Е. Голубева: какие нам нужны учителя? (*+)
http://www.russ.ru/culture/education/20040212_gol.html
Непрофессиональные профессионалы
Дата публикации: 12 Февраля 2004
Елена Голубева
Размышления о профессионализме нынче в моде - профессионалы-де нужны везде. Спорить с этим трудно, если не сказать - бессмысленно.
Кто откажется от услуг автослесаря-профессионала? С врачами чуть сложнее, тут нет такого единства мнений - некоторые предпочитают
дедовские методы и обращаются к бабкам. А как с учителями? Размышляя о методике и профессионализме в школе, я всегда вспоминаю
учительницу английской литературы, которая яркой кометой пронеслась по школьному небосклону, когда я училась в 9 классе. Это была
женщина лет сорока, выгодно отличавшаяся от остальных учителей широчайшей эрудицией и редкостным обаянием. У нее было настоящее
английское, не "инъязовское", произношение, она давала нам слушать пленки с записями Лоуренса Оливье и Джона Гилгуда и рассказывала
о Британии так, что мне до сих пор кажется, что я там побывала, хотя мне этого так и не удалось сделать.
Единственный раз за десять лет мечтала о том, чтобы летние каникулы поскорее закончились. Каким же шоком было для меня, и не для
меня одной, возвращение в школьные стены: оказалось, что Наталья Николаевна больше не работает и у нас другая учительница английской
литературы. Горечь разочарования постепенно улеглась, и с новой преподавательницей мы поладили, хотя до сих пор у меня в глазах
стоит картина: она срывает со стен стенды, которые мы с таким энтузиазмом делали в прошлом году, бросает их на пол и ходит по ним...
Как потом выяснилось, администрация поспешила избавиться от Натальи Николаевны, потому что у нее не было педагогического
образования. Она была женой дипломата, с ранней молодости жила в Великобритании и, будучи человеком любопытным и склонным к
самосовершенствованию, не только освоила искусство шопинга, как многие женщины с подобной судьбой, но и сумела постичь дух и
культуру страны. Не владея педагогическими приемами, она донесла свой опыт до юных умов, как это веками делали профессиональные
путешественники, кем Н.Н., в сущности, и была.
Ее-то сменила на боевом посту женщина с хорошим педагогическим образованием (которое, однако, не подсказало ей, что нельзя
равнодушно уничтожать на глазах детей то, что они делали с любовью, можно хотя бы подождать, пока останешься в классе одна). Она
крепко знала язык и литературу, но предмет из праздника превратился в рутину. Если Наталья Николаевна делилась с нами тем
потрясением от узнавания того или иного явления, которое пережила сама, то теперь удивительное исчезло из уроков. Евгения Борисовна
добросовестно пересказывала нам то, чему ее учили в институте, где, по-видимому, она никакого потрясения от постижения предмета не
испытывала.
Теперь, когда я думаю об этом, то прихожу к выводу, что краткое "царствование" Натальи Николаевны все-таки определило то, чем я в
конце концов стала профессионально заниматься. К окончанию школы я твердо решила не поступать на языковый факультет, так как
полагала с юношеским максимализмом, что язык - не профессия. Язык должен был помочь мне в освоении какой-нибудь другой профессии.
Моя карьера до смешного похожа на одинаковые, как две капли воды, биографии английских и американских писателей, заученные на уроках
Евгении Борисовны: можно было даже не заглядывая в книгу отбарабанить, что имярек перепробовал много профессий. Так же и я: из
института вышла историком, потом стала министерским работником, затем журналистом, но английский язык и английская культура не
отпускали меня, я постоянно занималась переводами, пока не сосредоточилась на этом полностью. Спрашивается, зачем было так
уклоняться от судьбы, которая определилась еще в девятом классе?
