Термин <деградация> достаточно слабо отражен в словарях, причем не только специальных. И все же, наличные определения дают пищу для
размышления, для концептуального анализа.
В специальной научной литературе термин деградация более всего используется биологами, экологами, психологами. В биологии и экологии
деградация осмысляется как определенный тип изменения особи, вида, биоценоза или среды в целом [Хесле В. 1994]. Данный тип изменения
предполагает ослабление системообразующих связей, снижение уровня организации (упрощение), проявляющееся в снижении адаптивных
возможностей популяции, сокращении ареала, сокращение функций, нарушение пищевых цепочек.
В психологии и, главным образом, в психиатрии термин деградация входит в устойчивое сочетание <деградация личности>. Деградация
личности предполагает некоторое негативное отклонение от нормы, снижение включенности личности в социальные связи, ненормальные
социальные и интеллектуальные реакции [Хорни К. 1993]. В этом плане термин деградация сопоставляется с термином девиантное
поведение. В целом, понимание остается прежним, - снижение уровня организованности. Различия здесь, главным образом, проявляются в
том, что притерпело негативное упрощение: среда или ее элемент.
Сходный смысловой комплекс мы обнаруживаем в теории систем, правда, при крайне редком употреблении самого слова. Деградация, в этом
аспекте, выступает как стадия деструкции системы и состоит в снижении организованности системы по иерархическим уровням [Пригожин
И., Стенгерс И. 1986]. Сама же деструкция и, соответственно, деградация может быть вызвана внутрисистемными причинами
(исчерпанностью системы) и внешними условиями (средой) [Князева Е.Н., Курдюмов С.П. 1997 ].
Достаточно близко к специальному и словоупотребление, зафиксированное в наиболее популярных словарях. Так, в <Словаре русского
языка> под редакцией С.И. Ожегова деградировать определяется как <приходить в упадок, ухудшаться> [Ожегов С.И. 1983]. В <Словере
иностранных слов> дается следующая статья: <ДЕГРАДАЦИЯ (фр. Degradation) - постепенное ухудшение, вырождение, упадок, движение назад
в своем развитии> [Словарь1985]. В специализированных социологических и политологических словарях отдельная статья, толкующая термин
<деградация> отсутствует. Во всяком случае, ее нет в Энциклопедических философских словарях, социологическом словаре Коллинза, в
Энциклопедическом социологическом словаре, политологическом словаре. Причин этого мы коснемся несколько ниже. Пока же попробуем
просуммировать содержание понятия в различных интерпретациях, выделить смысловой комплекс.
Общими компонентами в данном случае выступают:
· Наличие некоторого положения вещей, которое воспринимается говорящим как должное или <нормальное> (порядок). Этот порядок
обеспечивается определенными элементами и их соотношением (уровень организации, управление). Он создает некоторый - достаточный -
адаптационный потенциал.
· Деградация есть отклонение от должного положения вещей, ведущее к снижению адаптационного потенциала. Здесь исследуемый термин
соотносится с термином <девиантное>.
· Деградация есть упрощение, снижение уровня организации системы (элемента системы).
· Деградация процессуальна. Это изменение, происходящее за определенное время, но еще не завершившееся. Деградации предшествует
стагнация и завершается она деструкцией (разрушением) системы.
· Деградация есть возвратное движение. Она возвращает систему в состояние, в котором последняя находилась ранее. В этом плане
деградация соотносится с понятием <регресс>. Однако последний смысл выступает как факультативный в варианте, когда прошлое выступает
как идеал, а настоящее как деградация идеала.
Достаточно важно, на наш взгляд отметить то обстоятельство, что при богатстве синонимического ряда, часть которого приведена выше,
антонимический ряд и в рамках русского, и в рамках английского и немецкого языков крайне беден. Лишь в экзотических текстах
появляется сложный смысловой комплекс, связанный с последовательным восхождением по иерархическим уровням (Гегель, отчасти Шеллинг и
Гоббс). Обычно антонимом ключевому концепту <прогресс> выступает не <деградация>, а <регресс>. Причины такой откровенной бедности
антонимического ряда мы коснемся несколько позже. Пока нам важно отметить сам языковой факт.
На уровне повседневного словоупотребления термин <деградация> наделяется предельно негативно-оценочной коннотацией. В рамках
повседневного словоупотребления, включая повседневный политический дискурс, с помощью рассматриваемого термина описывается состояние
отечественной политической системы в 70-е, 80-е годы ХХ века. Оно же используется для оценки политического развития России
(Советского Союза) в завершившемся столетии. Вместе с тем, его употребление достаточно противоречиво. С одной стороны, термин
деградация достаточно продуктивен в политическом дискурсе, причем не только профанно-журналистском. Он встречается в выступлениях
политических деятелей [Кожинов В, 1996], в политологических и философских работах [Кантор К.1996]. С другой стороны, - он,
практически, не фиксируется словарями, учебными и справочными изданиями. Причина здесь в специфике социо-научного бытия понятия,
особенно понятия, входящего в социально-политический дискурс.
Научное понятие в процессе своего становления проходит три этапа развития: интуитивный, операциональный и субстанциональный.
На первом этапе содержание понятия настолько самоочевидно для говорящего и пишущего, что его нет необходимости специально объяснять.
