<ПРАВОЗАЩИТНИК> ТОЛСТОЙ И <ЧЕКИСТ> СТОЛЫПИН
Российский идеализм никогда не умирает. Он просто переселяется из одного исторического персонажа в другой
Накануне парламентских выборов прошлого года этот плакат встречался на любой крупной столичной магистрали. Красивое, умное лицо
Столыпина Петра Аркадьевича и его же самые известные слова: <Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия>.
Предполагалось, что щиты развесила партия, одержавшая затем ошеломительную победу на выборах. Действительно, какая еще Россия может
быть великой? Только <Единая>. А может быть, это была идея ЛДПР: кто больше Жириновского радеет за русский народ и осаживает всех
его внешних и внутренних врагов? Могли иметь отношение к щитам и коммунисты. Вам, мол, господа гайдары и немцовы, <нужны великие
потрясения...>. Впрочем, а почему не СПС? Неплохое предупреждение надвигающемуся фашизму от творца <либеральной империи> Чубайса. А
уж блок <Родина>, этот мог развалиться от чего угодно, только не из-за разногласий по поводу великого столыпинского афоризма.
Наконец президент всех россиян Путин Владимир Владимирович тоже выказывал свое почтение Столыпину, называя его среди выдающихся
деятелей всех времен. Правда, в другой раз говорил так же почтенно о Витте, но это уже частности.
Пришло время, когда Столыпин и его деятельность многим стали представляться идеалом истинно российских реформ. Хороший писатель и
журналист Святослав Рыбас тоже внес значительный вклад в пропаганду столыпинского наследия. Наряду с книгой о Столыпине он
опубликовал немало статей. Одна называлась <Петр Столыпин как зеркало для Владимира Путина>. Строгий перечень <отражений> нынешнего
российского президента в деятеле начала прошлого века открывался пунктом: <Во-первых, оба близки спецслужбам>. Это, как говорится,
вселяет.
Не так давно экономист и политик Борис Федоров проявил редкостное старание и представил общественности двухтомный труд о Столыпине.
Это он в интервью <Эху Москвы> был так приподнято категоричен: <У меня не так много героев, которые мне нравятся... У Столыпина, на
мой взгляд... плохих черт или недостатков, или грехов практически не было. И ни один человек не скажет, что они были...>
Один все-таки нашелся.
<Пишу Вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. ...Человек этот -- вы сами... Не могу понять
того ослепления, с которым вы можете продолжать вашу деятельность, деятельность, угрожающую всему вашему материальному благу (потому
что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы заслужили ту
ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи...>
Этот <самый жалкий> человек в России -- Петр Аркадьевич Столыпин. А называет его таковым не кто иной, как Лев Николаевич Толстой.
Что у них было общее, так это явное недовольство происходящим вокруг. Но если Столыпину не нравилось происходящее в государстве, то
Толстой был более радикален: <Государственное устройство не что иное, как такое сцепление людей, при котором люди, сами того не
зная, мучают, губят себя. Губят свои души, считая дурное хорошим и хорошее дурным. Поймите раз и навсегда, что то, что вы считаете
властью, что это есть самые злые разбойники, которые губят ваши жизни...>
Как видим, Толстой был противником любого государства вообще! Но вряд ли государственник Столыпин это читал. Ему было некогда.
Однажды Николай II спросил, читал ли Петр Аркадьевич <Жития святых>. Тот ответил честно: читал, но далеко не все. Это же, припомнил
он, целых двадцать книг.
<Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования. По образованию и
уму... Столыпин представлял собою тип штык-юнкера>. Это слова Сергея Витте, человека не менее известного и почитаемого в тогдашней
да и в нынешней России. Чрезвычайно эффективный министр финансов, председатель Кабинета, а затем Совета министров, тоже реформатор и
тоже автор земельной реформы. Может быть, в этом <тоже> и кроется причина столь резкого отношения к Столыпину? Дело в том, что Витте
считал, что Петр Аркадьевич <украл> и использовал в своей практике именно его идеи.
Стало общим местом -- Толстой был непротивленец злу насилием и постоянно взывал к отмене смертной казни. Но их конфликт был глубже.
