1. Теологический коммунизм как вершина мировой философии.
Абсолютный или теологический коммунизм представляет собой философскую
систему, которая завершает развитие мировой истории философии. Основой его
является материализм - учение, возникшее еще в глубокой древности и
утверждающее, что единственным, а значит и абсолютным или божественным
бытием является Природа, которая представляет собой саморазвитие творческого
начала - материи от низших, физикалистских форм до человеческого и
божественного разума. Венцом развития древнего материализма был стоицизм с
его учением о живом, мыслящем божественном космосе, рождающимся и умирающим,
о свободе как необходимости и о душах мудрецов как о демонах. Однако
впоследствии материализм был временно побежден идеалистической традицией,
которая господствовала на протяжение истории всей феодальной
общественно-экономической формации. Лишь в Новое время - с возникновением и
первыми успехами экспериментальной науки возрождается материалистическая
философия, хотя сначала и в виде примитивного, вульгарного механистического
мировоззрения. Величайшая заслуга выдающихся философов всех времен Карла
Маркса и Фридриха Энгельса (да благословят нас их гении!) в том, что они
заложили основы диалектического материалистического мировоззрения, а также
научной теории коммунизма. Следующим этапом развития материализма была
советская философия, возникшая после Октябрьской Великой Социалистической
Революции 1917 года, положившей начало первой фазе истории СССР. В рамках
советской философии было выработано учение об уровнях организации и о
развитии материи, а также о бытии идеального, как в природе, так и в
обществе. После реставрации капитализма в конце ХХ века произошел отход от
марксизма и возник русский псевдолиберализм, который, по сути, представлял
собой вульгаризацию советского марксизма. После национально освободительной
войны 2125-30 годов (3 Отечественная война), закончившей период более чем
вековой раздробленности России и славной победы над натовскими интервентами
в возрожденной Советской Империи под непосредственным руководством ЦК КПСС и
лично Его Высокопревосходительства Главнокомандующего и Генерального
Секретаря, товарища Егорова, совместными трудами всех советских философов и
при непосредственной поддержке гениев всех времен и народов было
сформулировано учение абсолютного материализма или теологического
коммунизма. Оно является единственно верной философией, которую разделяют
все советские народы, на Востоке и на Западе, и которое совмещает в себе
мудрость древнего стоицизма с новейшими данными современного естествознания.
Теологический коммунизм - высшая стадия материализма и в том смысле, что он
свободен от половинчатости и ограниченности предшествовавшего ему советского
атеистического материализма, который фактически был учением о творческом
саморазвитии божественной материи, а формально отрицал божественное начало в
природе и в человеке.
2. Три части теологического коммунизма.
Теологический коммунизм состоит из трех частей: философии познания или
иначе, диалектики, философии природы или иначе метафизики и философии
человека и общества или собственно теологии коммунизма. Поскольку
предназначение философии - сделать человека счастливым, иначе говоря -
указать каждому из нас путь в Космический Град Мудрецов - Вселенское
Коммунистическое Сообщество, то теология коммунизма есть важнейшая часть, но
для уяснения ее основ требуется знакомство с первыми двумя - соответственно,
сначала с диалектикой, затем с метафизикой.
3. Диалектика теологического коммунизма
Диалектика теологического коммунизма строится на основе сенсуализма,
истолкованного через призму диалектики в узком смысле слова, то есть учения
о единстве и борьбе противоречий. Ее основное положение - мы познаем мир на
основе чувственных впечатлений и их обобщений разумом. Однако речь идет не
об индивидуальном разуме, а об общечеловеческом, в этом смысле мы можем
говорить о доопытном знании, поскольку каждый из нас использует опыт
предыдущих поколений, данный нам в культуре и языке. Поэтому мы должны
утверждать неразрывную связь теоретического и эмпирического.
Коммунистическая диалектика учит, что человеческое познание есть постепенное
приближение к Абсолютной Истине. Но это не значит, что сейчас мы этой
истиной не обладаем, отнюдь, именно потому что мы имеем эту истину в
абстрактной форме, мы и стремимся к ее более полному и глубокому познанию.
Теологический коммунизм и есть эта абсолютная истина в абстрактной форме.
Потенциально он содержался в сознании людей всегда, поскольку он
представляет собой изначальную мудрость самой развивающейся Материи-Природы,
но в теоретической, системной форме он был создан советскими философами 22
века. Теперь должно стать понятным, почему мы говорим об этой философии не
как о рядовой философской системе, а как о вершине интеллектуальной истории
человечества. Однако полное овладение учением коммунизма предполагает не
только его теоретическое понимание, но и нравственное, духовное
совершенствование.
4. Метафизика теологического коммунизма.
Метафизика есть учение о материи и природе, ее законах и саморазвитии. Кроме
природы, часть которой открывается нам в чувственном опыте, ничего не
существует. Материя - первооснова природы, субстанция, из которой состоит
все - электроны, Галактики, души людей, абстракции, иначе говоря, материя -
основа природы во всех ее проявлениях: физическом, психическом, логическом.
Будучи бесконечной, материя как таковая неопределима рационально, она
апофатична, можно сказать, она есть все и ничего конкретно. Но поскольку
материя обладает творческой силой и способна развиваться, она является нам в
конечных, чувственно и умственно постижимых формах. Развитие материи
представляет собой рождение космоса из Мирового Взрыва, его рост, расцвет,
умирание, и рождение нового космоса, снова через Взрыв. В этом смысле
материя первоначально во времени есть субстанция взрыва или Мировой
Божественный Огонь, из которого все рождается и в котором все погибает.
