К 90-летию Татьяны Окуневской (*+)
http://www.izvestia.ru/person/article44881
"Я НЕ ПОСТАРЕЛА, КАК МОИ СВЕРСТНИЦЫ, ПРОСТО У МЕНЯ СТАЛО ЛИЦО ДРУГОЕ"
К 90-летию Татьяны Окуневской
В среду выдающейся русской актрисе Татьяне Окуневской исполнилось бы девяносто лет. Ее дочь Инга Суходрев любезно согласилась
предоставить "Известиям" непубликовавшиеся отрывки из дневников Татьяны Окуневской и вспомнить неизвестные подробности из жизни
актрисы. С Ингой СУХОДРЕВ встретился корреспондент "Известий" Артур СОЛОМОНОВ.
- Как вы думаете, Татьяна Кирилловна писала свои дневники в расчете на то, что их прочтут?
- Думаю, да. Она всегда и во всем оставалась актрисой. И до последних дней в ней это не угасло. Вот, кстати, случай, подтверждающий,
насколько она стремилась к красивым, театральным жестам. У нее было прекрасное кольцо бриллиантовое, которое она долгие годы носила.
Помню, я пришла к ней в предпоследний раз. Она лежала на диване, увидела меня, сделала царственный жест рукой, сказав: "Вот видишь,
как я похудела", - и сбросила кольцо с пальца на одеяло. Это был ее прощальный дар. И, конечно, в своих дневниках она тоже не
перестает быть актрисой. Если бы она не хотела, чтоб дневники прочли, то уничтожила бы их - у нее было для этого время.
- Для вас чтение дневников было открытием, вы узнавали нового человека?
- Это было не открытие, а потрясение. Я, конечно, всегда понимала, что мама - человек талантливый, сложный и неоднозначный. Быть
может, ее в конце жизни даже раздражало, что я перестала реагировать на ее выпады.
Она ведь могла в себя влюбить и абсолютно от себя отстранить. В английском есть очень хорошее слово "challenge". Вызов, провокация!
Даже в компании, в общении с друзьями она была как вызов. И друзья внука моего очень любили с ней разговаривать. Она возбуждала
мысль, эмоции. Кажется, влюблять в себя мужчин и, кстати, женщин ей не составляло никакого труда. И ненавидели ее тоже люто. Ее и
гоняли из лагеря в лагерь из-за ее вызывающего поведения.
Когда я приехала навестить ее в лагерь, то сразу поняла, что ее ненавидит начальник лагеря и начальник режима. Ее лично! Она себя с
ними вела совершенно бескомпромиссно. Меня долго к ней не пускали. Наконец я добилась встречи. И, помню, как иду по берегу озера,
рядом ограда, на которой висят бабы-заключенные. Они меня, пока я шла, обсудили так, как ни один мужик не обсудит. И вдруг я вижу:
прямо к озеру выносят стол, накрывают, выходит красивая, подтянутая мама, а комендант перед ней просто на лапках прыгает: "Татьяна
Кирилловна, а вам здесь удобно, а чем вам помочь?" Она махнула рукой в сторону баб, что висели на ограде: "Уберите пожалуйста". И он
побежал как бобик!.. Мама, конечно, в этом умении заставить людей быть к себе неравнодушными - или любить, или ненавидеть - была
уникальна.
Мне повезло и помимо мамы встречать талантливых людей - они все сложны, одаренный человек и не может быть простым - без всяких
"закидонов", "тараканов" (Смеется). Конечно, и эти дневники, где она наедине с собой, несут след и ее таланта, и ее характера. Но и
для меня, которая знала ее столько лет, была масса сюрпризов. Например, есть записи по поводу меня, которые я не могу понять.
"Сказала Инге в день ее сорокалетия: "Вот сейчас тебе столько лет, сколько было мне при освобождении". Инга что-то удивленно
вспомнила, поняла на мгновение и все забыла. Пустота. Ни раскаяния, ни разговора, ни извинений".
