Я считаю, что А. Солженицын как писатель, т.е. как человек, который должен уметь на бумаге читаемо изложить свои мысли, - дерьмо
(пользуясь его лексикой), а как историк и философ - еще хуже. Но зато он гордость нынешней литературы и философии, выдающийся
пропагандист и, главное, Нобелевский лауреат.
Естественно возникает вопрос о причине такого расхождения в оценке писательского дарования Солженицына между мною и Нобелевским
комитетом. На самом деле это расхождение в оценке лауреатов между Нобелевским комитетом и Альфредом Нобелем, из денег которого эти
премии выдаются и завещанием которого в этом вопросе Нобелевский комитет ОБЯЗАН руководствоваться. Если членам этого комитата не
нравится завещание Нобеля, то их никто не насилует - они вправе сброситься своими деньгами и выдавать премии за что угодно. Но
деньги Нобеля обязаны выдаваться только за то, за что приказал Нобель!
Если мы возьмем <Энциклопедический словарь> послевоенного выпуска (у меня 1987 года) и прочитаем статью о <Нобелевской премии>, то
узнаем, что она присуждается (здесь и ниже - выделено мною) <за выдающиеся работы в области физики, химии, медицины и физиологии,
экономики (с 1969), за литературные произведения, за деятельность по укреплению мира>. Однако до войны составители энциклопедий
как-то лучше помнили, за что Нобель распорядился выдавать свои деньги: <1) за важнейшие открытия в области физики, химии, медицины и
физиологии; 2) за лучшее художественное произведение идеалистического направления; 3) за труды, способствующие торжеству идей мира>.
Почувствуйте разницу, как говорилось в надоевшей рекламе.
Открытие - это открытие, члены Нобелевского комитета сами выдумать его за лауреата не сумеют, поэтому по завещанию Нобеля выдавать
премии обязаны действительно тому, кому приказал Нобель, - выдающимся ученым. А вот <за выдающиеся работы> члены Нобелевского
комитета могут выдать деньги
А. Нобеля кому не Нобель, а они сами захотят, - чьи работы они сочтут <выдающимися>, тот и поучаствует вместе с ними в мародерстве
наследства покойного химика. Ведь тут все ясно: нет открытий в этом году - не беда, ждите, пока они появятся, и тот ученый, который
сделает открытие, получит повышенную премию, - так задумывал Нобель. А Нобелевский комитет, повторяю, из распорядителей воли
покойного превратился в мародеров, грабящих его имущество.
Навскидку. За что, к примеру, в 1962 году получили Нобелевскую премию в области физики Л. Ландау, а в 2003 году В. Гинзбург? Они
ведь никаких открытий в области физики не сделали. Гинзбургу, в частности, дали премию <за пионерские работы по сверхпроводимости и
сверхтекучести> - за открытие Камерлинг-Онесса, сделанное еще в 1911 году, а Ландау - за открытие, сделанное
П. Капицей. А если речь идет только о том, чтобы обворовать покойного Нобеля, то почему эти премии получили два еврея, а не два
китайца, ведь китайцев на планете существенно больше, чем евреев?
Давайте рассмотрим Нобелевские премии в области литературы. В том же 2003 году, когда Нобелевский комитет осчастливил российского
еврея Гинзбурга премией в области физики, он осчастливил и одного венгерского еврея (забыл его фамилию) в области литературы. Этот
писатель написал какое-то выдающееся произведение про Холокост, которое до вручения ему Нобелевской премии никто не хотел читать, в
связи с чем этого выдающегося писателя (сужу по растерянности корреспондентов <Евроньюс>) никто не знал ни только в мире, но и в
Венгрии. Писателей, которые могут написать книгу, но потом не могут найти того, кого можно было бы заставить ее прочесть, много.
Тогда почему премию дали еврею?
Дальше. Нобель не был поклонником писателей как таковых, и премию обязал давать только тем из них, кто напишет лучшее произведение
идеалистического направления. Поясню тем, кому это слово ничего не говорит. Идеализация - это <представление чего-то лучшим, чем оно
есть в действительности, приукрашивание действительности, представление чего-то в качестве идеала>. Нобель хотел видеть и хотел
сделать людей лучше, чем они есть. А кого в качестве идеала представил венгерский мастер Холокоста? Немецкий концлагерь как
идеальное место пребывания евреев? Толпы евреев, которые по легенде о Холокосте тупо и покорно, как бараны, шли в газовые камеры?
Это что - идеализация евреев? Неужели это их показ <лучшими, чем они есть в действительности>?
Есть такой анекдот, в котором не сразу поймешь, в связи с чем его сочинили. Спускается летающая тарелка, из нее выходят марсиане, у
каждого по три глаза, по три руки, а на груди кулон с бриллиантом с кулак. Собравшиеся зеваки спрашивают:
- Вы кто?
- Марсиане.
- И у всех марсиан по три глаза?
- Да.
- И у всех марсиан по три руки?
- Да.
- И у всех марсиан такой кулон?
- Нет, только у евреев.
Теперь понятно, что этот анекдот возник как отражение действий мародеров Нобелевского комитета. Правда на сегодня еще не каждый
еврей в науке или литературе имеет Нобелевскую премию, поскольку гои все еще делают открытия. Но Нобелевский комитет над этим
работает.
Вот тут и возникает вопрос, а при чем тут Солженицын? Ведь он же русский, а за границей в его время было полно всяких писателей и
философов: от еврея Абрама Терца до русского Александра Зиновьева. И раз дали премию русскому Солженицыну, то значит он
действительно выдающийся писатель! Хотелось бы верить, что Нобелевский комитет допустил в деле с Солженицыным прокол и дал премию не
тому, кому указали еврейские расисты. Но тут есть но.
Первым издателем Солженицына за рубежом был А. Флегон, имевший в Лондоне издательство <Флегон Пресс>. Сам Флегон - антисоветчик,
сбежавший в 1956 году из Румынии. Кто он по национальности непонятно, но русским языком он владеет достаточно. Пока Солженицыну
нужна был реклама на Западе, он Флегоном был доволен, но когда он сам переехал в Швейцарию, то сразу занялся зарабатыванием больших
денег, и Флегон стал конкурентом монопольного издания книг Солженицына. Они поссорились, адвокаты Солженицына пытались возбудить
против Флегона иски, но не тут- то было - Флегон оказался стреляным воробьем, не дающим повода воздействовать на себя судебным
способом. Тогда, как утверждает Флегон, Солженицын сильно попортил ему жизнь, восстановив против него рынок покупателей книг
Флегона - русскоязычную эмиграцию. Разозленный Флегон в 1981 году написал книгу <Солженицын - пророк?>, в которой разодрал
Солженицына на части и каждую часть старательно пожевал. Но адвокаты Солженицына смолчали, следо!
