Как православный и мусульманин остановили резню в русских поселениях Бухарского ханства (*+)
http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=50&tek=1160&issue=32
Воители и миротворцы
ПРАВОСЛАВНЫЙ И МУСУЛЬМАНИН ОСТАНОВИЛИ КРОВАВУЮ РЕЗНЮ В РУССКИХ ПОСЕЛЕНИЯХ БУХАРСКОГО ХАНСТВА
Владимир ГЕНИС
Первый глава туркестанского Совнаркома, бывший железнодорожный конторщик, большевик Федор Колесов тоже стремился насильственно, во
что бы то ни стало, удержать в орбите влияния России почти полвека находившееся под ее протекторатом Бухарское ханство. Тем более
что оппозиционные эмиру Сейид Мир Алим-хану местные прогрессисты-младобухарцы грезили о власти и уговаривали большевиков оказать им
военную помощь для свержения ненавистного-де всему населению деспота, не успевшего к тому же пока еще сформировать армию. Поэтому,
явившись в марте 1918 г. в Новую Бухару во главе красногвардейского отряда, Колесов предъявил эмиру жесткий ультиматум с требованием
о немедленном роспуске его правительства, заменяемого <комитетом младобухарской партии, которая объявляет свою диктатуру>. Ответ
властителя, привычно ссылавшегося на <темноту> населения, но обещавшего постепенно реализовать все требования реформаторов, не
удовлетворил <туркестанского Бонапарта>, и он приказал начать военные действия.
Однако попытка <освободить> бухарцев встретила их яростное сопротивление. <На пулеметы, - вспоминал Колесов, - лезли с кинжалами в
зубах разъяренные бородатые фигуры, лезли и падали. Сзади лезли еще. Тоже падали. Перед пулеметом вырастала груда живых и мертвых
тел>. Несмотря на первоначальный успех наступления на Старую Бухару, уже вскоре победители и побежденные поменялись местами
благодаря неимоверному по силе взрыву патриотизма, религиозной исступленности и ненависти к продавшимся <неверным> прогрессистам -
тем более что, как отмечал современник, посещая окрестные кишлаки, отряд Колесова <нещадно грабит население, убивает стариков,
насилует женщин>. В течение трех дней Колесов с трудом сдерживает ожесточенные атаки все прибывающих и прибывающих защитников
<священной> Бухары, но взятые с собой боеприпасы тают, а кишлачники, вручную разобрав железнодорожное полотно и отрезав
красногвардейцев от Чарджуя и Самарканда, начинают вымещать свой гнев на всех иноверцах, вырезая целые поселения.
Бухарская резня
Одними из первых приняли на себя удар посты русской пограничной бригады, еще охранявшей границу с Афганистаном: некоторым из них
удалось пробиться в осажденные бухарцами крепости в Термезе и Керки, другие переправились на афганскую территорию, а третьи наивно
поверили, что их может спасти только добровольное разоружение. <Келифский отряд, - докладывал командир 1-го отдела бригады, - успели
собрать на посту Келиф, но после выдачи оружия узбекам все погибли: О 4-м отделе точных сведений нет; говорят, что по сдаче оружия
все были вырезаны в Кулябе или на местах. Женщин как в Келифе, так и в других местах поразбирали туземцы. Чиновники келифской
таможни спаслись тем, что приняли мусульманство, равно как и жены их:>
О происходивших тогда кровавых ужасах сообщал и начальник штаба охраны Новой Бухары Абрам Гальперин, по словам которого, из
оставшихся в Старой Бухаре русских уцелели лишь укрывшиеся за стенами эмирской цитадели, хотя и там некоторых <прикончили прежде,
чем власть узнала о них>, а около полусотни человек, пытавшихся спрятаться в здании милиции, безжалостно вырезали. Грабежи, поджоги,
насилия и убийства происходили также в Термезе и Керки, где все находившиеся вне крепостей русские оказались в плену, из которого
уже мало кто освободился. Не поздоровилось и всем промежуточным станциям между Керки, Термезом и Карши. В то самое время, когда
поселенцы убеждали каршинского бека, что Россия вовсе не собирается воевать с Бухарой, до слуха их донесся гул орудийных выстрелов -
к городу приближался советский военный эшелон, - после чего <несчастные жертвы долго не мучились: они все приняли мученический
венец>. Не уцелел и ни один из служащих железнодорожной ветки Карши-Китаб протяженностью в 115 километров, а их жены и дети были
все, по словам бека, <разобраны сартами>.