Космос является живым существом, поскольку он обладает свойством
саморазвития и растет, расцветает и умирает как и всякий организм по своим
законам. Законы же космоса или его умопостигаемые формы в своей совокупности
суть не что иное как его душа или Логос - универсальный вселенский закон,
которому подчиняется все - от электронов до человеческой истории. Отдельные
философы-ревизионисты пытались выдавать эти формы за идеи в платоновском
смысле, но ведущие советские ученые убедительно доказали, что формы и Логос
идеальны лишь в том смысле, что они не даны нам в непосредственном
чувственном опыте, а открываются лишь во внутреннем психическом опыте и в
умозрении. Но это никакие не самостоятельные независимые от материи
сущности, это также части природы и формы материи. К божественному Логосу
причастны и души людей, состоящие из начал ума, воли и чувств. После смерти
тела души большинства людей растворяются в Божественном Логосе, Душе и Уме
космоса, для того, чтобы снова воплотиться на земле. Души же мудрецов -
героев революций и восстаний, философов и поэтов продолжают существовать
после смерти их тел в виде гениев (стоики употребляли другой термин -
демон - но советские философы были вынуждены от него отказаться ввиду
нежелательных ассоциаций, решили, что слово <гений> для советского человека
звучит привычнее). Гениями являются Спартак, Робеспьер, Марат, Либкнехт,
Люксембург и конечно, Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. Гении существуют вне
физического пространства, но, разумеется, не вне космоса, область их
обитания в советской науке принято называть <внепространственно-вневременной
континуум блаженства> (ВВКБ). Проще говоря, они части Мировой Души, но
существующие более или менее самостоятельно; как таковые они могут
вмешиваться в жизнь людей на этой земле, но, естественно, лишь для того,
чтобы реализовался Благой Промысел Божественной Природы. Сами по себе гении
не нуждаются в религиозном почитании, но их культ является необходимым
условием духовного совершенствования для ныне живущих. Следует особо
подчеркнуть, что гении - это души умерших, поэтому религиозный культ
здравствующих Главнокомандующих и Генеральных Секретарей ЦК КПСС, который
пытались ввести левые уклонисты, абсурден и политически вреден. Наконец,
нельзя забывать, что гении не существуют вечно в прямом смысле этого слова;
душевное и идеальное, как уже говорилось - тоже часть космоса и оно погибает
вместе с ним в очередном сжатии космоса до Мировой Точки или Холодном
Мировом Огне. Хотя вселенных будет бесконечное количество, и в каждой из них
повторится все, что было в нынешней вселенной, потому что Божественная
Гармония неизменна и единственна, иначе она не была бы Божественной
Гармонией. В этом смысле Ленин и Сталин, действительно, вечны, но при том
что им бесчисленное количество раз предстоит родиться в Симбирске и Гори.
5. Теология коммунизма.
Собственно теология коммунизма есть учение о человеческом обществе. Как
известно из классической теории коммунизма общества бывают двух типов:
эксплуататорского, где существуют частная собственность на средства
производства, классы и государство и коммунистического, где частная
собственность обобществлена и все живут одной дружной всечеловеческой
семьей. Однако современная теория коммунизма различает при этом реальный и
идеальный коммунизм. Реальным коммунизмом является социалистическое
общество, представляющее собой единственно возможное воплощение идеала
коммунизма в социальной материи. Разумеется, как и все материальное,
реальный коммунизм или социализм не совершенен и имеет множество
недостатков, однако, даже с учетом их он на порядок лучше и гуманнее
эксплуататорских обществ. Идеальный коммунизм есть Космический Град
Мудрецов, где находятся гении или же души умерших героев. Они обладают
полнейшим блаженством, которое следует рассматривать как награду за
перенесенные на Земле страдания. Существуют разного рода домыслы и
предположения о пребывание гениев в <внепространственно-вневременном
континууме блаженства> (ВВКБ), особенно, в научно-фантастической литературе
последних лет. Возник даже особый жанр <посмертных биографий гениев> - так
называемые <красные святцы>, но советская наука предпочитает не
высказываться по этому поводу подробно, заявляя лишь, что высшим блаженством
для гения является помощь живущим во исполнения Премудрого Логоса
Божественной природы. Попасть в этот Град является мечтой каждого советского
человека. Но для этого нужно не созерцать жизнь, а как говорил великий Маркс
(да благословит нас его гений!) стремиться его изменять - во исполнение
Божественного закона.
Из Введения к учебнику <Краткий курс лекций по догматической теологии
коммунизма> (под редакцией академиков П.С. Яковлева и Г.В. Нгуена),
Издательство <Красная Вечность>, Москва, 2143 год.
<Не думайте, что Я пришел принести
мир на землю, не мир пришел Я принести,
но меч>
Евангелие от Матфея 10, 34
<Блаженны миротворцы, ибо они
будут наречены сынами Божиими>
Евангелие от Матфея 5, 9
1.
- Прибереги свои байки для кого-нибудь другого! Блаженны миротворцы!
Варавва расхохотался, тяжело, скользя спиной по шершавому камню стены,
поднялся на ноги и стал возбужденно расхаживать: от двери к стене напротив,
где высилась груда гарнизонного хлама, и обратно - от стены к двери.
