От Дмитрий Кропотов
К Георгий
Дата 25.06.2004 14:48:34
Рубрики Тексты;

Это надо прочитать всем. Пусть теперь А.Б. и другие адепты

Привет!

"России, которую мы потеряли" попробует что-нибудь сказать про государя-надежу, убиенного великомученика, возведенного в ранг святого.
Лично у меня слов бы не нашлось.

По сравнению с этими мерзостями меркнет все то что приписывают Сталину и СССР гулажничающие демки.

Конечно, в Европе было не лучше в те времена, но что нам до Европы.

Спасибо вам Георгий, за большую работу по помещению на форум разнообразных интересных материалов.

Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru
От Товарищ Рю
К Дмитрий Кропотов (25.06.2004 14:48:34)
Дата 28.06.2004 16:05:16

Почитайте и другое

Айви Литвинова, жена будущего наркома иностранных дел М.Литвинова, вскоре по прибытии в Россию в тяжелое время в конце гражданской войны сделала ценное наблюдение. Она думала, писала она подруге в Англию, что в революционной России «идеи» — это все, а «вещи» — ничто, «потому что у всех будет все необходимое, без излишеств». Но, «гуляя по улицам Москвы и заглядывая в окна на первом этаже, я увидела беспорядочно набитые во все углы московские вещи и поняла, что они никогда еще столько не значили». Эта мысль крайне важна для понимания повседневной жизни в СССР 1930-х гг. Вещи имели в 30-е годы в Советском Союзе огромное значение, хотя бы потому, что их было так трудно достать.

Новая, крайне важная роль вещей и их распределения отразилась в повседневной речи. В 1930-е гг. люди не говорили «купить», говорили — «достать». Выражение «трудно достать» постоянно было в употреблении; большую популярность приобрел новый термин для обозначения всех тех вещей, которые трудно достать, — «дефицитные товары». На случай, если попадутся какие-нибудь из дефицитных товаров, люди ходили с сетками, прославившимися под названием «авоськи», в карманах. Завидя очередь, они пристраивались в нее и, лишь заняв свое место, спрашивали, за чем она стоит. Причем свой вопрос формулировали так: не «Что продают?», а «Что дают?» Однако поступление товаров по обычным каналам было столь ненадежным, что возник целый пласт лексики, описывающей альтернативные варианты. Товары могли быть проданы неофициально или из-под прилавка («налево»), если человек имел «знакомства и связи» с нужными людьми или «блат».

1930-е гг. были для советского народа десятилетием огромных трудностей и лишений, гораздо хуже, чем 1920-е. В 1932-1933 гг. все основные хлебородные районы поразил голод, вдобавок еще в 1936 и 1939 гг. плохие урожаи вызвали большие перебои в продовольственном снабжении. Города наводнили новые пришельцы из деревень, жилья катастрофически не хватало, а карточная система грозила рухнуть. Для большей части городского населения вся жизнь вертелась вокруг бесконечной борьбы за самое необходимое — еду, одежду, крышу над головой.

С закрытием городского частного сектора в конце 20-х гг. и началом коллективизации наступила новая эра. Американский инженер, вернувшийся в Москву в июне 1930 г. после нескольких месяцев отсутствия, описывает драматические последствия нового экономического курса: «Кажется, все магазины на улицах исчезли. Исчез открытый рынок. Исчезли нэпманы. В государственных магазинах в витринах красовались эффектные пустые коробки и прочее декоративное оформление. Но товары внутри отсутствовали».

Уровень жизни в начале сталинского периода резко понизился и в городе, и в деревне. Голод 1932-1933 гг. унес по меньшей мере 3-4 млн. жизней и на несколько лет повлиял на рождаемость. Хотя политика государства была направлена на то, чтобы оградить городское население и дать крестьянам принять на себя главный удар, горожане тоже пострадали: смертность росла, рождаемость падала, и потребление мяса и сала на человека в городе составляло в 1932 г. меньше трети от того, что было в 1928 г.

В 1933 году, худшем за все десятилетие, средний женатый рабочий в Москве потреблял менее половины количества хлеба и муки, потреблявшегося таким же рабочим в Петербурге начала XX в., и меньше двух третей соответствующего количества сахара. В его рационе практически отсутствовали жиры, было очень мало молока и фруктов, а мяса и рыбы — всего лишь пятая часть от нормы потребления на рубеже столетия. В 1935 г. положение несколько улучшилось, но неурожай 1936 г. породил новые проблемы: угрозу голода в отдельных сельских районах, бегство крестьян из колхозов и длинные очереди за хлебом в городах весной и летом 1937 г. Самый лучший урожай довоенного периода, надолго сохранившийся в народной памяти, был собран осенью 1937 г. Однако последние предвоенные годы принесли с собой новый виток дефицита и еще большее падение уровня жизни.

На протяжении того же периода городское население СССР росло рекордными темпами, что вызвало огромную нехватку жилья, перегруженность всех коммунальных служб и всякого рода неудобства. В 1926-1933 гг. городское население увеличилось на 15 млн чел. (почти на 60%), а до 1939 г. к нему прибавились еще 16 млн. Число жителей Москвы подскочило с 2 до 3,6 млн чел., в Ленинграде оно выросло почти так же резко. Население Свердловска, промышленного города на Урале, составлявшее меньше 150 тыс. чел., увеличилось почти до полумиллиона чел., столь же впечатляющи были темпы прироста населения в Сталинграде, Новосибирске и других промышленных центрах. В таких городах, как Магнитогорск и Караганда, новый горнодобывающий центр, где широко использовался труд заключенных, кривая прироста населения поднялась с нулевой отметки в 1926 г. до уровня в сто с лишним тыс. чел. в 1939 г.

Пятилетние планы 30-х гг. отдавали промышленному строительству безусловный приоритет перед жилищным. Большинство новых горожан оказались в общежитиях, бараках, а то и в землянках По сравнению с ними даже печально известные коммуналки, где целая семья ютилась в одной комнате и не было никакой возможности уединиться, считались чуть ли не роскошью.

