Г. Померанц: "проблема заключается в том, как выйти из того цинизма, в который погрузился народ" (*+)
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg082004/Polosy/art5_6.htm
ИЗ-ПОД ГЛЫБ
Наша нынешняя разруха, что это - последствия 70 лет советской власти или 10 лет демократической? Идём ли мы через трудности к
лучшему будущему или к окончательному краху?
Наш сегодняшний собеседник - участник Великой Отечественной войны, узник сталинских лагерей, <инакомыслящий> в брежневскую эпоху,
один из крупнейших современных отечественных философов, эссеист, писатель, культуролог Григорий ПОМЕРАНЦ.
- Григорий Соломонович, так что же с нами происходит?
- Я бы сказал, что существовал путь, по которому мы не сумели пройти. Перейти от ложной федеративности, маскировавшей деспотизм, к
подлинной федерации. Я лет за двадцать, за тридцать до распада Советского Союза уже предвидел, что он распадётся, и даже писал об
этом. Но я предполагал тогда, что мы умно перейдём к чему-то вроде европейского экономического сообщества. А вот чего я не предвидел
и не мог предвидеть, так это тех идиотских форм, которые новое объединение получит, где развитие диктовалось не столько, мне
кажется, разумом, сколько страстями честолюбцев. Мы опять, как в октябре 1917-го, пошли по пути, в сущности, революционному,
разрушительному, и проблема заключается в том, как выйти из того цинизма, в который погрузился народ после последней революции.
Цинизма, которому прежде всего учат сами верхи - наша экономическая и политическая элита, - потому что они глубоко циничны.
Ведь что произошло? Режим подавил все те группы, которые стремились к конструктивной свободе. Они пытались что-то делать в заметной
сфере, в том числе производственной, и поэтому тут же подавлялись. А не подавлялась криминальная активность, обладавшая своими
традициями выживания. Она ещё до распада Советского Союза выработала формы сосуществования с бюрократией на окраинах. Реальной силой
обладало не движение кучки интеллигентов, а союз теневой экономики с преступным миром. Если помните, у Солженицына было такое
выражение - <из-под глыб>, и именно сейчас мы в подобном положении оказались. Мы из-под рухнувшей советской системы с трудом, на
четвереньках вылезаем.
В результате вместо демократии у нас восторжествовала клептократия. А наш нынешний духовный кризис трудно преодолим ещё и потому,
что он сливается, кроме всего прочего, с кризисом мировым. Потому что западная постмодернистская культура несёт в себе тоже цинизм и
равнодушие к людям.
Так, некоторое время назад в одном из номеров <Вестника Европы> была очень любопытная статья Сороса. Сорос признаёт, что нынешние
формы глобализации автоматически увеличивают разрыв между богатством и бедностью как внутри каждой страны, так и между богатыми и
бедными странами. И поэтому протест против современных форм глобализации он полагает законным и считает, что надо обложить -
заметьте, он считает, а не какие-нибудь большевики -богатые страны определённым налогом, чтобы хоть до какой-то степени облегчить
положение бедных стран, которое оказывается сейчас всё более и более трудным.
- Но это вроде бы кризис прежде всего развивающихся стран типа нас.
- Состояние Запада недаром сравнивается с александрийским периодом древности. Это всё-таки не высшая форма античности, понимаете?
Люди, которые жили в Александрии, допустим, в I веке до н. э., жили в благоустроенном городе, со всевозможными искусствами и
науками, с великолепными библиотеками, и тем не менее это была эпоха медленного упадка античной цивилизации.
- Вы говорите, упадок? По-моему, западная цивилизация давно считает себя учителем всего человечества, главным носителем прогресса в
мире. Или вы вообще отрицаете мировой прогресс?
- Я иначе скажу. Существует некая дифференциация. Примитивно-целостное общество превращается в сложное, решающее массу частных
проблем, но исчезает из глаз, из чувств целое, дающее жизни смысл. Идёт прогресс в частностях, и идёт, всё больше идёт регресс в
непосредственном чувстве целого.