вательно, Флегон не дал повода обвинить себя в клевете или оскорблении. Поскольку Солженицын у нас вне крупной критики, то на
территории СССР Флегон смог опубликовать свою книгу только в 1994 году и только в свободолюбивой Киргизии, которой не понравились
умствования Солженицына <Как нам обустроить Россию> (Бишкек, <Брокфил>, 1994, мне попалась эта книжка в Алма-Ате).
В отношении национальности Солженицына Флегон пишет:
<Вся жизнь Солженицына была связана с враньем. Это вранье начинается с его первых слов знакомства.
В русском обществе при знакомстве принято, чтобы каждый из знакомящихся сообщал имя и отчество. Этой формальностью должен начинаться
любой разговор между культурными или хорошо воспитанными людьми, Солже?ницын начинает врать с этого же момента, так как он с са?мого
начала старается скрыть свое настоящее отчество.
Он известен во всем мире как Александр Исаевич Со?лженицын. Под этим именем печатаются его фотографии, под этим именем печатаются
интервью в журналах, которы?ми он располагает (см. <Вестник>, N127, стр. 279). К 60-ле?тию со дня его рождения в журнале
<Континент>, N18 было напечатано специальное приложение под заголовком: <Исаичу...>, подписанное Виктором Некрасовым (типичный
коммунистический сленг по шаблону: <Ильич, Ильичу, Ильичей>, во всех падежах и вариантах).
Но дело в том, что Ленин не врал, когда сообщал людям, что его отец назывался Ильей, в то время как Солженицын обманул весь мир,
сообщая, что его отца звали Исаем.
Каждый писатель имеет право пользоваться литератур?ным псевдонимом. Но Солженицын считал, что псевдоним ему не нужен, а так как имя
отца ему не нравилось, то он просто присвоил себе ложное отчество.
Как человек, не питающий особой любви к евреям (мяг?ко выражаясь), Солженицын не может выдавать себя за Александра Ициковича. Для
него это считалось бы, вероят?но, большим позором. И поэтому он предпочел скрыть от ми?ра настоящее имя своего отца. Имя его отца
было, по утвер?ждению Солженицына, Исаакий.
<Таисия Захаровна (моя мама. - А.С.) ему одному (Си?моняну. - А.С.) поведала, что Исай (впрочем, Исаакий. - А.С.) Семенович
Солженицын во время гражданской войны был приговорен к смерт-ной казни>. А. Солженицын, Сквозь чад (отрывок из шестого допол?нения к
<Бодался теленок с дубом>, Имка-Пресс, Париж 1979).
Согласно <Справочнику личных имен народов СССР>, выпущенному издательством <Русский язык> в Москве в 1979 г. и рекомендуемому
Министерством юстиции в каче?стве пособия для работников органов записи актов граждан?ского состояния, в разделе русских имен
значится имя Исай, но отсутствует имя Исаакий или Исаак. В разделе еврейских имен (стр. 35-43) значатся имена Ицхак, Ицхок, Ице,
Ицик, которым соответствует <традиционное русское напи?сание> - Исаак, так же, как старому документальному напи?санию Мойше
соответствует традиционное русское Моисей.
Из этого следует, что в действительности Солженицына нужно величать Александром Исааковичем или Александ?ром Исаакиевичем или
Ициковичем, но ни в коем случае не Александром Исаевичем. Такое величание просто не соот?ветствует действительности и является
обманом.
Солженицын имеет право менять свою фамилию, но не имеет права менять ни имени своего покойного отца, ни правил образования отчества.
В общем списке имен (в справочнике) значится имя Иса?ак с вариантами Исакий и Исаакий. Русское сокращение этого имени (по
упомянутому справочнику) - Изя или Иса (стр.419).
Выходит, что отец Солженицына, согласно признанию сына, был какой-то Изя и, вероятно, арендовал землю у рус?ских помещиков
(насколько я помню, в <Августе четырнад?цатого> он сам признается в этом).
Солженицын отрицает, что его настоящая фамилия - Солженицкер. Но поскольку, как мы увидим далее, его от?рицания иногда оказываются
явной ложью (когда она ему полезна), это отрицание нельзя принимать за чистую моне?ту.
Я не пытался установить его настоящую фамилию, так как не считаю это предметом первостепенной важности. Но, проанализировав характер
Солженицына (об этом будет из?ложено подробно дальше), я склонен думать, что он не рус?ский. Если <чувак> более полувека сумел
скрывать настоя?щее имя своего отца, то тем более он мог скрыть его веру (или веру деда).
Вероятно, этим и объясняется, почему Солженицын был так зол, когда Долберг и Файфер взялись написать его био?графию. Люди, которым
нечего скрывать, обычно в таких случаях только радуются, тем более, что для Солженицына, по его собственным словам, каждая новая
статья о нем (а тем более каждая новая книга) укрепляла его защиту.
Если, с другой стороны, Солженицын не врет относи?тельно вероисповедания и национальности отца, то Изя Со?лженицын был, вероятно,
единственным Изей в списке рус?ских помещиков.
Переименование покойного отца я могу объяснить толь?ко антисемитизмом. Если дед Солженицына был евреем, то поведению Солженицына не
стоит удивляться, так как большинство выкрестов были ярыми антисемитами. На воз?ражение читателя, что Солженицын слишком
православен, чтобы быть евреем, я могу напомнить, что более половины тружеников христианского издательства <Имка-Пресс> - это Иуды,
которые продали Израиль, чтобы прислуживать православным попам. Для православной церкви Парижа из?раильские лакеи оказались более
выгодными, чем русские холопы-простаки>. (с. 205-207)
Замечу, что заявления Флегона о том, что Солженицын не любит евреев, во всей книге ничем не подтверждено, кроме уверенности в этом
самого Флегона. И чтобы заронить эту уверенность и в читателях, Флегону надо было бы помнить о том, что Солженицын не любит евреев,
на протяжении всей книги, а не писать уже на стр. 293-294: <Как известно, жена Солженицына родилась в хорошей еврейской семье. Тем
не менее, для нее ни в коем случае нельзя было применить выражение Гоголя <дама приятная во всех отношениях> хотя бы потому, что
природа одарила ее ужасными лошадиными зубами, которые она выкинула на помойку и обзавелась искусственными, как только раз?богатела.
До того, как она продала свою религию и заслужила ти?тул <переметной сумы>, она была известна в Москве, как сто?ронница свободной
любви.
Солженицын взял ее с <прицепом> (т.е. с ребенком от первого брака)>.
(Румыну, конечно, простительно, но в данном случае нужно писать <с приданым>, а не <с прицепом>, и <переметная сума> это совсем не
то, что <перекати поле>).
