мировоззрения это было, скорее, контрреволюцией, попыткой отхода к Февралю 17-го, но ведь контрреволюция – тоже революция, но только направленная не в будущее, а в прошлое). Вожди этой революции: Ельцин, Гайдар, Чубайс - правда, в свое время не торопились назвать происшедшее своими именем, но это общая участь всех “революций сверху” (возьмем, к примеру, Петровские “реформы”). “Революционеры сверху”, в отличие от “революционеров снизу” заинтересованы не в разрушении старой государственности, а в радикальном перерождении ее внутренней сути при сохранении прежних структур и прежних кадров, иначе ведь эти “реформаторы” сами утеряют власть.
Разумеется, эта либеральная революция 1991 года имела свою специфику, которая наложила сильный отпечаток на ее развитие, и более того, сильно исказила обычную логику революции что, собственно, и создало наличную политическую ситуацию в России. Однако прежде чем говорить об этих нюансах, рассмотрим общую схему любой революции.
Лучше всего она проявляется в случае Великих Революций, таких как Французская 1789 года и Русская Октября 1917-го. И то естественно – на то они и Великие, чтобы до последнего развить и раскрыть все потенции, содержащиеся в революции как в объективном социальном феномене. Причем замечательно опять-таки, что эти законы не зависят от идеологического наполнения Революции: французская Революция была буржуазной и либеральной, русская – рабоче-крестьянской и социалистической, однако государства, возникшие в результате этих революций, прошли схожие стадии развития. Равно не зависят эти законы напрямую и от воли вождей Революции, которые, сами того не замечая, становятся не руководителями, а заложниками духа Революции, жертвами хитрости гегелевского Мирового Духа.
Эти законы довольно неплохо изучены. Вклад в теорию революций внесли и западные мыслители, начиная с Жозефа де Местра, и наши, отечественные – Сорокин, Устрялов и другие. Не вдаваясь в подробное изложение данной теории, воспроизведем лишь наиболее общие, необходимые нам тезисы.
Начнем с того, что Революция, вопреки распространенному заблуждению, не есть некое единовременное событие. Революция ведь - не только разрушительная стихия, сметающая прогнивший старый режим, который не справлялся должным образом с управлением страной. Революционное разрушение по законам диалектики всегда идет бок о бок со своей противоположностью – созиданием. Революция не только уничтожает старое, она и создает новое. Государство, возникшее в результате Революции, должно отстоять себя, укрепиться, затем изжить революционные крайности и войти в спокойное и конструктивное состояние жизни государственного организма. И только тогда можно констатировать конец Революции. В этом смысле Великая Французская Революция продолжалась с 1789 года – даты взятия Бастилии до 1814 – падения Наполеона (и, возможно, продолжалась бы дальше, если бы не военное поражение наполеоновской Франции, которое вернуло в страну – на штыках интервентов – королевскую власть). Большевистская Революция также так или иначе развивалась, перерождаясь, агонизируя и затухая до конца сталинского правления.
Исходя из этого, в истории революционной государственности следует выделить три этапа. Обычно их называют, апеллируя к первой Великой Революции – Великой Французской 1789 года, соответственно якобинство, термидор и бонапартизм. Рассмотрим их.
3.
Якобинский этап по преимуществу есть этап разрушительный. Здесь обваливается старая государственность, идет борьба за власть между различными революционными группировками, а также защитниками старого режима. Новая, революционная власть тогда лишь одна из многих, и, кроме того, внутри ее самой тоже нет единства. Но постепенно эта власть создает свои государственные структуры, сковывает тисками диктатуры революционную анархию, стремится отстоять свою государственность от внутренних и внешних врагов. Именно на этом этапе льется больше всего крови – и виновных, и безвинных, бесчинствуют революционные карательные органы, делаются попытки осуществить самые крайние, дикие и утопичные эксперименты, родившиеся в разгоряченных головах революционеров. В случае Французской Революции – это этап с 1789 по 1793 годы, гражданская война во Франции, отражение интервенции, борьба между жирондистами и якобинцами, якобинский террор, конфискации революционерами церковных и дворянских земель, запрет христианства, введение культа разума в качестве государственной религии, установление нового календаря и т.д. и т.п. В случае Русской Революции 1917-го – это этап с 1917 по 1921, этап борьбы между большевиками и их союзниками – левыми эсерами и анархистами, борьбы с Белыми армиями, вобравшими в себя и либерально-демократическую, и правосоциалистическую и монархическую составляющую политического спектра Февраля, отражение интервенции, этап военного коммунизма, красного террора, экспериментального искусства, сексуальной революции и тому подобных “нововведений”.