Стремительность технического развития опасна и может привести к ряду неожиданных и тяжёлых социальных и духовных последствий. Потому
что разрушается традиция, разрушается связь между поколениями. Поэтому современный этап цивилизации несёт в себе очень глубокие
семена разрушения, она отравляет себя отходами своего собственного производства. Цивилизация находится в состоянии глубокого
кризиса, который пока что, конечно, ещё не достиг такой степени, чтобы всё развалилось. Но заметьте, что самый рывок в начале
прошлого века в сторону утопического, в сущности, коммунизма возник на фоне глубокого кризиса. Что если бы не мировая война, Первая
ещё, если бы не то что европейцы, самые цивилизованные в мире народы стали друг друга истреблять всеми способами, в том числе и
удушливыми газами, без этого глубокого кризиса не пошла бы страна за Лениным. Остался бы Ленин мелким сектантом, не будь мировой
войны. А мировая война была не Лениным придумана.
- А вам не кажется, что все наши проблемы от того, что русская интеллигенция всегда одухотворена максимум одной идеей, причём без
учёта последствий её реализации на практике?
- Видите ли, то, о чём вы говорите, это отчасти мода. И в Америке тоже бывают моды, и они быстро меняются: сейчас одна идея
захватывает всю страну, потом другая. Вообще люди, живущие по моде, это не интеллигенция. Но трудно избежать влияния
монопараметрических теорий, то есть объяснения всех зол одной исходной причиной: по Марксу, по Фрейду и т. п. Эти теории создают
душевный комфорт - не только в России, создают видимость знания перспектив: И если страна в кризисе, то часто одна эффектная идея
овладевает массами:
- Вот идея построения общества целиком по западному образцу - включая все его вполне очевидные теперь маразмы, - зародилась в 60 -
70-е годы и по-прежнему крепка у нашей творческой интеллигенции.
- Тут причина в сложности жизни и в привлекательности иллюзии простого решения. Источник жизни глубже, чем интеллектуальные
формулировки, идеи и так далее. Мне кажется, что из современного хаоса выход есть только на тот уровень, где возрождается чувство
священной цельности, где культура в целом сохраняет господство над отдельными идеями и не даёт никакой идее диктаторских
полномочий. Что не исключает кризиса идей, смены идей. Интеллигенция - это тот слой, в котором происходит переоценка ценностей,
происходит линька. Умирают какие-то старые формы, рождаются новые. Этот процесс напоминает лабораторию, живую лабораторию у
беспокойных натур, которые ищут какие-то новые пути в глубину. И если взглянуть на интеллигенцию с такой точки зрения, то на
сегодняшний день её главная задача - возрождение нравственного и правового порядка.
Что касается рынка, то даже Гайдар в конце концов сказал, что рынок без нравственных норм - это кошмар. Сперва он этого не понимал,
думал, что рынок сам по себе будет производить и нормы. Нет, не вышло. Для того чтобы возник капитализм, нужна была протестантская
этика. А потом уже, когда протестантская этика сформировала рынок, на её основе развивалась современная практическая этика. И у
любого нормального капиталиста есть какой-то созидательный пафос, не важно, знаком тот или нет с работами Мак-Клеланда, который
построил свою теорию пафоса достижений. Согласно этой теории, капиталист не стремится срывать цветы удовольствия, а стремится
совершить нечто, что помогает ему утвердиться в собственных глазах. Причём по возможности то, чем он занимается, должно измеряться в
реальных категориях, в том, что можно сосчитать - в килограммах, километрах, киловаттах. Но наших нынешних капиталистов даже такая
элементарная этика самоутверждения - гордость за то, что построил то-то и то-то, - не устраивает.
- Для многих из них деньги пока проще украсть, а не заработать.
- Я не сомневаюсь, что сейчас среди наших предпринимателей есть люди с определённым пафосом созидания, но они оказались в
меньшинстве. В основном же отечественный капитал убегает за границу, чтобы обеспечить возможность приятной жизни в эмиграции.