ДЕФИЦИТ

С переходом к центральному планированию в конце 1920-х гг дефицит товаров стал неотъемлемой чертой советской экономики. Задним числом мы можем рассматривать его отчасти как структурную характеристику, продукт экономической системы с «мягким» бюджетным принуждением, стимулировавшей всех производителей накапливать запасы. Но в 1930-е гг. мало кто так думал: дефицит считался временной проблемой, частью общей тактики затягивания поясов, одной из жертв, которых требовала индустриализация. Нехватки тех лет, в отличие от иослесталинского периода, действительно были вызваны столько же недопроизводством потребительских товаров, сколько и системными проблемами распределения. В первую пятилетку (1929-1932 гг.) приоритет отдавался тяжелой промышленности, а производство потребительских товаров занимало хорошо если второе место. Коммунисты приписывали также нехватку продовольствия стремлению кулаков «припрятать» хлеб, а когда кулаков не стало, — объясняли ее антисоветским саботажем в цепи производства и распределения. Однако, какие бы рациональные объяснения ни давались дефициту, игнорировать его было невозможно. Он уже стал центральным фактом экономической и повседневной жизни.

Когда в 1929-1930 гг. впервые начались перебои с продовольствием и появились очереди за хлебом, население было встревожено и возмущено. Вот цитата из обзора читательских писем в «Правду», подготовленного для партийного руководства:
«В чем выражается недовольство? Во-первых, в том, что рабочий голодный, не употребляет никаких жиров, хлеб — суррогат, который невозможно кушать… Обычное явление, что жена рабочего стоит в очереди по целым дням, придет муж с работы, а обед не готов, и тут вся ругань на советскую власть. В очередях шум, крик и драка, ругань по адресу советской власти».

Скоро стало еще хуже. Зимой 1931 г. украинскую деревню поразил голод. Несмотря на молчание газет, весть о нем разлетелась мгновенно; в Киеве, Харькове и других городах приметы голода были налицо, вопреки всем усилиям властей ограничить передвижения по железной дороге и доступ в города. На следующий год голод охватил основные хлебородные районы центральной России, Северного Кавказа и Казахстана. Информацию о нем по-прежнему скрывали, и в декабре 1932 г. были введены внутренние паспорта в попытке поставить под контроль бегство голодающих крестьян в города. Нехватка хлеба периодически возникала и после того, как миновал голодный кризис Даже в хорошие годы хлебные очереди в отдельных городах и районах принимали достаточно тревожные размеры, чтобы вопрос о них был вынесен на заседания Политбюро.
Наиболее серьезный и широкомасштабный рецидив хлебных очередей случился зимой и весной 1936-1937 гг., после неурожая 1936 г. Еще в ноябре сообщалось о нехватке хлеба в городах Воронежской области, вызванной якобы наплывом крестьян, приезжающих за хлебом в город, потому что в селах нет ни зернышка. В Западной Сибири той зимой люди стояли за хлебом с 2 часов ночи, местный мемуарист описал в своем дневнике огромные очереди в маленьком городке, с толкотней, давкой, истерическими припадками. Женщина из Вологды писала мужу: «Мы с мамой стояли с 4-х утра, и даже черного хлеба нам не досталось, потому что вообще никакого не привезли, и так почти но всему городу». Из Пензы мать писала дочери: «У нас ужасная паника с хлебом. Тысячи крестьян ночуют у хлебных ларьков, за 200 клм. приезжают в Пензу за хлебом, прямо неописуемый ужас... Был мороз, и 7 чел,, идя с хлебом домой, замерзли. В магазине стекла перебили, дверь сломали». В деревне было еще хуже. «Мы стоим в очереди за хлебом с 12 часов ночи, а дают только по килограмму, даже если умираешь с голоду, — писала мужу женщина из ярославского колхоза. — Два дня ходим голодные... Все колхозники стоят за хлебом, и сцены бывают ужасные — люди давятся, многих зашибли. Пришли чего-нибудь, не то умрем с голоду».

Перебои с хлебом возникли вновь по всей стране в 1939-1940 гг. «Иосиф Виссарионович, — писала Сталину домохозяйка с Волги, — что-то прямо страшное началось. Хлеба, и то надо идти в 2 часа ночи стоять до 6 утра, и получишь 2 кг ржаного хлеба». Рабочий с Урала писал, что в его городе за хлебом нужно вставать в очередь в 1-2 часа ночи, а иногда и раньше, и стоять почти 12 часов. Из Алма-Аты в 1940 г. сообщали, что там «возле хлебных магазинов и ларьков целыми днями и даже ночами стоят огромнейшие очереди. Зачастую, проходя мимо этих очередей, можно слышать крики, шум, перебранку, слезы, а иногда и драки».

Дефицит не ограничивался хлебом. Не лучше было положение с прочими основными продуктами питания, такими как мясо, молоко, масло, овощи, не говоря уже о столь необходимых вещах, как соль, мыло, керосин и спички. Рыба тоже исчезла, даже из районов с развитым рыбным промыслом. «Почему ж нет рыбы, дык я и сам не придумаю, — писал в 1940 г. один возмущенный гражданин А.Микояну, возглавлявшему Наркомат продовольствия — Моря у нас есть и остались те же, какие были и прежде. Но тогда ее было сколько хочешь и какой хочешь, а сейчас я даже представление потерял, какая она на вид».

Даже водку в конце 1930-х гг. было трудно достать. Отчасти это явилось следствием недолгой кампании трезвости, выразившейся в принятии сухого закона в отдельных городах и рабочих поселках. Впрочем, движение за трезвость было обречено, поскольку существовала куда более настоятельная потребность в выкачивании средств на индустриализацию. В сентябре 1930 г. Сталин в записке Молотову подчеркивал необходимость повысить производство водки, чтобы оплатить увеличение военных расходов в связи с угрозой нападения Польши. За несколько лет государственное производство водки выросло настолько, что дало пятую часть всего государственного дохода; к середине десятилетия водка стала главным предметом торговли в государственных коммерческих магазинах.