Теперь выбор пути стоит перед моей младшей дочерью. Как я ни пыталась увлечь ее историей, нет пророка в своем отечестве. Зато
однажды в прошлом году она мне сказала, что, наверное, станет историком. То, что не удалось маме, удалось учительнице, которая, по
странному стечению обстоятельств, тоже не является профессиональным педагогом. Подобно среднестатистическому английскому писателю,
она "перепробовала много профессий" - была археологом, реставратором в Третьяковке, экскурсоводом, то есть, если можно так
выразиться, "потрогала историю собственными руками". Теперь она доносит до детей свое удивление от соприкосновения с историей, а не
просто пересказывает лекции - пусть даже и очень хороших - профессоров пединститута.
Я порасспрашивала знакомых и на основании этого нехитрого социологического исследования пришла к выводу о том, что в большинстве
случаев на выбор профессии влияет непрофессиональный педагог. Это может быть родитель, знакомый, но зачастую и учитель, однако, как
правило, такой, который успел "понюхать пороху" - поработать на производстве, в науке и т.д.
Вот яркий пример: дочь моей подруги, студентка биофака МГУ. Я по-хорошему завидовала ее маме, потому что перед ней не стояла
проблема выбора профессии для ребенка, Саша выбрала ее себе в 11 лет. Трудно поверить, но в этом возрасте она захотела стать не
писательницей или актрисой, а... микробиологом. Одна ездила через весь город на занятия научного кружка, потом сама поступила в
школу при МГУ. К окончанию университета ее научный стаж превысит десять лет. Думается, это будет не самый худший специалист.
Почему-то я была уверена, что биологией ее увлекла школьная учительница, но, как выяснилось, та лишь посоветовала девочке, не
слишком увлекавшейся предметом, однако достаточно смышленой, съездить на заседание биологического кружка. Первое же занятие повергло
Сашу в шок. Внимая ученому, рассказывавшему о клетках, она испытывала сладкое чувство обреченности. В мире клеток царила волшебная
продуманность и магическая закономерность. Ощущая холодок, бегущий по спине, она поняла, что ее жизнь так же предрешена, как судьба
растения, которому суждено проклюнуться из крошечного семени. "С тех пор я потеряна для общества", - сокрушенно завершила она свой
рассказ.
Когда я думаю об этом, перед моим мысленным взором возникает тускло освещенная пещера, сутулый старик, ловко отщипывающий маленькие
чешуйки от куска кремня, и скорчившиеся вокруг него чумазые детишки, которые завороженно следят за тем, как из бесформенного обломка
возникает то утонченное совершенство, которое заставит их далеких потомков в век Интернета и генной инженерии восхищенно дышать на
музейное стекло. Наверное, старый мастер (доживший до мафусаилова возраста 35 лет) делал вид, что не замечает неуклюжих попыток
некоторых мальчишек поколотить камушком по камушку, но время от времени поправлял их, показывая, как половчее сжать орудие, а иному
даже давал отщипнуть чешуйку от своего обломка.
А теперь попробуем представить, как развивался бы технический прогресс в те далекие времена, если бы всех детей согнали в другой
угол пещеры, где специально обученный наставник, изготовивший всего несколько наконечников во время практики, зычно поучал бы:
"Взяли камни в правую руку, а кремни сжали между коленками. По моей команде бьем по кремню. Прекратите оглядываться на мастера Хе,
ничего интересного там нет".
Не одно десятилетие ветераны-педагоги сетуют на то, что "молодежь не рвется в школу". Но может быть, в этом есть своя
целесообразность? Может, "так природа захотела", чтобы молодость стремилась что-то совершить, открыть, изобрести, а в зрелости в
нас, искушенных людях двадцать первого века, возникало первобытное желание передать юному поколению накопленный опыт. Собственный
опыт.
