Б.Макаренко: Демократия 90-х - историческая случайность
Мы ламентируем по поводу нынешней авторитарности российской власти. А давайте зададимся вопросом - а вообще могла ли быть в России
демократия после 91-го года? Ведь мы делали то, чего не делал никто в истории: пытались одновременно перейти к рынку от плановой
экономики, и к демократии от почти тоталитаризма. Это удалось сделать Центральной Европе, у которой были исключительно благоприятные
внешние условия для такого перехода. Все остальные страны, видимо, доказали науке, что сделать это одновременно нельзя, потому что
рынок и демократия требуют совсем разных строителей.
Демократия требует частного индивида с осознанными интересами, с собственностью. Демократия требует устоявшихся правил игры.
Наконец, демократия требует определенного идеализма, стремления воплотить в жизнь конкретные идеалы или приблизиться к ним. Другими
словами, демократия - это готовность делиться властью ради защиты своих интересов.
Построение же рынка требует, наоборот, эгоизма и разворотливости, стремления максимизировать свою прибыль, в том числе - за счет
других.
По привычной исторической логике сначала должен появиться рынок (или по крайней мере - неполный набор рыночных отношений), произойти
частичная либерализация режима, а потом субъекты рыночных отношений востребуют переход к демократии. У нас же получилось наоборот.
Демократию и рынок у нас строили одни и те же акторы, у которых эгоизм часто преобладал над <демократическим идеализмом>, которым
одновременно хотелось и конституции, и севрюжины с хреном. Было кратковременный период возможностей, когда прежняя власть рухнула, и
показалось, что можно построить и демократию, и рынок.
Чтобы огульно не винить строителей рынка и демократии: вспомним, что в 80-й статье Конституции отцами российской демократии
записано, что <президент определяет основные направления внутренней и внешней политики>. В этой фразе вся российская ментальность.
Эта фраза не значит ничего, потому что никто не знает, что такое <определять основные направления>, и в то же время она означает
всё. При желании, при наличии силы, этой статьей власть может всю остальную Конституцию вообще зачеркнуть, не дать возможности ни
для политического плюрализма, ни для реальной соревновательности.
Давайте задумаемся: в 1996 году, в 2000 году, когда казалось, что президент может поменяться, отдали бы власть те, кто ее держал,
тому, кто победит на выборах? Слава богу, нам не пришлось отвечать на этот вопрос. Выборы были далеко не безупречными, но все-таки
были достаточно понятными и легитимными.
Но как только государство собралось с силами, отстроилось, вернуло все, что ему тысячи лет принадлежало, стало ясно, что население
за эти 10 лет демократию не полюбило, а наоборот возненавидело.
Так что, демократия 90-х - историческая случайность, очень важная и нужная для России. Несмотря на нынешний ее плачевный исход, она
останется в истории и поможет демократии в дальнейшем.
Но в данный момент я - пессимист. Есть такой непременный атрибут авторитарного режима - distinctive mentality - <отчетливая
ментальность>, предрасположенность общества к авторитаризму. Вот эту отчетливую ментальность Марк Юрьевич более чем убедительно в
своем докладе описал. И этот авторитаризм, здесь я с Марком Юрьевичем не соглашусь, в первую очередь, носит охранительный характер:
человек стремится защитить себя от революций, которые он пережил, от разочарований, которые он пережил после революций, от дикого
рынка, от <чужих> (под <чужими> можно понимать как иностранцев, так и собственных инородцев). Пока власть эту охранительность или
иллюзию этой охранительности в человеке поддерживает, российский человек будет склонен к такому авторитаризму. Поэтому, если у нас
такое конституционное устройство, если у нас такое общество, все, как всегда в истории России, зависит от левой пятки царя: захочет
эта левая пятка демократии - попробуем двигаться к демократии, не захочет - не попробуем.
Разумеется, в обществе и в государстве есть элементы демократии и авторитарности, Главное не в том, чего больше, а чего меньше. Это
соотношение подвижное. Главное - определить, что есть цель, а что- средство. Нужна ли авторитарность как инструмент мобилизации
общества на период болезненных реформ? Если это так, мы к демократии вернемся. Поднимутся субъекты рынка, субъекты общества, и они
заставят власть <подвинуться> и расширить поле для демократической политики. Или, напротив, модернизация экономики, социальной сферы
есть только средство для укрепления того железного мускула, которым авторитарная власть будет общество и дальше зажимать? На
сегодняшний день по многим причинам я считаю не исключенными оба сценария.
Победившему президенту Путину желаю искренних успехов в его начинаниях и реформах по одной, причем весьма эгоистической причине:
если модернизация пойдет более или менее нормально, будет меньше искуса проводить ее авторитарными методами, быстрее поднимутся
независимые субъекты политических и экономических отношений. Если же этот процесс начнет заваливаться, то опасность авторитаризма
станет реалией, и, вот здесь я соглашусь с Александром Коноваловым, это будет большим шагом к катастрофе.