Однако якобинство не может продолжаться бесконечно долго, иначе страна может захлебнуться в крови террора и войны, убить себя утопическими и жестокими экспериментами. По мере укрепления революционного государства, победы над внутренними и внешними врагами Революции, утиханием гражданской войны, которая была каким-никаким, а все же оправданием крайних мер, террора и экспериментов, революционеры вынуждены сами гасить революционную лихорадку, отказываться от крайностей и утопизма, становиться государственниками и консерваторами, не покидая, конечно, общей платформы революционной идеологии. Наступает термидор, “перерождением тканей Революции”, по метким словам Н.В. Устрялова. Директория прекращает террор и делает ставку на новую, разбогатевшую за годы революции буржуазию. Ленин отменяет военный коммунизм, вводит НЭП, осуждает радикальное искусство, сексуальную революцию и т.д. и т.п.
Термидор может сопровождаться уничтожением наиболее одиозных лидеров Революции, как это было во Франции 1793 года, когда был казнен Робеспьер самими же перородившимися якобинцами, но может произойти и более мирным путем. Устрялов отмечал, что политическая гибкость Робеспьера русской Революции – Ленина, его умение отходить от догм и считаться с политической реальностью сделало его же и лидером “коммунистического термидора” (хотя по логике вещей Ленин мог бы кончить так же, как Робеспьер и Дантон, в подвалах большевистской “чрезвычайки”).
Наконец, третий этап – бонапартизм - есть период “подмораживания”, когда революционное государство принимает окончательные, незыблемые формы, гасятся последние остатки революционной энтропии и в старой борьбе революционных группировок побеждает одна, устанавливающая диктаторский режим. Бонапартизм неизбежно сопровождается репрессиями против тех революционеров, которые не желают признавать нового и теперь уже единственного вождя и мечтают о продолжении революции. Одна из главных особенностей этапа бонапартизма – скрытое, тихое возвращение атрибутов прежней, дореволюционной власти. Революционное государство стабилизировалось, и оно осознает наконец свою преемственность с прежним, дореволюционным государством, его культурой, политической традицией. Бонапартизм – своего рода диалектический синтез старого и нового, где сливаются казавшиеся непримиримыми противоречия, контрреволюция, но не внешняя, представляющая старый, уже отживший режим, а внутренняя, “пропустившая через себя” Революцию и взявшая от нее все лучшее. В истории Французской Революции этот этап был связан, разумеется, с именем Наполеона – бывшего якобинца, который жестоко расправился и с якобинцами, и с затаившимися в Вандее монархистами, упразднил Республику, вновь разрешил христианство, запрещенное революционерами в годы террора, создал Империю и вписал немало золотых страниц в военную историю Франции. Даже непримиримый противник Французской Революции Жозеф де Местр говорил, что за Империей Наполеона под трехцветным флагом проглядывают контуры славного Французского королевства. В то же время Наполеон сохранил все существенные завоевания Революции – упразднение сословности и аристократических привилегий, законодательство, базирующееся на просвещенческих принципах. Естественно, Наполеоном большевистской Революции был Сталин. Он победил все остальные группировки в Партии – троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, покончил с остатками революционного хаоса путем создания сверхавторитарного режима. Он свернул борьбу с национальной религией (Русское Православие в сталинском и послесталинском СССР существовало хоть и на “птичьих правах”, но все же имело особый статус по сравнению с протестантскими, западными конфессиями и сектами, которые преследовались жесточайшим образом вплоть до перестройки). Он наконец ввел в государственную пропаганду элементы русского национального самосознания (вспомним фильм “Александр Невский”, знаменитый тост Сталина за русский народ, реабилитации и ведение в пропагандистский пантеон дореволюционных славных имен и т.д.). Эмигрант Федотов писал, что Сталин осуществил контрреволюцию и всякий, кто приезжает в СССР и видит офицеров с погонами, рождественские елки и восславление Кутузова и Суворова из уст наследников комиссаров-космополитов, поневоле ловит себя на мысли: вернулась старая власть. Вместе с тем сталинская контрреволюция была органична, она не отменяла завоеваний советского и социалистического строительства, а непосредственно опиралась на фундамент реального социализма.