Почему? Какое у меня должно быть раскаяние? Какие извинения? Столько, как выяснилось, непроговоренного... После освобождения она у
меня год жила, мы ее чудесно приняли. Она умудрилась испортить отношения с моим мужем и его родителями... А в дневниках столько
всего резкого о деятелях искусства, о политиках, о близких людях, о бывших мужьях - Варламове, Горбатове...
- Видимо, она в хорошем настроении просто не писала.
- Судя по дневнику, она никогда не была в хорошем настроении (Смеется). Но если серьезно, то она говорила мне: то, что она писала в
шестидесятые годы и в конце жизни, - по существу, ее убеждения, ее мысли остались неизменны.
(Инга Дмитриевна открывает по закладке страницу дневника, и мы читаем).
*
Хорошо, когда есть близкие люди, но плохо, когда они - недалекие.
*
Театры создавались режиссерами, влюбленными в своих артистов и в их стиль. Станиславский - это Качалов и Книппер; Мейерхольд -
Царев, Райх; Вахтангов - Симонов, Мансурова; Эфрос - Дуров, Волков, Яковлева; Любимов - Высоцкий, Золотухин, Славина. Как заметно
деградирует вкус, стиль.
*
Теперь, пройдя через все это, я должна знать, что же меня пленило в Варламове, Горбатове. Не просто же это так... Были же и без
любви лучшие варианты.
*
Я проплыла невидимой тенью мимо всех мужчин, которых встретила в жизни. Боже, какие они все до одного неинтересные!
*
Начинаешь думать о смерти, как она бессмысленна, если приходит к человеку, полному сил, и как ничтожно ждать ее уже немощному
человеку.
*
Какое счастье, что я не гений. После смерти в моем дерьме не будут копаться сотни людей.
*
Как не просто плох, а почему-то отвратителен "Голубь мира" Пикассо. И сам Пикассо, и голубь.
*
Сталин - не великий политик, а великий хитрец. Хитрец, который почувствовал нацию, созданную религией, любовью к царю, верой в него,
верой в слово... А Горбачов своим комсомольско-коммунистическим мышлением вместе с под стать ему дружками типа Лигачева решил
подвинуть камешек в основании дома, чтобы продлить жизнь своей идиотской идее. А дом-то и рухнул. Ему же на башку. Да и как вообще
мог просто порядочный человек столько лет жить в этом месиве?
*
Не то чтобы я просто постарела, как мои сверстницы, а просто у меня стало лицо другое. Другое, и надо его понять.
*
Интересно, что связь с небом легче и ярче в связи с выпивкой.
*
Поняла, почему я без возраста - у меня сохранились юные эмоции.
*
За границей я, наверно, влюбилась бы во всех полисменов и таможенников - такие они вежливые.
*
Наркотики, водка освобождают от забот, от ответственности перед жизнью. Это блаженство, как в любви. Ни о чем не думаешь, все
нереально, а реальное - выпукло.
*
Хочу, чтоб моя книга читалась, как слушают цыганский романс, как грызут семечки.
*
В Европе юноша быстро становится господином. А у нас чуть не до гроба так и остается мальчиком - только облысевшим, подсохшим или
ожиревшим.
*
Чтобы быть артистом, нужно уметь разговаривать на сцене с партнером, как с человеком в жизни. Держать нить его мысли, понимать, что
он говорит, отвечать, помня, что он сказал.
*
Влюбленный человек с дамой своего сердца в трамвае. Его просят передать сдачу. Он с восторженной, влюбленной улыбкой кладет сдачу
себе в карман и говорит "спасибо".
*
Лицо - это жизнь души, но когда надо скрыть эту жизнь, нужно жить двойной жизнью. Трудно. Начало развала интеллекта.
*
Актриса - это, наверное, концентрат эгоцентризма. И чем актер эгоцентричнее, тем гениальнее. Он же для себя, для своего счастья
играет. И то, что он людям приносит радость, - тоже для своего счастья. А в жизни? Если я делаю добро, тоже для своего счастья.
Значит, это тоже эгоцентризм. И надо воспитывать это в себе. Эгоцентризм - высшая возможность показаться человеком.
- Эгоцентризм она в себе и воспитывала?