Оно укоренено в обыденном языке и не нуждается в научной рефлексии. С его помощью просто обозначают ситуацию или раскрывают
содержание иного, менее самоочевидного понятия. Критерием корректности словоупотребления здесь выступает обыденный здравый смысл
говорящего, его языковая компетенция (Н. Хомский).
На втором этапе научное понятие расходится с повседневным словоупотреблением. Здесь, собственно, возникает вопрос: какую ситуацию
обозначает данное понятие? Как оно работает? Как соотносится с другими понятиями? Однако расхождение с повседневной практикой
словоупотребления еще не настолько велико, чтобы возник вопрос: что это такое? Слово еще обладает достаточно широким <веером>
повседневных ассоциаций. На этом этапе критерием корректного употребления смыслового комплекса или самого понятия выступает его
функциональное соответствие уже определенным категориям, возможность выстраивать с ними непротиворечивые высказывания,
репрезентирующие устойчивые представления о реальности.
На третьем этапе содержание понятия коренным образом расходится с повседневным прототипом. Здесь и возникает необходимость
объяснить, в каком смысле употребляется термин? Этот уровень с необходимостью предполагает дефиницию. Его мы и назвали
субстанциональным. В этом варианте понятие и связанный с ним смысловой комплекс выступают как causa sui, определяющая реальность, а
не определяемая ей (перформативная функция концепта).
Однако такое четкое подразделение без каких-либо оговорок применимо разве только к естественнонаучным категориям. С категориями,
обозначающими собственно человеческие, социально-политические реалии и процессы ситуация обстоит сложнее. В этих науках выделяются
две группы терминов. Первая, как правило, относится к исследовательскому инструментарию данной науки. Здесь понимание терминов
должно быть однозначным и предельно четким. Наличие дополнительных значений, ассоциаций не просто нежелательно, а недопустимо. Так,
именно наличие огромного <ассоциативного следа> термина и близких к нему понятий побудили М. Хайдеггера, а
ранее Гегеля ввести термин Dasein.
Второй круг терминов составляют понятия в равной степени принадлежащие к повседневному и специальному словоупотреблению. Их
эвристичность напрямую зависит от того, насколько точно научный дискурс смог включить в себя все смысловые вариации повседневной
речевой практики. В этом варианте <текучесть>, <неопределенность>, <вызывающая неточность> (В.Л. Махлин) является не недостатком, а
достоинством. Только такие <текучие> термины оказываются способны включить в себя текучую социальную реальность. Эти концепты так
или иначе репрезентируют ту социально-политическую реальность, которую изучает наука. По мнению А.Ф. Филиппова они (концепты)
одновременно осуществляют себя на двух уровнях - научном и обыденном.
К этому концептуальному кругу относятся понятия <империя>, <открытое общество> и т.д. К нему же примыкает и понятие <деградация>. Но
примыкает не совсем плотно. Оно в равной степени не вписывается и в повседневный, и в научный контекст. Диссонирует с ним.
Как правило, социально-политические концепты второго рода обладают огромным ассоциативным следом в общеупотребительном языке.
Собственно, группировка этих ассоциаций, выделение устойчивых повседневных контекстов и установление связи между обыденным и
специальным словоупотреблением составляет основу анализа термина. Однако термин <деградация> здесь стоит особняком.
Слабая фиксация его словарями (если и встречается, то не более одного значения, слабые антонимические связи) говорит об отсутствии
укорененности в повседневном дискурсе. Вместе с тем, Б.С. Ерасов и ряд других авторов определенно относят его именно к данному типу
дискурса, противопоставляя собственно научным терминам социально-политических наук.
Причина здесь в истории самого понятия, его внутренней смысловой структуре (не путать с внутренней формой слова). Термин
<деградация> входит в круг научных терминов вместе с оформлением эволюционного подхода в биологии. Здесь его употребление
определялось теорией <естественного отбора>. О деградации шла речь по поводу биологических видов, оказавшихся менее приспособленными
к данной окружающей среде или ее изменениям. До этого периода ключевой идеей в науке была идея гармонии и прогресса. Изменение, если
таковое и предполагалось (например, в работах некоторых Просветителей) шло по четко установленному плану - человеческому или
природному. Мир представлялся как некий сверхсложный механизм с разумным принципом в основании.
Идеи эволюции и, несколько позже, системного подхода (в Кантовско-Гегелевском варианте) радикально изменили не только науку, но и
Картину мира, предопределили смену науки-лидера [Бляхер Л., 1998] и самих когнитивных принципов. На место механики и механической
картины мира (МКМ) приходит биология и биологическая картина мира (БКМ). Если в первом случае фундаментальной метафорой,
предопределившей содержание научного и профанного дискурса, стало представление о мире-механизме, то в XIX - начале XX вв. начинает
лидировать <биологическая> метафора - <мир - организм>. В рамках этой метафоры БКМ и складывается представление об обществе как об
организме. При этом <механический> тип метафоризации отнюдь не исчезает, а входит в структуру биологического, как прежде
биологическая метафоризация включалась в рамки фундаментального представления МКМ.