Таковы основные этапы развития любого революционного государства. Рассмотрим под этим углом либеральную контрреволюцию, начавшуюся в 1991 году.
4.
1991 – 1993 годы – это этап либерального якобинства. По своей разрушительности, антинациональности, прожектерству и жестокости его можно сравнить с временами начала гражданской войны, господства “военного коммунизма” и “красного террора”, кровавого шабаша Блюмкина и концлагерей Троцкого. Гайдар и Чубайс так же разрушали государственную экономику, как сторонники “военного коммунизма” из среды троцкистов насильственно ликвидировали частный сектор, и с такой же уверенностью внедряли в жизнь мертвые идеологические схемы, ломая и корежа живую жизнь. Младореформаторы так же питали самые радужные надежды на помощь “цивилизованного Запада” и ждали инвестиций, кредитов и вливаний, как и первые большевики ждали пролетарской революции в Европе и США. Идеологическая обслуга реформаторов так же поносила, шельмовала, высмеивала и втаптывала в грязь ценности советской и русской цивилизации, как троцкие и бухарины вытаптывали все русское, национальное, традиционное, имперское. Правда, либерал-реформаторы 90-х не создали органа открытого, официального террора вроде ВЧК. Но, по сути, террор все равно наличествовал, только осуществлялся он криминальными группировками, фактически сросшимися с бизнесом, который и был тогда истинной властью в России, поскольку финансировал публичную власть. И от пуль бандитов, а также от экономического геноцида, возведенного в ранг госполитики, погибло в РФ не меньше людей, чем в гражданскую в подвалах чеки и на полях сражений.
1993 год стал началом либерального термидора. Расстрел Верховного Совета ельцинскими войсками сравним с подавлением Кронштадтского мятежа, открывшим первую страницу Красного термидора (как писал об этом Устрялов). К сожалению, события октября 93-го сразу же приобрели не очень верное истолкование, которое как шлейф тянется за ними до сих пор. Интеллигенты-демократы, сторонники Ельцина, в те трагические дни вопили, что Верховный Совет во главе с Хасбулатовым и Руцким хочет вернуть страну к “советскому тоталитаризму” и что нужно поддержать Ельцина, дабы “раздавить гадину”. Патриоты повторяли и повторяют эту их оценку, только, конечно, изменяя знак на противоположный, и в их глазах Руцкой, Хасбулатов со сподвижниками превращаются в защитников советской цивилизации и Советской власти. На самом деле, увы, эта трактовка не выдерживает проверки фактами. Не будем отрицать, что среди защитников мятежного “Белого Дома”, действительно, было немало просоветски и прокоммунистически настроенных людей (хотя были, например, и русские нацисты во главе с Баркашовым, для которых СССР, извините за необходимость употребить эту шизофреническую лексику, “жидо-масонский проект”). Однако корпус руководителей парламентского мятежа, как и основной корпус депутатов – странно, что на это никто не обращает внимания! – состоял из демократов первой волны, которые некогда вместе с Ельциным “демократизировали СССР”, затем боролись с “путчистами” - истинными, хотя и незадачливыми защитниками СССР, затем проводили десоветизацию, приватизацию и прочие компании новой власти. Обратившись, например, к биографии Руцкого, назначенного мятежным ВС РФ и.о. Президента, мы обнаруживаем прямые подтверждения этому. А.В. Руцкой в 90-х годах проделал обычный путь от коммуниста к либералу и антисоветчику, мало чем отличающийся, скажем, от пути Ельцина. В 1991 году он создал на съезде нардепов РСФСР фракцию “Коммунисты за демократию”, затем - “Демократическую партию коммунистов России” (в связи с чем вышел из состава ЦК компартии РСФСР). В августе 1991 года он на стороне Ельцина и занимается организацией обороны Белого Дома – ставки антипутчистов-демократов. Теперь он уже антикоммунист. После разрушения СССР, или, как говорят либералы, “победы демократии”, Руцкой на первых постах в ельцинском государстве. В 1992 году по указу Ельцина Руцкому поручается руководить сельским хозяйством России. Вспомним, что это были как раз годы либерального наступления на сельское хозяйство и демонтажа колхозно-совхозной системы. В том же 1992 году Ельцин назначает Руцкого руководителем комиссии по борьбе с коррупцией и преступностью. В немилость Руцкой попадает только после того, как он не подчинился Указу Ельцина о роспуске парламента. То же самое мы видим на примере биографий других “мятежников”, скажем Хасбулатова, Зорькина.