Даже сильнее, чем основных продуктов питания, не хватало одежды, обуви и различных потребительских товаров — часто они были совершенно недоступны. Такое положение вещей отражало как приоритеты государственного производства, строго ориентированного на тяжелую промышленность, так и гибельные последствия уничтожения ремесел и кустарной промышленности в начале десятилетия. В 1920-е гг. кустари и ремесленники являлись либо единственными, либо основными производителями многих необходимых в быту предметов: гончарные изделия, корзины, самовары, овчинные тулупы и шапки — лишь малая часть обширного списка. Все эти товары стали в начале 1930-х гг. практически недоступны; в общественных столовых ложки, вилки, тарелки, чашки были в таком дефиците, что рабочие стояли за ними в очереди, так же как за едой; ножей обычно не было вообще. В течение всего десятилетия совершенно невозможно было достать такие простые предметы первой необходимости, как корыта, керосиновые лампы и котелки, потому что использовать цветные металлы для производства товаров народного потребления отныне запрещалось.

Постоянной темой жалоб служило плохое качество немногих доступных товаров. Одежда была скроена и сшита небрежно, поступало множество сообщений о таких вопиющих недостатках продающейся в государственных магазинах одежды, как, например, отсутствие рукавов. У кастрюль отваливались ручки, спички не желали зажигаться, в хлебе, испеченном из муки с примесями, попадались чужеродные предметы. Невозможно было починить одежду, обувь, домашнюю утварь, найти слесаря, чтобы сменить замок, или маляра — покрасить стену. В довершение всех трудностей, выпадающих на долю рядовых граждан, даже если они сами обладали необходимыми навыками, то, как правило, не могли достать сырье и материалы, чтобы что-то сделать или починить. В розничной торговле больше нельзя было купить ни краски, ни гвоздей, ни досок, ни чего-либо еще, необходимого для домашнего ремонта; в случае острой необходимости все это приходилось красть с государственного предприятия или стройки.
Обычно даже нитки, иголки, пуговицы и тому подобные вещи купить было невозможно. Продавать лен, пеньку, холст, пряжу населению запрещалось, поскольку всех этих материалов сильно не хватало промышленности.

Закон от 27 марта 1936 г., вновь отчасти легализовавший частную практику в таких сферах, как починка обуви, столярное и плотницкое дело, пошив одежды, парикмахерские услуги, стирка белья, металлоремонт, фотография, починка водопровода и обойные работы, лишь незначительно улучшил ситуацию. Частникам разрешили брать учеников, но они могли работать лишь на заказ, а не для продажи. Заказчик должен был приходить с собственным материалом (т.е., чтобы сшить костюм у портного, нужно было принести свою ткань, нитки и пуговицы). Другие виды кустарного промысла, в том числе почти все, связанные с производством продуктов питания, оставались под запретом. Хлебопекарное дело, изготовление колбас и пр. пищевых изделий были исключены из сферы законной частной трудовой деятельности; правда, крестьянам пока разрешалось торговать домашними пирогами в специально отведенных местах.

Одну из наиболее тяжких проблем для потребителя представляла обувь. Помимо катастрофы, постигшей все мелкое производство потребительских товаров, на производстве обуви сказался также острый дефицит кожи — следствие массового забоя скота во время коллективизации. В результате правительство в 1931 г запретило любое кустарное изготовление обуви, полностью поставив потребителя в зависимость от государственной промышленности, выпускавшей обувь в недостаточном количестве и зачастую такого плохого качества, что она разваливалась, как только ее надевали. Любой русский, живший в 1930-е гг., имел в запасе массу жутких историй о том, как он пытался купить обувь или отдать в починку, как сам латал ее дома, как потерял ее или как ее у него украли (см., напр., знаменитый рассказ Зощенко «Калоша») и т.д. С детской обувью было еще труднее, чем со взрослой: когда в 1935 г. в Ярославле начался новый учебный год, в магазинах города не нашлось ни одной пары детской обуви.

Политбюро не раз решало, что нужно что-то сделать в области снабжения и распределения потребительских товаров. Но даже проявленный лично Сталиным интерес к данной проблеме не дал результатов. В конце 1930-х гг., так же как и в начале, постоянно говорили об острой нехватке одежды, обуви, текстильной продукции: в Ленинграде собирались очереди по 6000 чел., по сообщениям НКВД, к одному обувному магазину в центре Ленинграда выстраивались такие длинные очереди, что они мешали уличному движению, а окна магазина были выбиты в давке. Жители Киева жаловались, что перед магазинами одежды всю ночь стоят в очереди тысячи человек. Утром милиция пропускала покупателей в магазин партиями по 5-10 чел., которые шли, «взявшись за руки (чтобы никто не влез без очереди)... как заключенные».
Раз существовал дефицит, должны были существовать и козлы отпущения. Нарком продовольствия А.Микоян в начале 1930-х гг. писал в ОГПУ, что подозревает «вредительство» в системе распределения: «Посылаем много, а товар не доходит». ОГПУ услужливо держало наготове список «контрреволюционных шаек», запекавших в хлеб дохлых мышей и подбрасывавших гайки в салат. В Москве в 1933 г. якобы бывшие кулаки «в пищу бросали мусор, гвозди, проволоку, битое стекло», стремясь покалечить рабочих. Поиск козлов отпущения, «вредителей», принял более широкие масштабы после перебоев с хлебом в 1936-1937 гг.: так, например, в Смоленске и Богучарах местных руководителей обвиняли в создании искусственного дефицита хлеба и сахара; в Иваново — в том, что они отравляли хлеб для рабочих; в Казани хлебные очереди объявляли результатом слухов, распускаемых контрреволюционерами. На очередном витке острого дефицита, зимой 1939-1940 гг., подобные обвинения посыпались уже от общественности, а не от правительства, озабоченные граждане стали писать политическим лидерам, требуя найти и наказать «вредителей».