Как всякий организм, организм социально-политический организм предстал некоторой целостностью, в котором целое (общество, структура,
система) подчиняет себе отдельные части и органы, так, что, они охватываются социальным организмом и приводятся в нем к единству,
обеспечивая устойчивость их взаимодействия и идентичность в составе обнимающей их целостности. Организмические представления
тематизировали в социально-политическом, а, особенно, в социологическом дискурсе две крайне важные для нашего рассмотрения идеи:
· Идея иерархичности социального бытия и бытия вообще.
· Идея <старения> как закономерного этапа развития любого организма, в том числе социально-политического организма.
Представление об иерархичности мироздания и единстве шкалы подчиненности низших пластов реальности высшим породило при переносе на
<социальный ярус> тему <социального пространства>, <социальных полей и сред> его образующих. Механогенному представлению о
<факторах>, каждый из которых по-своему действует на изучаемый социальный артефакт, было противопоставлено изначально целостное -
социальное пространство. См. например: размышления П. Сорокина [Сорокин П.1992]. Введение понятия и представления о социальном
пространстве воспроизвело <биологическое> представление о средах, биоценозах и т.д.
Представление об обществе и его политической организации как об организме вывело на авансцену социально ориентированной мысли идею
цикличности и закономерного старения. Особенно ярко это проявилось в разнообразных циклических и <осевых> моделях социальной
динамики, сложившихся в конце XIX - начале ХХ веков: от <вечного возвращения> Ф. Ницше до <осевых цивилизаций> Ш. Эйзенштадта.
Системность и иерархичность в социальных представлениях, детерминированных БКМ, предполагала, что <старение> происходит не просто
как <распад> или <регресс>, а как снижение уровня организации системы. Для обозначения такого типа <старения> общества-среды и был
заимствован биологический же термин <деградация>. Внутренняя форма концепта предполагала именно такую трактовку <возвратного
движения>. Она содержала в себе термин <градация> (от лат. Gradus степень, ступень, последовательность в иерархическом расположении
чего-либо) и отрицательную частицу <де> [Словарь,1985 ] . Даже если сама фонетическая оболочка не использовалась, смысловой комплекс
плотно вошел в обиход теорий циклической социальной динамики. Особенно ярко проявиля он в работах сторонников <цивилизационного
подхода>: О. Шпенглера, А.Дж. Тойнби, Й. Хейзинги, несколько позже, Л. Гумилева и других.
В этих работах выделялись особые феномены человеческой истории - цивилизации, каждая из которых проходит закономерный цикл развития,
обязательно включающий в себя стагнацию, деградацию и деструкцию.
В этом пункте научный дискурс совпал и включил в себя древнейшие повседневные и сакральные представления о цикличности бытия и
необходимости чередования рождения - развития - деградации - смерти - рождения. См. Энциклопедический словарь <Мифы народов мира> в
2-х томах. Даже, если оставить в стороне древнейшие мифы об умирающем и возрождающемся божестве и их связи с древнейшими
политическими системами, смысловой комплекс, соответствующий исследуемому понятию обнаруживается достаточно часто. Так, уже текстах,
посвященных деятельности древнейшего реформатора Уруимгины (Урукагины) из Лагаша, приводимых С. Крамером, можно вычленить этот
концепт. Настоящее, наличная реальность выступает здесь как деградация прежних, справедливых порядков. Возрождение этих порядков,
попранных властями предержащими - цель реформы.
Наиболее яркие социальные писатели эпохи принципата - Тацит, Сенека, Светоний - осмысляли свое время как <блестящую старость>, за
которой неизбежно придет упадок, деградация. Наступление этого периода - кризиса Римской империи - делает этот мотив ведущим у
многих авторов, главным образом у ранних христиан. Здесь важно отметить, что смысловой комплекс деградации в христианской Патристике
(у Оригена, Василия Великого, Августина, Киприана) наиболее полно соответствует циклической модели, в целом не характерной для более
поздней христианской догматики. Деградация и гибель <языческого> Рима (<морока>) выступает здесь как необходимое условие Спасения.
Отсутствие ярко выраженной временной развертки в эпоху Средневековья, отмеченное А.Я. Гуревичем, делало в этот период тему
деградации практически малоразличимой. Природная цикличность, присутствующая в народных представлениях, не имела средств фиксации.
В этом плане достаточно показателен трактат папы Иннокентия III <О презрении к миру>. В нем сама категория времени относится лишь к
сфере <видимости> и не содержится в онтологии. Гораздо сильнее циклические мотивы и соответствующие им смыслы, связанные с
<деградацией> проявились в карнавальном действии, описанном и исследованном М.М. Бахтиным [Бахтин М. 1993]. Введение карнавальных
элементов в рамки <официально-легальной культуры> в эпоху Возрождения вновь порождает интерес к явлениям, осмысляемым в рамках
исследуемого смыслового комплекса. Уже в описании последствий <черной смерти> в хрониках XV-XVI вв. смыслы деградации общества
ощутимы. Еще более явно наличие исследуемого смыслового комплекса проявилось в утопических концепциях Ренессанса, в основе которых
более или менее эксплицитно лежала фундаментальная идеологема <золотого века>. Наличное состояние здесь выступает именно как
негативное отклонение от должного, справедливого порядка. Деградирующее настоящее должно быть отвергнуто ради <прекрасного>
прошлого, справедливого состояния, разрушенного власть имущими. Сам концепт <возрождение> тоже отсылает к такому пониманию.
