"Застойная бедность - мистический фон русской души, помноженный на христианскую мораль и деленный на грех гордыни" (*+)
http://archipelag.ru/text/n52.htm
Бедность психологическая или страх перемен
Елена Переслегина
В психологии есть конструктивные методы достройки личности до целого и деструктивные методы разрушения и отказа от целого. Если ваш
психоаналитик уговаривает вас от чего-то оказаться и тогда - свобода, подумайте - вдруг он сам уже себя разрушил и вам того же
желает. "Бегство от" и "движение к" - это совсем разные вещи. Да и отнять у человека имеющееся трудно. Да и зачем? Может быть, лучше
достроить. Есть такие люди, которые все время "бегут от". Они не могут утилизировать перемены вокруг и изо всех сил стараются жить,
как жили, кабы чего не вышло. Это бедность воображения - с одной стороны и бедность внутренних ресурсов - с другой. Они (ресурсы),
может быть, и были в молодости, но их никто не использовал, и они обветшали.
Интересно, что начало перемен у всех людей одинаково сложное, потому что оно - начало: информации мало, неожиданностей и опасностей
много. Одни начинают, а другие - ни в какую. Помню, в бытность работы в гимназии одну учительницу весь коллектив два месяца
уговаривал выйти к классу, она боялась, и все бегали вокруг - ну что же вы, ну как же вы. Свершилось. Она до сих пор, уже будучи
преподавателем ВУЗа, считает, что ей все обязаны помогать, продвигать, уговаривать, а она еще посмотрит. Выходит, коллектив школы
оказал ей плохую услугу - она не научилась сама начинать. Хорошо хотя бы - манипулировать научилась. Если сослаться на полевых
социологов, исследующих бедность, то уверяю вас, они вам расскажут, как в разговорах за жизнь и за Россию самые что ни на есть
застойные бедные обратили профессионалов в свою веру за раз, два, три. А вера эта: "лучше не будет!", "проживем как-нибудь!", "вы
ничего-то не сделаете!" Эти, с грустными улыбочками, крестьяне и горожане окраин земли делать точно ничего не будут, и вас
зазомбируют, что бесполезно это, и у вас еще останется впечатление, что они - соль земли, и вы, народник, будете потом по ночам
страдать от невозможности перевернуть их картину мира, тонкую как папирус, но твердую, как кремень.
Застойную бедность можно только достроить до чего-то. Убрать ее нельзя, она мистический и мифический фон русской души помноженной на
христианскую мораль и деленный на атеистический грех гордыни, воспитанный Советским Союзом.
Территория может двигаться к цели, на ней будут строиться производства или города, она будет плохо или хорошо капитализироваться,
сначала оттекать всеми своими капиталами к центру, но постепенно выкристаллизуется и собственный центр. Люди останутся теми же,
бесполезно будет рассчитывать на ресурсы местности, на то, что они изменятся или преобразуются. Преобразуются только те, кто уехали
бы и так в города и веси подальше от застоя, эти теперь как раз останутся, и антропоток к центрам страны будет уменьшен на 10%. А
застойные бедные не пойдут искать на новых объектах применения своему труду или начнут тихо саботировать насильно включивший их в
себя колхоз. Выиграют дети, они осмотрятся и останутся в районном техникуме, и поедут на заочный в Брянск, и выстроят дом в колхозе,
привезя дизайнера со стороны, и женятся, и родят детей, и это еще один фактор против антропотока. Торговки-тетки прорвутся при
производстве и купят квартиру в новой многоэтажке, и откроют там косметический салон или "ремонт обуви" в доле с местной грузинской
лавочкой. И купят сыночку место в столичном университете. Зачем? А - просто. Застойные бедные останутся в своих покосившихся
домишках "Сан-Стародуба", например. Будут пить и плакать о несовершенстве бытия.
К ним, беднякам, нужно добавить все это: строительство, колхоз, мастерскую и производство консервов для армии, которая, вдруг,
снова, кажется, начала чем-то питаться централизовано. Добавить, чтобы дети, нарождающиеся среди них, могли видеть две дороги и
выбирать, а когда выбор в соседнем райцентре до которого - лесом сто верст, его трудно разглядеть.
В городах иная ситуация. Бедных убежденных и убеждающих детей - полно, но у детей свои умы - они видят, как другие делают и уходят
или в мир преступников - отнять, или в мир деятельности - создать. Бедных родителей и стариков нужно холить и лелеять, только на них
мы можем совершенно безропотно и без всякой надежды на улучшение вгрохать кучу средств, слез, усилий, денег, социальных программ,
чтобы понять, что есть трение Клаузевица, которое раньше извлек откуда-то великий Будда и "подарил нам вековую скорбь, зачем он это
сделал?". Мы это вкладываем, стараемся и делаем для себя, потому что мы развиваемся и летим вперед, а они шепчут нам из глубины
веков "все останется прежним". Мы кормим их против их воли и придумываем для них чудеса своего мира, а они их не видят. Их мир
остановился, он целостен в своей железной раковине, граненом стакане с утра, чае вприкуску и иногда грустной русской песни, то
нежной, протяжной, то визгливо пьяненькой - от хозяев зависит.
В нашей стране все больше людей отстает от поезда. Слишком быстро мы, как страна, влетели в первичную когнитивность Советского
Союза, тормознув состав плавно попыхивающего капитализма царской России, и откат обратно был ужасен. Два поколения родителей
вылетело из обойм своих деятельностей. Два поколения детей вычеркнуло из своей жизни опыт своих родителей навсегда. Вместе с
техническими и культурными достижениями цивилизации заодно. Капитализм пророс и ощетинился, но стране неймется вперед, рынки-то
заняты, летим за японцами строить будущее смыслов, а не рынков сбыта. Часть людей, молодых - уже там. А архаика никуда не делась.
Поднимают голову старообрядцы и конфессии всех мастей, защищая каждая свою фазу: протестантизм - индустриальную, православие -
традиционную, старообрядцы - архаичную, а новые эзотерики - когнитивную, постиндустриальную. Строятся духовные крыши над российской
землей. Разные. Много еще свободного места в пространстве души. Не все нашли свою церковь. И поэтому люди ходят, склонившись к
земле, страшатся, потому что - посмотришь на небо, а там разные Боги твердят о разном.
