Смысл и назначение масскульта (*+)
http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2531.html
Смысл и назначение масскульта
Сознание в эпоху его технической воспроизводимости
Массовая культура родилась, не подозревая, что она массовая (может быть, и не догадалась бы никогда, если бы интеллектуалы не
объяснили). Она родилась как восполнение другой, утраченной естественной жизненной среды - традиционного общества и его фольклора.
Источники ее на первый взгляд кажутся столь разнородными, что впору удивиться, как они вообще встретились и породили общее детище:
<естественный> фольклор с его безымянностью, всепринадлежностью, повсеместной распространенностью - и <искусственное> массовое,
стандартизирующее, <машинное> производство товаров и самой жизни, начавшееся в Европе конца XIX века.
Общее у них, как нетрудно догадаться, одно - безличность.
Индустрия больших городов стягивала жителей деревень, которые от корней и фольклора оторвались, а потребность в чем-то, по
фольклорному типу организующем жизнь, осталась. Свято место немедленно стало заполняться типовой же культурной продукцией вначале
вполне стихийно, с порождением массы промежуточных форм типа анекдотов или городских романсов. Затем, стоило лишь окрепнуть
техническим возможностям у средств массовой информации, дело было поставлено на поток, и продукт стал штамповаться профессионалами.
От второго родителя - индустриальной цивилизации - дитя унаследовало фамильные черты: механическую воспроизводимость, серийность и
общедоступность, совершенно как у фольклора. Загорелась заря эпохи поп-музыки и сериалов, мыльных опер и ток-шоу, рекламы и
лавбургеров: Интеллектуалы довольно долгое время попросту не знали, что с этим делать, кроме как проклинать вслед за Кьеркегором и
Ницше, которые еще до всякого настоящего масскульта посылали образцовые проклятия <искусству толпы>.
Вскоре критическая масса массовой культуры в общекультурном пространстве оказалась уже настолько превышенной, что стало ясно: пора
вырабатывать новые понимания. Традиционная новоевропейская эстетика <индивидуального>, <неповторимого> оказалась попросту бессильна:
массовая культура вообще <по ту сторону> не только индивидуального и неповторимого, но чуть ли не самого привычно понимаемого
эстетического. Вобрав в себя как свои материалы и элементы, и искусство, и производство, и политику, и повседневную жизнь, массовая
культура стала всем этим сразу одновременно, без разбора. Она - форма жизни, модус отношения к ней.
Масскульт - прежде всего одна из самых что ни на есть базовых форм повседневности. Воспитанный в напряженном культе новизны, человек
модерна скучает и томится в повседневности, в которой десятки и сотни поколений людей превосходно уживались. Вся <высокая> культура
существует как исключение из обыденного порядка вещей, но она требует для своего восприятия и специальных усилий, и определенной
подготовки. Масскульт - это радикальная попытка разнообразить повседневность, не выходя, однако, в иные измерения бытия: несмотря на
все свои эксцессы и излишества, она живет в режиме самосберегания. Даже когда она растрачивает избыток сил своих носителей (как в
буйстве фанатов на матчах), она только затем это делает, чтобы они, выорав свой избыток, спокойно вписались потом в ту же
повседневность. Массовую культуру сочинили, чтобы примириться с повседневностью без особых затрат ума и духа.
Массовая культура всеядна, что ни попадет под руку - все в дело годится. Она страшно насыщена ценностями и смыслами, ни единого
предмета не оставляет без ценностных проекций. Это хорошо видно на примере рекламы, которая превращает какие-нибудь сигареты, пиво,
жвачку в символы таких больших вещей, как свобода, индивидуальность, освоение нового, и таким образом рекламирует-то вовсе не их, а
все те же стандартизованные до неузнаваемости новоевропейские ценности. Происходит <гиперсемантизация> мелких, подсобных самих по
себе предметов: каждый из них разрастается до знака образа жизни, ценностной позиции. Причем такого, который касается буквально
каждого: чего в массовой культуре нет, так это непосвященных.