Полуподвальная кладовая резиденции наместника, куда его, избитого в кровь,
вчера волоком втащили легионеры, явно была тесна для такого здоровяка.
Варавва был широкоплеч, высок, крепок. Его лицо трудно было назвать
привлекательным, но живые, горящие буйством глаза под угрожающе нависшими,
сросшимися бровями, тяжелый подбородок и багровый, глубокий рубец через всю
щеку придавали ему особую, дикую, мужественную красоту. Ходил он
выпрямившись, быстрыми и твердыми шагами, потряхивая головой и сдувая через
выпяченную нижнюю губу волосы, липнущие ко лбу. Его громадные ручища,
перетянутые за спиной веревками, бугрились бронзовыми бицепсами. Немолодые
лета Вараввы - а ему было уже за пятьдесят, выдавала лишь редкая проседь на
висках, и если бы не это, его легко можно было бы принять за
тридцатипятилетнего. Неприхотливая и нелегкая жизнь повстанца, которую он
вел с ранней молодости: ночлеги прямо на земле, многодневные переходы,
ночные вылазки, схватки на мечах и рукопашные с откормленными,
железнорукими, мордатыми легионерами закалили его и не дали состариться его
телу и душе.
Дойдя до противоположной стены, Варавва со злостью пнул груду пустых амфор
из-под вина, обернулся и мрачно заулыбался.
- Сдается мне, я все-таки ослышался, Назаретянин!
- Ты не ослышался, Варавва. Истинно говорю тебе: блаженны миротворцы, ибо
наречены будут сынами Божьими и их будет Царство Небесное.
В углу кладовой, ссутулившись, сидел Тот, Кого Варавва назвал Назаретянином.
Он был узкоплечим, рыжеволосым, с бледным, вытянутым, правильным лицом и
раздвоенной, волнистой бородкой. На вид Ему было лет тридцать, лицо Его было
сплошь покрыто багрово-синими ссадинами, нос сломан в переносице, волосы
перепачканы Его собственной, запекшейся кровью. Но на губах Его была
странная умиротворенная улыбка, а в карих, чуть навыкате, ясных глазах
светилась спокойная решимость умереть. Хотя чувствовалось, что улыбаться и
говорить Ему совсем нелегко. Знающие толк в побоях римские сапоги вволю
потешились над этим арестантом, совсем не похожим на дюжих, громкоголосых
зелотов - извечных возмутителей спокойствия в провинции, уже много лет не
переводившихся в тюрьмах Иудеи.
- Так ты говоришь, Господь предуготовил Свое Царство для трусов и слюнтяев?
Варавва снова расхохотался, да так громко, что стоявший в коридоре
караульный саданул в дверь древком копья и выругался на латыни. Варавва
опустился на охапку сена, которую солдаты бросили ему вместо подстилки,
оперся головой о каменную стену и задумался.
- Мне никогда не понять тебя, хотя мы и носим одно имя. Ты не родился воином
и я заметил это сразу, когда ты был еще сопливым мальчишкой. Помнишь, как я
приходил в дом твоего отца в Назарете? Господи, а ведь мне тогда было даже
меньше лет, чем сейчас - тебе...
Варавва закрыл глаза и улыбнулся. Это было в год смерти Ирода - счастливый
год, когда набожные люди на улицах Иерусалима плевались вслед похоронной
процессии и хохотали над показным горем плакальщиц, честно отрабатывающих
свои ассарии, а на севере целые селенья снимались с насиженных мест и
уходили в горы - к безжалостным и бесстрашным мстителям. Варавве тогда было
чуть больше двадцати. Он тоже бросил свой дом, опостылевшие рыбацкие снасти,
родителей и братьев с сестрами и сбежал к Иуде Гавлониту - воевать за
обещанное Пророками Царство Небесное. Какое замечательное было время! Не
чета нынешнему, когда мало кто даже из неспокойной Галилеи приходит в лагеря
повстанцев - большинство горазды только спьяну костерить римлян и
бахвалиться доблестью отцов... В тот год Великий Иуда - да упокоит Господь
его душу - придумал план, простой и дерзкий, чтобы на веки вечные вышвырнуть
этих ублюдков с орлами на шлемах со Священной Земли. Надо было только
захватить их хваленую крепость Сепфорис, завладеть арсеналом и дождаться
Божьей помощи. Иуда уверял, что как только над стенами Сепфориса поднимется
шест с ковчегом восставших, с неба сойдут Ангелы Господни и поведут их на
Иерусалим. Разве могли легионы коварного Квинтилия Вара устоять перед
тысячей отважных иудеев, заполучивших железные римские мечи и ведомых в бой
могучим Ангельским Воинством?