Конечно же, я не призываю к расформированию педвузов. Было бы странно, если бы в начальной школе преподавали лишь самоучки, без
посторонней помощи освоившие азбуку и счет. Но предпочтительно, чтобы люди, влияющие на формирование представлений о профессиях,
были сами профессионалами. Я отнюдь не изобретаю велосипед: этот опыт уже несколько десятилетий осваивается на Западе, где
существуют программы привлечения в старшие классы специалистов с производства и из научных учреждений. По этому же принципу
формируются педагогические коллективы в наших школах лицейского типа. Много таких людей и в общеобразовательных школах, но хотелось
бы, чтобы их было больше.
Часто у человека, который смолоду и слышать не хотел о школе, после сорока просыпается древний инстинкт мастера Хе - ему хочется
запечатлеть себя в поколениях, причем, не ограничиваясь кругом собственной семьи. Однако, зачастую кто-то должен подсказать ему,
куда обратиться. С другой стороны, ему, вполне возможно, не хочется расставаться с основной работой, а школьные администрации не
очень любят совместителей. То есть должны существовать программы, которые помогли бы этим двум субъектам - школе и профессионалу -
встретиться.
Человек, который учился только одному - преподавать химию - и всю жизнь делал только одно - преподавал химию, скорее всего может
зажечь учеников лишь одной пламенной страстью - желанием стать учителем химии, но не химиком. И это неплохо, но ведь и химики тоже
нужны. И тут неотвратимо, как от нее ни отмахивайся, возникает еретическая мысль о реформировании педагогического образования. А
может, некоторые факультеты педвузов того... по примеру некоторых стран, где в университетах при подготовке специалистов в разных
областях знания читают небольшой курс педагогики... И человек может на любом этапе своей карьеры, почувствовав наставнический зуд,
предложить свои услуги школе...
Нет, все-таки мечтать вредно. Вот сейчас закрыла глаза и представила, что не только историю у нас ведет бывший археолог, но и
биологию - обветренный селекционер или энтомолог, загадочный предмет ОБЖ - ветеран контртеррористического подразделения,
французский - бывший дипломат, а литературу в старших классах - не просто член Союза писателей, а человек, пишущий вкусно. В мечтах
ведь все можно, да?
http://www.russ.ru/culture/education/20040225_gol.html
Профессиональные непрофессионалы
"Какая она учительница, она вообще экскурсовод" - в тоне этой фразы слышалась вселенская тоска о тех днях, когда школа, слава богу,
могла обходиться без случайных людей. Учителей без базового педагогического образования в школе терпят по необходимости, но
относятся к ним свысока.
Однажды на педсовете разразился жаркий спор о воспитании. Молодая выпускница педвуза (которая, кстати, очень быстро покинула школу
ради коммерческой фирмы) высказала еретическую мысль: "А может, мы все-таки сосредоточимся на обучении, а воспитанием пусть
занимаются родители?" И тут поднялась, бледная от возмущения, завуч и срывающимся голосом выкрикнула: "Нет, воспитывать будем мы,
потому что мы - профессионалы!"
Во мне тогда проснулся давно забытый испуг, пережитый лет семнадцать назад. Тогда я была еще очень молодой мамой, и моему первенцу
Кате шел пятый год. Над Москвой недоуменно висела заря перестройки, и, бегая из очереди в очередь, мы чувствовали, что, наверное,
уже можно мыслить по-новому, хотя все как-то некогда. Однажды мы стояли на автобусной остановке, и ожидание грозило затянуться.
Катя, терпеливый ребенок 80-х, всегда имела в карманах "джентльменский" набор, помогавший ей коротать бесконечные ожидания в
очередях, на остановках, а то и на митингах, до которых ее мама была большая охотница. Вот и сейчас она достала цветной мелок,
присела на корточки и начала рисовать цветочек. Пожилая дама с жестким лицом, в которой безошибочно угадывалась бывшая/действующая
учительница или партработник, негромко, но чудовищно властно приказала ей прекратить это безобразие. Катя тут же достала маленькие
игрушки и расставила из них мизансцену на оказавшемся поблизости пеньке. Но во мне взыграл материнский инстинкт. Я надулась и
пробурчала, ни к кому не обращаясь: "Во всем мире дети рисуют на асфальте, и это вызывает только умиление, у нас же - раздражение".