Массовая культура со всеми <на ты>, ведь она возвращает человека в молодость. В особую евро-американскую молодость. Она культивирует
ценности, по сути, подросткового типа. Ценности общности - быть <как все>, принадлежать к некой группе, иметь то, что имеют
<другие>, любить то, что любят <другие>, делать то, что делают <другие>, и одновременно - ценности самоутверждения: быть заметнее
других, успешнее других: Ценности экстремального опыта, сильных ощущений, разнообразия: ведь при всей ее только ленивым не помянутой
консервативности массовая культура жадно, ненасытно и постоянно требует нового - новых <звезд>, новых песен, новых сплетен: Культ
новизны, пронизывающий масскульт, выдает в ней законнейшее дитя новоевропейской культуры с ее ценностями постоянного
самопревосхождения, динамизма, развития.
Масскульт живет настоящим, даже когда создает некие образы прошлого или будущего: не обремененная рефлексией и критичностью, она и в
них видит лишь самое себя и собственные подтверждения. Она простодушно всему верит. Она возвращает своих потребителей в то состояние
подростка, когда собственные возможности казались неисчерпаемыми, собственное время - безграничным, рост - главной задачей,
развлечения - главным соблазном, чувственность - важнейшим предметом интереса. Да, пожалуй, и в детство, когда времени вообще нет:
ребенок, как и человек масскульта, живет одним выпуклым настоящим. Ведь массовая культура и сама молода, ей по большому счету и
века-то не исполнилось!
Отсюда и ее эклектичность: в точности как ребенку, ей все на свете интересно и значительно. В то время как <взрослая>, <высокая>
культура, брезгливо или просто не замечая, перешагивает всякие валяющиеся на земле фантики, щепочки, окурки, обломки, культура
массовая их радостно подбирает, всматривается в них, в их самоценности, не слишком-то беспокоясь о том, что все эти чудесные вещи
значили в тех контекстах, из которых некогда выпали. Она организует их совсем в другой язык, о другом повествующий. Как ни смешно,
повествует он, кажется, о тотальной и нерефлектируемой, даром данной осмысленности жизни (только в детстве у человека так бывает), о
становлении ее смыслов из решительно любого <случайного> источника. Ведь детство, между прочим, метафизический возраст тем вернее,
что ничегошеньки не знает о метафизике:
Индустрия интерпретаций
Примерно к 30-м годам ушедшего века евро-американские интеллектуалы приступили к выработке теорий о том, что такое массовая культура
и породившее ее массовое же общество.
Не знаю, скопилось ли вокруг еще чего-нибудь такое количество стереотипов и предрассудков (и контрстереотипов, и контрпредрассудков,
которые суть не что иное, как те же стереотипы и предрассудки, вывернутые наизнанку). Массовая культура, разумеется, пуста,
поверхностна, вульгарна. Она - область дурного вкуса. Она инфантилизирует своей примитивностью. Она уводит в иллюзорный мир. Она
вообще апеллирует преимущественно к чему-то не вполне человеческому в человеке, во всяком случае, не вполне достойному: к
сексуальности, страхам, жажде самоутверждения, наконец - к потребности в простых и ясных идеалах: вот, мол, добро в лице
полицейских, а вот зло в лице гангстеров, и оно в конце фильма будет наказано. Нажимая на эти действенные рычаги, она манипулирует
своей аудиторией. Тиражируя клише и не будучи по определению способной к порождению чего-то по-настоящему нового, она консервативна
вплоть до косности. Собственно, по всем этим признакам - а совсем не по широте распространения - и отличают одиозное <массовое> от
<высокого> и <элитарного>. Потому она и раздражает интеллектуалов с самого начала и по сей день. Со свойственной им
проницательностью интеллектуалы совершенно верно почувствовали в ней вызов <высоколобому>, <высокому>, <элитарному>. Многие
интерпретировали этот вызов как угрозу, хотя угроза - лишь один из возможных аспектов этого вызова.
Масскульт как умысел и вымысел
Все-таки коренное отличие массовой культуры от фольклора, тоже вполне массового, прежде всего в том, что она - продукт
профессионального, вполне централизованного, очень тщательно налаженного поточного производства. Масскульт, вообще говоря, - это
большой умысел. Это разновидность, и очень продуманная, элитарной культурной продукции.
Принято считать, что это <массовое общество>, недифференцированное, породило массовую же культуру как наиболее ему адекватную. Да уж
не создали ли и массовое общество самые что ни на есть высоколобые снобы-интеллектуалы? Революции ХХ века - и социальные, и
культурные, - уж если кто и провоцировал, так именно они. Не они ли своими стараниями заменили в результате больших переворотов
минувшего столетия сотням тысяч людей <судьбу> на <биографию>: предписанный устоявшимися традициями с рождения жизненный путь на
изломанные, часто непредсказуемые траектории метаний по социальному пространству?