Так что спасибо Флегону за фактический материал, и, судя по нему, еврейские расисты не ошиблись, выхлопотав Александру Ицковичу
Нобелевскую премию. Более того, у них и без его национальности было много хлопот. Во-первых, отнести <Архипелаг Гулаг> к
идеалистической литературе невозможно никакими силами, во-вторых, писания Солженицына никакими силами невозможно отнести и к <лучшим
художественным> произведениям. Дело в том, что <лучшие художественные произведения> - это такие произведения, которые люди читают
добровольно, не требуя за это никаких денег, и даже сами покупают книги. У Солженицына в этом плане, как и у того венгерского еврея,
полный провал. Флегон по этому поводу пишет:
<Книги, которые пишет в настоящее время Солженицын, защищены, бесспорно, авторскими правами, и поэтому я не думаю, что кто-нибудь
попытается их напечатать без его разрешения. Но, с другой стороны, интерес к книгам Солже?ницына настолько упал, что я лично никогда
не согласился бы печатать его настоящие книги, даже если бы сам автор предложил их мне. Печатать книги Солженицына на рус?ском языке
в настоящей обстановке - это чистая финансовая потеря. Их могут печатать только издательства, получаю?щие деньги от американской
разведки для этой цели.
Я имею легальное право печатать разные книги Солже?ницына, как например, <Один день Ивана Денисовича>, <Матрёнин двор> и пр., но я
не собираюсь печатать их впредь. Во-первых, из-за переменившегося отношения читателей к автору, а во-вторых, из-за того, что я
печатаю только тех ав?торов, в искренность которых я верю. Когда Евтушенко ста?вил себе какую-то благородную цель в жизни, я его
печатал. Когда он стал молиться золотому агнцу, я перестал его пе?чатать. Изменение цели жизни привело автоматически и к изменению
качества его произведений, которые преврати?лись в главлитизделия, т.е. в дешевую базарную пропаганду> (с.19).
Естественен вопрос - стоит ли верить издателю, которого гений лишил права публиковать свои бессмертные творения? Однако здесь
следует обратить внимание на два момента. Флегон пишет об убыточности издания Солженицына <на русском языке>. Многомиллионные тиражи
изделий Солженицына отпечатаны на всех иностранных языках и их многомиллионность объясняется тем, что они являются обязательной
литературой для изучения в школах и университетах Запада. Я помню, как меня самого покоробило, когда на мой вопрос
партнеру-французу, что из советской литературы изучается во Франции, он ответил: <Преступление и наказание> Достоевского, <Война и
мир> Толстого и <Архипелаг Гулаг> Солженицына. Так что на Западе творения Солженицына это не художественная литература, а учебники
ненависти к СССР. Вон в Великую Отечественную войну немцы отпечатали тиражом в несколько миллионов экземпляров листовку со словами:
<Бей жида политрука - морда просит кирпича!>. И что же теперь делать в связи с таким огромным!
тиражом произведения анонимного автора? Выдвигать его на Нобелевскую премию?
Еще момент из текста Флегона, который надо пояснить и который потребуется в дальнейшем. Все издательства книг на русском языке на
Западе (кроме, как утверждает Флегон, издательства <Флегон-Пресс>) содержались Центральным разведывательным управлением США
следующим образом. При печатании антисоветской литературы ЦРУ сразу закупало часть тиража на сумму, покрывающую расходы на издание
книги. Оставшиеся книги приносили издателям чистую прибыль при продаже их эмигрантам по любой, даже <смешной> цене. А ЦРУ
закупленные книги предназначало для бесплатной раздачи советским гражданам, находящимся в командировках и турпоездках на Западе.
Теперь вернемся к книгам Солженицына на русском языке. На Западе и тогда было несколько миллионов русскоговорящих эмигрантов: от
трусов, сдавшихся немцам в плен и не рискнувшим после поражения Германии смотреть на родине в глаза вдовам и сиротам тех солдат, кто
погиб, не сдаваясь, до старых, порой еще дореволюционных эмигрантов. К примеру, в Париже у меня переводчиком была внучка командира
броненосца <Потемкин>, которого утопили матросы во времена бунта в 1905 году. И эти люди испытывали постоянный дискомфорт от
нависшего над ними часто молчаливого, но естественного вопроса коренных граждан: <А почему вы здесь, а не в СССР?> И вот теперь
Солженицын написал книгу, показывающую, какой страшной страной является СССР, причем эта книга беспрецедентно рекламировалась среди
жителей Запада. Как русскому эмигранту ее не прочесть? Солженицын был обречен, по меньшей мере, на тиражи своих книг на русском
языке во многие сотни тысяч экземпляров. Но это если бы он был не пропагандистом ЦР!
У, а пусть и хреновым, но писателем. Флегон пишет:
<Лучшим доказательством такого утверждения служат цифры продажи <Гулага>. Первый том на русском языке выдержал три издания, и
разошлось 60.000 экземпляров. Второй и тре?тий тома печатались только раз и то далеко не распроданы. Из второго тома разошлось всего
4.000, а из третьего 2.000 экземпляров. Это значит, что 58.000 читателей решили, что третий том - это просто потеря времени, а
56.000 читателей думают то же самое о втором томе.
В своей книге <Ошибка Запада> Солженицын сообщает об американце, который предложил своим дочерям по сто долларов, чтобы они прочли
второй том <Гулага>, но они от?казались наотрез> (с. 361).
Флегон постоянно подчеркивает, что Солженицын по своей глупости не понимает своей роли в строю антисоветских пропагандистов и
действительно считает себя гением. И он приводит такой пример. Узнав, что пластинки В. Высоцкого разбираются в Париже по цене 70
франков, корифей сдуру решил, что пластинки с его голосом народ будет хватать нарасхват. Распорядился напечатать свою поэму
<Прусские ночи>, а к ней приложением отштамповать и пластинку с записью авторского исполнения этой поэмы. Для начала Солженицын все
это сделал тиражом всего в 10 тысяч экземпляров и на гонорары Высоцкого тоже не стал замахиваться - за все удовольствие назначил
цену в 40 франков. Выбросил товар в продажу и, надо думать, купил мешки под деньги и стал ждать. Флегон пишет:
<Но дни шли, а на пластинку и поэму никто не набрасы?вался. Тогда американская разведка дала ему свой первый заказ в надежде, что
сможет быстро раздать бесплатно эти произведения советским морякам, туристам и русским, про?живающим на Западе, и пошлет потом
второй, еще больший заказ. Но оказалось, что желающих иметь бесплатно Со?лженицына не так уж много. За несколько лет после
поступ?ления этих произведений на рынок и до лета 1980 года автор смог продать (включая заказы американской разведки) все?го лишь
каких-то двести экземпляров> (с. 369).
<Не лучше идет продажа и <Письма вождям Советского Союза>. Напечатано 10.000 экземпляров. При помощи аме?риканской разведки было
продано 2.000 экземпляров (1974-1980). С финансовой точки зрения была бы просто потеря де?нег при одном издании. А при двух
уничтоженных и одном не проданном?