Интересно, что в данном контексте именно <возрождение> выступает наиболее полным антонимом к смысловому комплексу <деградация>.
Важно отметить, что большая часть реформаторских политических и не только политических движений - от Уруимгины из Лагаша в древнем
Шумере и Гракхов до М.Горбачева - осмысляло свою деятельность именно в этих понятиях. Вырисовывалась базовая когнитивная схема:
прошлое идеально - настоящее есть деградация прошлого - цель реформы: восстановление идеального прошлого через деструкцию
настоящего.
Альтернативой пониманию развития как возвратного движения от деградировавшего настоящего стала идея прогресса, опирающаяся на столь
же фундаментальную мифологему <построения царства Божьего на земле>. <Золотой век> в этом варианте развития находится не в прошлом,
а в будущем. Следовательно, настоящее есть этап на пути становления идеала. <Модернизация настоящего> - весьма показательная в этом
плане идеологема. Современность, подлинное социальное бытие - это бытие проекта. Наличная социально-политическая реальность не
обладает статусом подлинности. Она - пункт на пути становления подлинности. Эти идеи, проявившиеся в огромном массиве политических
текстов эпохи Просвещения, несколько позже тематизировали социально-политические экспликации Гегеля и Маркса. Идея постоянного
самообновления политической системы вытеснила <малоприятную> идею биологически необходимой деградации и смерти системы. Смерть
социально-политического организма в диалектических моделях - лишь мгновенный переход к новому качественному состоянию, к новой
жизни. Идеи цикличности и связанной с ними деградации социально-политической системы были оттеснены в маргинальные зоны
политического дискурса. Впрочем, в рамках дискурса философско-антропологического антипрогрессистские мысли высказывались достаточно
часто. Моральная ущербность модернистского проекта стала главным обвинением в рамках антипрогрессистских концепций (О. Тьерри).
Развитие производства и демократических институтов, связанных с капитализмом, дизгармонизирует мир, разрушает личность, лишая ее
самоценности (Ф. Шиллер). Техническая сторона прогресса, по мнению антипрогрессистов (в том числе, скажем, Ф. Ницше), нивелирует
уникальные качества человека. Она дает возможность слабому господствовать над сильным, а глупому над умным и т.д.
По мере нарастания кризисных явлений <моральная> критика прогресса в его европейском варианте перерастала в критику социально - и
политически-философскую. Последняя же и воплотилась и в циклических моделях. Мы сознательно, для <чистоты картины> отводим в сторону
анализ критики капиталистического прогресса марксистами, поскольку, на наш взгляд, это споры в рамках парадигмы <прогресса>, не
ставящие под сомнение саму ключевую идеологему.
В рамках <циклических> концепций, возрождающих идею деградации, делалась попытка объединения трех различных пластов: древнейшего
мифологического представления о цикличности бытия, идущих от позднего Средневековья представлений о <золотом веке> и развитии как
возвратном движении,: идеи строгого научно-организмического подхода. Представители этого направления, прежде всего, стремятся
выделить обобщенные параметры <старения-деградации>, определить ярус, отвечающий за разворачивание процесса. Для Тойнби это
блокирование каналов коммуникации, по которым перетекают образцы от <активного меньшинства> к <меметическому большинству>. Для О.
Шпенглера - неудачная <псевдоморфоза> Запада, заимствовавшего форму античной цивилизации, несоответствующую его сущности.
В русле цивилизационного подхода достаточно явно выделяется два типа концепций, которые условно можно обозначить как
мультиплицирующие и <осевые>. Сторонники первого (В. Брюсов <Учителя учителей>, О. Шпенглер <Закат Европы> и т.д.) видят в каждой
цивилизации уникальное явление. Общим здесь является только сам факт наличия цивилизации (концепт - <коэволюция>). Соответственно,
деградация в их концепциях носит абсолютный характер и ведет к столь же абсолютной деструкции социально-политической системы данной
цивилизации, от которой остается, в лучшем случае <псевдоморфоза>, <предрассудок>. Именно такое понимание деградации и цивилизации
вообще оказалось наиболее устойчивым и связанным с обыденным пониманием, основанным на древних сакральных идеологемах
Устойчивость подобного смыслового комплекса связана со специфическим положением, которое занимали <цивилизационные> тексты в
интеллектуальном движении европейской культуры. В отличие от текстов М. Вебера или, скажем, Т. Парсонса в ХХ веке, они не были
рассчитаны на узкоспециальное прочтение. Их аудитория была много шире. Она включала в себя специалистов социологов, увидевших в ней
общую модель, которую необходимо конкретизировать и операционализировать. Но, в гораздо большей степени, оно включала художников,
публицистов, интеллектуалов вообще. Потеря уникальной ценности интеллектуального труда воспринималась здесь как кризис цивилизации
вообще. Потому-то именно в этой среде был воспринят, а, отчасти, возражден смысл деградации. Не менее важным оказывалось и то
обстоятельство, что под <цивилизованным миром> на уровне повседневного дискурса понимался, прежде всего, европейский мир. Смысловой
комплекс старения и, связанной с ним деградация, прочно вошли в обиход европейского интеллектуала начала и середины ХХ века,
совместившись с древнейшими архетипическими представлениями о <вечном возвращении> [Валери П. 1976 ].