Они стояли лагерем в горах неподалеку от Сепфориса. Готовились к захвату
крепости: с рассвета да заката упражнялись на сучковатых палках, заменявших
им мечи, а вечерами молились и слушали горячечные, сбивчивые речи Иуды, от
которых кровь ударяла в головы и хотелось ринуться в бой и умереть за
Господа с псалмом на губах и обмякнувшим, осевшим телом легионера на острие
меча. За провизией спускались в соседний Назарет, где почти всегда их ждали
пища, восхищенные взгляды зарозовевших от смущения девушек и взволнованные
расспросы стариков: когда же, наконец, Гавлонит вырежет этих проклятых
язычников как паршивых овец? В доме плотника Иосифа Варрава с товарищами
были всегда желанными гостями. Римским прихвостням, надзиравшим за порядком
в городке и в голову не могло прийти, что Иосиф - этот тихий,
благопристойный старик, от которого слова резкого не дождешься, в сговоре с
мятежниками и мастерит ночами лестницы для штурма крепостных стен. В семье
Иосифа подрастал сынишка, тезка Вараввы - маленький Иисус. Ребенок был уже в
том возрасте, когда мальчуганы шастают по городским оврагам и отчаянно рубят
палками бурьян, воображая себя воинами славного Иуды Маккавея -
победоносными защитниками Отечества и Храма, о которых они слышали от дедов,
а те - от своих дедов. Однажды Варавва подозвал Иисуса к себе, вытащил
из-под одежды свой нож и показал, как его метнуть с ладони, чтобы он,
перевернувшись в воздухе, накрепко воткнулся в стол. Потом взял нож за
лезвие и протянул Иисусу, левой рукой ероша Его рыжие вихры. Но мальчик
оттолкнул тускло поблескивающий нож гостя - тайную мечту всех Его двоюродных
братьев, заплакал в голос, отбежал и уткнулся личиком в цветы, которые Он
сам нарвал, прогуливаясь с матерью по окрестным лугам. <Сдается мне, Иосиф,
у тебя растет девчонка> - засмеялся Варавва и старый Иосиф насупился и тут
же перевел разговор на дела: сколько еще лестниц нужно и к какому сроку он
должен успеть.
- Помню, Варавва. Мой земной отец любил тебя и Гавлонита.
- Твой отец был настоящим сыном Авраамовым, чего не скажешь о тебе,
Назаретянин. Вспомни, что ты сказал, когда мы пришли к тебе с Симоном и
просили, чтобы ты повел поверивших в тебя на римский гарнизон?
- Я сказал: отойдите от Меня и не смущайте учеников Моих. Вы зовете людей на
смерть, а Я зову их к вечной жизни. Каждый, кто последует за Мной обретет
жизнь вечную в Царстве Отца Моего. И Симон отбросил свой меч и последовал за
Мной.
- Не говори мне об этом предателе. Однажды я всю ночь тащил его на себе до
лагеря, когда нам не удалось застать язычников врасплох и римский часовой до
кости рассек ему бедро. Да простит меня Господь, но лучше бы я бросил тогда
этого труса на растерзание шакалам и легионерам - и те, и другие шли за нами
полночи по следам от его крови. Где его товарищи, которые делили с ним хлеб
на привалах, ночью укрывались с ним одним плащом, рядом - плечом к плечу шли
с ним на римлян, обнажив кинжалы и мечи и во весь голос крича псалмы?
Заколоты в бою или умерли на римских крестах, сходя с ума от кровотечений и
жажды, и вороны выклевали им, еще живым, слезящиеся, мутные глаза! Но разве
вспомнит твой благочестивый Симон о своих братьях-зелотах? Небось сейчас
забился в какую-нибудь лачугу на окраине города, трясется от страха, и
молится, чтобы стражники с легионерами не нашли его. Конечно, он последовал
за тобой и поверил тебе, Назаретянин, но даже он знает, что извергов-римлян
не больно проймешь проповедями о братской любви!
- Симон понял одну истину, которая пока трудна для твоего сердца, как
твердая пища трудна для младенца. Не вражда, а только любовь может обратить
в бегство князя тьмы и его служителей. Ибо во вражде, злобе и ярости они
искушены больше, чем ты, Варавва, как бы ни ожесточился ты в сердце своем, а
перед любовью они безоружны. Дух зла не может творить добро, так чем же
ответит он на твою любовь к врагам твоим, гонящим тебя и ненавидящим тебя?
- Кого по-твоему я должен любить, Назаретянин? Римлян, которые принесли на
мою землю нищету, разрушения и смерть, которые осквернили Город Храма
кощунственными изображениями, которые убивают и распинают на крестах моих
единоверцев, которые надсмехаются над Законом и Пророками и называют
невежеством веру и благочестие избранного народа? Да лучше подохнуть!
Прошло уже больше часа. В кладовой было нечем дышать. Для подсобных
помещений архитектор окошек не предусмотрел - амфорам и мешкам с хлебом и
сыром вроде бы ни к чему живописные виды на внутренний римский дворик, а
вывести арестантов прогуляться, хотя бы ненадолго, караульному не пришло и в
голову. Делать ему - римскому гражданину больше нечего, кроме как заботиться
об этих вшивых варварах, которые и так всю свою жизнь живут в грязи! По лицу
Вараввы лился пот, и его тоненькие, горячие струйки стекали под одежду. Но
Варавва, кажется, не замечал этого: наморщив лоб, он мрачно глядел на
каменный, в трещинах пол.
- Римляне презирают нас, Назаретянин, и даже не скрывают этого. Как же! Ведь
мы - грубые, невежественные варвары, а они - просвещенный, великий народ!
Ведь мы живем в обмазанных глиной, темных лачугах, а они - в роскошных
дворцах из заморского мрамора, освещенных сотнями светильников, уставленных
каменными истуканами искуснейшей работы, и источники воды - прямо в домах их
и они никогда не иссякают, и огонь в их очагах не задувает ветер и не
заливает дождь. Ведь мы носим простые плащи из овечьей шерсти, а они - тоги
и туники, пошитые лучшими портными, украшенные пурпуром, белоснежные и
легкие как перья голубиц! Ведь мы едим пищу грубую и скудную, а их столы
ломятся от яств со всех концов земли и чего там только нет: рыб, которых мы
никогда не видели, плодов, о которых мы никогда не слышали, вин, которых мы
никогда не пивали! Ведь мы неучены, а их мудрецы знают наперечет все звезды
на небе, их философы умно и путано толкуют о началах начал, их поэты
изощряются в сладкоречие и сочиняют песни, от которых взрослые мужчины
плачут как дети!