<Массовый>, он же <одномерный> человек - в некоторой степени результат внешнего неизбежно предвзятого взгляда. В лице <массовой
культуры> интеллектуалы создали себе противника, который был нужен им для поддержания их же собственного тонуса, создали его как
вечный повод и стимул для воспроизводства, постоянного уточнения собственной позиции. Массовая культура не в большей степени
паразитирует на элитарной культуре, чем элитарная на ней. В этом смысле элитарная и массовая культура - близнецы-братья.
И чем вульгарней, тем вернее: машина различий
Казалось бы, замысел удался. Сливающая будто бы все в единую <аморфную> массу, массовая культура действует как механизм, который
неустанно поддерживает, все время заново воспроизводит различие между полюсами, различными уровнями культуры. Интеллектуалы не
нарадуются: чем она вульгарнее, грубее, одиознее, чем больше противоречит <вкусу>, <приличиям>, <достоинству>, чем большую
брезгливость вызывает, тем радикальнее проблематизирует культурное поле в целом.
Канализируя страсти <простой> публики, она вместе с тем задает <нижнюю> планку культурного отсчета. Культура Нового времени, утратив
в силу определенных причин <верхние> стимулы (Истину, Добро, Красоту, в конечном счете - Бога) и не будучи в состоянии обходиться
без стимулов вовсе, создала себе, значит, стимулы <нижние>. Ту самую щуку в водах культурного озера, которая там за тем плавает,
чтобы карась-интеллектуал не дремал: все время указывает <высокой> культуре на ее собственные опасности. Пародирует ее пафос, ее
идеологизированность. Указывает ей на ее едва ли не бесконечный потенциал <штампообразования>, тыча ей в нос те штампы, которые она
же и породила. Показывает <высокой> культуре ее же самое в утрированном виде.
Массовую культуру носители культуры <высокой> создали и выпестовали как великий соблазн для самих себя. Они как бы плодотворно
осложнили собственную жизнь, получив в качестве задачи постоянную выработку умений этому соблазну противостоять. Но и тут еще не все
так просто.
Память забвения, или Новое плодородие
Массовая культура ведь не только массовая, она, как на грех, еще и культура, сколь бы интеллектуалы ей в этом качестве не
отказывали. И вот по этому-то поводу она, как и положено всему живому, нисколько не согласна на подчиненную, инструментальную роль.
Она начала диктовать свои условия.
Людям, выросшим в <высокой> культуре и долгие годы активно и плодотворно в ней работавшим, <вдруг> с некоторых пор стало страшно
интересно экспериментировать с формами и жанрами культуры массовой, которые дотоле иначе как пустышки и не воспринимались.
Чхартишвили-Акунин с его детективами недаром стал фигурой знаковой до нарицательности. Что-то очень симптоматичное стало
происходить.
Массовая культура, конечно, перегной, в котором перепревает все, что культура <высокая>, отработав, выкидывает за свои пределы
как-де уже в ней не актуальное. И вот пришла пора задуматься о плодородности перегноя. В массовой культуре увидели корзину с
исписанными бумагами, в которой если еще порыться, попадется что-то упущенное. В культурном пространстве происходит некая
естественная циркуляция если не смыслов, то форм уж точно: вначале сверху вниз - банализация и вульгаризация высокого, а затем и
снизу вверх - новый цикл переработки. Ведь культура, как ни удивительно, ничего не забывает, она только в разных формах запоминает,
в том числе и отбрасывая на периферию, она помнит забвением, это такой особый механизм культурной памяти; и если бы надо было
изобрести очередное определение культуры, которых и без того довольно, то вполне можно было бы сказать, что она - универсальный
механизм запоминания. Поэтому скорее всего подобный происходил более-менее всегда, только осознаваться как следует
природа этого процесса (особенно второго его звена) стала лишь в ХХ веке и то ближе к его концу. Процессы осознания в ту пору вообще
очень интенсифицировались, аж до болезненного. В этом смысле интерес дедушки Фрейда к бессознательному и внимание нынешних
интеллектуалов к <массовому> (вполне бессознательным культурным процессам, ибо массовое не ведает, что творит) - звенья совершенно
одной и той же цепи.