Жилье

Несмотря на огромный прирост городского населения в СССР в 1930-е гг., жилищное строительство оставалось почти в таком же небрежении, как и производство потребительских товаров. До самого хрущевского периода не делалось ничего, чтобы как-то справиться с чудовищным перенаселением, более четверти века остававшимся характерным для советских городов. Между тем люди жили в коммунальных квартирах, где одна семья, как правило, занимала одну комнату, в общежитиях и бараках. Лишь малая, обладающая чрезвычайными привилегиями группа имела отдельные квартиры. Куда большее число людей устраивалось в коридорах и «углах» чужих квартир: у тех, кто проживал в коридорах и передних, обычно были кровати, а обитатели углов спали на полу в углу кухни или какого-нибудь другого места общего пользования.

Большинство жилых зданий в городе после революции перешло в собственность государства, и распоряжались эти жилым фондом горсоветы. Начальство, ведавшее жилищными вопросами, определяло сколько площади должно приходиться на каждого жильца квартиры, и эти нормы жилплощади — пресловутые «квадратные метры» — навсегда запечатлелись в сердце каждого жителя большого города. В Москве в 1930 г. средняя норма жилплощади составляла 5,5 м2 на человека, а в 1940 г. понизилась почти до 4 м2. В новых и быстро индустриализирующихся городах положение было еще хуже: в Магнитогорске и Иркутске норма была чуть меньше 4 м2, а в Красноярске в 1933 г. — всего 3,4 м2.

Городские жилотделы имели право выселять жильцов — например, тех, кто считался «классовыми врагами», — и подселять новых в уже занятые квартиры. Последний обычай, обозначавшийся эвфемизмом «уплотнение», был одним из самых страшных кошмаров для горожан в 1920-х-начале 1930-х гг. Квартира, занятая одной семьей, могла внезапно, по велению городского начальства, превратиться в многосемейную или коммунальную, причем новые жильцы, как правило, выходцы из низших классов, были совершенно незнакомы старым и зачастую несовместимы с ними. Раз топор был занесен, избежать удара было практически невозможно. Семья, первоначально занимавшая квартиру, не могла никуда переехать, как из-за жилищного дефицита, так и из-за отсутствия частного рынка найма жилья.

С конца 1932 г., после того как вновь были введены внутренние паспорта и городская прописка, жителям больших городов требовалось иметь вид на жительство, выдававшийся отделами органов внутренних дел. В домах с отдельными квартирами обязанность регистрировать жильцов была возложена на управдомов и правления кооперативов. Как и при старом режиме, управдомы и дворники, чьей основной функцией было поддержание порядка в здании и прилегающем дворе, находились в постоянной связи с органами внутренних дел, следили за жильцами и работали осведомителями.

В Москве и других крупных городах процветали всевозможные махинации с жильем: фиктивные браки и разводы, прописка чужих людей в качестве родственников, сдача внаем «коек и углов» по непомерным ценам (до 50% месячного заработка). Как сообщалось в 1933 г., «занятие под жилье кочегарок, сторожек, подвалов и лестничных клеток стало в Москве массовым явлением». Нехватка жилья приводила к тому, что разведенные супруги нередко оставались жить в одной квартире, не имея возможности разъехаться. Так, например, случилось с Лебедевыми, которых привязанность к «роскошной» квартире площадью почти 22 м2 в центре Москвы заставила продолжать сожительство (вместе с их 18-летним сыном) в течение шести лет после развода, несмотря на столь плохие отношения, что их постоянно привлекали к суду за нанесение друг другу побоев. Порой физическое насилие заходило гораздо дальше. В Симферополе власти обнаружили в квартире семьи Диховых разлагающийся труп женщины. Она оказалась теткой Диховых, которую они убили, чтобы завладеть квартирой.

Жилищный кризис в Москве и Ленинграде был столь острым, что даже самые лучшие связи и социальный статус часто еще не гарантировали получения отдельной квартиры. Политики и правительственные чиновники утопали в просьбах и жалобах граждан на отсутствие подходящего жилья. Тридцатишестилетний ленинградский рабочий, пять лет проживший в коридоре, писал Молотову, умоляя дать «комнату или маленькую квартирку, для построения в ней личной жизни», которая ему «как воздух необходима». Дети одной московской семьи из шести человек просили не вселять их в каморку под лестницей, без окон, общей площадью 6 м2 (т.е. по 1 м2 на человека).

Обычный для русских городов сталинской эпохи тип жилья представляли собой коммунальные квартиры, по комнате на семью. «Водопровода в комнате не было; простынями или занавесками выгораживались уголки, где спали и сидели два-три поколения; продукты зимой вывешивались в мешках за окно. Общие раковины, уборные, ванны и кухонные приспособления (обычно всего лишь примусы-горелки и краны с холодной водой) располагались либо на ничейной территории между жилыми комнатами, либо внизу, в неотапливаемых, завешанных бельем сенях».

Термин «коммунальный» имеет некий идеологический оттенок, вызывая в воображении картину коллективного социалистического общежития. Однако реальность разительно отличалась от этой картины, и даже в теории было мало попыток подвести под данное понятие развернутую идеологическую базу. Правда, в годы гражданской войны, когда горсоветы впервые начали «уплотнять» квартиры, они выставляли как один из мотивов стремление уравнять уровень жизни рабочих и буржуазии; коммунисты часто с удовольствием наблюдали отчаяние респектабельных буржуазных семей, вынужденных пускать в свою квартиру грязных пролетариев. В течение недолгого периода Культурной Революции в конце 1920-х-начале 1930-х гг. радикальные архитекторы предпочитали коммунальные квартиры по идеологическим соображениям и строили новое жилье для рабочих с общими кухнями и ванными. В Магнитогорске, например, первые капитальные жилые дома были построены по проекту, который не только заставлял семьи пользоваться общими ванными и уборными, но еще и первоначально не предусматривал кухонь — поскольку предполагалось, что все будут питаться в общественных столовых. Однако, за исключением новых промышленных городов, подобных Магнитогорску, большинство коммуналок 1930-х гг. были не построены, а переделаны из старых отдельных квартир, и такая переделка в основном объяснялась вполне практическими причинами: нехваткой жилья.