Итак, никакими защитниками Советской власти лидеры парламентского мятежа 1993 года не были (повторим, что этот вывод не распространяется на простых защитников Белого дома, действительно, бившихся и умиравших за идеалы советской цивилизации). Более того, многие из руководителей “мятежного парламента” были разрушителями Советской власти и СССР, верными сподвижниками Ельцина в пору его продвижения к власти и в первые годы его президентства, демократами и антисоветчиками. Они были среди лидеров либерального якобинства 1991 – 1993 годов.
Перед нами типичная ситуация термидора, когда революционная анархия, раздоры среди революционеров доходят до предела и одни революционные лидеры уничтожают других революционных лидеров ради прекращения революционной анархии. Кстати, мало обращают внимание, что после Октября 93-го закатывается и звезда младореформаторов, на место Гайдара и его команды в правительство приходят более консервативные Барсуков, Степашин, Черномырдин. Якобинство закончилось, начинается термидор.
Следующий шаг ельцинского термидора – по сути, отказ от демократических обещаний принципа самоопределения входящих в РФ республик. Еще в 1991 году Ельцин бросил местечковым националистам лозунг, который им очень пришелся по душе: “берите независимости, сколько можете проглотить!”. Тогда Ельцин был заинтересован в расшатывании РСФСР, находящейся фактически под властью Президента СССР Горбачева. Поддержка националистов и сепаратистов оказалась немалым подспорьем Ельцину на пути к власти. В период либерального якобинства, в 1991 – 1993 годы, националисты успешно внедряли в жизнь ельцинский лозунг, Российская Федерация буквально расползалась по швам и власть Москвы была вполне номинальной. Центр был занят демонтажом советских структур, переделом госсобственности, и ему было не до регионов. С 1993 года либеральная революция входит в более спокойное русло, власть уже не боится возвращения старых порядков и теперь задумывается об укреплении государства. Задача замирения особо агрессивных кавказских сепаратистов выступает на первый план...
Далее, с 1996 года Ельциным (а точнее говоря – его кланом) создается и реализуется модель управляемой демократии. Именно благодаря ей удалось переизбрать на второй срок больного и непопулярного Президента. Путин лишь немного отладил и усовершенствовал этот механизм.
Однако не будем отрицать, что термидор достиг своего пика в период правления Путина. Расправа с неугодными “олигархами”, которые стали “слишком много на себя брать”, пользуясь ослаблением власти, введение неявной политцензуры в СМИ, формирование послушного парламента – все это черты термидора, приобретшего окончательные черты. Теперь на очереди – этап бонапартизма.
Объективно перед Путиным стоит та же задача, что и перед Сталиным, только, конечно, при наличии новых условий и новых средств разрешения проблем. Так же, как Сталину нужно было окончательно вывести страну из горячки Революции, закрепить стабилизацию, достигнутую в период “красного термидора”, а для этого было необходимо расправиться с противниками, стремившимися к “перманентной революции”, причем подведя под это теоретическую базу (“построение социализма в одной отдельно взятой стране”), так же и Путину нужно выводить страну из анархии демократии. Иначе Россия погибнет, а вместе с ней и новая буржуазия. Вольно было демократам разрушать Советский Союз, к которому они испытывали почти что животную ненависть. А теперь ведь дело идет уже о судьбе буржуазной России, о судьбе их собственных капиталов и должностей… И поэтому новые “хозяева” готовы и позабыть о безмерно любимой декларации прав человека, и ввести цензуру на ТВ, душить оппозицию, превращать парламентаризм в дешевый фарс, и даже в определенной мере стать … патриотами России, но только новой, буржуазной России и отстаивать ее национальные интересы, в той мере, в которой это совпадает с их клановыми и классовыми интересами.
С этой точки зрения вполне объяснимы и советские аллюзии в российской политике и культуре при правлении Путина, как то: возвращение мелодии советского гимна, красное знамя Российской армии, постепенный дрейф новостных программ ТВ к советскому заидеолигизированному образцу, проявление худших черт КПСС в партстроительстве и деятельности “Единой России”. Напрасно твердокаменные либерал-революционеры вопят о возвращении к “советским порядкам”. Ничего подобного, Путин и его команда были и остались правоверными демократами собчаковско-чубайсовской генерации. Но изменился сам либерализм, по диалектическому закону отрицания отрицания он воспринял некоторые черты предшествующего советского периода, оставшись антисоветским и буржуазным по своей сути; также как Французская революция при Наполеоне приняла формы Империи, а большевистская – при Сталине отдельные формы русской национальной монархии.