А великая эпопея <Бодался теленок с дубом>? Напечата?но 10.000 экземпляров, а продано не больше 4.000 за пять лет. Оказывается, мало
кого она интересует>.
Вот у меня и возникло предложение: если Нобелевский комитет выдает премии тем, кому распорядился Альфред Нобель, то таких лауреатов
называть Нобелевскими, а если тем, кому распорядились еврейские расисты, - то Шнобелевскими.
На первой полосе я уже сообщил краткие сведения о первом издателе Солженицына А. Флегоне и хотел бы добавить, что, судя по книжке
<Солженицын - пророк?>, Флегон не просто антисоветчик - это какой-то свихнувшийся русофоб, причем трудно понять, что именно мы,
русские, ему сделали, в связи с чем он так нас ненавидит? О своей национальности он не говорит, но, поскольку он в книге разбирает
особенности русского национального характера, то, скорее всего, румынский еврей - кому же еще быть специалистом в русском вопросе,
как не румынскому еврею?
Флегон - типичный интеллигент, т.е. начитан, говорлив, хитёр и глуп, но особенно ценно в нем то, что он не способен удержать в
голове две мысли сразу и, утвердив одно, уже через пару страниц сам себя и опровергает. Так что далеко ходить не надо - все в одном
флаконе. К примеру, плачет о судьбе советских писателей в страшном сталинском СССР: <Известный и популярный советский писатель Борис
Пильняк был расстрелян в 1937 году как японский шпион только потому, что несколько лет раньше побывал в Японии в составе делегации
советских писателей> (стр. 48). Прекрасно! У нас у всех кровь в жилах стынет от ужаса. Но тут два вопроса: зачем же этот Пильняк
признался в том, что он японский шпион, и был ли он им на самом деле?
На первый вопрос ответ ясен - следователи били Пильняка, пока тот не признался. Замечательно! Но зачем же тогда ты, Флегон, пишешь
на стр. 221: <Работница русского отдела Би-Би-Си Нина Квит рас?сказывала мне, что она была арестована в СССР перед вой?ной по
обвинению в шпионаже в пользу Польши по той при?чине, что она один раз посетила польское посольство с на?мерением узнать адрес своей
подруги, переселившейся в Польшу. Если бы она призналась, она попала бы в тюрьму на много лет за шпионаж. Она решила, однако,
перетерпеть все пытки и была готова умереть, но не признаться. Ее били и пытали каленым железом. Когда она была уже при смерти, ее
выпустили на волю, так как не получили от нее призна?ний>. То есть, если признаваться было не в чем, то даже женщины не признавались
и их выпускали из НКВД (предварительно закоптив Лубянку дымом кузнечных горнов для раскаливания железа).
Второе. Если Пильняк и его коллеги не были шпионами, то зачем же ты на стр. 281-282 сообщаешь: <У меня есть ориги?нальные письма
Савинкова к Гиппиус и Рейли (английско?му шпиону, расстрелянному в СССР), которые свидетель?ствуют о том, что Зинаида Гиппиус,
Мережковский и Савинков получали деньги от западных разведок и выпла?чивали разные суммы нуждающимся писателям в обмен на
сотрудничество (так же, как после Второй мировой войны <Посев> получал деньги от американской, английской и французской разведок)>.
Флегон старательно анализирует все, на его взгляд, гнусные черты русского народа. Скажем, в главе <Страсть к доносам - национальная
русская черта> он пишет: <Сталин никогда не смог бы уничтожить столько людей, если бы русский народ не помогал ему добровольно. Сам
русский народ почти заставил Сталина истреблять людей, так как было бы непринципиально не убивать человека, когда есть
доказательства, т.е. свидетели, что он - враг народа> (стр. 233-234).
Хорошо, нам стало стыдно, но зачем же ты, не моргнув глазом, пишешь, что у англичан доносы об антибританской деятельности являются
предметом гордости, более того, зачем же ты не упустил возможности похвастаться и сам: <8-го мая 1957 года английские газеты
сообщили о шпионе Периану из румынского посольства, который был разоблачен и выслан из страны в результате информации, полученной от
меня>? Если бы я задал ему вопрос: <Что же ты, доносчик, обвиняешь весь русский народ в любви к доносительству>? - то он бы мне
ответил, что он не доносчик, а борец с коммунизмом.
Ну что же, в таком случае и русские не доносчики, а борцы с такими тварями, как ты с остальными пильняками. Но это к слову.
В целом же книга Флегона интересна большим фактическим материалом о тех, кто ныне является гордостью россиянской литературы, о
реальной свободе на Западе и о том, как Запад формировал из подлых советских писателей и <творческой интеллигенции> свою <пятую
колонну> в СССР. Ю.И. МУХИН
Свобода
...Я могу печатать настоящую книгу только потому, что я печатаю ее на свои деньги и на мой собственный риск. Если бы я предложил ее
любому русскому западному издателю, то ее никто не напечатал бы. Во-первых, меня упрекнули бы в том, что я недостаточно хвалю
Солженицына, а его нужно хвалить, так как он великий борец против коммунизма. А кто не хвалит Солженицына, то он, по мнению русской
эмигрантской прессы, если не агент КГБ, то опасный элемент, с которым нужно быть внимательным. Принцип Сталина <Кто не с нами, тот
против нас> применяется слепо русскими эмигрантами. Кроме того, ни одно издательство не хочет говорить о причинах, почему повесились
бывшие сотрудники Солженицына Морозов, Воронянская и Лена Титова, муж которой делал какую-то работу для Солженицына (более подробно
об этом будет сказано немного далее).
Кроме того, западные законы о клевете запугивают многих издателей куда сильнее любого цензора.
В Англии издательство <Кэмбридж Юниверсити Пресс> объявило, что готовит к печати книгу Лакшина <Ответ Солженицыну>. В этой книге В.
Лакшин, бывший заместитель главного редактора журнала <Новый мир>, друг и долгое время помощник А. Твардовского, отвечает
Солженицыну на его критику мертвого Твардовского. Солженицыну, конечно, не нравится, когда ему говорят правду в лицо, и он заставил
своего адвоката написать письмо издательству Кэмбриджского университета и запугать судом, если оно посмеет напечатать Лакшина на
Западе. Следует заметить, что именно так поступает бывший советский писатель, которому западная свобода прессы (относительная для
других, но совершенно полная для него) дала миллионное состояние и спасла от преследований в СССР. Когда Солженицын жил в СССР, он
требовал полной свободы прессы. Как только появился на Западе, он старается ограничить эту свободу, если эта свобода не в его
пользу. Что же можно сказать о несчастном Лакшине, книгу которого не хотят печатать в С!
ССР, так как в ней идет речь о Солженицыне, и не могут печатать в свободной Англии, потому что издатель не хочет рисковать судом.