Но и вторгшаяся в пределы Бухарского ханства солдатская вольница вела себя не менее кровожадно, о чем свидетельствует рассказ одного
из русских поселенцев, эвакуированных красногвардейцами со станции Кермине. <Едва эшелон дошел до Зиадина, - писал тот, - как
началась какая-то вакханалия грабежа. Не разбирали уже, кому принадлежит имущество, туземцам или русским. <Реквизировали> (слово,
придающее грабежу законность) буквально все без разбору, но больше просто портили и уничтожали. В короткое время все магазины
оказались разбитыми и разграбленными. Та же участь постигла и дома обывателей. Когда станция была ограблена дочиста, банды
грабителей начали отправляться на <разведку> в окрестные кишлаки. Деятельность разведчиков ограничивалась тем, что они грабили
беспощадно в домах, оставленных в паническом страхе сартами, бежавшими в горы. Густонаселенные кишлаки превратились в пустыню,
наполненную ревом умирающего с голоду беспризорного скота. Ночью зарево пожаров от домов, подожженных красногвардейцами, освещало
страшную картину разрушения: Жутким кошмаром веяло от распухших трупов убитых у своих домов туземцев, не успевших уйти вместе со
своими. Даже эти трупы невинных ни в чем людей не останавливали убийц перед насилием, даже над старухами>.
Парламентеры
В обстановке, когда глаза враждующих затуманивала кровавая пелена мести, ненависти и страха, нашлись лишь два смельчака, которые,
несмотря на громадный риск быть растерзанными толпами обезумевших фанатиков, приняли на себя роль мирных парламентеров, отправившись
на переговоры к эмиру в Старую Бухару с целью прекращения дикой резни. Этими праведниками стали православный христианин Павел
Введенский, бывший вице-консул в Персии и областной комиссар русских поселений в Бухарском ханстве, и мусульманин Мир-Хайдар
Мирбадалев - перешедший в российское подданство бухарец, который в течение многих лет заведовал эмирской канцелярией при
императорском Политическом агентстве.
Парламентеры везут эмиру послание Колесова, выражающего готовность прекратить военные действия, ибо, мол, выяснилось, что <с
младобухарцами совершенно нет широких масс> и соответственно <жертвы, которые сейчас приносятся, теряют свою логику и смысл>. Но
первая попытка связаться с эмиром кончается неудачей, ибо бухарские чиновники умышленно не допускают к нему парламентеров, не зная
еще о том, что вызванные на помощь Колесову советские войска вдребезги разнесли Старый Чарджуй и сожгли Каракуль, где на
железнодорожной станции обнаружили изуродованные трупы более сорока русских жителей.
<Мы простояли ночь в двух верстах [от станции Каган], так как дальше двигаться было невозможно, - вспоминал позже Введенский. -
Войска, собранные по зову эмира, нападали на население и на нас. За ночь пережили четыре атаки. На следующий день я решил вызвать
разведчика со стороны эмира<:> Посланный мной погиб в полутора верстах, был разорван в клочки. Погибло и мое письмо. На следующий
день со стороны Бухары началось наступление, и мы были вынуждены вернуться в Каган<:> Я снова двинулся, на этот раз - ползком, на то
место, где был<:> Колесов выпустил из-под ареста бальджанского кази, и этот седобородый старик дал возможность передать эмиру
письмо, в котором было обращение к эмиру обуздать банды и [разрешить] пробраться к нему для переговоров. За мной и Мирбадалевым
приехал экипаж, и мы выехали в Бухару. Здесь нас встретили бухарские власти. Я предъявил свой мандат, дающий мне право на заключение
мира на основаниях, предложенных Колесовым. Но, желая, по-видимому, оттянуть время, окружающие эмира чиновники не допускали меня к
эмиру с двух часов дня до одиннадцати часов ночи>.
Поскольку наэлектризованная духовенством толпа была уже готова разорвать парламентеров, а эмир осознавал необходимость укрощения
разбушевавшейся стихии, Введенского и Мирбадалева поспешно вывезли из столицы и окружным путем доставили в Новую Бухару. <Мы сами, -
рассказывал Введенский, - еле выбрались из этой каши приблизительно часов около 11 ночи, потому что толпа, которая нас тогда
окружала, она была страшна именно тем, что фанатики-муллы постоянно натравливали народ>. Хотя общение с чиновниками эмира
завершилось обещанием дать его ответ <завтра>, Колесов, не надеясь уже на положительный результат переговоров, распорядился начать
эвакуацию города. Но, поскольку оттуда не желают или не могут уехать почти четыре с половиной тысячи жителей, штаб охраны Новой
Бухары пытается собрать их в здании Государственного банка, превращенного в некое подобие крепости.