Причем, следует обратить внимание на то, что и в других республиках бывшего СССР наблюдаются схожие тенденции, что еще раз доказывает, что логика развития революции везде одинакова. Яркий пример тому – Грузия, здесь каждый этап антисоветской контрреволюции приходился на правление нового лидера: якобинство – на правление Гамсахурдиа, который выступал как разрушитель советского наследия, термидор – Шеварнадзе, который, продолжая националистический курс Гамсахурдиа, стремился все же избегать крайностей и несколько стабилизировал режим, бонапартизм – Саакашвили, грозящийся огнем и мечом окончательно объединить Грузию. Из того же разряда феномен уклона в авторитаризм власти на Украине, медленное, но верное выдавливание президентом Кучмой из реальной политики оппозиции…
5.
Сегодня в стане патриотов можно часто услышать возгласы о том, что Путин как-никак выводит Россию из лихорадки либеральных реформ, отбрасывает наиболее одиозные лозунги реформаторов, берет курс на здоровую политику патриотизма и государственного строительства и поэтому долг патриота – подержать Путина. Казалось бы, приведенные здесь рассуждения подтверждают это и позволяют пойти на сотрудничество с путинцами даже при наличии идеологических разногласий. В конце концов, сотрудничал же с коммунистами Устрялов, не будучи коммунистом, и даже более того, отвергая и коммунизм и марксизм в области теории. Ему было достаточно того, что коммунисты стали государственниками и державниками, что они делают Россию могучей и сильной, пусть и прикрываясь при этом антигосударственными и анитинациональными, как он считал, идеями.
Но в действительности, перед нами совершено иная ситуация, не позволяющая проводить параллели с национал-большевизмом Устрялова, и, значит, исключающая перспективы некоего национал-демократизма. Достаточно сравнить плоды Французской и Русской Революций и нашей либеральной контрреволюции, чтобы, как минимум, поставить под сомнение правомерность призывов к поддержке Путина. И Франция 18 века, и Россия начала 20 века вышли из своих Революций еще более сильными и могучими, чем они были при старых режимах. Якобинцы, сразу же после победы став из бунтарей патриотами, воссоединили территорию Французского Королевства, вышвырнули иностранных интервентов и сделали Францию фактически самостоятельной державой. А затем Наполеон еще и расширил Францию до таких пределов, которые и не снились даже величайшим французским королям. Авантюрное вторжение в Россию подорвало мощь Французской Империи в самом ее расцвете, но все равно дело было сделано, Франция вышла в разряд первых европейских держав. Властвовать над Европой пусть в течение десятилетия, нести другим народам новые востребованные эпохой порядки – такое нация никогда не забывает, это входит в ее плоть и кровь, это придает ей жизненные силы на многие столетия. Если Франция до сих культурная и политическая величина, с которой считаются в мире, то в этом большая заслуга Наполеона, якобинца-Императора, баловня Революции и ее губителя.
То же самое и с большевистской Революцией. Ленин уже на 2 году после Октябрьской Революции превращается в оборонца и выбрасывает лозунг “социалистического патриотизма”, который, между прочим, в устах вождя партии, еще несколько лет назад желавшей поражения своему Отечеству, звучал также дико и странно как лозунг “либерального патриотизма” из уст наших младореформаторов. Только, у Ленина, в отличие от современных новоявленных “патриотов”, лозунг патриотизма был подкреплен делами. Красная Армия уже через 2 года после начала Гражданской войны практически полностью воссоединяет Империю (за исключением нескольких регионов, которые либо все равно вошли впоследствии в состав Союза, либо попали под его влияние). Пускай под другим названием, с другой формой управления и внутренней структурой и под другим флагом, но это была Российская Империя. И Запад, который не в пример ослепленным злобой белоэмигрантам, глядел на вещи трезво, так это и воспринимал. Премьер-министр Англии в начале 20-х говорил, что европейские ячейки Коминтерна – агенты возродившегося русского империализма. Тогда же, на 4 году Революции Ленин прекращает эксперимент военного коммунизма, вопреки радикальному крылу партии, фактически вводит элементы госкапитализма и экономические отношения с западным капиталом. Устанавливается Красный Термидор. А уж Сталин – “большевистский Бонапарт”, подчинил Империи Восточную Европу, осуществил геополитические мечты славянофилов, в одном политическом пространстве объединив все славянские государства от России до Югославии.