В действительности, судя по большинству рассказов, коммунальные квартиры отнюдь не способствовали воспитанию духа коллективизма и привычек общинного быта у жильцов — фактически они делали прямо противоположное. Каждая семья ревниво охраняла личное имущество, например, кастрюли, сковородки, тарелки, хранившиеся в кухне — месте общего пользования. Строжайшим образом проводились демаркационные линии. Зависть и алчность процветали в замкнутом мирке коммуналки, где зачастую площадь комнат и размеры занимающих их семей не соответствовали друг другу, и семьи, живущие в больших комнатах, вызывали глубокое негодование тех, кто жил в маленьких. Это негодование послужило источником множества доносов и судебных исков, целью которых было увеличить жизненное пространство доносчика или истца за счет соседа.

Одна затянувшаяся склока такого рода описана в жалобе московской учительницы, муж которой был приговорен к 8 годам лишения свободы за контрреволюционную агитацию. Их семья (родители и двое сыновей) почти два десятка лет прожила в большой (42 м2) комнате в московской коммуналке. «На протяжении всех этих лет наша комната была яблоком раздора для всех жильцов нашей квартиры», — писала учительница. Враждебно настроенные соседи преследовали их всеми возможными способами, в том числе писали доносы в разные местные инстанции. В результате семью сначала лишили нрав, потом не выдали паспортов и, наконец, после ареста главы семьи — выселили.

Жизнь в коммуналке, бок о бок с людьми разного происхождения, с самыми разными биографиями, чужими друг другу, но обязанными сообща пользоваться квартирными удобствами и содержать их в чистоте, без права на уединение, постоянно на глазах у соседей, крайне изматывала большинство жильцов психически. Неудивительно, что сатирик М.Зощенко в своем знаменитом рассказе о нравах коммуналки назвал ее обитателей «нервными людьми».

Перечень мрачных сторон жизни коммунальной квартиры содержался в правительственном постановлении 1935 г., осуждающем «хулиганское поведение» в квартире, в том числе «устройство... систематических попоек, сопровождающихся шумом, драками и площадной бранью, нанесение побоев (в частности женщинам и детям), оскорблений, угрозы расправиться, пользуясь своим служебным или партийным положением, развратное поведение, национальную травлю, издевательство над личностью, учинение разных пакостей (выбрасывание чужих вещей из кухни и других мест общего пользования, порча пищи, изготовляемой другими жильцами, чужих вещей и продуктов и т.п.)».
«В каждой квартире был свой сумасшедший, так же как свой пьяница или пьяницы, свой смутьян или смутьяны, свой доносчик и т.д.», — рассказывал ветеран коммуналок. Наиболее распространенной формой сумасшествия была мания преследования: к примеру, «одна соседка была убеждена, что остальные подмешивают ей в суп толченое стекло, что ее хотят отравить».

Жизнь в коммуналке безусловно обостряла душевное заболевание, создавая кошмарные условия и для больного, и для его соседей. Женщина но фамилии Богданова, 52 лет, одинокая, проживавшая в хорошей 20-метровой комнате в коммуналке в Ленинграде, долгие годы вела войну с соседями, пуская в ход бесчисленные доносы и судебные иски. Она утверждала, что ее соседи кулаки, растратчики, спекулянты. Соседи уверяли, что она сумасшедшая, НКВД, постоянно привлекаемый к разбору их склок, и врачи придерживались того же мнения. И несмотря на это, власти считали невозможным выселить Богданову, поскольку она отказывалась переехать в другую квартиру, а «крайне нервное состояние» не позволяло перевезти ее силой.

Наряду со всеми этими ужасными историями нельзя не привести воспоминания меньшинства о духе взаимовыручки, царившем среди их соседей по коммуналке, живших как бы одной большой семьей. В одной московской коммуналке, например, все соседи дружили, помогали друг другу, не запирали дверей днем и смотрели сквозь пальцы на жену «врага народа», нелегально поселившуюся вместе с маленьким сыном в комнате своей сестры. Большинство добрых воспоминаний о коммуналке, в том числе и упомянутое выше, относятся к воспоминаниям детских лет: дети, у которых частнособственнические инстинкты были менее развиты, чем у их родителей, часто радовались, что с ними живут их сверстники и им есть с кем играть, и любили наблюдать за поведением множества столь непохожих друг на друга взрослых.

В новых индустриальных городах характерной приметой жилищной ситуации — и вообще городского коммунального хозяйства — было то, что жилье и прочие коммунальные услуги предоставлялись предприятиями, а не местными советами, как было принято в других местах. Таким образом, неотъемлемой чертой жизни в СССР стали «ведомственные городки», где завод не только давал работу, но и контролировал жилищные условия. В Магнитогорске 82% жилплощади принадлежало главному промышленному объекту города — Магнитогорскому металлургическому комбинату.

Даже в Москве ведомственное жилье получило в 1930-е гг. широкое распространение. Обычно оно имело вид бараков или общежитии. На одной крупной промышленной новостройке в Сибири в начале 1930-х гг. в бараках жили 95% рабочих. В Магнитогорске в 1938 г. бараки составляли только 47% имевшегося жилья, однако к этому следует прибавить 18% землянок, крытых дерном, соломой и обрезками металла, построенных самими жильцами 35. Одноэтажные бараки, состоявшие из больших комнат с рядами железных коек или поделенные на маленькие комнатки, как правило, служили жильем для холостых рабочих в новых промышленных городах и представляли обычную картину на окраинах старых; женатым рабочим с семьями тоже порой приходилось жить в них, несмотря на отсутствие уединения. В общежития обычно селили студентов, а также молодых неженатых квалифицированных рабочих и служащих.