- Про себя мама писала: "А я сверхэгоцентрична". И это было так. Помимо сосредоточенности на искусстве, она почти маниакально
занималась собой и своим здоровьем - маски, гимнастика, лечебные ванны...
- Я слышал, что она и в лагере делала себе маски.
- Я очень часто посылала ей в лагерь кремы, лосьоны... И она в восемьдесят пять лет решила сделать подтяжку! Я умоляла ее: "Мама, в
твоем возрасте подтяжка - это такой риск! Общий наркоз, ты потеряешь столько крови!" "Нет, если я не сделаю подтяжку, я на
телевидении больше не покажусь". И ей во время операции занесли гепатит С. От него она и умерла, украв у себя несколько лет жизни.
Ей надо было показываться на телевидении, она пользовалась огромной популярностью, рассказывала про себя много, в общем-то
полумифологических вещей. Но чтобы создать о себе миф - для этого огромный талант нужен.
- Что вы имеете в виду?
- В ее книжке "Татьянин день" много написано вещей, которые ей подсказывала фантазия. Но она и назвала ее "автобиографический
роман", давая себе право драматизировать собственную жизнь...
Например, ее история о том, что сделал с ней Берия. Не берусь утверждать, но я почти уверена, что это - миф. Вот почему. У меня в
классе была девочка, которую с пятнадцати лет возили к Берии. Она мне об этом рассказывала. А я маме рассказала о связи моей
одноклассницы с Берией. И я вижу, как в ее книге по деталям проходит рассказ об этом, но главная его героиня - она. Берия бы тогда,
мне кажется, не осмелился на такое. Во-первых, Горбатов был вхож к Сталину. Во-вторых, мама села по конкретному поводу: она
встречалась с иностранцем.
- Зачем ей нужно было эту историю с Берией придумывать? Вроде бы тут и приятного мало, и славы не прибавляет.
- Я думаю, это ей нужно было, чтобы еще раз унизить Горбатова. Ведь она его описывает в этой истории полным подлецом, слабаком,
который бегал по комнате, сокрушался и ничего не предпринял.
А у начальника охраны Берии Саркисова был полный список женщин, которых привозили к Берии. Окуневской там нет.
Она ведь за несколько дней уже знала, что ее арестуют. Знала, что за ней следят. И за три дня она, сев на кровать, смеясь, мне
сказала: "Ой, кажется, меня арестуют". Я заплакала и сказала: "Мама, о чем ты говоришь, а как же я?" - "А о тебе Борис позаботится".
На встречу с этим человеком после ареста мамы меня привез наш шофер, и разговор с ним шел о том, что он хочет обратиться к Молотову
с просьбой меня удочерить. (Но шофера за это арестовали.)
Но, конечно, в книге об этом иностранце ни слова. Мама не хотела, чтобы создавалось впечатление, что ее взяли по "неполитическому"
делу. Хотя она, конечно, говорила о Сталине жуткие вещи, говорила где надо и где не надо, она действительно ненавидела этот строй. А
как его можно было любить, если твоего папу и твою бабушку расстреливают? Но прямая причина - та, о которой я сказала. Этот
иностранец был очень интересным мужчиной. Для мамы образцом мужчины был Антони Иден, министр иностранных дел Великобритании, и этот
человек приближался к этому образу.
- Они встретились, когда Татьяна Кирилловна вышла из заключения?
- Да, но она очень холодно к нему отнеслась. Хотя и поддерживала светские отношения.
(Инга Дмитриевна откладывает в сторону одну тетрадку и берет другую, менее ветхую.)
*
История вещей: я делаю гимнастику на куске маминого свадебного одеяла. Меня под ним зачали восемьдесят лет назад.
*
Почему сейчас весь мир утопает в наркотиках, а у нас пьянство? Почему кончились мужчины? Почему столько завихрений в мозгах у людей?
Столько сумасшедших и самоубийц? Не приспособленность ли это к новой технике, ее требованиям, не самосьедение ли этой же техникой и
эти отступления как самозащита?