Суды в Англии очень дорогие, а штрафы за клевету могут быть очень большими (в зависимости от богатства истца). Откуда может знать
издательство Кэмбриджского университета, кто говорит правду, а кто врет: Лакшин или Солженицын. И чем рисковать судом, лучше не
печатать книги. Просто, как в песне <В Коктебеле>:
Свобода, б.., свобода, б.., свобода!
(сс. 30-31)
...Когда в 1956 году я приехал в Англию, мне предложили работать в Би-Би-Си.
Я писал по одной беседе в неделю и читал ее у микрофона. Я писал о чем хотел, и мои начальники читали ее обычно только после
передачи (или слушали во время передачи). Вот это действительно свобода прессы! -думал я, сравнивая с работой на радиостанциях
социалистических стран. После ухода с моей постоянной работы на радио Би-Би-Си я занимался переводческой конторой и продолжал
сотрудничать время от времени с Би-Би-Си. У меня не было никаких трудностей, и мне не отказывали ни в одной предлагаемой мною
передаче. В конце года получалось даже наоборот. Меня просили делать для них больше передач, чтобы помочь им расходовать больше
денег из кассы, так как в противном случае на будущий финансовый год их бюджет будет уменьшен по тем же принципам, как и во всех
других странах.
Но вот в 1965 году в СССР вышла повесть бывшего коменданта Берлина, генерала армии Александра Горбатова. Книга не была защищена
авторскими правами, и я решил напечатать ее в английском переводе. То же решение с целью подработать немного <бабок> было принято и
князем Ливеном, сотрудником английской разведки и позже главным контролером Би-Би-Си (второй человек после главного директора). Он
написал предисловие, а Клаф Гордон, начальник русского отдела, сделал перевод. Книгу выпускало лондонское издательство <Констабл>. Я
узнал об их книге, когда моя была почти готова. Я выпустил мою книгу за несколько недель перед официальной датой выхода книги князя
Ливена и, таким образом, <убил> их книгу. Им пришлось перенести дату выпуска на шесть месяцев, представив ее под другим заглавием.
При помощи связей им удалось получить большую рецензию в газете <Ивнинг Ньюс>, в которой сообщалось, что издательство <Констабл>,
соревнуясь с другим издательством (имени не указывалось), сумело выиграт!
ь соревнование и быть первым на рынке с этой книгой. Большинство английских читателей не могли, конечно, знать, что еще за шесть
месяцев до выигрыша первенства генерал Горбатов напечатал в <Литературной газете> открытое письмо издательству <Флегон Пресс> в
связи с выходом в свет его книги.
Обо всем этом знал однако князь Александр Ливен.
Выпустив книгу Горбатова на шесть месяцев раньше князя Ливена, я выиграл соревнование теоретически. На практике я проиграл его.
Князь Ливен, увидев, что денежки за авторские права сказали ему <гуд бай> (какая библиотека будет покупать эту книгу, если еще шесть
месяцев назад она купила эту же книгу, хотя и в другом переводе?), выгнал меня из Би-Би-Си, заявив английской разведке, что я -
советский шпион. Я написал князю Ливену письмо по этому поводу, и он ответил мне, что все это ложь и он никогда не делал таких
заявлений. Так как мои знакомые боялись выступать в качестве свидетелей против работников англий?ской разведки, то мне пришлось
отказаться от борьбы. Покинув Би-Би-Си, я запел с горя:
...Если бы в то время, когда я жил в коммунистических странах, мне сказали, что английская национальная пресса используется
разведкой для обмана читателей, то я никогда не поверил бы.
В Англии, в отличие от дореволюционной России, сотрудничество с разведкой считается большим почетом, а не позором (за что в России
так ненавидели Фаддея Булгарина). Поэтому один из старших журналистов газеты <Дэйли Экспресс> хвастался несколько лет тому назад в
своей газете, как он обманывал своих читателей, предоставляя таким образом разные услуги английской разведке. Например, для того
чтобы обмануть публику всего мира о дате проведения опытов с новым типом атомной бомбы, руководители Военного Министерства и
Учреждения Атомной Энергии забронировали места в самолете на определенный день и сообщили эту дату газете <Дэйли Экспресс>.
Информация была напечатана в газете, и журналисты всего мира забронировали себе места на ту же дату или на несколько дней раньше.
Враги атомных опытов, которые дежурили в зоне, предназначенной для опытов, узнав из газет, что опыты будут не скоро, покинули
временно зону, и, таким образом, английские специалисты смогли провести опыты без всяких затр!
уднений. (с. 38)
Клад для разведки
...ЦРУ начало интересоваться русской литературой, когда поняло, что советские писатели, в отличие от западных, представляют собой
клад для разведки.
Советские писатели путешествуют по всей стране больше, чем люди любых других профессий. Они разъезжают для собирания материалов, для
изучения языка, для выступлений, для творческих командировок. В отличие от курьеров они способны наблюдать за всем новым и
запоминать. Они встречаются со всеми слоями населения, с космонавтами и колхозниками, с таксистами и строителями. Представитель
какой другой профессии может содержать в своей голове столько информации о расположении бронетанковых войск, о строительстве новой
площадки для вертолетов, о заседании в ЦК КПСС, об успехах металлургов, о любовных связях членов политбюро или о настроении
пограничников на китайской границе?
Для получения общей информации ни один генерал не может представлять такого интереса, как активный советский писатель. Кроме того,
кто может более ясно и кратко передать всю эту информацию?
Поэтому не стоит ли пригласить советского поэта в американские университеты для гастролей, заплатить ему несколько <косых> и дать
ему возможность выпендриваться перед студентами? Пусть читает им любую пропаганду. А затем после выступления следует хорошенький
сабантуй с бирлянием, кирянием и марухами.
В отличие от СССР, на Западе нет спроса на стихи, и поэтому издательства не хотят их печатать. Но поэт знать этого не хочет. Ему
нужна валюта. Тогда представители ЦРУ обращаются к какому-нибудь издательству и предлагают ему деньги для печатания книги поэта, для
соблюдения авторских прав (ведь нельзя же выдать чек от имени ЦРУ) и для приглашения его на Запад.
Для справедливости и объективности я должен отметить, что, в отличие от КГБ, ЦРУ обычно не фотографирует советских писателей во
время исполнения их священного долга перед своей родиной, когда они в постели демонстрируют мощь советского человека.
Написав эти строки, я не выдаю никакого государственного секрета, так как эта практика широко применяется и известна всем - кроме
рядовых читателей.
С этой целью создаются общества дружбы, которые приглашают обычно советских <либералов>, таких как Вознесенский, Ахмадулина, а
иногда там встречаются и такие лица, как Ардаматский, о котором вспоминает Солженицын в своей любимой книге.
