Ланьков: Слабое звено пропаганды КНДР (*+)
http://www.russ.ru/politics/research/20030813-lan-pr.html
Русский Журнал / Политика / Исследования
www.russ.ru/politics/research/20030813-lan.html
Слабое звено северокорейской пропаганды
Андрей Ланьков
Дата публикации: 13 Августа 2003
Сейчас, после американской победы в Ираке, кажется весьма вероятным, что
Вашингтон продолжит свою деятельность по отстрелу неугодных режимов. Список
таких режимов уже объявлен - это пресловутая бушевская "Ось Зла", в которой
почетное третье место занимает Северная Корея, последний сталинистский режим
планеты.
Само выживание КНДР в нынешнем мире, не очень-то благосклонном к режимам
подобного типа, не может не вызывать некоторого удивления. Порою в печати
можно увидеть заявления о том, что северокорейцы являются фанатиками
(вариант: "героями-патриотами"), которые готовы выдержать все мыслимые и
немыслимые испытания во имя Великого Вождя (вариант: "горячо любимой
Родины").
Так ли это? Являются ли северокорейцы "фанатиками", готовыми без колебаний
отдать жизнь за Великого Вождя и Родину Идей Чучхе? Такое представление о
жителях КНДР было, в общем, оправдано в семидесятые и даже восьмидесятые
годы. В те времена Северная Корея находилась в полной изоляции от внешнего
мира, и пропаганда имела возможность воспитывать ее население в необходимом
для режима духе. Пропаганда эта, надо отметить, работала с исключительной
интенсивностью. С начала 1960-х и до начала 1990-х годов
среднестатистический житель "страны чучхе" проводил на различного рода
собраниях 2-3 часа ежедневно. Газеты и радио изливали на обывателя потоки
пропаганды, которую они даже не считали нужным смешивать со всякого рода
развлекательными материалами.
Были, впрочем, у сверокорейцев и объективные причины для того, чтобы вполне
положительно относиться к правящему режиму. Уровень жизни в КНДР повышался
до конца 1970-х годов - к тому же, сами корейцы сравнивали свое положение не
с жизнью обитателей иных государств, а со временами японского колониального
правления и послевоенной разрухи. Северная Корея начала заметно отставать от
Южной только в семидесятые годы, и в течение долгого времени это отставание
удавалось скрывать от населения.
Северная Корея образца 1984 года была, пожалуй, наибольшим приближением к
тем образцам, которые на протяжении десятилетий расписывали авторы
антиутопий: страна тотального контроля, всепроникающей тайной полиции и
бесчисленных статуй Великого Вождя. Во многом КНДР и сейчас представляют
именно так. Введенное в 1972 г. правило, по которому ни один кореец не может
выйти из дома без приколотого к одежде значка с портретом вождя, никто не
отменял. Однако в последние 10-15 лет в КНДР произошли огромные перемены - и
последствия их для внутриполитической ситуации в стране могут быть самыми
серьезными.
В середине 1990-х годов Северную Корею постигла экономическая катастрофа.
Пхеньянская пропаганда десятилетиями твердила о полной экономической
самодостаточности страны, но на деле КНДР постоянно получала значительную
советскую и китайскую помощь (как прямую, так и косвенную, через
несбалансированную торговлю и поставки стратегических товаров по заведомо
заниженным ценам). Само существование этой помощи в Пхеньяне замалчивалось
или прямо отрицалось, но на практике ее экономическое значение было
огромным.
В 1990-1991 гг. поставки из СССР прекратились в одночасье. Речь при этом шла
не об экономической блокаде - просто в новых условиях российские предприятия
стали требовать адекватной, по общепринятым мировым ценам, оплаты своих
поставок. Однако платить Пхеньян и не мог, и не хотел. Китай продолжал
помогать своему "почти союзнику", но делал это с существенно меньшей
щедростью.
Наиболее серьезным ударом для северокорейской экономики стало прекращение
субсидируемых поставок нефти. С 1990 года ситуация в КНДР стала быстро
ухудшаться. В 1990-1999 гг. страна испытывала "отрицательный экономический
рост". За эти годы ВНП КНДР сократился примерно в два раза (более точных
данных нет, так как вся экономическая статистика в КНДР засекречена уже
почти полвека).
Следствием стал катастрофический голод 1996-2000 гг., который унес немало
жизней (по разным оценкам, число его жертв составило от 200 тысяч до 2
миллионов, то есть от 1% до 10% всего населения страны). Официально в
Пхеньяне заявили, что голод был вызван небывалым природным катаклизмом -
катастрофическими ливнями и наводнениями 1995 г. Доля правды в этом
заявлении есть, но те же самые ливни не принесли существенного ущерба
сельскому хозяйству Южной Кореи! Куда более важной причиной голода стали
эксперименты с террасными полями, начатые по настоянию Ким Ир Сена, а также
нежелание отказаться от системы кооперативов-колхозов, которая позволяла
держать крестьян под надежным контролем.