*
Все оказывается сравнительным. Надо это видеть как бы со стороны. Я великая по сравнению с Ладыниной, Смирновой, Мансуровой,
Мордюковой. Все юбилеи сравнительны. Юбилей Гурченко - такой безвкусный, плохо поставленный, просто глупый, в расчете на сегодняшний
народ. И поэтому юбилей Хазанова кажется интереснее - он талантливее, продуман, поставлен. И премия "Триумф" - она хотя бы достойная
и с хорошим вкусом.
*
Что опять с режиссером Муратовой, с ее картиной "Увлечения"? Три раза пыталась посмотреть, это невозможная скука. Кто опять двинул
мощной рукой? Да и все ее фильмы - кривлянье.
*
Появился на "Эхе" Варгафтик. Как везде нужен талант. У него - в интонации, в манере, во вкусе, в ясности. Даже на радио это видно.
*
Конечно, обычным женщинам нужно рожать, и не одного. Это такая радость и счастье воспитывать поросль, если в семье любовь.
А.С.: Но это, конечно, просто совет, сама она так не жила.
- Так как у нее после первого брака любви не было, то ей просто не пришлось так жить.
- Трудно было быть дочерью Окуневской?
- В детстве вообще не ощущаешь трудностей или несправедливости.
- Но ведь все равно сравниваешь свою жизнь с жизнью других детей.
- Сравниваешь, но потом, когда уже взрослым становишься. Конечно, она не была такой мамой, как другие. Она уже была звездой.
Конечно, ее обаяние распространялось и на меня, я была влюблена в ее красоту, смотрела, как она одевается, красится. Но у меня даже
в детстве были с ней довольно жесткие столкновения... Вызывали ее в школу, я ведь озорной была. Изредка она приходила - учителя ее
не любили, как вообще не любят учителя красивых мам. Но со школой мне повезло, она была замечательной - там учились дети Молотова,
Сталина. У нас были старые гимназические преподаватели, это абсолютно другой класс учителей. И когда маму посадили, они меня взяли
под свое крылышко. Никакого пренебрежительного отношения к дочери репрессированной, напротив, оно стало более бережным.
- Татьяна Кирилловна как-то пыталась повлиять на ваш выбор профессии?
- Вообще-то ей было не до меня. Меня бабушка воспитывала. А мама меня наказывала ремнем. И не один раз. Ее так наказывал дедушка, и
она считала, что это правильное воспитание.
- Как складывались ее отношения с друзьями?
- Друзья у нее были все-таки из поклонников. Всю жизнь у нее друзья приходили и уходили. Она была гостеприимной и хорошо принимала,
но ко всем относилась с огромными внутренними требованиями. Некоторых она просто терпела с юных лет, потому что они давние друзья,
хотя кое-кого считала полными дураками. Но если кто-то делал что-то не так, с ее точки зрения, она тут же этого человека
вычеркивала. Не выясняя отношений. Просто - отставляла. И часто человек не понимал вообще, что произошло. И часто она бывала не
права. Она была фантастически субъективной - ей бесполезно было что-то доказывать, убеждать в чем-либо.
(Читаем ее высказывания об искусстве - они так же бескомпромиссны):
*
Пошла в театр Виктюка из-за Фрейндлих. Ничего, кроме омерзения, не вызывает, и даже Фрейндлих превратил в придаток к спектаклю.
Нельзя создавать театр о половой жизни.
*
Полное собрание сочинений Пушкина. Я выберу такие стихи, что Пушкина никто не узнает. Нужно издавать избранное.
*
Идешь со своим Богом, переходишь границу, а там - другой.
*
Как я себя люблю - пьяненькую, остроумную! Чувствую себя блистательной!
*
Дочь сказала: "Я не Окуневская, я Варламова" - и вскоре дарит мне мое письмо к ней (из лагеря. - "Известия"), полное такой нежности.
А.С.: Что это было за письмо?
- Она мне в сорок девятом году, когда мне было шестнадцать лет, из лагеря прислала письмо, где учила: как причесываться, как
начинать день - с каких гигиенических дел, что делать вечером. Тогда мне и в голову не пришло обратить внимание на несколько
запоздавшие поучения. А сейчас мне смешно стало: почти семнадцатилетнюю девушку учат, как это все делать! К таким вещам мать
приучает дочь в три-четыре года.