Задействовав триста вагонов, отряд Колесова покидает город, в мстительном бессилии поджигая окрестные кишлаки, после чего в Новую
Бухару вступает сотня эмирских казаков, вслед за которыми появляется и гонец Сейид Мир Алим-хана, который, уведомляя Введенского и
Мирбадалева о том, что <Его Высочество Эмир Бухарский берет мирное население города под свою защиту>, вручает им официальные условия
мирного соглашения. Ознакомившись на следующий день в Кизил-Тепе с посланием эмира, Колесов соглашается со всеми его требованиями
вплоть до оставления <неприкосновенными> всех порядков, существующих в ханстве согласно шариату, и исключения младобухарцев из-под
покровительства России. Единственное же, о чем просит эмира неудачливый военачальник, - это принять все меры <к оказанию содействия
беспрепятственности нашего проезда за пределы Ваших территорий>.
Обрадовавшись, что эмир берет их под свое покровительство, некоторые из горожан ринулись проверять целость своих жилищ, но к десяти
часам утра Новую Бухару осадили многотысячные толпы воинственно настроенных кишлачников, и ушедших из банка в полумертвом состоянии
втащили обратно. Оттесненные от города с подходом эмирской артиллерии кишлачники расположились вокруг города и в редкие моменты
тревожили его, беспощадно убивая всех русских, осмеливавшихся покинуть свое убежище. На требование бухарских чиновников выдать
имеющиеся в банке винтовки штаб ответил категорическим отказом, указав, что они предназначены для самозащиты, поэтому: <Оружие вы
возьмете, когда перешагнете через наши трупы>.
Ввиду же успешного наступления двигающихся на помощь Колесову советских отрядов новобухарцы фактически оказались на положении
заложников, и, как указывал Гальперин, после разгрома красногвардейцами Кермине один из чиновников эмира <прилетел форменным образом
на квартиру Мирбадалева и пристал к нему и Введенскому с упреком такого рода: <Мы спасли вас и население, а вы теперь грабите нас>.
Он долго кричал, и, если помнится, после длинных препирательств ему заявили, что не Каган разграбил Кермине:> Бухарцы обвиняли
парламентеров в том, что те подвели и обманули их, позволив Колесову выиграть время до подхода эшелонов с подкреплением. Поэтому,
обращаясь 16 марта к командирам советских частей, Введенский и Мирбадалев убеждали их немедленно остановить кровопролитие ввиду
достигнутого соглашения о приостановлении военных действий повсюду в ханстве. <Эмир, - вспоминал Мирбадалев, - пожелал, чтобы я и
Введенский были его представителями на предстоящих переговорах. Но мы отклонили это предложение, указав, что мы - русские граждане>.
В переговорах в Кизил-Тепе они участвовали как члены российской делегации, являясь одновременно советниками эмира:
Эпилог
Трагическим итогом колесовской авантюры оказалось не только полное разрушение Бухарской железной дороги общей протяженностью свыше
1100 верст и всех гражданских сооружений по пересекавшей ханство Средне-Азиатской железной дороге и тракту Самарканд-Термез, но
также вражда бухарцев к России, дискредитация <прогрессистов> и огромные человеческие жертвы. В ходе кровопролития, по самым
скромным подсчетам, погибло свыше 10 тыс. человек с обеих сторон, и только в Ташкенте скопилось более 11 тыс. полураздетых и
истощенных беженцев.
Хотя уцелевшие поселенцы благословляли имена Введенского и Мирбадалева, считая их своими спасителями, иначе отнеслась к миротворцам
власть. Введенский, рассматривавшийся большевиками как тайный советник эмира, был похищен из Бухары и почти год без предъявления
каких-либо обвинений провел в ташкентской тюрьме. Опасавшийся аналогичной участи Мирбадалев бежал под защиту эмира в Старую Бухару,
а после насильственной советизации ханства поселился в Персии, где посвятил себя помощи беженцам из России. Он умер 22 января 1938
г. в Мешхеде, и в посвященном ему некрологе парижские <Последние новости> писали: <Русское население Новой Бухары будет всегда с
благодарностью вспоминать имя Хайдара Ходжи, спасшего своим заступничеством перед эмиром жизни сотен русских мирных людей в дни
кровавого налета на Бухару комиссара Колесова:> О пережившем еще шесть арестов и преподававшем в Институте востоковедения Введенском
некрологов не было: 15 сентября того же года его расстреляли по сфабрикованному обвинению в шпионаже в пользу французской,
английской, иранской и афганской разведок: Что же касается <воителя> Колесова, то он, не уставая писать мемуары о бухарском
<восстании> и избежав репрессий, скончался 29 июля 1940 г. в Москве, где и похоронен на престижном Новодевичьем кладбище.