Вскоре они плавно перекочевали в сферу политических дискуссий, особенно актуализировавшихся в период становления фашизма и в начале
60-х годов в связи с движением <новых левых>. <Правые> педалировали идею возвратного движения к <золотому веку>, а причину
деградации видели в отклонении от него. <Левые> видели <выход> из ситуации деградации в интенсификации прогресса, в преодолении
<старого мира>: от большевиков и Маринетти до Муссолини.
В этот период наиболее полно обозначилось главное противоречие исследуемого концепта, вызванное включением в него, в качестве
важнейшего элемента, представления о должном (желательном) порядке. Если смысловой комплекс <упрощение, негативное снижение по
иерархическим уровням> проблем не вызывал, то представление о должном порядке оказывались более, чем дискуссионными. Поскольку сам
термин <цивилизация> оказывался в повседневном контексте весьма <размытым>, столь же размытыми оказывались критерии <порядка> и,
соответственно, отклонения от него - деградации.
Таким образом, смысловой комплекс, обозначенный термином <деградация>, из разряда специальных терминов через метафорику БКМ
перекочевал первоначально в социально-философский контекст, а затем в сферу повседневных политических баталий. Здесь он слился с
исходным представлением о цикличности мирового развития и необходимости старения и смерти и был воспринят как интуитивно ясный, не
нуждающийся в дефинировании. Однако продуктивности его использования в политических баталиях мешал тот факт, что включенный в него
смысловой элемент - должный порядок - выступал не как интуитивно ясный, а как конвенциональный, договорной. Дискуссия по поводу
деградации той или иной социально-политической системы сводилась к тому, какой порядок является искомой целью и, следовательно,
является ли наличное состояние упрощением-отклонением от него?
Не меньше проблем возникало в связи с тем, что по традиции, идущей от повседневного политического словоупотребления эпохи
Возрождения, концепт наделялся предельно негативным смыслом. Обозначить явление или социально-политическую систему как деградирущую
значило - отвергнуть ее. Это, зачастую, переводило дискурс из строгого научного или политического в область профанных отношений,
выступало как политически и научно некорректное. Предпочтение отдавалось иным, менее экспрессивно нагруженным концептам.
Специфика использования концепта <деградация> в рамках мультиплицирующего подхода заключалась еще и в том, что цивилизация
воспринималась здесь как явление единичное и уникальное. Соответственно, любое сравнение цивилизаций друг с другом воспринималась
как не вполне оправданное допущение. В этом плане достаточно сложно было говорить о каких-либо обобщенных критериях должного. Всегда
оказывалось возможным заявить, что порядок, выдвинутый оппонентом в качестве идеального, относится к принципиально иной цивилизации
и не может быть экстраполирован на наличное состояние.
Здесь <на помощь> мультиплицирующему подходу приходит <осевой>, который, с известными оговорками, можно вывести еще из знаменитого
<О языке кави на острове Ява> В. фон Гумбольдта, идей мыслителей круга И. Гердера, словаря Лафатера. Все цивилизации (в их
терминологии культуры или языки) направлены разными путями, но к единой цели. Следовательно, допустим и даже необходим компаративный
подход.
Этот сюжет, дополненный <биологической> идеей цикличности мирового развития породил идею единства мировой шкалы цивилизаций.
Пожалуй, наиболее ярким ее проявлением и стало <осевое время> К. Ясперса.
В рамках этого подхода деградация данного порядка не всегда есть деградация системы как таковой. Она может быть начальным этапом
движения к новому более высокому порядку в духе христианской Патристики. Хотя мы и не встречали текстового подтверждения этой мысли,
можно говорить об абсолютной и относительной деградации. Первая - ведет к деструкции социально-политической системы, не предполагая
альтернативного (<идеального>) пути развития. Вторая - является <соратницей> прогресса. Она вызвана <естественной> исчерпанностью
или, в рамках профанного дискурса, <ошибочностью> деградирующего порядка, разрушение которого позволит воплотиться более разумному,
прогрессивному и тому подобное порядку.
Европоцентризм политической науки ХХ века (вспомним <мир-систему> Валлерстайна), притягательность <модернистского проекта> в его
европейском или американском варианте привели к тому, что именно <европейский> тип порядка с развитыми институтами гражданского
общества, процедурной демократией и приматом прав личности и частной собственностью стал восприниматься как должный или желательный
порядок. Поскольку же данный тип порядка воспринимается как должный, то все, что ведет или может привести к нему воспринимается как
<прогрессивное изменение> даже, если какие-то политические структуры при этом деградируют [Красильщиков В. 1999].
Определенное изменение в этот подход внесла практика постмодернизма с его радикальным сомнением в ключевом концепте модернистского
проекта - в прогрессе. Здесь наиболее показательно <Постмодернистское знание> Ж.-Ф. Лиотара [Lyotard J.F. 1979]. Сам прогресс
оказывается деградацией, поскольку ведет к кризису образования, безработице, глобальному противостоянию между Севером и Югом,
экологической катастрофе, главное - он ведет к деградации свободы. <Естественные права>, на которых оснуется европоцентристский
порядок, оказываются мнимыми, и развитие порядка лишь увеличивают насилие в обществе (М. Фуко <Надзирать и наказывать>). Более того,
насилие оказывается обличенным в такую форму, что личность не может ни осознать его, ни протестовать. В рамках <новой
непрозрачности> (Хабермас) деградация модернистского проекта оказывается абсолютной деградацией, своеобразной насмешкой над
оптимизмом <конца истории> Фукуямы.