- Похоже, для нее в лагере стало столь важным поддержание формы, что она адресовала вам такое письмо.
- Именно! Тогда мне не пришло в голову это анализировать. А сейчас подумала: "Бог ты мой! Я же через год замуж вышла!" Она просто
забыла, что я уже не ребенок была.
(В следующем дневнике - синей тетради - находим подтверждение тому, о чем говорили с Ингой Дмитриевной, - об отношении Татьяны
Окуневской к предстоящему аресту.)
*
Арест. Почему я не умею смотреть опасности в лицо? Что это - отчаянное бесстрашие? Или легкомыслие? Или тупость?
*
Нельзя грубо развенчивать идеалы. Последний портрет Хемингуэя ужасен. То же с Гретой Гарбо. Не хочу!
*
Держу в руках две статьи, и меня охватила дрожь от падения уровня журналистики. Кто эти журналисты? Кто эти дамы? В некоторых местах
просто понять невозможно, о чем идет речь. Полное отсутствие не только культуры, а обычной интеллигентности. Если статьи покупные,
то от каких хозяев, зачем? А где редакция?
*
Какой-то умник сделал день рождения Ленина проклятием (субботник).
*
А я и не хочу общей любви, а только от тех, кого я хочу, чтобы меня любили.
*
Мода - это плохо, теряешь индивидуальность.
А.С.: Но она следовала моде?
- Нет. У нее был свой стиль, она очень красиво одевалась. К ней приезжала полячка-портниха и шила ей роскошные туалеты. Но даже
тогда мама шила вызывающе эпатажные туалеты. У нее, например, было платье с вырезом на животе. Одевалась она роскошно: парча легкая,
отделанная соболиным мехом, много других изысканных одеяний... И когда она была уже небогатой, все равно одевалась очень изысканно.
- И поклонники, наверное, ходили толпами. Просто я вижу замечание забавное про поклонника.
*
В ресторане ВТО мимо меня ходил поклонник, и, глядя на меня, тихо говорил: "Такого больше не будет".
*
Какой-то иностранец был удивлен, что у нас во всех комнатах неэкономно горит свет. Ему невдомек, что у нас в каждой комнате живут
чужие люди.
*
У художника судьба складывается от эпохи. Не мы разгадываем Шекспира, а он нас.
*
Боже мой, какой стыд, какое говно - разгулы за границей: ездить, урывать, хватать.
*
Мы так и шагаем всю жизнь - бодро, на месте.
*
Шизодуховные.
*
Счастье жизненное - любить интересных людей и дружить с интересным человеком. У меня были интеллигентные и хорошие, а интересных -
мало.
*
Интересной любви и дружбы у меня не состоялось. Жизнь развела.
А.С.: Вы считаете это замечание справедливым?
- Вы знаете, она действительно почему-то считала, что ее окружают люди не очень интересные. Хотя были люди вокруг очень
значительные, но из самоуважения им приходилось отходить от нее. Настоящие мужчины, с характером, даже влюбленные безумно, не могли
ее долго выдержать. Она очень подавляла своей личностью.
- Укрощения строптивой так и не произошло?
- Нет, что вы!
- Она хотела этого?
- Она этого хотела, но никогда бы этого сделать не смогла. Она бы не поступилась собой, своими интересами в ущерб кому бы то ни
было. Хотя, конечно, абсолютно сумасшедшее женское обаяние, сексуальность и ум покоряли почти всех мужчин, с которыми она
встречалась.
Я убеждена, что она любила моего папу. Она сама пишет: "В молодости все кажется прекрасным. Не с чем сравнивать". Вот в молодости
она и влюбилась в моего отца. Он был кинорежиссер, а у нее была "идея фикс" - стать звездой. И, слава Богу, я на свет появилась -
ведь потом от своего мужа Бориса Горбатова она не желала никаких детей. Вообще Горбатова она третировала.
- Зачем ему это было нужно?
- Он ее безумно любил. Мама, конечно, очень многих мужчин пленяла: красавица, талантливая, звезда, эксцентричная. Столько мужчин
голову теряли...
- А ей зачем нужен был союз с Горбатовым?