Голос Вараввы зазвенел торжеством.
- Но зато нам - носящим одежды простые и едящим пищу грубую Бог открыл Себя
во всей Своей силе и славе! Все стихи их поэтов, все книги их философов, все
речи их ораторов - пыль перед одним стихом из Писания, которое ниспослал нам
Бог, словом единственным сдвигающий горы и разверзающий пучины морские!
Скажи мне, Назаретянин, разве Господь послал Риму Пророков, чтобы зазвучало
Слово Божье, разве Он дал ему Книгу, чтобы прояснилось Слово Божье, разве
одарил Законом, чтобы вершилось Слово Божье? Подумай, ведь неспроста
Всеблагой отвернулся от них, и позволил войти в их дома и сердца полчищам
бесовским и попустил, чтобы этот заносчивый и дерзкий народ называл бесов из
ада своими богами и покровителями и молился им, как мы молимся Богу Единому!
Велика мудрость Господа и говорю тебе, Он снова испытывает Свой возлюбленный
Израиль и ждет, чтобы мы ринулись на силу бесовскую, огнем выжгли и мечом
вымели с земли поганый Рим!
- Римляне - такие же, как и вы сыны Адамовы, ваши заблудшие во грехе братья,
ибо всех вас породил один Отец, сотворивший и небо, и землю, и ангелов
небесных, и гадов морских. Ты верно сказал, Варавва: Рим мучает свирепый
недуг, но Тот, Кто исцелил двух бесноватых в стране Гергесинской, исцелит и
бесноватую страну Римскую. Римляне достойны жалости.
- Римляне достойны смерти!
Варавва вскочил на ноги и метнулся в угол, откуда доносился голос
Назаретянина. Он трясся от ярости. Глаза его расширились, как у дикого
зверя, когда ему ткнут в морду факелом, левую щеку передергивало, на правой
рубец набух кровью. Говоря, он то и дело переходил на хриплый шепот и
облизывал сохнущие губы.
- Смерти, говорю я тебе! Близок час Всевышнего Гнева и никого не пощадит
карающий Господь и Его народ! Довольно язычники похозяйничали в Священной
Земле, наступает время радости и для детей Авраамовых! <Око за око, зуб за
зуб> - учат Закон и Пророки. Мы налетим на их богопротивный город, как стаи
черной саранчи. Мы разобьем вдребезги их пучеглазых идолов, введем в их
храмы лошадей, вышвырнем свитки книг из их библиотек и разожжем на площадях
веселые костры - пускай языческое суемудрие летит по ветру пеплом и дымом!
Мы вырвем языки их ораторам, отрубим руки их поэтам, выколем глаза их
живописцам, потому что Господь не терпит пустословия, лжи и кощунства. Мы
сделаем из их мужчин рабов и заставим их прислуживать нам на пирах,
вычесывать наших собак и выгребать навоз из-под наших коней. Пусть эти
неженки, привыкшие к мягким постелям, мазям и благовониям, изведают на себе,
как вырывает клочья кожи и мяса бич со свинцовыми шипами, который выдумали
они сами для своих рабов - несчастных галлов, сирийцев и африканцев. Мы
разорвем одежды на их женщинах с насурьмленными глазами и нарумяненными
щеками, повалим их прямо на улицах, заткнем им глотки их надушенными,
завитыми волосами, сдавим их груди нашими не обсохшими от крови ладонями,
так сдавим, чтобы они стонали и кричали от боли, как раньше стонали и
кричали от сладострастия, и надругаемся над ними, как их отцы, мужья и
братья надругались над дочерьми Авраамовыми. Как они будут молить нас - эти
похотливые римские сучки, изощренные в самом мерзком разврате, как они будут
просить нас, чтобы мы убили их скорей, задушили их обрывками их туник или
саданули под левую грудь кинжал! Но мы не станем убивать их. Мы отдадим им
наше цепкое семя, и они забеременеют, и станут матерями и с рожденья
возненавидят детей своих, потому что дети их будут окликать их нашими
голосами, смотреть на них нашими глазами и целовать их в уста нашими губами.
А их младенцев, которых мы найдем в колыбелях, когда как воры и разбойники
ворвемся в их дома, мы вытащим на улицы, схватим их, захлебывающихся в
плаче, за пятки, поднимем и размозжим их безволосые головки о камни
мостовой, как пьяный горшечник бьет об пол еще не обсохшую посуду. Да
сбудется сказанное у Псалмопевца: <Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен
кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет
младенцев твоих о камень!>
Варавва придвинулся еще ближе и жарко дыхнул в лицо Назаретянину.