Однако развал индустрии и голод привели к серьезным изменениям в
северокорейском обществе. Во-первых, фактически прекратила свое
существование карточная система. Во многих районах карточки перестали
отоваривать еще в 1996 г., а к 1999 г. продовольственные карточки
превратились в бесполезные кусочки плохой бумаги. Во-вторых, власти
перестали контролировать передвижение по стране. До середины 1990-х гг.
гражданин КНДР должен был получать специальное разрешение на выезд за
пределы своего родного уезда. С началом голода сотни тысяч людей занялись
челночной торговлей (в пределах КНДР, само собой), меняя продовольствие на
промышленные товары. Таким образом, люди умудрялись выживать, и
правительство понимало это. Однако необходимым условием успешной торговли
была отмена былых ограничений на поездки - и эта отмена произошла в
1997-1998 гг. (единственным исключением остался Пхеньян, въезд в который
по-прежнему контролируется довольно строго). В-третьих, явочным порядком
произошла легализация мелкого частного бизнеса. Довольно долго КНДР являлась
единственной страной в мире, в которой были запрещены рынки. Сейчас же в
стране действуют многие тысячи частных гостиниц, закусочных, швейных
мастерских и тому подобных заведений - не говоря уж о миллионах корейцев и
кореянок, которые торгуют на рынках или занимаются кустарным ремеслом.
В-четвертых, произошла "долларизация" экономики. По ряду причин КНДР и
раньше отличалась необычно либеральным для коммунистической страны
отношением к валютному контролю, а с середины 1990-х годов доллары, евро,
иены и прочие "империалистические деньги" во многом вытеснили из обращения
постоянно обесценивающиеся северокорейские воны.
Вдобавок, в последние годы официальные организации и "компетентные органы"
стали относиться к выполнению своих задач с куда меньшим рвением, чем в
былые времена. Очевидно, недостаток средств сказывается и на них. Это не
означает, что у "настоящего" диссидента, пишущего листовки или организующего
кружки, есть шансы уцелеть. Однако рассказанный не к месту анекдот или
продолжительный разговор с иностранцем на пхеньянской улице уже больше не
являются безусловным основанием для ареста.
С меньшей активностью работает и пропагандистская машина, активность которой
в семидесятые годы превосходила все, о чем мог подумать сам Оруэлл. В былые
времена рядовой северокореец волей-неволей проводил несколько часов в день
на собраниях. Активное манкирование этим было чревато неприятностями. Однако
сейчас, когда официальной зарплаты все равно не хватает на то, чтобы просто
прокормиться по рыночным ценам, а карточки давно не отовариваются,
начальству стало много труднее загонять простых работяг или мужиков на
какое-нибудь очередное "ежемесячное собрание разучивания песен о Великом
Вожде и Любимом Руководителе".
В этой связи возникает вопрос: а почему северокорейское руководство не идет
на радикальные реформы? Действительно, даже привлекшие такое внимание
эксперименты лета 2002 года в целом являются не столько реформами, сколько
признанием сложившегося в последнее десятилетие фактического положения
вещей. Причина упорства руководства КНДР проста и понятна. В Пхеньяне боятся
потерять остатки контроля над ситуацией в стране. В отличие от своих
советских коллег, северокорейские аппаратчики не могут в один прекрасный
день заявить, что они, наконец-то, прозрели, осознали аморальную сущность
преступной коммунистической идеологии и готовы отдать всю свою немалую
энергию делу строительства капитализма. Не могут они последовать и
китайскому примеру, начав строить капитализм без особых деклараций.
Северокорейские бюрократы боятся, что они будут сметены в тот самый момент,
когда народ узнает правду о процветании Юга - и скорее всего, они совершенно
правы в этих опасениях. Вдобавок, судьба низвергнутых правителей будет,
вероятнее всего, весьма печальной. Капитализм в пост-кимовской Корее будут
строить не прозревшие в одночасье секретари обкомов, а менеджеры "Самсунга"
и LG. Именно поэтому на протяжении десятилетий пхеньянский режим делал все
возможное, чтобы держать население в полной изоляции от информации о внешнем
мире.
На протяжении долгого времени в Вашингтоне и Сеуле считали, что ведение
пропаганды на Северную Корею невозможно в принципе. Действительно, до
недавнего времени так дела и обстояли. Радиовещание было бы бессмысленным -
владение радиоприемниками со свободной настройкой в КНДР является уголовно
наказуемым преступлением. Невозможна была и передача литературы через
туристов - северокорейского загрантуризма не существовало в принципе.