А теперь бросим взгляд на наших либералов: термидор их начался в 1993 году, но Россию в ее исторических пределах они так восстановить и не смогли, а, скорее всего, и не хотели. Нынешняя Российская Федерация – осколок настоящей исторической России, либералы отбросили нас к границам 17 века, растеряв все геополитические достижения, начиная с петровских. Путин прославился сомнительным “замирением” Чечни и заключением экономических договоров со странами СНГ… Немного, если учесть, что по закону развития революций воссоединение государства происходит уже перед началом термидора, а на период бонапартизма приходится геополитическая экспансия революционного государства, его превращение в Империю! По всем законам теории революций, наши войска в 2004 году, воссоединив бывший СССР, скажем, под названием Союз Свободных Демократических Республик, должны были бы стоять уже в Польше и в возрожденной Восточной Германии. А между тем натовские войска стоят под Псковом, а Путин с Сергеем Ивановым уверяют всех в том, что никакой опасности бомбардировщики, танки и самолеты-шпионы НАТО для России якобы не представляют… Более того, Путин идет на одну уступку Западу за другой. Не только о восстановлении геополитической мощи, но и о действительной, а не бутафорской самостоятельности даже этой, урезанной России и речи не идет… Впрочем, похоже, руководство страны и сам Президент не особо к этому и стремятся, их заклинания об отсутствии имперских амбиций говорят сами за себя. И, наконец, несмотря на очевидную гибельность для страны либеральных экспериментов в области экономики, Путин с упорством, достойным лучшего применения, продолжает приватизацию. Что ж, похоже политической гибкости и интуиции Ленина, способного на резкие повороты от идеологической догмы к реальной жизни, вроде НЭПа, у нынешнего правителя России, увы, нет… Так что и в плане экономическом, как и в геополитическом надежд на выздоровление и новый подъем не густо…
Как ни парадоксально, причина этого – в поверхностности, вялости и непассионарности нашей либеральной контрреволюции. Французская Революция 1789 года и Русская Революция 1917 года всколыхнули всю страну, смели с исторической сцены старорежимную разложившуюся элиту и привели во власть новых людей из народа, из самых низов. Были среди них всякие – жулье, шваль, авантюристы, но были и цельные, сильные, благородные натуры, аристократы, то есть лучшие люди не по названию, а по сути. Они, эти новые люди и создали новое революционное государство, заменившее собой мертвую конструкцию выродившихся старорежимных правителей, они, эти новые люди, вдохнули вторую жизнь в историю страны, вывели ее к иным историческим свершениям.
Не то либеральная контрреволюция в России конца 20 века. Во власти мельтешат все те же лица, что и в поздний застой, бывшие секретари обкомов и райкомов, комсомольские, партийные, советские, профсоюзные активисты. Да и среди пионеров “новой экономики”, пресловутых олигархов, много ли “народных миллионеров”, самородков и авантюристов из народа, сделавших миллионы из ничего в период революционной неразберихи? Нет таковых, все больше представители старой номенклатуры, в нужный момент оказавшиеся ближе к государственной кормушке… Яркий пример тому - бывший комсомольский вожак Михаил Ходорковский, из рядов коммунистического союза молодежи своевременно переметнувшийся в ряды банкиров, а затем, когда его коснулась тяжелая длань путинских “репрессий”, опять таки своевременно покаявшийся и объявивший себя “патриотом России”… Даже по возрасту своему идеологи и творцы либеральной контрреволюции резко отличаются от возраста революционеров. Престарелые Горбачев, Яковлев и Ельцин с одной стороны и 20-ти, 30-ти летние комиссары первого Советского правительства - с другой. Ленина в партии называли “Старик”, а ведь в 17-ом году ему было всего 47 лет, возраст, в котором современные либералы слывут “молодыми реформаторами”… Такое ощущение, что либеральная контрреволюция есть лишь следствие антисоветских комплексов поколения шестидесятников, которое сегодня прочно захватила практически все места во власти, поколение 70-х и тем боле 80-х вынуждено будет расхлебывать последствия антисоветских эмоций и либеральной благоглупости отцов и дедов…
Конформисты, предавшие все идеалы, которыми некогда клялись, разжиревшие на приватизации, не думающие ни о чем, кроме особняка за границей и счете в банке, наши либерал-революционеры вызывают просто омерзение. И дело не только в моральной оценке их поведения, дело в их политической оценке. Разве это не те же люди, которые довели до краха Советскую сверхдержаву, проиграли по всем параметрам холодную войну с Западом и которые осуществили самый позорный, болезненный и невыгодный вариант капитуляции страны.
