Строго говоря, он не был последним председателем Комитета
государственной безопасности СССР - последним был Вадим Бакатин. Тем не
менее, многие до сих пор уверены в том, что в момент прекращения
существования этой некогда почти всемогущей организации во главе ее
стоял именно он, Владимир Крючков. Накануне Дня чекиста экс-председатель
КГБ, в 1991 году входивший в состав Государственного комитета по
чрезвычайному положению (ГКЧП), дал интервью обозревателю ГАЗЕТЫ Николаю
Добрюхе.
'Путин все понимает'
- Владимир Александрович, с момента краха ГКЧП и развала СССР минуло 12
лет. Как вы оцениваете этот период российской истории?
- Оснований для того, чтобы переживать, куда больше, чем радоваться.
Тысячу лет мы шли к Советскому Союзу. И вот в 1991 году его не стало.
Пущена под откос тысячелетняя история развития нашего Отечества.
Разрушены промышленность, сельское хозяйство, наука, культура, армия,
органы госбезопасности. Наше бывшее государство превратилось в зону
кровавых конфликтов. За десять лет, с 91-го по 2000 год, в этих
конфликтах только убитыми мы потеряли более 750 тысяч наших граждан. Еще
около трех с половиной миллионов были ранены. 12 миллионов человек в
бывших республиках Союза превратились в изгоев, беженцев, вынужденных
бросить свои жилища и имущество и перебраться в места, где была хоть
какая-то возможность выжить.
Все это страшное наследство досталось Путину. Он пытается предпринимать
серьезные усилия, чтобы нормализовать положение. Любой может убедиться в
том, как много он работает, взглянув на его лицо. У него в последнее
время даже мешки под глазами образовались. У Ельцина когда-то такие тоже
были. Только по другой причине...
По некоторым главным направлениям Путину удалось приостановить или
основательно затормозить падение, кое-где даже наметилось движение
вперед. Однако пока нерешенных вопросов столько, что говорить о
наступившем переломе в лучшую сторону нельзя. Если в ближайшие годы не
предпринять чего-то радикального, то нас ждут такие же необратимые
разрушительные лавинообразные явления, какие мы переживали в процессе
катастрофически разваливавшегося Советского Союза.
Многое говорит о надвигающейся опасности. В первую очередь - фактическое
вымирание российского и прежде всего славянского населения. Каждый год
нас становится на миллион меньше. Еще страшнее цифры по бывшему Союзу.
Если так пойдет и дальше, то через полвека русских останется 50
миллионов. Можно только предполагать, кто придет на их место и поработит
пытающихся выжить.
Путин понимает все это. Именно поэтому он решил навести хотя бы
элементарный экономический и финансовый порядок среди наших олигархов. В
этом нет ничего плохого, ничего необычного. Это естественный инстинкт
самосохранения государства. Надо привыкать жить по закону, единому для
всех. И тогда на такие шаги государства в России будет такая же
нормальная реакция, как на Западе по отношению к тем своим
предпринимателям, кто нарушает закон.
- Как по вашему, чем закончатся ближайшие президентские выборы?
- На подходе пока не видно деятелей, которые дали бы народу надежд
больше, чем Путин. Поэтому в 2004 году Путин на выборах победит! Другое
дело - с какими результатами...
'Диктатором я стать не захотел'
- Владимир Александрович, в качестве одной из основных причин того, что
ситуация в России складывается настолько плачевным образом, вы называете
развал Советского Союза. Но в том государстве вы обладали практически
неограниченной властью. Почему же в августе 1991 года вы не довели дело
ГКЧП до конца? Что, например, помешало вам арестовать 'команду Ельцина'?
- Прежде всего напомню, как все было. Многие существовавшие в СССР
порядки изжили себя. Поэтому к началу 90-х годов можно и нужно было
поступиться многим, что мы и сделали. Еще задолго до ГКЧП мы отказались
от жесткой централизации, всеобъемлющего планирования и однопартийной
системы. Перешли от командно-административного руководства к развитию
рыночных отношений, предоставили право на жизнь всем формам
собственности. Начали приватизацию - и не обвальную, а тех предприятий,
которые, находясь в руках государства, были убыточными. Против всего
этого члены ГКЧП не выступали. Они выступали только за сохранение Союза,
за строгое соблюдение законности и вместе с тем за развитие
вышеперечисленных новых норм.
А насчет несостоявшихся арестов 19 августа 1991 года скажу так: если бы
мы на них пошли, тогда действительно были бы все основания говорить, что
мы устроили путч...
- Но вы представляли себе, что может случиться, если ГКЧП не выполнит
поставленных перед собой задач?
- Да, представлял. Абсолютно... Почти на 100 процентов. Дело в том, что
20 августа 1991 года должно было состояться подписание нового Союзного
договора, согласно которому Советский Союз фактически прекращал свое
существование. В новом Договоре указывалось прямо: 'Государства,
образующие Союз, обладают всей полнотой политической власти,
самостоятельно определяют свое национально-государственное устройство,
систему органов власти и управления, они могут делегировать часть своих
полномочий другим государствам - участникам Договора...' Более того, в
4-м разделе 23-й статьи нового Договора говорилось: 'Настоящий
договор... вступает в силу с момента подписания... полномочными
делегациями. Для государств, его подписавших, с той же даты считается
утратившим силу Договор об образовании Союза ССР 1922 года'.