Столыпин пытался предотвратить революцию. Толстой, конечно, был против революции. Забавно, что в интервью французской газете на
вопрос: <Будет ли в России революция?>, он отвечал вполне серьезно: <Все революции уже в прошлом, потому что в городах вместо
булыжных мостовых появился асфальт, а значит, бунтовщикам будет не из чего возводить баррикады...>
Тогда почему наивный непротивленец злу так обрушивался на борца с надвигающейся революцией? Да потому, что Столыпин в глазах
Толстого и был самым опасным революционером! <Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, рассчитывать,
что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой, -- это
значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслимы ни культура, ни подъем доходности земли,
ни спокойное владение земельной собственностью>. Это написали не западники-либералы Чубайс с Гайдаром, а почвенник-патриот Столыпин.
Летом 1907 года писатель направил <стоящему на ложной дороге сыну моего друга> письмо, в котором в очередной раз обвинил
премьер-министра не только в участии, но в руководстве проводимыми репрессиями. Столыпин ответил не сразу, а когда все-таки сделал
это, то в письме было обоснование <врожденного инстинкта> частной собственности на землю и ни слова о том, в чем упрекал его
Толстой -- о <ссылках, каторгах, казнях>.Толстой не унимается и пишет вновь: <За что, зачем Вы губите себя, продолжая начатую Вами
ошибочную деятельность? Вы... начали насилием бороться с насилием и продолжаете это делать, все ухудшая положение... Мне со стороны
ясно видно, что Вы делаете и что себе готовите в истории>.
В этом споре публицист левого толка Сергей Кара-Мурза, кажется, однозначно на стороне Толстого: <Поклонникам Столыпина надо помнить,
что только военно-окружными судами за 1906 -- 1909 гг. были приговорены к смертной казни 6193 человека (из них повешены 2694
человека), военно-полевыми -- более тысячи, да без суда и следствия, по распоряжениям генерал-губернаторов расстреляно 1172
человека. На каторгу были отправлены десятки тысяч человек (т.к. политические выступления крестьян проводили на судах как уголовные,
точное число вычленить из 66 тысяч приговоренных к каторге трудно). Вот какими средствами велась <реформа сверху>.Толстой в статье
<Не могу молчать>, которая всколыхнула весь мир, отозвался на повешение 20 крестьян в Херсонской губернии. Он ужасался -- <до чего
дошла Россия, еще в 80-х годах прошлого века на Россию был всего один палач, и по всей стране не смогли найти на эту должность
второго. За 80 лет после 1825 г. в России казнили в среднем 9 человек в год>.
Возникает вопрос: казнили лишь тех, кто занимался террором? Это был адекватный ответ или нечто большее, отвечающее столыпинскому
пониманию государственной политики? Он в письме Толстому внятно объяснить это не может: <...Я про себя скромного мнения. Меня
вынесла наверх волна событий -- вероятно, на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на
благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А Вы мне
пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя
не задумываться над этими вопросами, и путь мой кажется мне прямым путем>.
Он верил в то, что написал, или лукавил? Премьер-министр В. Плеве еще в бытность Столыпина губернатором отмечал склонность
последнего к <фразе и позе>. Человек, близко знавший премьера, С. Крыжановский писал: <Драматический темперамент Петра Аркадьевича
захватывал восторженные души, чем, быть может, и объясняется обилие женских поклонниц его ораторских талантов. Слушать его ходили в
Думу, как в театр, а актер он был превосходный>. Если прочитать семейную переписку Столыпина, то можно понять, что за
героем-реформатором, смелым политиком, пережившим не одно покушение, кроется человек замкнутый, рефлексирующий и при этом глубоко
религиозный. Порой его вера граничит с мистицизмом. <Русское государство, -- говорил Столыпин, -- в многовековой связи с
православной церковью. Вы все, верующие и неверующие, бывали в нашей захолустной деревне, бывали в деревенской церкви. Вы видели,
как истово молится наш русский народ, вы не могли не осязать атмосферы накопившегося молитвенного чувства, не могли не сознавать,
что раздающиеся в церкви слова для этого молящегося люда -- слова божественные>.