Где же либеральные Робеспьеры, Мараты, Дантоны, Ленины, Дзержинские, Чичерины – гонимые прежним режимом оппозиционеры, мелкие адвокаты и журналисты, в конце концов, безвестные студенты, рабочие, крестьяне, выброшенные наверх революционной стихией, обнаружившие вдруг в себе таланты железных диктаторов республики, безжалостных начальников революционных карательных служб, министров иностранных дел и хозяйственников? Нет, кругом одни бывшие, партфункционеры и совноменклатура которые уже и так одну страну профукали, проболтали, продали и предали, куда им “новую Россию” доверять? Бывший редактор журнала “Коммунист” Егор Гайдар также противоестественен в стане идеологов либеральной России, как царский министр Протопопов был бы противоестественен во главе Совнаркома 17-го года или монархист-черносотенец Пуришкевич в качестве заместителя в ведомстве Троцкого. Не произошло смены элит, притока новой, “свежей крови” в государство, а вместе с ней – энергии, воли, энтузиазма. С этой точки зрения мы наблюдаем сейчас в России не строительство некоего нового государственного организма, а продолжение разложения и без того уже полусгнившей позднесоветской правящей элиты…
Либеральная контрреволюция была не менее разрушительна, чем Французская Революция 1789 года и Русская Революция 1917-го. А вот творческого политического порыва, рождения нового, молодого, жизненно активного Государства нет. И не будет, можно в этом даже не сомневаться. Слишком много уже прошло времени, чтобы мы могли убедиться в этом.
6.
Итак, либеральная контрреволюция в России естественным образом подходит к концу. Путинский бонапартизм – объективно последний ее этап. Он может продлиться пять, шесть, семь лет, но рано или поздно он закончится. Учитывая с одной стороны шаткое международное положение современной России, нахождение ее в кольце натовских войск, благоволение Запада российским местечковым сепаратистам, откровенное желание нынешних “западных ястребов” расчленить Россию, с другой стороны разрушительный характер либеральных экономических экспериментов, которые упорно проводятся путинским руководством, следует предположить худшее. Возможно, конец либеральной контрреволюции в России совпадет с крахом экономики и жизнеустройства страны, взрывом местечкового национализма и западной военной интервенцией. Конечно, можно и нужно надеяться на лучшее, на другие, более оптимистичные варианты развития событий, но быть готовым надо и к худшему.
В этих условиях потребуется политическая сила, которая сможет взять на себя задачу восстановления дееспособных институтов власти, отражения интервенции, объединения страны в ее естественных границах, то есть в границах СССР, налаживания нормальной хозяйственной жизни, нормального жизнеустройства. Патриотическая оппозиция уже сейчас должна готовиться к этому. Нужны люди, политики, военные, хозяйственники, будущая правящая, государственная элита будущей Российской Державы. Нужна партия, которая была бы не парламентским или дискуссионным клубом, а орденом меченосцев, эмбрионом нового грядущего Государства (в этом и состоит смысл ленинского определения “партия нового типа”). Партия, которая будет в состоянии взять власть, когда она выпадет из рук тонущего в хаосе либерального государства (как Советы и партия большевиков просто заместили в 1917-ом году органы Февральской власти, которая к тому времени ничего уже не решала и никем не управляла).
В народах России есть эти таланты и самородки – будущие Жуковы и Ворошиловы, Дзержинские и Котовские. Быть может, мальчишка-пэтэушник, который бренчит на гитаре в подъезде, станет героем-командармом новой Российской Армии. А исключенный студент - диктатором Республики, которого будут бояться до дрожи в коленях американские президенты. А провинциальный, никому известный адвокат – руководителем революционных спецслужб, который будет пописывать приказы о высылке за рубеж нынешних “политических звезд”, где их ждут вакансии парижских таксистов. Задача оппозиции – найти этих новых людей, организовать, дать идеологию. Будущее – за ними.