Расцвет Китая и <молодых тигров> АТР породил представление, что именно там содержится зерно будущего не-европейского порядка.
Соответственно, сам европейский порядок, находящийся в состоянии стагнации и деградации должен измениться. Ярким проявлением этого
стали многочисленные работы, стремящиеся <европеизировать> духовные учения востока, увидеть в них <новый проект>. Однако недавний
финансовый и экономический кризисы, поразившие <молодых> и не очень молодых тигров, опять вернули европоцентристским странам титул
<образца социально-экономической и политической организации>.
Пожалуй, наиболее интересно и полно концепт <деградация> отражен в российских работах последнего десятилетия. Смысловой комплекс
<деградация> в рамках русской культуры опирается на столь же устойчивые основания, как и европейский. Более того, если в
средневековом европейском дискурсе господствовали теологические смыслы, то русский был изначально политизированным. Уже в древнейших
письменных памятниках (см. <Слово о Законе и Благодати> митрополита Иллариона) мифологический и теологический смыслы подчинены
политической сверхзадаче. Этот момент сообщал динамизм восприятию реальности. Политическая жизнь накладывалась на религиозные
представления о духовном подвиге Святости (<Повесть об Андрее Боголюбском>, Лаврентьевская летопись свода 1239 года и др.).
Сакральные же представления Древней Руси включали в себя и элементы природной цикличности. В отличие от европейского христианства
русское Православие органически включало в себя эти элементы, кодифицировало их. Вместе с идеей цикличности включается и идея
деградации в терминах универсальной идеологемы <золотого века>. Особенно ярко этот мотив воплотился в текстах XIII - XIV вв, периода
монгольского ига (<Моления Даниила Заточника>, <Слово о погибели Русской земли>).
Существенным отличием древнерусских текстов от соответствующих западноевропейских текстов является отсутствие четкой временной
локализации идеала. Идеал выступает как трансцендентный. Он незримо присутствует в мире. Этот мотив доминирует в <Слове о погибели
Русской земли>.
Некоторая конкретизация политического идеала происходит к XVI веку. Возникает смысловой комплекс несколько сходный с тем, который
лег в основу модернистского проекта. <Руський род>, <Святая Русь> должна в будущем объединить христианские страны. Этот комплекс,
однако, включал в себя и момент цикличности. В настоящий момент лишь Русское государство является столпом, основанием будущего
идеального устройства, но в <иных землех> идет <оскудение>. Здесь показателен ряд моментов из <Повести о Царьграде>
Нестора-Искандера. Этот мотив получает наиболее полное воплощение в публицистике XVI-XVII веков. Особенно показательны здесь
послание старца псковского Елизарова монастыря Филофея о <Москве - третьем Риме> и послание тверского иерарха Спиридона-Саввы <о
Мономаховом венце> (позже <Сказание о князьях Владимирских>). Здесь цикличность мирового развития получает законченную форму,
получая теологическое и политическое обоснование. Каждому <Риму> соответствует определенный исторический цикл, что, впрочем, не
всегда эксплицитно выражено. Завершение цикла сопровождается деградацией. Последняя сопряжена с <корыстолюбием>, утратой истиной
веры, а с ней доблести, жертвенности. <Наказанием> за это и выступает <оскудение> и <падение>. Однако цикличность не бесконечна. Она
завершается <третьим Римом, а четвертому не быть>. Если падение первого и второго Рима не ведут к абсолютной деградации, оставляя
надежду на конечное избавление, то падение третьего Рима - абсолютно. Четвертый Рим - город Дьявола. В этом плане интересно
восприятие Петербурга как невозможного города (<Непостижимый град> Ю. Анциферова). Здесь важно отметить ряд компонентов, повлиявших
на российский вариант смыслового комплекса, обозначенного концептом <деградация>:
· Концепт <идеальный порядок> в рамках русской традиции часто не имеет жесткой временной локализации и четких политических
характеристик. Он - трансцендентальное образование, земным воплощением которого выступает <Святая Русь> вне конкретных политических
размерностей и реалий.
· Распространение идеала на все <земли христианские> и есть завершение развития, достижение высшей, конечной точки.
· Деградация всегда связана не с конкретными политическими действиями, а с <изменой> трансцендентальному идеалу. Однако такая измена
всегда ведет к политической и личностной деградации (<оскудению>, <разорению>).
· Деградация <Святой Руси>, трансцендентального идеала носит абсолютный и необратимый характер. Если таковая возникает, то развитие
заканчивается.
<Смысловой мостик> от теологического к конкретно-политическому уровню и создается в концепции <Москва - третий Рим>. Поскольку
падение <третьего Рима> есть окончательная <погибель христианския>, то борьба с его врагами и есть <духовный подвиг>. В последующей
литературе тема деградации сопряженной с отступничеством от истинной веры, от идеала Святой Руси педалируется весьма часто. Здесь
можно вспомнить и <Повесть о Горе-Злосчастии>, и <Житие> Аввакума и многое другое. Смысловой комплекс <деградация> здесь сопрягается
с <дьявольством>, <прелестным действом>. Он может вести и к <мнимому> процветанию, пышности, но это богатство <прелесть диавольска>.