- И тогда, Назаретянин, на землю сойдет благословенное Царство Небесное! И
миром будем править -простые, грубые рыбаки и пахари с варварского Востока,
не читавшие греческих философов, но знающие Слово Божье! И Святой Ковчег
станет превыше Орла и Фасции! И Иерусалим вознесется над всеми другими
городами! И мы, а не спесивые, распутные язычники, будем посылать
наместников во все концы земли! Но не для того, чтобы собирать богатства
чужие и блудодействовать, а для того, чтобы проповедовать Закон - словами и
делами и держать всех в повиновение Закону - плетьми и мечами! И все народы
земные поклонятся Богу Единому, и очистится Поле Господне от проклятого
бурьяна язычества и греха, и зашелестит тяжелыми, золотыми колосьями веры и
благочестия, и сладок будет хлеб урожая Божьего!
Варавва отшатнулся и, обессилевший, рухнул на солому. Потом наклонил голову
к плечу, вытер об одежду льющийся по лицу пот, и как - будто забылся. Из
темноты донесся голос Назаретянина - тихий и спокойный.
- Ты ненавидишь римлян, Варавва, но чем ты лучше их - бессердечных и
жестоких убийц и разбойников. Ты всю жизнь свою был врагом их, но теперь ты
уподобился им и вот ты враг самому себе. Истинно говорю тебе: возлюби врагов
своих. Не ненавистью, а только любовью можно победить Рим - не тот, который
стоит на семи холмах близ Тибра, а тот, что вы воздвигли в душе своей. И
тогда и Рим на холмах падет и поднимется другой, благоверный Рим и потомки
тех, кто побивает каменьями Меня и народ Мой станут вашими братьями, тех из
вас, кто не отвернется от Господа.
- Складно ты говоришь, Назаретянин, но я ведь воин, а не учитель, как ты. Я
привык убивать тех, кого ненавижу, а не целоваться с ними, как с братьями.
- Перестань ненавидеть.
- Не могу. Не могу, Назаретянин. Скажи мне, для чего тогда Господь вложил в
эту руку холодный кинжал и в эту душу - горячую ненависть? Не для того ли,
чтобы и через вражду и убийства вершился Его Мудрый Промысел и камень за
камнем строился на земле невидимый для слепых сердцем Град Божий? Неужели
Всеблагой оттолкнет от Себя Своего работника и не впустит его в Город,
который он для Него строил, только потому что руки работника в грязи и
глине, а одежды - в кирпичной пыли?
- Я сказал: имеющий уши да услышит.
Несколько мгновений они молчали.
- Я всю жизнь мечтал умереть в бою, как подобает мужчине, а сегодня подохну
как пес на живодерне.
Варавва со злостью сплюнул.
- Ты умрешь не сегодня, Варавва. Сегодня предстоит умереть Мне.
- Не смеши меня, Назаретянин. Римляне никогда не прощают убийства своего
офицера. Скоро меня приколотят к кресту, а на такой жаре я не протяну и до
заката.
- Это случится не скоро, Варрава. И ты умрешь не на кресте, римский меч
отрубит тебе голову. Ты умрешь как мужчина, Варрава. В бою.
Варавва не ответил, только склонил голову на грудь и тяжело задышал. Голова
кружилась и мысли путались - неожиданный припадок ярости, бессонная ночь и
духота давали о себе знать. Временами Варавва впадал в забытье и, сам того
не замечая, разговаривал сам с собой.
- Проклятые легионеры, на совесть затянули! Сегодня ведь пасха. В честь
праздника прокуратор помилует одного преступника, как же, ведь римляне -
просвещенные завоеватели! Тебя, миротворец, конечно, отпустят - из двух
Иисусов для Рима опаснее Иисус, ладони которого огрубели от рукоятки меча, а
не от посоха странника, Иисус карающий, Иисус Варавва. Вечером твои ученики
соберутся за столом, и будут угощать тебя рыбой и вином, промывать твои
раны, и плакать от счастья. Должно быть, утро уже, где же эти легионеры?
Скорей бы что ли на допрос, хоть по галерее проведут, свежего воздуха
глотну. Утром ученики принесут тебе охапки цветов - самых красивых из всех,
какие растут близ Иерусалима, и сложат их у твоих ног, и ты, проснувшись,
улыбнешься - ведь ты всегда любил цветы. Иисус, брось ты эти цветы, иди
лучше ко мне, смотри, какой острый у меня нож. Не бойся, я никого не пораню
им, я выстрогаю им свистульку для тебя, чтобы ты мог разговаривать с
птицами. Как ты подрос Иисус: стал настоящим мужчиной, и Закон толкуешь
лучше, чем самый ученый книжник, и плотничаешь важно, и не боишься римских
прихвостней. Только почему ты такой печальный: может быть глупый Варавва
обидел тебя чем-нибудь? Боже правый, ведь и у меня мог бы вырасти уже такой
же взрослый сын: смелый, горячий, знающий толк и в драке на мечах, и в
толкование Писания! Только я бы назвал его не Иисус, а Иуда - в честь
Гавлонита и Маккавея.>
Клонило ко сну. Варавву даже позабавило это: какой еще сон нужен плоти, если
на закате ее ждет самый последний и самый глубокий сон, от которого еще
никто не проснулся! Он рывком поднял голову, поглубже вдохнул и, не мигая,
уставился в кромешную темноту перед собой. Смерти Варавва не боялся. Он
верил, что близок Судный день, когда всемогущий Господь воскресит всех: и
его, и его врагов-римлян, и его друзей - зелотов. И тогда он - Иисус
Варавва, сын простого рыбака из Галилеи, поведет свое ожившее войско на
проклятых язычников, чтобы уже на веки вечные сбросить их в ад. Впереди
будут Ангелы Господни с мечами из огня неугасающего, и псы-римляне потонут в
геене, горя заживо - и легионеры, и прокуратор и сам кесарь, и в Иерусалиме
тысячу лет не будет утихать веселый пир, и сойдут на землю Моисей с Илией,
чтобы разломить хлеб, выпить вина и править миром с победителями... Варавва
заулыбался, сжал ладони за спиной и как будто даже почувствовал тяжесть
рукоятки меча, который он вырвет из-за пояса в долгожданный Судный день.