Именно эту 23-ю статью собирался взять за основу для своих дальнейших
действий тогдашний президент Российской Федерации Ельцин, заявивший, что
20 августа 1991 года после подписания проекта Союзного договора Договор
о Союзе 1922 года прекращает существование и начиная с 21 августа 1991
года никакие союзные органы уже не будут иметь силы.
Из всего этого следовал только один вывод: 21 августа наши граждане
могли проснуться в другом, чужом для них государстве. Для того чтобы
этого не произошло, и выступил ГКЧП. Напомню, что мы опирались на волю
народа, высказанную на референдуме от 17 марта 1991 года: тогда 76
процентов проголосовавших выступили за сохранение СССР.
- Так почему же вы не довели начатое до конца?
- Нас остановил фактор пролитой крови. Мы еще 18 августа, перед
объявлением об образовании ГКЧП, решили, что сразу откажемся от
чрезвычайного положения, если прольется кровь. Так и вышло. Мы опасались
еще большей крови.
- Не считаете ли вы, что, остановившись перед малой кровью, вы
фактически спровоцировали другое, еще большее кровопролитие? Вы
понимали, чем чревата такая 'остановка'?
- Мало того, чтобы я понимал. Необходимо, чтобы понимали массы.
- Ваши отряды специального назначения, например 'Альфа', вам в тот
момент подчинялись?
- Все подчинялись! Я мог арестовать и Ельцина, и других. И вы знаете,
все это могло быть сделано... ну... в течение часа.
- И почему вы не сделали этого?
- Потому что люди были настолько напичканы обещаниями лучшей жизни со
стороны Ельцина и его группы, что быстро разубедить их было невозможно.
Потом... ельцинская группа была готова пойти на большую кровь. Это
подтвердилось в 93-м, когда Ельцин расстрелял неугодный ему Верховный
Совет. Мы на подобное не решились.
- То есть вы не захотели брать на себя ответственность?
- Знаете, я все-таки был только председатель КГБ. В ГКЧП были и
поглавнее меня. Там были и Предсовмина Павлов, и вице-президент Янаев, и
Лукьянов - председатель Верховного Совета СССР.
- Но теоретически вы могли бы 'отодвинуть' их в сторону и взять на себя
главную ответственность?
- Мог, но тогда бы я должен был стать диктатором, а диктатором я стать
не хотел! Нет, роль Пиночета я не сыграл бы в любом случае...
- А сейчас, если бы была возможность вернуться в прошлое, вы бы сделали это?
- Сейчас, когда я уже вижу все последствия, - это другой вопрос. Но, к
сожалению, в большой политике и в истории невозможны подходы с позиции
'если бы да кабы'... Вот, например, если бы Горбачев...
'Андропов прямо мне говорил: 'Яковлев - антисоветчик'
- А что - 'если бы Горбачев'?
- А вот представьте себе. 4 августа 1991 года. Горбачев, уезжая отдыхать
в Крым, говорит: 'Готовьте документы по введению чрезвычайного
положения. Будем вводить, потому что так дальше нельзя!' - 'Хорошо!' -
ответил я и взялся за дело. Кстати, где-то накануне я неожиданно услышал
от него еще и такие слова: 'Да-а-а. Советская власть - все для меня!
Партия для меня - все! Да я от поста президента откажусь в любое время,
потому что самое главное для меня - это партия... Я же коммунист!'
Помню, услышав это, я подумал: 'Боже, а у меня еще были сомнения в этом
человеке!..' Между тем Горбачев - это такой артист, что может сыграть
все что захочет, и вы поверите! Вот и я тогда на это купился, решив, что
Горбачев все-таки хороший, что он все-таки правильный, честный человек...
Но вот недавно он побывал в Турции, выступал там в Американском
университете и говорил, что с юных лет мечтал покончить с коммунизмом.
То есть прямо заявил: 'Целью моей жизни было уничтожить коммунизм. И я
этого добился'. Вот вам два Горбачевых. Который из них настоящий?
- А КГБ разве не следил за Горбачевым, не собирал на него досье?
- Наши органы были законопослушными и ни в коей мере не следили за теми,
кто был защищен законом.
- А вот Владимир Семичастный (один из предшественников Крючкова на посту
председателя КГБ. - ГАЗЕТА) рассказывал мне, что ему докладывали о том,
что делают Брежнев и все секретари ЦК. Говорил, что офицеры КГБ были
прикреплены к ним для охраны и держали его в курсе дела: кто, что, где,
когда и с кем...
- У меня с Горбачевым было несколько иначе. Я стал председателем КГБ в
1988 году. Стал, так сказать, на волне моего глубокого личного уважения
к Горбачеву. До этого я его лично мало знал. Потом начал присматриваться
и, скажу откровенно, у меня стало складываться ощущение, что что-то не
так он делает. Я стал с ним объясняться. А он ввел меня в Политбюро. Я
даже поразился этому. Потому что больше всех спорил с ним, наверное, я...