Джон Скотт так описывает сравнительно приличный барак в Магнитогорске — низкое деревянное беленое здание, «двойные стены проложены соломой. Крыша, крытая толем, по весне протекала. В бараке было тридцать комнат. В каждой жильцы установили маленькую кирпичную или железную печку, так что, пока были дрова или уголь, комнаты можно было отапливать. Коридор с низким поголком освещался одной маленькой электрической лампочкой». В комнате на двух человек «размером шесть на десять футов имелось одно маленькое окошко, которое заклеивали газетами, чтобы не дуло. Там стояли небольшой стол, маленькая кирпичная печка и трехногий табурет. Две железные койки были узкими и шаткими. На них не было пружинной сетки, только толстые доски лежали на железном каркасе». В бараках не было ванных, водопровода, по-видимому, тоже. «Кухня имелась, но в ней жила одна семья, поэтому все готовили на своих печках».

Скотта, как иностранца, хотя и рабочего, поселили в барак лучше обычного. Весь Магнитогорск был полон бараков, «одноэтажных строений, тянувшихся рядами, насколько хватало глаз, и не имевших никаких характерных отличительных примет. "Идешь домой, ищешь, ищешь, — растерянно говорил один местный житель. — Все бараки на одно лицо, своего никак не найдешь"». В таких новых городах бараки обычно были поделены на большие общие спальни, где находились «нары для сна, печь для обогрева, стол посередине, зачастую не хватало даже столов и стульев», как рассказывали о сибирском Кузнецке. Мужчины и женщины, как правило, жили в разных бараках или, по крайней мере, в разных общих комнатах. В самых больших бараках, на 100 человек, часто проживали 200 и больше, на кроватях спали посменно. Такое перенаселение не было чем-то из ряда вон выходящим. В одном московском бараке, принадлежавшем крупному электрическому заводу, в 1932 г. обитали 550 человек мужчин и женщин: «На каждого приходилось по 2 квадратных метра, места настолько не хватало, что 50 человек спали на полу, а некоторые пользовались койками с соломенными матрацами по очереди».

Рабочие и студенческие общежития тоже были устроены по образцу бараков: большие комнаты (отдельно для мужчин и для женщин), скудно обставленные железными койками и тумбочками, с единственной лампочкой посередине. Даже на таком элитном московском заводе, как «Серп и молот», 60% рабочих в 1937 г. жили в общежитиях того или иного рода. Обследование рабочих общежитии в Новосибирске в 1938 г. выявило плачевное состояние некоторых из них. В двухэтажных деревянных общежитиях строительных рабочих не было ни электричества, ни какого-либо другого освещения, а строительное управление не снабжало их ни топливом, ни керосином. Среди жильцов были одинокие женщины, которых в отчете рекомендовалось немедленно переселить, поскольку в общежитии «бытовое разложение рабочих имеется (пьянство и т д.)». Впрочем, в других местах условия оказались лучше. Женщины-работницы, в основном комсомолки, жили в относительном комфорте, в общежитии, обставленном кроватями, столами и стульями, с электричеством, хотя и без водопровода.

Жалкие условия жизни в бараках и общежитиях вызывали недовольство, и во второй половине 1930-х гг. развернулась кампания за их улучшение. Общественницы приносили туда занавески и прочие приятные мелочи. Предприятиям дали указание поделить большие комнаты в общежитиях и бараках, чтобы живущие там семьи могли хоть как-то уединиться. Уральский машиностроительный завод в Свердловске рапортовал в 1935 г., что уже переделал почти все свои большие бараки в маленькие отдельные комнаты; год спустя Сталинский металлургический завод сообщал, что все 247 рабочих семей, живущих в «общих комнатах» в его бараках, скоро получат отдельные комнаты. В Магнитогорске этот процесс к 1938 г. был уже почти завершен. Но эпоха бараков так быстро не закончилась, даже в Москве, не говоря уже о новых промышленных городах Урала и Сибири. Несмотря на постановление Моссовета 1934 г , запрещавшее дальнейшее строительство бараков в городе, к 5000 уже имеющихся московских бараков в 1938 г. добавились 225 новых.
От Дмитрий Кропотов
К Товарищ Рю (28.06.2004 16:05:16)
Дата 29.06.2004 07:42:05

Это все чепуха

Привет!
И побивается одним простым фактом. Государь-надежа плевать хотел на вопиющую детскую смертность (5 из 10 детей не доживали до 10 лет) и палец о палец не ударил, чтобы ее преодолеть. Причем преодолеть ее было весьма просто - как известно, осн. причина (ее определели российские ученые еще в 1897 году) - тяжелая работа беременных, недостаток уходя за детьми,незнание крестьянами основ обращения с детьми - всяческие соски с пережеванным хлебом, неправильное питание и пр. Т.е. дело было в просвещении, никаких затрат денег на это не нужно было (значительных), что и доказали большевики, проведя соотв. меры в деревне уже к концу 20х годов и добившись снижения детской смертности на порядок.
Царю и 50 лет на это было мало - даже никаких поползновений на этот счет не было.
Штрих характерный и весьма доказательный.

Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru
От Товарищ Рю
К Дмитрий Кропотов (29.06.2004 07:42:05)
Дата 29.06.2004 14:41:45

Это не факт, а пока досужие рассуждения

>И побивается одним простым фактом. Государь-надежа плевать хотел.

Необходимы цифры и, главное, графики с той и с другой стороны. Плюс - соотнесение с другими странами, понятное дело и обязательно с самой же Россией (другими классами и слоями).

Пример - сестра Ленина, Ольга, померла от брюшного тифа (иными словами - от немытых рук после, извиняюсь, нужника). А вроде бы культурный человек была, курсистка... Да и сам Ильич имел о гигиене весьма отдаленные представления. Об этом есть статья у В.Похлебкина - кстати, коммуниста и ленинца (чтоб не решили, будто злопыхатель).
От Дмитрий Кропотов
К Товарищ Рю (29.06.2004 14:41:45)
Дата 29.06.2004 15:11:47

Факты

Привет!
>>И побивается одним простым фактом. Государь-надежа плевать хотел.
>
>Необходимы цифры и, главное, графики с той и с другой стороны. Плюс - соотнесение с другими странами, понятное дело и обязательно с самой же Россией (другими классами и слоями).
Дык, в России смертность детей до 5 лет составляла 57.4%, в Швеции и Швейцарии 33, во Франции 28%) (Энц.справочник Россия, 1897,с.224)
Причем отдельные губернии вообще выделялись - Пермская 79.5% (1-10л,1881 г),Новгородская (1836-55 г.)-73.1% (до 1 г), Смоленская (1881-90г) -65.22%(до 5л). (там же, с.224) В общем, вся Центральная Россия, недалеко от царя батюшки - погибали две трети детей. А царишке на это было плевать - как же, больше помрут, не надо земельную проблему решать.