Носители <высокой> культуры заинтересовались, например, кичем - самым одиозным, уродливым в массовой культуре, самым <массовым> в
ней. За такой интерес к тому, что <под ногами>, пришлось заплатить непомерно высокую цену: отказом именно, увы, на общекультурном
уровне от ориентации <по вертикали> на трансцендентные смыслы, утратой общекультурных мускулов <вертикального> тонуса. Но если
отвлечься от этой болезненной и сложной темы, приобретение нельзя отрицать. Выяснилось, что из перегноя массовой культуры много чего
может вырасти. Вот, например, знающие люди говорят, что клиповая, MTV-шная эстетика очень много дала такому несомненно элитарному
режиссеру, как Гринуэй; правда, благодарить за это надо и самого Гринуэя. Сама по себе массовая культура и клиповая эстетика
Гринуэев не порождают. Тут необходим именно взгляд извне с присущим оному отстраненностью и остраненностью.
Теперь сетования на губительность масскульта для культуры и человека давно уже выглядят несколько запоздалыми. Сьюзен Зонтаг пишет о
кэмпе как о полноценном предмете исследования. Серьезные литераторы работают в таком традиционнейше массовом жанре, как детектив. По
Достоевскому снимается сериал, по Виктору Гюго ставится мюзикл. Все это - свидетельство отнюдь не того, что различие между
<массовым> и <высоким> будто бы исчезло. Всего-навсего пришло время очередной раз перепродумать их соотношения друг с другом, а
заодно и с миром, который они оба, каждое на свой лад интерпретируют.
Общество антракта в ожидании третьего звонка
На закате ХХ столетия интеллектуалы востребовали массовую культуру не только и не столько даже для игр, сколько для изыскивания
новых возможностей жизни культурных смыслов. Пафос-то массовая культура не только пародирует, он ведь там и в самом деле есть, в то
время как высокая культура, кажется, напрочь его утратила. Массовая культура убийственно серьезна; развлекает и забавляет она в
пределах очень большой серьезности. Она сама себя всерьез принимает. И мир, как он ей в меру ее кругозора дан, тоже воспринимает
вполне безусловно. Для нее <все так и есть>. Она же доверчива очень. Не тем ли среди прочего она стала интересна недоверчивым
умникам? Сами-то они такую серьезность, такую безусловность уже и подзабыли:
Масскульт, конечно, <одноклеточный>, но эта клетка непрерывно делится и порождает внутри себя дифференциации. У нее уже сейчас есть
<верх> и <низ>, центр и периферия, элита и мэйнстрим. Один умный наблюдатель назвал как-то, например, <Битлов>, тяжелый рок - и даже
то же MTV! - <элитарной массовой культурой> в отличие от <поп-мэйнстрима>, от массово распеваемой попсы. Можно соглашаться или не
соглашаться с мыслью, что именно <элитаризирующие> процессы в современном масскульте - самое ценное, что происходит сейчас в
культуре вообще; но что это самое в нынешней культуре активное - очень вероятно.
Возможно ли в массовой культуре движение <по вертикали>, к тем самым трансцендентным ценностям и смыслам, напряженная память о
которых животворит, по нашему скромному мнению, всякую культуру? Да почему же нет? Оно вообще, по-моему, возможно на любом
материале, и наш дезориентированный век как раз это доказал.
Человек никуда не денется и от своей потребности в высоких смыслах высокой культуры, и от той жесткой иногда, может быть, и жестокой
дисциплины, которые они от него требуют. Тоскует он в аморфности и необязательности <массового>. Невыносима ему сплошная легкость
бытия. (Не затем ли Провидение уготовило нам постмодерн, чтобы мы это как следует прочувствовали?:) Напряжений требует человек. Вот
смотрите, наблюдайте: сейчас эти напряжения как раз начинают складываться: В интересное время мы живем.
Что до отношения к <массовому>, то вполне понятно, что его не имеет смысла ни идеализировать (у чего, впрочем, не слишком большие
традиции), ни проклинать (традиции тут настолько большие, что это потихоньку перестает быть актуальным).
С ним, как со всяким материалом, надо работать.
Ольга Балла