Ответ раздался незамедлительно: "Наверное, они там рисуют в специально отведенных для этого местах, где прохожие не могут испачкать
ноги. А вам нужно лучше воспитывать своего ребенка". Я так возмутилась, что, последнее остроумие покинуло меня, и я смогла лишь тупо
выпалить: "Мой ребенок, как хочу, так и воспитываю". С тем же леденящим спокойствием она парировала: "Нет, ваш ребенок принадлежит
обществу, и воспитывать вы его будете так, как потребует общество". - "Не дождетесь!" - крикнула я уже в слезах и утащила Катю
подальше от этой ужасной остановки.
Потом я иногда размышляла над этим инцидентом. Ведь в словах женщины была известная степень правды. Но и себя я чувствовала в своем
праве. Я воспитывалась на приоритете коллективизма, но новые идеи ценности личности уже входили в повседневность. Да, ребенку
предстоит жить в обществе, и им должно быть хорошо друг с другом - ребенку с обществом и обществу с ребенком. Но кто определит, что
нужно обществу от ребенка - эта женщина на остановке? Или завуч, поборница профессионального воспитания, у которой далеко не все
благополучно с собственными детьми? А может, учительница английского языка, которая на педсовете, посвященном введению формы в
школе, высказалась за трикотажные "полуверы"? Или директор, которая, почувствовав неладное, демонстративно поправила ее: "Не
полуверы, а пуловеры"?
Бог с ними, с "полуверами". В конце концов, человеку, претендующему на звание интеллигентного, не следует смеяться над чужими
ошибками, даже если это профессиональные ошибки, а если ребенок принесет из школы такое слово, его можно тактично поправить. Пугает
другое: в школе встречаются профессионалы, уверенные в том, что вместе с дипломом педвуза они автоматически получили от общества
патент на формирование личностей, некое тайное и недоступное смертным знание того, каким должен быть человек ближайшего будущего. В
самом деле, кому решать, как воспитывать будущего члена общества, - родителям, которые знают ребенка с момента его первого крика,
но, увы, работают в сферах, далеких от педагогики, или членам особой касты, джедаям, наделенным таинственной Силой?
Бывает даже, что родители воспринимаются как досадная помеха в стройной системе профессионального воспитания.
Вот пример: Ольга Петровна, классная руководительница, низенькая и полненькая женщина лет шестидесяти с хвостиком. Ее униформа -
трикотажная юбка с огромными красными розами и полосатый пуловер с золотым якорем во всю грудь. Я бы ни в коем случае не стала
заострять внимание на ее манере одеваться; в конце концов, многие очень достойные люди своим видом декларируют полное равнодушие к
суетной моде, и я глубоко уважаю их позицию. Что меня заставило описать ее одежду, так это маниакальное стремление этой милейшей
дамы воспитывать вкус не только у своих питомцев, но и у их родителей. Что она и делает при каждом удобном и неудобном случае.
Однажды на педсовете речь зашла о том, что родители очень мешают воспитывать детей. Ольга Петровна не преминула встать и, волнуясь,
поведать собравшимся леденящую душу историю: девочка из вверенного ей девятого класса пришла в школу с зелеными прядями в челке.
Излишне говорить, что классная наставница налетела на ученицу коршуном, требуя свидания с матерью. Девчонка же с гордостью сообщила,
что как раз мать-то и покрасила ей эти злополучные пряди. "Ах, ты еще и врешь!" Ближе к полуночи в квартире девочки раздался
телефонный звонок. Классная руководительница возмущенно поведала маме, что ее дочь пришла в школу в непотребном виде, да еще
соврала, что к ее челке приложила руку родная мать. Мама, как ни странно, подтвердила версию девочки. "Но как же вы могли?" - ахнула
учительница. "Я не хотела стать дочери врагом", - веско ответила мать.