В коридоре послышался шум и дверь, взвизгнув несмазанными петлями,
распахнулась. На пороге стоял хмурый, не выспавшийся трибун с легионером.
<Иисус!> - рявкнул он. Оба арестанта приподнялись, сщурясь от яркого света
факела. Варавва шагнул вперед - улыбка с его лица тут же улетучилась,
сменившись гримасой высокомерного презрения. Он зашевелил губами, силясь
составить ругательство погрязнее из тех немногих латинских слов, какие знал.
Но трибун оттолкнул его.
- Иисус из Назарета, сын плотника, именующий себя Сыном Богов и Царем
Иудеев - на допрос к прокуратору!
2.
- Так ты говоришь, Господь спасет трусов, а нас - Его бесстрашных воинов
ввергнет в геену? Верно, ты выжил из ума, старый Варрава! А я слыхал, раньше
ты не был слюнявым миротворцем, ты был настоящим мужчиной, и рука твоя была
тверда и не одного римского ублюдка твой острый меч отправил к праотцам!
- Как странно, Иона! Те же слова я, безумец и грешник, бросил в лицо
Спасителю, в ту ночь, когда мы вдвоем с Ним мучались от духоты и боли перед
допросом у наместника. Десять лет прошло с тех пор, десять лет понадобилось
глупому, жестокосердному Варавве, чтобы слова Сына Божьего проникли в его
сердце, закостеневшее от ненависти!
Варрава сел, опершись спиной о стену. Он сильно состарился. Его некогда
могучее, мускулистое тело высохло и сгорбилось, волосы стали белыми как
козье молоко, глубокие морщины изрезали и обезобразили лицо, так что шрам на
щеке стал почти что незаметен. Но зато чудесная перемена произошла с его
глазами: теперь они уже не пылали буйством, а светились как бы идущей из
глубины светлой нежностью. Руки его не были связаны, Варрава был слишком
дряхл, да еще и обессилен побоями, чтобы сбежать. А вот у его собеседника
Ионы - черноволосого и смуглого зелота лет тридцати руки были крепко
закручены веревками, кровь сочилась из разбитой губы, но он зло озирался,
оценивая взглядом крепкость стен тюрьмы, куда их швырнули легионеры и
страшно улыбался ртом, в котором не хватало нескольких зубов.
- Ага, отсюда трудненько будет удрать. Ну да с нами Бог - к утру что-нибудь
придумаем! Что ты там врал, старик?
Варрава подполз к нему, оторвал от своей одежды кусок почище и вытер ему
кровь с губы.
- Я тогда, после того, как римляне меня отпустили, бежал в Галилею, набрал
там десятка три молодцов и начал готовить нападение на гарнизон: Но тут меня
настигли слухи, что Назарятянин умер на кресте и на третий день воскрес, и
опять проповедует Своим ученикам. Странные слухи, Иона. Говорили еще, что Он
никакой не равви, и даже не Илия, а Сам Мессия - Бог, сошедший на землю и
вочеловечившийся, чтобы Своими страданиями искупить грехи людские. Эту весть
разносили повсюду бродяги и пастухи, женщины и подростки. Римляне их жестоко
карали, как будто слова эти были страшнее отравленных кинжалов зелотов, но
они не плевали в лицо своим убийцам, а молились за них и плакали от жалости
к ним. Я сам видел одну женщину, которой тащили за волосы на плаху, и она
просила, чтобы тех легионеров - ты представляешь, этих изуверов с орлами на
шлемах! - Господь простил и упокоил с миром в Царстве Небесном, рядом с
праотцами Моисеем и Авраамом! И я вспомнил глаза Спасителя, которые смотрели
на меня сквозь сумрак тюрьмы, Его голос, который доносился сквозь духоту
ночи - даже не слова Его, а просто голос, и тотчас без еды, воды и спутников
отправился обратно в Иерусалим: Но мне, по грехам моим, не суждено уже было
еще раз увидеть Господа в земной жизни. Когда я добрался, Он уже вознесся.
Зато меня ласково принял сам апостол - Камень и вот уже десять лет, как я
служу Господу нашему Иисусу Христу.
- Среди зелотов с тех пор считают тебя предателем, Варрава!
- Я знаю это, Иона. Я встречался недавно с некоторыми вашими вождями,
которых знавал еще в молодости. Какими они были славными, счастливыми
юношами, и какими стали нечастными, отчаявшимися стариками! Ненависть сожгла
их дотла:
- Бедными несчастными стариками? Да ты в своем уме, Варрава? Каждый из них
герой о котором слагают песни! Каждый прошел через сотни боев и вылазок,
своей рукой заколол не один и не два десятка проклятых язычников и сохранил
до седых волос верность Отечеству и Храму, чего явно не скажешь о тебе,
миротворец! Да все сопливые мальчишки в Галилее, все безусые юнцы в отрядах
мстителей мечтают о такой счастливой доле! Счастливее может быть лишь смерть
в бою за Отечество и Господа, но этот жребий достается не всем, потому что
Господь по мудрости Своей желает, чтобы и молодым было у кого учиться!