Иногда для этой цели ЦРУ прибегает к помощи студенческих кружков. Что им стоит дать в лапу председателю кружка, чтобы тот пригласил
известного писателя?
Работа ЦРУ довольно разнообразна, и я не ставлю себе целью ее разбор в рамках настоящей книги.
Для поддержки связи с русскими и восточноевропейскими писателями и диссидентами-графоманами ЦРУ создало на Западе целую сеть
журналов. Некоторые из них финансируются полностью ЦРУ (<ПОСЕВ>, <ГРАНИ>, газета <РУССКАЯ МЫСЛЬ>, <ВРЕМЯ И МЫ>), а другие (<КОВЧЕГ>,
<СИНТАКСИС>, <ЭХО>) финансируются только тогда, когда содержат материал, одобряемый ЦРУ. Вот неполный список журналов, которые
финансируются полностью или частично американской разведкой:
<Вестник русского христианского движения>, Париж;
<Вольное слово>, Франкфурт;
<Время и мы>, Израиль - в прошлом, США - в настоящее время;
<Глагол>, США;
<Гнозис>, США;
<Грани>, Франкфурт;
<Двадцать два>, Израиль;
<Континент>, Париж;
<Логос>, Париж - Брюссель;
<Новый журнал>, Нью-Йорк;
<Посев>, Франкфурт;
<Синтаксис>, Париж;
<Современник>, Торонто;
<Третья волна>, Париж;
<Хроника защиты прав в СССР>, Нью-Йорк;
<Шалом>, Тель-Авив;
<Эхо>, Париж (правильнее - <Куриное эхо>);
<Русская мысль> (газета), Париж;
<Память>, Париж;
<Тетради самиздата>, Брюссель;
<Культура>, Париж (на польском языке);
<Бъдъще>, Париж (на болгарском языке);
<Сведецтви>, Париж (на чешском языке).
Кроме редакций журналов ЦРУ создало и финансирует целый ряд русских книжных издательств, таких, как <ПОСЕВ>, <ЛЕВ>, <НЕЙМАНИС>,
<АРДИС>, <ХРОНИКА-ПРЕСС>, <ГЛОБУС>, <ИМКА-ПРЕСС> и пр. Кроме того, некоторые книжные магазины, такие, как <Руссика> в Нью-Йорке,
получают деньги от ЦРУ для печатания русских книг, одобренных ЦРУ.
Работники некоторых издательств считаются работниками ЦРУ и, проработав пять лет для этих организаций в Европе, получают право на
американское подданство. В старости они получают пенсию от ЦРУ из Америки, как, например, А. Нейманис. Когда отец вышел на пенсию,
на его место был переведен работник ЦРУ Орест Нейманис, его сын, занимающий до тех пор тепленькое место в другой организации ЦРУ
(радио <Свобода>).
К этой сети издательств следует прибавить радиовещательные организации <Свобода> и <Свободная Европа>.
К этому следует добавить русскую политическую организацию НТС, полностью финансируемую ЦРУ и имеющую свои центры во всех странах
Западной Европы, к которой принадлежат, в большинстве случаев, всякие бездельники. Этих бездельников НТС посылает встречать
советские пароходы и давать морякам бесплатно русскую литературу. Приглашая моряков на кружку пива, они стараются получить
всевозможную информацию во время разговоров между двумя русскими, <случайно> встретившимися на чужбине. Так как это единственная
русская политическая организация за пределами СССР, то естественно, что сюда попадают и наивные идеалисты, преподаватели русского
языка или работники государственных радиостанций, таких, как Би-Би-Си или Немецкая Волна. Таким образом, через НТС ЦРУ зорко следит
за русской эмиграцией во всем мире. (сс. 40-43)
...Возьмем для примера случай с В.
Вначале у меня были с ним очень хорошие отношения. Но слишком хорошие отношения между мной и советским писателем означали большой
ущерб для ЦРУ. В. ускользнул бы из их когтей, если бы он мог печатать свои произведения у меня и не нуждался бы в их деньгах.
Началось с того, что я напечатал книжонку его стихов под заголовком <Меня пугают формализмом> без его ведома. Когда он узнал об
этом, он был очень рад. Когда В. прилетел впервые в жизни в лондонский аэропорт, никто его не встре?чал, кроме меня. Я договорился с
представителем газеты <Дэйли Телеграф> задержать В. в ресторане аэропорта до его приезда с тем, чтобы он мог получить какой-нибудь
матери?ал для газеты. Через час к нам присоединились и представители <Общества Англия - СССР>, которое пригласило В. в Англию.
В аэропорту я договорился с В. о печатании его стихов и выпуске его пластинки. Впоследствии Макс Гейворд, желая завербовать его в
качестве информатора для американской разведки, согласился сделать то же самое, но заплатить ему куда больше, чем я (в то время, как
я высчитывал сумму на основе авторских прав, американская разведка высчитыва?ла сумму на совершенно других основах). Кроме того, для
большего успеха Макс Гейворд послал ему свою любовницу, которая, работая на того же хозяина, спала со всеми совет?скими писателями,
которые могли предложить ей какую-либо информацию.
В. остался доволен американской разведкой, которая взяла на себя обязанности выпустить книгу его стихов на ан?глийском языке, а
также пластинку с его стихами. Мой ус?тный договор с В. остался в воздухе.
...Впоследствии В. напал на меня, к радости КГБ и ЦРУ, двумя стихотворениями (по этому случаю в газете <Изве?стия> было напечатано,
мне кажется, что это было впервые, слово <говно> без многоточий. Даже Троцкого при самом свирепом сталинизме не называли таким
словом без много?точий).
Я ответил В. одной книжечкой, и на этом наша борьба прекратилась. Я думаю, что он ничего не выиграл, я поте?рял, а ЦРУ и английская
разведка достигли своей цели.
На недоумение читателя, зачем ЦРУ печатать совет?ские стишки в английском переводе, можно дать очень про?стое объяснение: советские
стишки им вовсе не нужны. Но им нужен предлог, под которым советскому писателю мож?но было бы вручить хорошую пачку денег. А взяв
деньги, ни один писатель не будет сидеть молчаливо и не откажется, хотя бы из вежливости, отвечать на вопросы агентов ЦРУ. (сс.
89-92)
...Когда Светлана Сталина подала на меня в суд, обвиняя меня чуть ли не в краже ее рукописи (из ее московской квар?тиры), то все
газеты поспешили сообщить об этом обвине?нии. Когда же через года два Светлане нужно было явиться в суд и доказывать, что я достал
ее рукопись нечестным об?разом, то ее адвокат написал мне письмо с предложением за?быть все дело и помириться.
- Зачем забывать? - ответил я. - Давайте судиться.