Может, поэтому с трибун Столыпин метал молнии, а в письмах к жене источал тревогу и фатализм, уповал лишь на Божий промысел. У
Толстого было скорее интернациональное видение мира, он верил во всечеловеческое братство, мечтал объединить все религии. Столыпин
же был подчеркнуто национален. <Русскость> его реформ была, можно сказать, кричащей. Именно этим восхищался в свое время Василий
Розанов, позже -- Александр Солженицын. А Борис Федоров просто был вынужден доказывать беспочвенность обвинений Столыпина в
антисемитизме. Столыпин, по Федорову, в отличие от Николая II не верил в подлинность <Протоколов сионских мудрецов> и в последние
годы жизни старался уравнять в правах российских евреев.
Возможно, это так. Но игра Столыпина в национально чистые реформы все-таки сыграла с ним дурную шутку. В Харбине в 1928 году вышла
книга некоего Ф. Горячкина <Первый русский фашист Петр Аркадьевич Столыпин>, в которой автор, член партии <православных русских
фашистов>, рассказывает, что представляет собой это новое политическое течение и почему герой его полуграмотных писаний <даже
гениальнее современного Бенито Муссолини. Этот русский колосс, этот гениальный государственный деятель>. В Харбине у русских
фашистов, возглавляемых прекрасно образованным, но озлобленным господином К. Родзаевским, была даже <Столыпинская академия>. Лозунг
русских фашистов был, можно сказать, замечательный: <Бог, Нация, Труд>. Но спустя 12 лет 4 мая 1940 года Рудольф Гесс был назначен
комендантом лагеря в Освенциме. Над входом в лагерь было написано: Arbeit macht frei (<Труд делает свободным>).
Конечно же, Петр Аркадьевич Столыпин не может ответствовать ни за русских фашистов, ни за Рудольфа Гесса. Но чувствовал ли он грань
между национальным и националистическим? Иногда Петр Аркадьевич поступал очень странно. Известный враг террористов-революционеров
вдруг встал на защиту Азефа, когда выяснилось, что тот одновременно сотрудничал и с полицией, и с бомбистами. В <Августе
четырнадцатого> Солженицын доказывает, что Столыпин был прав, защищая Азефа как первоклассного секретного сотрудника полиции,
который якобы в терроре не участвовал и был исключительно полезен в борьбе с революционерами. Но трагическая ирония в том, что
премьер-министр пал от руки такого же двойного агента. Его убийца Богров, как и Азеф, был связан и с охранкой, и с террористами.
Вообще попытки найти избранному кумиру любые оправдания заводят далеко. Поэтому вынужден согласиться с выводом С. Кара-Мурзы:
<Поразительно, что во время перестройки Столыпин стал кумиром той самой части интеллигенции, которая больше всего говорила о
нравственности и ненавидела КГБ. Как они могли согласовать это с таким важным наблюдением Сергея Витте: <В своем беспутном
управлении Столыпин не придерживался никаких принципов, он развратил Россию, окончательно развратил русскую администрацию,
совершенно уничтожил самостоятельность суда... Столыпин развратил прессу, развратил многие слои русского общества, наконец, он
развратил и уничтожил всякое достоинство Государственной Думы, обратив ее в свой департамент>.
Но те, кто творит мифы, ничего этого видеть не хотят. Им нужен идеальный, красивый, непостижимый герой. Спаситель всех и от всего.
Одних он защитит от бедности, других от инородцев, третьих от колхозов, четвертых от частной собственности. И обязательно нужна
тайна. Почему ни Сахаров, ни Солженицын не стали вровень со Столыпиным? Да потому, что тайны не было. По наивности говорили все, о
чем думали. А в чем неизбывный интерес к президенту Путину? В том, что он наверняка знает про наше будущее больше, чем говорит. Вот
и Столыпин знал. Есть же красивая история о том, как из кабинета премьера после его гибели исчезли бумаги, в которых была прописана
уже самая что ни на есть настоящая реформа всей российской жизни. Какие-нибудь жидомасоны до сих пор злорадно потирают руки. И тут
мне вдруг вспомнилась последняя встреча с толстовцем Зыковым.
-- Я нашел в Америке и привез в Россию <толстовскую> библиотеку, -- сообщил тогда он. -- Пока все в ящиках в нескольких местах
Москвы.
-- Давайте посмотрим, -- обрадовался я. -- Об этом надо написать. Может, даже снять фильм.
-- Не будьте наивным, -- строго предупредил Михаил Борисович.
И я понял: мифы, как овощи, -- у каждого свое время...