- А что, собственно, он делал не так?
- Первое, что основательно меня насторожило, это то, что он ездил на
встречи с президентом Соединенных Штатов Америки и, в отличие от
предыдущей советской практики, не давал об этих встречах никаких
отчетов. То есть раньше, скажем, Брежнев представлял полную запись
беседы и можно было узнать, о чем шла речь. Горбачев ничего этого не
делал. И я засомневался: что-то здесь не так. А тут еще по линии
разведки мне стали поступать материалы из-за границы... Я не мог
поверить своим глазам, предполагая, что или в них написано неправильно,
или наш президент гребет не в нашу сторону. А что еще мне оставалось
делать? Все-таки Генеральный секретарь, Президент СССР...
Потом я стал получать материалы на Яковлева Александра Николаевича о
том, что у него очень недобрые контакты... кое с кем. Однако он был
членом Политбюро, и мы не имели права перепроверять эту буквально
ошеломляющую информацию. Тогда я пошел к Горбачеву. Объяснился с ним по
этому поводу. 'Да-а-а... - протянул Горбачев, - что же делать? Неужели
это опять Колумбийский университет? Да-а-а... Нехорошо это. Нехорошо'.
Ситуация осложнялась тем, что неожиданно и очень серьезно начали
подтверждаться старые связи Яковлева. Еще в 1960 году он стажировался в
США в Колумбийском университете и был замечен в установлении отношений с
американскими спецслужбами. Однако тогда ему удалось представить дело
так, будто он пошел на это в стремлении использовать подвернувшуюся
возможность достать важные для СССР материалы из закрытой библиотеки.
Как бы там ни было, но Юрий Владимирович Андропов в свое время прямо
говорил мне: 'Яковлев - антисоветчик!'
...И вот теперь я наблюдал, как Горбачев, находясь в полном смятении,
никак не может прийти в себя, словно за сообщением о Яковлеве для него
скрывалось нечто большее. Тогда я сказал: 'Происходящее с Яковлевым
никуда не годится. Надо думать, как быть'.
- И что в итоге придумали?
- Дело в том, что Горбачев, как всегда, стал не искать решения возникшей
проблемы, а стал думать, как уйти от нее. Как-то раз он сказал мне
буквально следующее: 'Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них
не делал. Сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы
он ее активизировал'. Правда, тут же, видимо, осознав всю нелепость
таких рассуждений, он надолго замолчал, а потом вдруг предложил: 'Знаешь
что? А ты сам поговори с ним! Что он тебе скажет?' Я спросил: 'О чем
поговорить?' 'Скажи ему, что есть вот такие материалы', - предложил
Горбачев.
Я ответил: 'Такого еще никогда не было... Я приду и выложу ему всю
оперативную информацию, чем выдам наших разведчиков. Как же так можно?!'
'А ты как-то так... попробуй', - снова предложил Горбачев.
- Как же вы поступили?
- А что мне было делать? Все-таки указание генсека, я обязан его
выполнять. Нашел подходящий момент. ...Остались мы с Яковлевым с глазу
на глаз. Излагая в общих чертах суть дела, я не отрываясь следил за его
реакцией. Он был явно растерян и ничего не мог выдавить в ответ, только
тяжело вздыхал. Для него весь этот разговор явился полной
неожиданностью. Так мы и сидели, не проронив ни слова по существу, пока
не появился Валерий Болдин (помощник Горбачева, впоследствии вошедший в
состав ГКЧП. - ГАЗЕТА), хозяин кабинета, в котором состоялась эта встреча.
- Вы сообщили о ее итогах Горбачеву?
- Горбачеву я доложил: 'Яковлев промолчал...' Горбачев толком ничего не
ответил, и я понял, что он уже имел беседу с Яковлевым.
Потом прошло какое-то время, и как-то раз между делами Горбачев словно
невзначай обронил: 'Ну что? Яковлев не возвращался к тому разговору?' -
'Нет, - говорю, - не возвращался, но сам я хочу вернуться... Пусть
все-таки скажет: да или нет' - 'Да стоит ли?' - засомневался Горбачев.
'Это очень серьезно. Поэтому стоит', - сказал я и вскоре снова нашел
возможность встретиться с Яковлевым. Я поинтересовался: не говорил ли он
с кем-либо, в частности с Горбачевым, о нашей неприятной беседе? 'Вопрос
серьезный, - подчеркнул я, - мало ли что может быть'. В ответ услышал
лишь еле слышное, неуверенное: 'Нет'. Потом: 'Ах-ах... Да мало ли что
говорят', - и больше он ничего мне не сказал.
Мне все стало ясно.
- Вы докладывали Горбачеву и об этом разговоре?
- Докладывал. Но он промолчал, как будто не услышал моих слов. Видимо,
они с Яковлевым в конце концов сошлись и нашли общий язык. Согласия на
проверку разведданных по Яковлеву Горбачев так и не дал. На том все и
кончилось: все словно воды в рот набрали...
<<<