Варрава улыбнулся одними уголками губ.
- Ты знаешь, что у них на устах, но не понимаешь, что - на душе, Иона.
Каждый из них приходил к мстителям с верой в скорейшее освобождение
Отечества, в Царство Божье на земле, в торжество Божьего народа: Теперь
никто из них уже не верит ни во что. После простодушной, дерзкой,
мечтательной юности, спокойной и суровой зрелости наступила страшная
старость, полная бессильных, бессонных раздумий, призраков погибших
товарищей и безответных молитв. Они отчаялись, но ужаснее всего, что они
думают, что пути назад у них нет, и они продолжают отправлять новых и новых
юношей на смерть, и кровь захлестывает их и не дает им дышать, и сводит их с
ума и превращает в легкую жертву для лукавого. <Я верю теперь только в
отравленный кинжал и знаю, что и мне он когда-нибудь принесет успокоение> -
так сказал мне старый знакомый Илия и я заплакал, когда услышал это.
- Ты лжешь, старик, нагло и бесстыдно лжешь! Но даже если это и так : Пускай
и так : Они хотя бы ведут войну: Они бьют и теснят римлян: Каждая смерть
чужеземца заставляет вздохнуть свободнее всех иудеев! А что ты делаешь,
миротворец? Молишься за собак-римлян, чтобы они были живы и здоровы,
подольше благоденствовали и пили кровь избранного народа?
- Странно, что ты и тебе подобные крепко запомнили слова Господа нашего
Иисуса Христа о миротворцах, но забывают о других Его словах - что Он принес
меч разящий! Вы думаете, что вы ведете войну, убивая исподтишка ближних
своих - одетых в другие одежды, говорящих на другом языке, но верящих своему
цезарю, который повелел им прийти сюда, точно также, как вы верите
предводителям своим, и от страданий душевных, стыда и гордости
ожесточающихся против вас, также как вы ожесточаетесь против них? Прости,
Иона, но это все равно как если бы мальчишки рубили крапиву палками, почти
ничего не зная о настоящей войне, которую ведут их старшие братья и отцы, но
воображая себя великими воинами! Идет война, не в Иудее и не в Риме, а по
всей земле, по всему миру, сотворенному Господом, над звездным сводом и под
земной твердью! Уже пять тысячелетий идет - эта война с врагом рода
человеческого и его воинством! Господь укрепил нас, явившись в мир, теперь
за Ним - Царем нездешнего царства выступает Церковь земная - воинство
Христово, стеной стоящее против зла! И в это воинство берут всех - и эллина,
и иудея, лишь бы ты отрекся от сатаны и дел его.
- Но как же Отчество, народ, его бедствия и стоны?
- Думаешь, я не люблю Отечество, Иона? Я, может, только теперь и стал его по
настоящему любить, потому что понял, что ненавидеть врагов Отечества и
любить Отечество - это не одно и то же, потому что узнал, что есть у нас еще
небесное Отечество, небесный Иерусалим! Но что такое наше Отечество, если
оно отвергнет Бога Живого? Прах, развеянный по ветру и камень, лежащий на
дороге! Даже если вы прогоните римлян, что вы взрастите на почве сухой и
безжизненной, вы, отвергшие Христа, Сына Божьего?
Иона промолчал, показав всем своим видом, что не намерен спорить с трусом и
вероотступником.
- Позволь попросить тебя об одолжение, Иона! Когда ты отсюда выйдешь:
- Я отсюда уже не выйду, Варрава! Римляне никогда не прощают убийства своего
офицера!
Варрава снова еле заметно улыбнулся.
- Дай мне договорить, Иона. Когда ты отсюда выйдешь, найди близ цирка дом
Клавдия
- Римлянина?!
- Да, римлянина. Передашь его жене, Валерии вот это
Варрава раскрыл ладонь, на ней лежала маленькая, медная рыбка.
- Скажешь, чтобы молилась за бедного, убогого Варраву. Служанке Марии также
передай мой поклон и благие пожелания. Да не морщись так, ты ведь не можешь
отказать старику в последней просьбе.
Иона нахмурился, но кивнул, и Варрава сунул рыбку за складки его одежды.
Потом он опять прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Голова кружилась и
мысли путались. Ему казалось, что он опять рядом со Спасителем и хочет Ему
сказать что-нибудь бесконечно нежное, но язык его не слушается. Потом он
будто увидел себя молодого, и Господа, когда Он был еще ребенком, Христос
плакал и Варрава сам чуть не расплакался. Варрава не заметил, как над
Иерусалимом поднялось солнце.
Его лучи падали на камни мостовой, на крыши домов, пробирались в окна
дворцов, домов знати, хижины бедняков, в подслеповатое оконце тюрьмы. Упали
лучи и на столик в резиденции наместника, скользнув по мозаике на полу,
изображающей сцену из <Одиссеи>, по сандалиям, брошенным рядом, по бюсту
цезаря. На столике лежала восковая табличка с надписью на латыни: <Иисуса же
по прозвищу Варрава, варвара-иудея, в прошлом разбойника, а ныне
последователя опасной секты, именуемой хрестиане, и известной своей хулой на
Императора - да продлят боги его правление! - наказать бичеванием и
усекновением головы>.
Внизу, под надписью был глубокий отпечаток перстня прокуратора.
