Владимир Шляпентох: "Демократия плюс закон - вот формула, которая все-таки выдерживает испытание" (*+)
http://ng.ru/style/2004-03-03/8_sapiens.html
ВЕЛИКИЙ ПЕССИМИСТ
Джордж Оруэлл усомнился в самой возможности изменить неприглядную сущность Homo Sapiens
Владимир Шляпентох
Об авторе: Владимир Эммануилович Шляпентох - профессор Мичиганского университета.
Если мысленно сделать обзор основных произведений Оруэлла, вспомнить основные этапы его жизни, не забывая при этом, что он был, по
сути, чужим и среди левых, и среди правых своего времени, то вряд ли будет преувеличением охарактеризовать его как глубоко
пессимистического мыслителя. Автор не только <1984> и <Скотного двора>, но и повестей о жизни в Бирме, Франции, Каталонии и Англии,
он создал очень грустный образ человеческого существа, в основном корыстного и злого, лишенного каких-либо стойких принципов,
готового падать ниц и перед богачом, и перед Большим Братом и умеющего менять свою психику в зависимости от обстоятельств,
оправдывая любые гадости этого мира.
Такое существо обречено жить либо в глубоко несправедливом капиталистическом обществе, либо, что еще хуже, в каком-то варианте
несвободной политической системы - будь это колониальная страна или, что совсем трагично, тоталитарное общество нацистского или
советско-социалистического типа. Тяготея эмоционально к кропоткинскому анархизму, Оруэлл понимал, что общество, в котором нет
неравенства и государства, является недостижимой мечтой.
По сути, Оруэлл - один из тех, кто поднял руку на нечто большее, чем марксистский социализм или даже социализм вообще. Он подверг
сомнению то, что можно как-то изменить к лучшему - Homo Sapiens. Пятьдесят лет, которые мир прожил без Оруэлла, могли только
подкрепить его видение мира новыми аргументами. Ни одна из идеологий, внушавших веру в создание <нового человека> (если
воспользоваться советской терминологией) на протяжении многих веков, не выдержала экзамена у Оруэлла.
Оруэлл выразил глубокое недоверие моральной природе человека и отверг надежды на разум, благоприятную социальную среду и религию как
способы создать массового человека, отличного от того, как его описал в XVII веке великий соотечественник Оруэлла Томас Гоббс.
Интеллект в мире Оруэлла используется главным образом либо для подавления человека, либо для его постыдного приспосабливания к
<сильным мира сего>. Зверства мировых войн, нацизм, возникший в одной из самых образованных стран мира, и Холокост уже не позволяют,
как отмечал современник Оруэлла Теодор Адорно (его книга об авторитарной личности вышла почти одновременно с романом <1984>), верить
в нравственность разума и даже заставляют усомниться в том, что век Просвещения был благом для человечества.
Социальной среды, способной сделать человека лучше, Оруэлл не нашел ни в своей милой Англии, где пролетарии и буржуа выглядели
довольно отталкивающе, ни в республиканской Испании, где социалисты и коммунисты с восторгом уничтожали анархистов, нимало не
беспокоясь о том, как эти убийства отразятся на войне с франкистами, ни - тем более - в нацистской Германии или Советской России.
Нигде Оруэлл не обнаружил положительного влияния, которое должна оказывать на человека религия, - в своих произведениях он ее скорее
игнорировал.
Те исторические события и процессы, которые происходили во второй половине ХХ века и в начале XXI, явно не смогли бы изменить
взгляды Оруэлла на человека. Он бы со смехом встретил утопические тексты Фукуямы, обещавшие после развала коммунистической системы
всеобщее процветание и <конец истории>. Зато превращение самоубийц в новое массовое оружие террористических организаций -
беспрецедентное событие в мировой истории - и возникшая угроза цивилизации со стороны исламских фундаменталистов, эффективно
эксплуатирующих бедственное положение миллионов молодых людей в мусульманском мире, еще раз убедили бы его, что он покинул мир,
оставшийся в своих основных чертах, несмотря на известные успехи либерального капитализма (совсем им не любимого), примерно тем же,
каким он был, когда он жил в нем, творил и страдал.
Оруэлл был, вероятно, все-таки чрезмерно пессимистичен. Перефразируя известные слова из финала мопассановской <Жизни>, можно
сказать, что человек не так хорош и не так плох, как временами кажется. Надеяться на то, что прогресс образования и религия способны
сделать человека лучше, заставить его вести себя немного иначе, чем в прошлом, оснований никаких нет. Остается одна надежда на
<изменение среды>, несмотря на то что эта концепция сильно дискредитирована.
И все-таки либерально-демократическое общество, как бы скептичен по отношению к нему ни был Оруэлл, лучше всякого другого. Правда,
при одном условии - при сочетании демократических ценностей с порядком, с соблюдением законов. Демократия плюс закон - вот формула,
которая все-таки выдерживает испытание. И, может быть, Оруэлл, знай он о событиях, произошедших после его смерти, с ней бы
согласился.
Ист-Лансинг, США