Даже больше - вблизи столицы огромная детская смертность сосредоточивалась в приютах (до 80%, там же с.224) - огранах его императорского величества системе призрения. Спрашивается, чего бы уж в своих-то учреждениях царишке не порадеть о будущих подданных - тут и просвещать никого не надо было - только требовать с подчиненных.
А эти учреждения в основном служили источником распространения сифилиса (там же, с.224) - как вам такое?
Было ли что-то подобное в детских домах РСФСР, пусть даже и для врагов народа?

Еще в 1885 году общество русских врачей обвинило власти в том, что смертность в России "есть смерть насильственная, и зависит от неприятия соотв. предупредительных мер, указанных наукой". Ан и через 30 лет все было также.
Всеж большевики относились к нуждам народа куда как получше, чем царь.

>Пример - сестра Ленина, Ольга, померла от брюшного тифа (иными словами - от немытых рук после, извиняюсь, нужника). А вроде бы культурный человек была, курсистка... Да и сам Ильич имел о гигиене весьма отдаленные представления. Об этом есть статья у В.Похлебкина - кстати, коммуниста и ленинца (чтоб не решили, будто злопыхатель).
В деревне значение имели _гораздо_ более массивные факторы, чем несоблюдение гигиены отдельными людьми - разъяснение вреда жеваного хлеба и др.несвойственной пищи, даваемой детям, освобождение женщин во время беременности от работ, предоставление возможности ухода за детьми.

И результат был налицо:
Смертность детей 0-4 лет на 1000 детей по годам):
1896 133
1926 78.9
то же 5-9 лет
1896 12.9
1926 7.3
(Население СССР, 1974, с.14)
Несмотря на гражданскую войну, разруху и т.д. - за 5 лет добились снижения смертности вдвое.
Царю-батюшке и 30 лет на это недостало.

Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru
От Сепулька
К Товарищ Рю (29.06.2004 14:41:45)
Дата 29.06.2004 14:57:04

В альманахе читайте материалы по детской смертности. Специально для вас помещаем

Выпуски 3-4 за этот год, если не ошибаюсь.Исторические документы, между прочим. Так что читайте, читайте.
От Товарищ Рю
К Сепулька (29.06.2004 14:57:04)
Дата 30.06.2004 12:56:57

Почитал. Тех же щей...

>Выпуски 3-4 за этот год, если не ошибаюсь.Исторические документы, между прочим. Так что читайте, читайте.

... да пожиже влей.

Приведены данные, самое позднее, за 1899-1900 гг. И динамика если и дается, то не позднее 1885-1895. А меня интересует следующее: кривая изменения детской смертности за 1901-1914 гг. - и на том же графике за 1922-1930-1938 гг.

Только ПОСЛЕ этого можно проводить хоть какие-то сравнения-обобщения. А отдельные цифры - ну, что цифры? Например, видим, что в России (включая заби(ы)тые богом области Предуралья и черноземного почухонья) детская смертность "всего-то" в полтора раза больше, чем в благополучшейшей Швейцарии (как я не так давно показывал, входящей едва ли не в десятку тогдашних лидеров). Сравните положение СССР в начале 80-х - и той же Швейцарии: разрыв никак не полуторный, хе-хе :-(

И, повторяю снова и снова - на ТОМ ЖЕ графине необходимо иметь данные по детской смертности отдельно для крестьян - и для помещиков-капиталистов. А то что-то мне подсказывает, что эти кривые не так уж далеки друг от друга (я уже приводил пример О.Ульяновой). А ведь в этом случае напрочь вышибается козырь злонамеренности.

С уважением
От Дмитрий Кропотов
К Товарищ Рю (30.06.2004 12:56:57)
Дата 30.06.2004 14:27:09

На вас не угодишь

Привет!

Почитайте еще
http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/HISTORY/HEALTH/HEALTH.HTM
статью Б.Прохорова - общ. здоровье Росси за 100 лет.
Там и про смертность детей по социальным группам есть.

Процитирую интересующие нас моменты
"15 сентября 1922 года вышел декрет Совета народных комиссаров “О санитарных органах Республики”. Этот декрет обозначил задачи санитарно-эпидемиологической службы как государственного санитарно-контрольного органа. Декрет предусматривал дальнейшее развитие и укрепление санитарной организации: санитарную охрану воды, воздуха, почвы, пищевых продуктов, учреждений общественного питания, жилищ, мест общественного пользования, а также определял меры по предупреждению инфекционных заболеваний и по борьбе с ними, по охране здоровья детей и подростков, по санитарному просвещению и физической культуре, санитарной охране труда и санитарной статистике. Несмотря на различные перегибы реализация предусмотренных декретом мероприятий существенно повлияла на ликвидацию эпидемий в нашей стране "

"Анализируя данные о распространении массовых инфекционных заболеваний, можно констатировать, что 1932–1933 годы были последними годами обширных эпидемий. "
"Энергичная деятельность санитарно-противоэпидемической службы, в которой еще сохранялось значительное число врачей-инфекционистов старой школы, давала свои положительные результаты.