Соответственно наделяется максимально возможным негативным смыслом. Поскольку же идеальный порядок трансцендентален, то и
отклонением от идеала оказывается возможно объявить любое действие, не устраивающее властного агента. Таким образом, смысловой
комплекс <деградация> (<отступничество>, <оскудение> и др.) из сферы корректного политического дискурса переходит в сферу
инструментов политической борьбы.
Этот компонент проявился и в более поздние периоды. В процессе борьбы <западников> и <славянофилов>, борьбы Российской империи со
своими политическими оппонентами, в период октябрьской революции и сталинских репрессий. Концепт <враг народа>, столь любимый
<лучшим другом физкультурников> восходит к отмеченному выше смысловому блоку. Кризис советского политического режима и поиски
альтернативных политических концепций привели к некоторому совмещению традиционного для русской культуры смыслового комплекса с тем,
который был характерен для культуры европоцентристской, что привело к появлению новых смысловых коннотаций.
На стадии безоглядной критики советского политического режима (конец 80-х - начало 90-х годов) в отечественной науке был заимствован
цивилизационный подход как альтернатива марксистской формационной модели. Вместе с цивилизационным подходом был заимстваван и
смысловой комплекс, обозначенный термином <деградация>.
В литературе, посвященной проблемам социальной философии и философии политики, возникло несколько взаимосвязанных направлений,
трансформирующих цивилизационные модели и, соответственно, понятие деградации.
Здесь можно выделить следующие подходы:
· Источник должного порядка находится в сфере последовательной модернизации российского общества. Сама модернизация, несмотря на
ярко выраженный <импортный>, европейский характер, является универсальным принципом социально-политического развития. До сего
времени российский путь модернизации (через монархию и революцию) представлял собой не вполне удачный эксперимант, а потому - вел к
деградации. Восхождение к общемировым задачам и есть способ выхода из деградации, кризиса. В последнее время появляются и иные
неевропейские типы локализации идеала (Китай, Аргентина, Чили и т.д.). В данном случае деградация возникает, по мнению этих авторов,
потому, что Россия стремится отбросить свое <азиатское> естество.
· Здесь источник должного порядка достаточно точно отождествляется с прошлым, исчезнувшим социально-политическим организмом. При
всей изысканности историко-научной и философской аргументации этих авторов, в основе их концепций лежит описанная выше когнитивная
схема утраченного <золотого века>. Спор, причем, порой крайне ожесточенный идет о том, какое прошлое представляло собой <золотой
век>. Соответственно этому выстраивается картина деградации. К этой группе примыкает современное <евразийство>, настаивающее на
особом статусе России, но не <третьего Рима>, а наследника евразийских держав гуннов, монголов и т.д. Не всегда эксплицитно этот
момент прослеживается в метафоре <русской Атлантиды>. Источниками деградации в этом варианте становятся: а) неестественное
прерывание цивилизационного цикла (В. Цымбурский), б) воздействия агрессивной внешней среды (А. Богатуров), в) неудачный выбор
политических и цивилизационных ориентиров (К. Кантор), г) глобальный кризис цивилизации (Н. Моисеев), д) <естественный> кризис
цивилизации (А. Ахиезер). Отнесение идеального порядка к достаточно удаленному прошлому становится мостиком к третьему подходу.
· Здесь должный порядок не локализуется в хронотопическом отношении. Он - не из Европы или США, он - не из прошлого России. Он -
трансцендентален. В основе этих концепций, еще более, чем в предшествующем варианте, лежит идея <Святой Руси>, некоторого
сверхмощного ментального образования, движение к которому и является истиным развитием. Здесь возникает определенные ассоциации с
модернизационными концепциями. Движение к <Святой Руси> и есть искомый отечественный вариант модернизации. Он не смог осуществиться
в прошлом (войны, нашествия и т.д.). Его нет в <безбожном Западе> (В. Эрн). Он - есть в трансценденции (Православии, Русской идее и
т.д.). В этом плане характерна позиция В. Сагатовского, высказанная в работах последних лет. Стремление к европеизации, проявившееся
в советские годы (марксизм) привело к нарушению антропологической и духовной структуры русского общества, но реформы, проводимые по
европейскому же образцу, лишь усугубили ситуацию. Деградировал не какой-либо политический институт или группа институтов.
Деградировали основания интеракции. Люди утратили возможность общаться между собой, отождествлять себя друг с другом и с Россией в
целом. Соответственно, выход из кризиса и деградации в том, чтобы, возвратившись к <Святой Руси>, обрести национальную идентичность.
Однако выход этот не только и не столько политический, сколько личностный. Не государство находит <национальную идею> и
<национальный интерес>, а каждый человек, двигаясь к трансцендентальному идеалу, обретает целостность, передавая ее стране.