Но не тут-то было. Адвокат Светланы послал деньги мо?ему адвокату, которые, якобы, пришли не из кармана Свет?ланы, а от неизвестного
доброжелателя, и на этом дело кон?чилось без всяких свидетелей и выступлений перед судьей.
И подумал я: как-никак происходит девушка из хоро?шей, известной семьи, которая никогда никому никакого зла не делала. Зачем тягать
ее по судам? А кроме того, мой адвокат требовал вперед несколько тысяч долларов, если бы я захотел судиться. И пришлось мне
отказаться от тяжб. (с. 118)
Запад: поматросил и бросил
...Журналисты, связанные с разведкой, при посещении СССР встречают разных диссидентов-либералов или просто чудаков. Как только они
заметят, что те занимаются чем-то необыкновенным (выпускают, например, книжечку без текста) или делают что-либо, не поощряемое
правительст?вом, они начинают восхищаться и посвящать чудакам хвалебные статьи в западной прессе. Заурядный паренек при?обретает
мировую славу и скоро приходит к ложному выво?ду, что в СССР его не понимают, и единственный выход для него, по его мнению, это
выезд на Запад. Прибыв на Запад после нескольких лет хлопот с большими надеждами, он скоро отдает себе отчет, что им никто не
интересуется и он обречен на полный провал в одиночестве, далеко от своих. Если он попробует хлопотать о возврате, ему приклеивают
ярлык агента КГБ и его жизнь становится невыносимой. Любой человек, который попытается протестовать против такой практики,
подвергается политическим преследовани?ям со стороны <почетных> лидеров эмиграции и, конечно, !
соответствующих разведок.
Я приведу один пример.
В Москву приезжали разные западные священники и восхищались работами молодого художника Юрия Титова. Он рисовал религиозные картины,
лики, мистические ко?раблики. В западных книгах на тему о русской церкви его кар?тины часто воспроизводились с хвалебными статьями.
О нем часто появлялись материалы в русской эмигрантской прессе. Для меня, как и для многих других, знавших о нем по статьям, Юра
Титов был выдающейся личностью. Я никогда не забу?ду, как один из моих русских знакомых, встретив меня на улице Лондона, сообщил мне
взволнованным голосом:
- Слушай! Титов приехал. Только что сообщили по лондонскому радио.
- Где? Куда?
- В Рим. Но без картин. Кагебистские суки сожгли все его картины в самолете серной кислотой.
Вскоре детали о приезде знаменитого художника появи?лись в <Посеве> и в других журналах. Приезд Титова получил огласку как мировое
событие.
Юра Титов приехал со своей женой и дочерью. Все трое были счастливы и надеялись на прекрасное будущее, соглас?но рассказам
священника Бордо и его приятелей. Но судьба приготовила им другое будущее.
Во-первых, почти все те, кто прославлял его, когда он был в СССР, отказались вынимать деньги из кармана и покупать его религиозные
картины. Одно дело писать в га?зете о возрождении религии в СССР, о гениальном русском художнике, вдохновленном святым духом, а
другое дело раскошеливаться, чтобы приобрести картину сомнительной ценности. Пока Титов был в Москве и боролся против совет?ской
системы, он был гениальным художником. Как только он появился на Западе, его гениальность испарилась. После нескольконедельной
шумихи Титовы опомнились. Картины не продавались, а три рта нужно было кормить. Одна моя знакомая, видя их безвыходное положение,
взяла всех троих к себе на квартиру с питанием. Но сколько же можно содержать бесплатно троих людей? Титов, которому миро?вая пресса
вбила в голову еще в России, что он гениальный художник, отказывался от любой работы, кроме мазанья своих святых картин.
После многих хлопот семью Титовых устроили в париж?ском доме художников. Но здесь им дали только квартиру. На еду нужно было
зарабатывать. Картины не продавались. Титов вошел в свою уборную с религиозными картинами и из уборной объявил забастовку, забив за
собой дверь. Он ре?шил не выходить оттуда до самой смерти. Французские вла?сти отвезли его в больницу.
Его жена Лена попыталась найти себе работу, но ничего из этого не вышло. Работу по своим способностям ей не да?вали. Жить с воздуха
было невозможно даже для святых ма?ляров. Лена Титова обратилась в советское посольство с просьбой пустить их обратно в СССР, где их
окружало более отзывчивое общество. Как-никак в СССР они жили на вер?хушке социальной пирамиды диссидентов. У Титовой был хороший
любовник - Буковский. Правда, муж застал его один раз в нескромном положении и, пользуясь своим фи?зическим преимуществом, а также
психологическим (право первого), навесил ему несколько фонарей. Однако храбро?го Буковского это не устрашило и он не отрекся от
любви из-за таких пустяков. (сс. 122-124)
...Когда на Западе появился Солженицын, у Титовых воз?никла новая надежда. На родине у них получилось недора?зумение, но на чужбине
все прошлые, мелочные обиды за?бываются и чувство отчужденности сильно приближает и связывает (как односельчан или одноклассников в
лагере). Но новый мессия, оказавшись на Западе, отказался принять семью художника, посвятившего всю свою жизнь христиан?ской
религии. Надежда на то, что мессия соизволит запла?тить за работу, проделанную в СССР, увидя их жалкое по?ложение, лопнула, как
мыльный пузырь,
Когда в Париже появился их знакомый и земляк вио?лончелист Ростропович, у разочарованных, оскорбленных, разоренных, несчастных и
растерянных Титовых не было больше храбрости пойти к звезде с поклоном. Они любили и уважали Ростроповича, но с ужасом задавали себе
вопрос:
- А что если и он даст нам по шее, как великий борец за счастье мира Александр Исаевич? Там-то мы все чувствова?ли себя равными и не
чурались один другого. А здесь? У него же ведь тоже есть деньги.
И после долгих сомнений, исканий, переживаний, тер?заний, физических и душевных мук Лена пошла по един?ственному пути, который был
открыт для нее: она накинула на себя петлю, проклиная русскую эмигрантскую среду и ее прессу, которая заманила их на Запад.
После ее смерти в газете <Ле монд> появилась очень хва?лебная статья о русской благородной женщине, умном и храбром борце против
коммунизма, о друге человечества Лене Титовой.
Само собой разумеется, что в статье ни словом не намекалось на то, что эту прекрасную женщину убило русское <бдительное>
эмигрантское общество. В статье самой авторитетной французской газеты не было сказано ни слова о том, что Титова покончила жизнь
самоубийством; Фран?цузские читатели еще раз сожалели о слабости медицины в борьбе с болезнями.
Зачем знать им то, что невыгодно американской развед?ке и на руку коммунистической пропаганде?! Зачем запад?ной прессе предупреждать
будущие жертвы? Ведь это на ру?ку коммунизму. А вот если люди вешаются, это, вероятно, на руку западной пропаганде. Ведь есть
возможность тис?нуть вызывающую слезы статейку об очередной жертве коммунизма.