Эта мудрая женщина почувствовала, что если она сама, с максимально возможным вкусом покрасит девчонке несколько прядей, та,
насладившись коротким триумфом, пресытится этой идеей, вместо того чтобы, запершись в ванной, превратиться в подобие водяного, да
еще при этом возненавидеть мать-ретроградку и отгородиться от нее непроходимой стеной.
- Вы понимаете? - восклицала Ольга Петровна. - Выходит, я два раза стала девочке врагом, а мать - два раза стала ей другом.
Кажется, я в этой аудитории относилась к меньшинству, не способному понять, почему это так плохо, что мать осталась дочери другом.
Большинство понимало и горестно кивало головами. Ведь насколько было бы лучше, если бы мать стала ребенку врагом, - как легко было
бы его тогда воспитывать без постороннего влияния, в соответствии с мистическим "заказом общества".
Речь о злополучных полуверах зашла на педсовете не случайно, а в рамках болезненной темы введения формы в школе. Эта акция, которая
после долгих лет борьбы увенчалась-таки успехом, была направлена не столько против распущенных старшеклассниц, позволявших себе
щеголять голым пупком и продетой в него серьгой, сколько против лишенных вкуса родителей младших детей. Целый крестовый поход был
развернут против... длинных юбок, почему-то вызывавших священный ужас у директора. Призыв к искоренению зла был дружно подхвачен
коллективом: на уроках ОБЖ детям внушали, что длинные юбки - главная причина ужасных травм и детской смертности. Твердо уверенная в
своем священном праве решать, что нужно обществу, администрация школы ни минуты не сомневалась, что девочки, склонные носить длинные
юбки, обществу, безусловно, не нужны. Поскольку речь шла о детях 9-13 лет, еще не вполне самостоятельных в выборе стиля, то
изнурительные военные действия были направлены, конечно же, против родителей.
Вот это мессианство и пугает меня в некоторых (далеко не во всех, разумеется) профессиональных педагогах. Очень часто у этих людей
далеко не все благополучно в социальном плане, то есть у них самих большие проблемы с тем самым обществом, от лица которого они так
решительно действуют. Но их уверенность ничто не в силах поколебать, даже тот факт, что их оппоненты-родители бывают гораздо более
успешными и социально адаптированными, а стало быть - способны подсказать своему ребенку достаточно разумную линию поведения.
Несколько лет назад по школьным конференциям пронесся клич из высоких кабинетов: общество меняется (да, представьте себе!),
происходит переоценка ценностей, детей следует готовить к жизни в новых условиях, то есть вырабатывать у них предприимчивость и
рыночное мышление. Стиснув зубы, педагоги, поседевшие в боях за нравственную чистоту детей и избегавшие произносить слово "деньги",
кинулись осваивать новую терминологию, посещали специальные тренинги и курсы. Но потом все как-то улеглось. Оно и к лучшему.
Сейчас, насколько мне удалось заметить, четких ориентиров формирования личности сверху не спускают, хотя гремучих слов, вроде
"деятельностного подхода", в инструкциях предостаточно. Однако учителей это не смущает. Из разговоров я уяснила, что в принципе
инструкций и не требуется. Учитель знает, как воспитывать, просто по определению - потому что он учитель.
И вновь мои рассуждения подвели меня к мысли о том, что если бы педагогические знания были достоянием не "ордена меченосцев", а всей
образованной части общества, в школах воцарилась более терпимая атмосфера. Иными словами, я опять выступаю за реформирование
педагогического образования: не выделять его в особое направление, а преподавать основы методики студентам всех специальностей, как
это и делается во многих вузах, да и во многих зарубежных странах. И педагогика из некой мистической практики, доступной лишь
посвященным, превратилась бы в поистине творческий акт, не скованный догматами, какой и должна быть, строго говоря, любая наука о
таком непредсказуемом явлении, как человек.