Одновременно с философской и политологической рефлексией, идея цивилизации и цивилизованного пути развития столь же быстро
распространилась и в политической публицистике. Вспомним хотя бы яркие статьи А. Нуйкина. В этом контексте и проявился наиболее
четко мысль о том, что весь советский период есть огромная деградация. Реформаторское движение и ставило своей целью вернуть Россию
в лоно цивилизации, избыть стагнацию брежневского этапа (<застой>) и последующую деградацию. За последнее десятилетие осмысление
концепта было пополнено. Наряду с <деградацией> как этапом цивилизационного цикла появляется деградация как результат трансформации
(модернизации) социально-политической системы. Эта трактовка деградации особенно популярной оказалась в работах первой половины
1990-х годов.
В рамках публицистического дискурса в России сформировалось несколько смыслов, так или иначе связанных с исследуемым концептом.
При рассмотрении проявлений деградации источником выступает модель Тойнби, но с привязкой к современным реалиям. Уже в <Трех
кризисах Михаила Горбачева> дана попытка описания этих проявлений. Еще более определенно это описано у Н. Лапина. Деградация связана
с потерей управляемости обществом, тотальным падением производства, дезориентацией общества. Деградация проявляется в
непреодолимости кризиса. Еще одним критерием деградации выступает падение международного престижа, перемещение из политического
центра в сферу третьего мира.
Таким образом, к смыслам, перечисленным в начале нашей статьи, исходя из словарного словоупотребления, можно добавить еще смыслы,
связанные с условием наступления и проявления деградации, с источником должного порядка, его пространственно-временной локализацией.
В этом плане можно выделить внутрисистемные и внесистемные (внешние) источники деградации. Группа внутрисистемных факторов может
быть связана с <естественным> завершением цивилизационного цикла, исчерпанностью системы и с прерыванием цивилизационного цикла.
Последнее оказывается связанным с большей свободой в выборе путей развития, которой отличаются социально-политические системы.
Внесистемные факторы деградации связываются с идеями <мир-системы>. Данная социально-политическая система оказывается включенной в
Большую (глобальную) систему, выступающую по отношению к ней в качестве среды. Соответственно, деградация может быть связана с
<естественным> изменение среды в духе эволюционных теорий и с рефлексивной (агрессивной) деятельностью Большой системы.
Существенным результатом развития смыслового комплекса в последнее десятилетие является некоторое расхождение между собственно
научно-философским и публицистическим пониманием концепта. В рамках публицистического дискурса продолжают сохраняться
негативно-оценочные коннотации, характерные для архетипического восприятия <деградации>. Вне зависимости от того, какой именно
порядок признается идеальным, должным, концепт используется всеми участниками дискурса как средство политической борьбы, способа
отбросить <представление о должном порядке>, выдвигаемое оппонентом. Последнее тем более просто, что архетипически оказывается
заданным трансцендентальный характер идеала, по отношению к которому любое наличное - деградация. Ведь <идеальный политический мир>
постиндустриальных стран столь же трансцендентен, как и <Святая Русь>.
В рамках научного и философского дискурса термин <деградация> обретает характеристики строгости. Несмотря на имманентно присущую
этому термину оценочность и конвенциональность базового смысла - представления о должном порядке, исследователи, исходя из
адаптивно-функциональных возможностей системы стремяться выделить общезначимые характеристики и феномены явления и смыслового
комплекса.
Литература:
Ахиезер А.С.1991. Россия: критика исторического опыта в 3-х тт. М.
Бахтин М.М. 1993. Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.
Бляхер Л.Е. 1998. Человекоразмерные картины мира. Хабаровск.
Богатуров А. 1999.Синдром поглощения в международной политике // , Т. 4, ? 4;
Валери П. 1976. Кризис духа // Валери П. Об искусстве. М.
Гельман В.,Торохов Д. 1998. Современная российская партология: в начале пути // Социальные исследования в России. Самопознание
общества. М.;
Ерасов Б.С. 1999. Категории <цивилизация> и <революция> в концепции Ш. Эйзенштадта // Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование
обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.
Ильин М.В. 1999. Политическое самоопределение России // , Т. 4, ? 3.
Кантор К. 1996. О глобальном кризисе в социокультурном измерении // <Полис>, ? 3;
Кожинов В. 1996. Можно ли предвидеть будущее? // <Юность>, ? 2.
Князева Е.Н., Курдюмов С.П. 1997. Антропный принцип в синергетике // <Вопросы философии>,? 11.
Красильщиков В. 1999. Россия и мировые модернизации // ,? 3. Т.4.
Лапин Н. 1993. Социальные ценности и реформы в кризисной России // <Социс>, ? 9.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23.
Словарь русского языка /под ред. С.И. Ожегова/.1983. М.
Пригожин И., Стенгерс И. 1986. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.
Семенов В. 1993 Россия в сети конфликтности: между взрывом и согласием // <Социс>, ? 7.
Словарь иностранных слов. 1985. 12-е издание. М.
Сорокин П. 1992. Человек. Цивилизация. Общество. М.
Тойнби А. Дж. 1991. Постижение истории. М., 1991.
Филиппов А.Ф. 1993. Наблюдатель империи. М.
Хесле В. 1994. Философия и экология. М.
Хорни К. 1993. Невротическая личность нашего времени. М.
Шиллер Ф. 1930. Работы по эстетике. М.-Л.
Цымбурский В.1999 Геополитика для <евразийской Атлантиды> // , Т. 4, ? 4.
Lyotard J.F. 1979. La condition postmoderne. Paris;