- Он для нее пьесы писал, сценарии. Он ей нужен был для творческой карьеры. Материальная сторона ее волновала меньше - хотя она
пользовалась роскошной квартирой, двумя машинами, шофером, домработницей, общественным положением, приемами. А вот какие-то
перспективы в смысле картин, работ в театре - это для нее было очень важным.
- Какие у вас были отношения с отчимом?
- Он ко мне прекрасно относился. Очень мне помог. Если бы не он, не знаю, что бы со мной было. При поступлении в университет мне
влепили тройку по английскому, который я очень хорошо знала. Потому что тогда в университет не принимали детей арестованных. И он
добился, чтобы меня приняли с пересдачей английского в другой институт. Да и вообще он меня и бабушку, маму Татьяны Кирилловны,
содержал. Он отправлял меня отдыхать, потом нежные письма писал, называя меня "доченькой". У меня о нем самые лучшие воспоминания.
Никаких женщин он домой не приводил. В этом отношении был очень порядочным. А когда я вышла замуж, он мне устроил роскошную свадьбу,
отдал мне комнату.
Потом у него случился инфаркт. За ним ухаживала Архипова, и, боясь, что я ему напоминаю о маме и он будет нервничать, не пускала
меня к нему. Она там осталась, родила двойню. Вот так он женился. Мама считала, что он ее предал. Мама так верила в его любовь, что
ей это показалось предательством. Хотя она была не той женой, чтобы свято хранить ей верность. Для Горбатова это был единственный
шанс, чтобы иметь нормальную семью и детей.
А когда я лежала в роддоме, он умер, но меня на похороны просто не пустили.
Мама могла бы простить ему это "предательство", ведь он спас жизнь мне и ее маме, практически спасал и ее - ведь все посылки,
которые мы посылали ей в лагерь, оплачивал он. Хотя бы за это можно было его пощадить в книге. Вот эту неблагодарность я не понимаю.
Наверное, людям, которые посвящают себя высоким целям, не до таких мелочей. Они идут к ним, не думая о том, кто тебе сделал хорошее,
кто плохое. Она же пишет: "Что меня спасло? Цель".
Ну а Горбатов писал: что бы там ни было, но он счастлив, что испытал такую любовь. Мама же писала: "За что я так третирую Горбатова?
За то, что, не любя, я с ним живу".
(Инга Дмитриевна достает последнюю тетрадку и читает.)
*
Ах, мой великий русский народ! В Евдокимове старушка зовет домой нежно свою корову: "Голубка, голубушка". Та не идет. Старушка про
себя: "У, блядь такая!" И пастух кричит рядом тоже: "Блядь!" И коровы побежали. Даже коров приучили!
*
Города - как люди: хорошие, плохие, любимые, не любимые. Как мечта, как отвращение.
*
Любовь - надстройка над половым актом, дружба - над заинтересованным общением людей.
*
Глупость виднее ума.
*
На спящем можно наблюдать породу, национальность всех далеких предков. Спящий Горбатов - еврейский иудей. И я, выпившая, - в
зеркале: на лице все Окуневские, все литовские, польские предки. И мамино плебейство во вдруг потолстевшем носе.
*
Танцы тоже, как и все остальное, определяют век. Сегодняшние танцы безобразны. Человек кривляется, танцует для себя, плюет на
партнершу, которую дамой не назовешь.
*
Дожигаю свечу из Церкви - и так радостно.
*
Никто не знает, какая я одна дома. Одна, танцую, лежу, не двигаясь, полсуток (после пьянки). Пою, редко с оркестром по радио. Вдруг
хочу хромать, паясничать. И это не актерское. Я рождена для движения, для разрядки. Совсем не читаю - как чтение. Как бы хотелось
посмотреть и других, когда они сами с собой (скрытой камерой). Даже просто выражение лица: не на людях, не сделанное.
*
Женские стихи всегда из менструального цикла.
*
К старому чувству не надо возвращаться. Оно было тогда. Тогда возникли биотоки. Лгут ли люди, говоря, что они его сохраняют? Или
принимают его не понимая?