- Григорий Соломонович, а как вы относитесь к по-прежнему популярной в определённых кругах идее, что интеллигент обязательно должен
быть в оппозиции к власти - всегда и всюду?
- Это традиция, которую критиковали еще в начале ХХ века <Вехи>. На мой взгляд, интеллигент должен быть независим по отношению к
власти и вовсе не обязательно в оппозиции. Понимаете, это зависит от того, насколько прогнила система в целом. Вот мой друг одно
время начал выдвигаться во власть и даже стал начальником над школами какого-то округа Москвы. И будучи человеком предприимчивым, он
решил там у себя поставить дело более рационально. Скажем, он быстро организовал производство предметов первой необходимости для
школ. Лишив этим солидных прибылей несколько фирм, которые зарабатывали на их снабжении по более высокой цене. И вскоре его
заместитель был застрелен в дверях своего кабинета. Очевидно, нанять киллера оказалось не очень дорого. После этого мой друг подал в
отставку и вернулся в школу, где ранее работал.
Я знаю ряд случаев, когда люди, которые пытались заниматься бизнесом, оставляли своё дело. Как выразился один из них (он, кстати,
спонсировал издание одной моей книги): это сейчас стало занятием не для белого человека. Конечно, бандитские структуры всё у нас
захватили не сразу, но достаточно быстро, и где-то к середине 90-х годов криминализация проникла уже далеко. И думаю, это главное
препятствие для того, чтобы честные люди могли заниматься делом.
- Но какой-то выход должен быть. Всё-таки, согласитесь, без участия интеллигенции сделать жизнь в стране нормальной невозможно.
- Ну почему без интеллигенции? Врачи участвуют в работе больниц, учителя и директора школ не только работают, но и участвуют в
дискуссии по реформе образования. Некоторые <против> неё и очень убедительно доказывают, что она является безграмотной. Так что
интеллигенция участвует всё-таки. Но не во всём, к сожалению, только в рамках своей профессии. Дело могло бы обстоять иначе, если бы
у нас были настоящие, идейные партии. Тогда люди стали бы объединяться в соответствии со своими политическими и экономическими
взглядами. Но подобных объединений у нас нет, а есть какие-то клики, сколоченные по принципу верности тому или иному популярному
лидеру. Сейчас же, по-моему, большинство людей не верит ни в какие программы, ни в какие платформы, считает, что все они - враньё, а
верят только:
- В харизму.
- В харизму, да. Был у нас харизматический Ельцин. Был ещё харизматический, хотя и несколько малограмотный Лебедь, приятный тем, что
умел говорить по-русски и иногда в свои речи вставлял хорошие поговорки. Потом одно время даже совершенно антипатичный мне Примаков
тоже ходил в харизматиках.
Но подобная смесь недоверия ко всем и вся с одновременной отчаянной жаждой веры свидетельствует главным образом о душевном
неблагополучии. Мы уже приблизительно догадываемся, чего нам не надо, но не очень понимаем, что и как надо. И, наверное, мы не
выправим ни экономическую, ни политическую ситуацию в стране, пока не разберёмся в себе, не преодолеем затянувшийся духовный кризис.
Экономические и прочие трудности России, которые, конечно, огромны, не означают, что мы не можем участвовать в нынешнем
общечеловеческом стремлении найти новые духовные основы жизни. В конце концов русский кризис - это острая форма мирового кризиса,
это острая форма болезни, которой другие страны и народы болеют иногда в более мягких хронических формах. Болеют, так сказать, на
белоснежной подушке, в хорошо устроенном госпитале, а не в какой-нибудь развалюхе или в канаве. И все же - частица общего кризиса.
Кризиса культуры, связанного с тем, что развитие цивилизации стало слишком быстрым для способности человека приспосабливаться к
окружающему, им же созданному миру, с тем, что наше внимание всё больше захватывают инструкции, как управлять машинами, и всё
труднее обратить внимание на то, что даёт смысл жизни в целом, что звучит у нас в глубине. Оттого все грехи. Антоний Сурожский
говорил: каждый грех есть прежде всего потеря контакта с собственной глубиной.
Павел НУЙКИН