Газета <Ле монд> считается левой газетой Франции. (сс. 126-127)
Солженицын - <широкая русская душа>
Я упомянул выше, Александр Исаакиевич, о письмах Савинкова к Рейли и Гиппиус, которые у меня хранятся на продажу. Я мог бы их
продать вам для поправки будущего издания <Гулага>. Но вы же их не купите, а, вероятно, попро?сите бесплатно. Когда вам предложили
архив русской белой армии, вы попросили через вашего представителя, чтобы бедный эмигрант, живущий перепродажей книг, передал вам
этот архив бесплатно. Неужели вам не стыдно вести себя таким образом? У вас что, денег не хватает? Или вы Бог или второй Сталин,
которому нужно делать подарки да еще и спасибо говорить за то, что он их принял?
Все подарки ему подносят
И спасибо говорят. Б. Окуджава, Черный кот.
Мне очень не нравятся шкуры с <сидорами> денег (по-ва?шему - бабок), выклянчивающие информацию у стариков первой эмиграции. Когда
эти бедные, несчастные доходяги посылают вам информацию и просят вас заплатить за печа?тание на машинке и за потерянное время, то вы
не считаете нужным хотя бы ответить на письма (не говоря уже о плате). Тем более, что эту информацию они посылают вам не по
соб?ственной инициативе, а в ответ на вашу просьбу.
Я знаю, что у вас нет времени для всякой <мошкары>, но ведь у вас есть секретарша и есть <мать моих детей>, как вы называете
женщину, которую нормальные люди называют женой или супругой и которая отказалась от своей личной жизни для того, чтобы служить
вашему <великому> делу.
Я знаю одну милую старушку, которая училась в том же университете, что и вы. Она написала свои мемуары о сту?дентах 20-х годов и
предложила издательству <Посев>. Ей ответили, как и многим другим, что напечатают с удоволь?ствием, но при условии, что она заплатит
за печатание. По?сле долгих переговоров старушка напечатала свою книгу в Южной Америке, где условия оказались выгоднее, чем в
<Посеве>. Весь тираж был распродан, но она не получила ни копейки. (Ей дали бесплатно несколько экземпляров собственной кни?ги.)
После похвальных статей в эмигрантских журналах она ждала заказов в надежде покрыть хотя бы часть своих рас?ходов. И что же? Вы ей
написали письмо с просьбой выслать вам эту книгу. И она сейчас же выслала ее. Это было не?сколько лет назад. А вы ей деньги
выслали? Порядочные лю?ди обычно пишут: <Прошу вас выслать мне то-то и то-то с приложением счета>. Но вы же счета не попросили, а
писа?тельница, женщина старого аристократического воспита?ния, никогда в жизни не торговавшая, постеснялась послать вам счет без
просьбы.
Старая эмигрантка подумала так: <Ведь знает же сам, что печатание книги связано в расходами, видел же цену книги в газете и мог бы
уплатить за книгу при первом случае, когда в доме появится лишняя копейка>. (Не все же русские писатели печатают книги на деньги
ЦРУ, как А.И. Солже?ницын.) Но у шкур лишних копеек не бывает.
Александр Исаакиевич! Я обращаюсь к вам от имени не?скольких старых эмигрантов, которые послали вам материал о Первой мировой войне.
Я думаю, что материал оказался ценным. На основе полученного вы поняли, что написали чушь в вашем первом томе <Августа
четырнадца?того>, и решили переделать этот том в соответствии с полученной информацией. Если каждый том стоит в сред?нем 10 долларов
и если вы продали 2 миллиона (из вашего заявления можно понять, что речь идет минимум о несколь?ких миллионах), то вы заграбастали
за одну книгу свыше 2 миллионов долларов. Я думаю, что не покажусь вам наха?лом, если посмею напомнить, что в приличном обществе
следует платить за работу людей. Моя просьба заключается в следующем: поройтесь в ваших глубоких карманах и до?станьте оттуда
несколько медяков для тех доходяг, которые отказывались от ужина или от обеда, чтобы заплатить ма?шинистке за печатание материалов,
предназначенных для ваших книг. Ведь они будут содержать их информацию, но будут увел!
ичивать вашу прибыль и вашу славу всезнающего писателя. Надеюсь, что вы не откажете мне в любезности проделать эту столь болезненную
для вашего сердца процедуру.
На скупость Солженицына жалуется также и Н. Решетовская. Вернувшись из лагеря, безденежный Солженицын запретил хорошо зарабатывавшей
жене покупать книги на том основании, что их можно брать в библиотеке. Я видел бо?гатые дома в Англии, в которых не было ни одной
книги или же были полки с красивыми фальшивыми корешками книг. Не потратив денег ни на одну книгу, хозяин красивой квар?тиры
производил впечатление владельца обширной библи?отеки дорогих книг.
К счастью, русская интеллигенция от?носится к книгам иначе.
Когда Решетовская узнала, что Кока Виткевич, друг де?тства Солженицына, переезжает в Рязань, она очень обра?довалась. Но, по ее
словам, Солженицын реагировал совсем не так, как она ожидала:
<В гости ходить будут... Подарки делать надо...> (Ре?шетовская, стр. 169).
В 1960 году Солженицын писал врачу Зубову, с которым жил в ссылке в одном селе и который, несомненно, подметил прижимистость
Солженицына:
<Наташа <развратила> меня в том смысле, что при?тупила мою бдительность к копейкам и даже рублям>.
Когда у Твардовского выходила какая-нибудь книга, Солженицын сразу же выклянчивал бесплатный экземпляр для своей библиотеки.
Когда 2 мая 1964 года Твардовский приехал в гости к Со?лженицыну, он привез с собой баночку меда, зная прекрас?но, что у Солженицына
меда к чаю ему не предложат. Если бы Жорес Медведев захватывал с собой баночку какой-ни?будь <вкуснятины>, когда ездил к своему
кумиру, то воз?можно, что кумир не показал бы ему так быстро от ворот по?ворот.
О Медведеве пишет довольно забавно Н. Решетовская: <Некоторые из этих людей бывали даже назойливыми. Так, Жоресу Медведеву настолько
импонировала репута?ция <друга Солженицына>, что ради этого он порой прятал в карман чувство собственного достоинства,
Живя в Обнинске, Жорес предпочитал добираться до Москвы не по железной дороге, а на попутных машинах, чтобы ехать мимо нашей дачи с
обязательной остановкой у нас.
Он не мог не чувствовать, что этому визиту далеко не всегда рады. И все-таки, хотя однажды его буквально вы?проводили со двора, он
снова и снова появлялся у нас> (Решетовская, стр. 183).
Как жалко, Александр Исаакиевич, что вы не жили во времена Гоголя. Вот с кого Гоголю следовало бы писать Плюшкина! (сс. 284-287)