*
У ТВ есть одно преимущество: люди, которые даже в школе не прочли ни одной книги, узнают, что есть на свете искусство, жизнь. А надо
ли? Пусть так бы и жили, как живут.
*
По отметкам в программе телевидения - что надо смотреть - можно определить человека...
А.С.: Если попробовать описать ваши отношения с Татьяной Кирилловной как кардиограмму - с самого начала и до ее смерти, - как бы она
выглядела?
- Предынфарктное состояние и - на лечение. И так постоянно! (Смеется.) А в конце ее жизни амплитуда просто спустилась вниз.
Ее недовольство мной выразилось даже в том сне, который она описала в своем дневнике (уж не знаю, был этот сон или это ее фантазии):
она умерла, и я ее кладу в гроб. Ей очень неудобно. Она встает, поправляет себя и сама очень удобно укладывается...
И позднее бесконечное ее обаяние в силу многих жизненных обстоятельств на меня перестало действовать. И мы стали с ней разговаривать
на равных. Она этого не терпела.
Наверное, когда ребенок вырастает один, без матери, какие-то важные, почти физические связи уже трудно установить. И юность я тоже
без нее провела. Ведь мне было пятнадцать лет, когда ее арестовали. А когда она вернулась, я была уже сложившимся человеком: с
мужем, с двумя детьми. И человеком, который ее, вероятно, не очень устраивал.
Были периоды очень хорошие, особенно поначалу, когда она вернулась из лагеря. Она заняла очень большую часть моей жизни, как только
она умела. А в какой-то момент я это сбросила и стала жить своей жизнью. И мы разбежались - ее жизнь была полна романов, творческой
энергии. А потом ей захотелось снова все вернуть, а это было очень сложно.
- Кардинальных изменений в ее характере не произошло?
- Нет. Хоть она и пишет, что стала более терпима, но мне кажется, что этого не произошло. И нередко ее дерзость переходила в
агрессию. Ее близким было очень непросто.
- Помню, я делал с ней интервью по поводу Любови Орловой. Заболел тогда гриппом, температура была высокая, поэтому предупредил ее по
телефону: "Татьяна Кирилловна, я заболел и очень туго соображаю". Она говорит: "А вы уверены, что туго соображаете только когда
болеете?" Я сделал паузу, которая невольно подтвердила ее слова. "Вот-вот, и подумайте об этом", - сказала она. Но обидеться на нее
было невозможно.
- Ну, это постороннему человеку, а близким было трудней. Мама говорила: "Моя дочка - антипод, она рассудочная и расчетливая".
(Смеется.) На самом деле во мне больше здравого смысла, а у мамы при ее силе характера и таланте здравого смысла часто не хватало.
Она делала многие вещи вопреки собственной выгоде, чувству самосохранения. Мама часто со мной советовалась, и когда я давала совет,
все равно она делала по-своему. Мой совет как бы подтверждал, что, мол, раз ее "антипод" думает иначе, значит, она точно права! Но
она попадала из-за этого в сложные жизненные ситуации.
- Над бытом она, наверное, предпочитала парить?
- Мама чистюля была необыкновенная. У нее всегда была чистота медицинского кабинета. Она могла в восемьдесят лет, перед днем
рождения, вымыть зимой балкон.
Но в то же самое время она писала: "Чтобы оставаться настоящей женщиной, она должна заниматься только сама собой, не растрачивая
себя на быт". Может быть, она и права. Но я пошла по иному пути: в работе всегда была творческим человеком, но дому, семье, мужу
уделяла не меньше внимания. Думаю, этот, по ее мнению, неверный расход жизненной энергии раздражал во мне.
Она очень много читала - но только то, что ее интересовало: о здоровье, о последних достижениях в медицине, мистику. И о звездах,
которые были для нее образцом: Гретта Гарбо, Марлен Дитрих, Симона Сеньоре. О политике она узнавала по радио, которое у нее было
включено практически круглосуточно.
Последнее время она очень тяжело болела, и, к моей огромной печали, что бы я ни делала, чтобы облегчить ее страдания, она считала,
что я делаю ей все назло. Это, конечно, объяснимо, но очень грустно.
Обсудить в форуме
Артур СОЛОМОНОВ