Несмотря на чудовищные перекосы в жизни страны, конец 1930-х годов можно считать начальным периодом завершения первой эпидемиологической революции в Российской Федерации. Суть этого процесса состоит в том, что заболевания, которые возникали в результате действия внешних факторов и поражали человека в течение всей его жизни, особенно в детские годы, постепенно уступают место болезням, связанным с естественным старением организма человека"

Отмечу, что в направлении санитарно-эпидемиологическом Россия всего лишь догоняла другие страны мира.
Вот и вопрос - почему у большевиков время и деньги для этого нашлись (несмотря на гораздо более низкие стартовые условия), а у царя-батюшки - не нашлось.
По-моему, ответ однозначный. Царю плевать было на подданных, а большевикам - нет.
Хучь для мировой революции, хучь для индустриализации, а людишек надо было холить, лелеять и копить :)


>С уважением
Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru
От Баювар
К Сепулька (29.06.2004 14:57:04)
Дата 29.06.2004 14:59:57

Идиотизм сельской жизни.

>Выпуски 3-4 за этот год, если не ошибаюсь.Исторические документы, между прочим. Так что читайте, читайте.

Высокая детская смертность коррелирует с высокой рождаемостью и все тут. Или ограничение популяции (голодными) смертями взрослых. Идиотизм сельской жизни.
От Дмитрий Кропотов
К Баювар (29.06.2004 14:59:57)
Дата 29.06.2004 16:41:31

Ну так вынуждены были рожать много

Привет!
>>Выпуски 3-4 за этот год, если не ошибаюсь.Исторические документы, между прочим. Так что читайте, читайте.
>
>Высокая детская смертность коррелирует с высокой рождаемостью и все тут. Или ограничение популяции (голодными) смертями взрослых. Идиотизм сельской жизни.
чтобы когда умрет каждый второй все же осталось кому помочь в старости.
Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru
От Георгий
К Дмитрий Кропотов (25.06.2004 14:48:34)
Дата 26.06.2004 00:45:32

Не так. В Европе было лучше. И в тексте на это прямо указывается.

А Баювар пусть что хочет себе, то и думает.
От Баювар
К Дмитрий Кропотов (25.06.2004 14:48:34)
Дата 26.06.2004 00:36:49

типа Италии-Испании, уж точно не хуже

>Конечно, в Европе было не лучше в те времена, но что нам до Европы.

Дык, я о том же. Мы как Европа, типа Италии-Испании, уж точно не хуже. С фиатами и сеатами, кьянти и хересом, пиццей и паэльей. Были бы, если бы не успех этой партии-мафии "нового типа".
От А.Б.
К Дмитрий Кропотов (25.06.2004 14:48:34)
Дата 25.06.2004 15:39:02

Re: Извините, но я зло отвечу.

>"России, которую мы потеряли" попробует что-нибудь сказать про государя-надежу, убиенного великомученика, возведенного в ранг святого.
>Лично у меня слов бы не нашлось.

Это, я так понимаю, потому слов не находится - что в уме чего-то маловато. Недостает, чтобы слова нашлись и оформились в предложение. Бывает. Беда не смертельная. если ее не запускать.

Могу помочь в разборе конкретных примеров, столь вас угнетающих.

>По сравнению с этими мерзостями меркнет все то что приписывают Сталину и СССР гулажничающие демки.

Просто о тех мерзостях - поменее писано. Куда как поменее, вот и выходит у вас в сознании перекос, а в мозгах - ... нахлобучка. В одном только "гулажничающие демки" точно неправы. Не Сталину надо все эти художества приписывать в первую очередь. Но это отдельная тема.

От Георгий
К А.Б. (25.06.2004 15:39:02)
Дата 25.06.2004 22:41:42

Кстати, слово "нахлобучка" обозначает вовсе не то, что Вы хотели сказать. %-) (-)
От А.Б.
К Георгий (25.06.2004 22:41:42)
Дата 26.06.2004 20:06:23

Re: Именно то.

У слова есть не 1 значение, если вы не догадываетесь.

В данном контексте - это мысли, увязанные беспорядочным комом, как придется - без опоры на логику и причинно-следственные связи.
От Георгий
К А.Б. (26.06.2004 20:06:23)
Дата 26.06.2004 21:17:31

Врете. Нет такого значения. Ни у Ожегова, ни у Даля.

> У слова есть не 1 значение, если вы не догадываетесь.
>
> В данном контексте - это мысли, увязанные беспорядочным комом, как придется - без опоры на логику и причинно-следственные связи.

У Даля есть, кроме "выговора", лишь значение "шапка" (и то "сбоку-припеку").

Советую впредь выискивать значения слов в нормальной речт или в словарях, а не в собственной заднице - и не борзеть.
От А.Б.
К Георгий (26.06.2004 21:17:31)
Дата 28.06.2004 12:36:18

Re: Гоша, если значение появилось после Даля...

то как он его может привести?
А если ты сам не в курсе - неча на Даля пенять...

Тем более, что к затронутой теме - смысл термина - именно "шапка с боку-припеку".
От Георгий
К А.Б. (25.06.2004 15:39:02)
Дата 25.06.2004 22:41:10

Да ладно Вам, Борисыч. Весь интернет (да и книжные полки)...

> Просто о тех мерзостях - поменее писано. Куда как поменее, вот и выходит у вас в сознании перекос, а в мозгах - ... нахлобучка. В
одном только "гулажничающие демки" точно неправы. Не Сталину надо все эти художества приписывать в первую очередь. Но это отдельная
тема.

... забиты материалами об ужасных условиях труда в "совке", да еще "на личных примерах". А вот того, что я привел здесь, я больше
нигде не видывал.
Или что - про "совок" никто этого не систематизировал, как тут? Ну так помогите нам. %-))
От А.Б.
К Георгий (25.06.2004 22:41:10)
Дата 26.06.2004 20:08:56

Re: Полки - полками, в голове-то что, кривотолки?

>Или что - про "совок" никто этого не систематизировал, как тут? Ну так помогите нам. %-))

А что тут систематизировать - особенно сложного? Чай. сами не догоняете, что такого плохого в "совке"? Причем, неотделимо-плохого, от уклада советской жизни...

Могу, пожалуй, указать тропинку, наводящими вопросами (изредка - ответами), но большего вам в репу втискивать... увольте. Не стану.