Разумеется, не могло быть и речи об осторожном взращивании прозападной
либеральной диссидентской интеллигенции - никаких контактов с Западом (и
даже СССР) у северокорейской интеллигенции не было и не могло быть, а явному
диссиденту даже самого умеренного пошиба в КНДР и поныне одно место - в
лагере. Почти не существовало даже почтового обмена: во-первых, мало кто из
северокорейцев решался писать письма за границу, во-вторых, власти
пропускали только абсолютно невинные или сугубо деловые сообщения, да и те -
с немалым скрипом.
Однако сейчас ситуация изменилась - причем произошло это безо всякого
участия зарубежных пропагандистов и прочих мастеров информационных войн.
Решающую роль играет фактически открытая граница с Китаем, через которую вот
уже 7-8 лет идет настоящий поток людей и товаров. Конечно, КНДР не открывала
границу формально. Однако после начала голода 1995-1996 годов десятки и
сотни тысяч корейцев стали тайно уходить в Маньчжурию, в ту ее часть, что
непосредственно примыкает к Корее. Граница с относительно дружественным
Китаем никогда не была оборудована особо тщательно: подразумевалось, что
перебежчиков в случае необходимости поймают и выдадут сами китайцы.
Приграничные районы заселены преимущественно этническими корейцами, которые
относятся к своим попавшим в беду единоплеменникам с симпатией. Вдобавок, у
многих жителей северных провинций КНДР просто имеются родственники в Китае.
Перебежчики не собираются оставаться в Китае навсегда - этому препятствует
китайское законодательство. Не могут они и перебираться в Южную Корею, так
как сеульские власти, вопреки собственным официальным заявлениям, вовсе не
стремятся способствовать побегам северокорейцев на Юг. В итоге большая часть
перебежчиков проводит в Китае несколько месяцев или лет, перебиваясь там
случайными работами. После этого, откормившись и заработав немного денег,
перебежчики возвращаются назад. Для многих жителей приграничных районов
нелегальные поездки в Китай сейчас превратились в систематический промысел -
нечто вроде отходничества. Китайская полиция время от времени задерживает
нелегалов и высылает их обратно в Корею, но делается это без особого
энтузиазма.
Со своей стороны, северкорейские власти относятся к перебежчикам с
невероятным по былым временам либерализмом. До начала 1990-х годов попытка
перехода границы каралась смертной казнью, но в последние годы она стала
рассматриваться как достаточно мелкое правонарушение. Если задержанный в
Китае и выданный властям КНДР перебежчик не был замечен в политически
подозрительной деятельности и нежелательных контактах, а просто провел год
или два, тихо работая батраком на какой-нибудь китайской ферме, он, скорее
всего, отделается несколькими месяцами тюремного заключения. Примерно такое
же наказание ждет и рядового перебежчика, пойманного при переходе границы.
За последние годы в Китае побывало примерно полмиллиона человек - в своем
большинстве, выходцев из северных приграничных провинций КНДР. Во время
своих маньчжурских похождений многие из них имели возможность встречаться и
беседовать с южнокорейцами, которые сейчас часто посещают этот район
(большая корейская община делает его привлекательным как для туристов, так и
для предпринимателей из Сеула). Многие из них видели южнокорейские фильмы,
читали книги и журналы и даже научились пользоваться Интернетом, который в
этой части Китая очень распространен и вполне доступен даже
гастарбайтеру-нелегалу. Понятно, что даже поверхностного ознакомления с
южнокорейскими материалами вполне достаточно, чтобы понять вздорность
северокорейской пропаганды о Юге как о "голодающей американской колонии".
Есть и еще одно обстоятельство, которые связано с нелегальным (но массовым)
движением через китайскую границу. На протяжении десятилетий запрет на
владение радиоприемниками со свободной настройкой играл особую роль в
обеспечении идеологической герметичности страны. Все продаваемые (точнее,
распределяемые по специальным купонам-ордерам) в КНДР радиоприемники имеют
лишь несколько кнопок, зафиксированных на длине волны официального
пхеньянского вещания. Если приемник привозился из-за границы или покупался в
валютном магазине, то его полагалось отдавать в мастерские полиции, где его
переделывали, отключая свободную настройку. Полиция регулярно проводила
рейды по частным домам и квартирам, стремясь выявить владельцев подпольных
приемников. В случае разоблачения владельцу устройства грозило до пяти лет
тюремного заключения.
Однако в последние несколько лет запрет на использование частных
радиоприемников более не соблюдается - хотя формально его и не отменили.
Дело в том, что через китайскую границу в страну ввозится большое количество
портативных транзисторных приемников. Из-за небольших размеров их легко
прятать от властей. Опросы последних лет показывают, что заметное и
постоянно растущее количество перебежчиков в Китае регулярно слушали
южнокорейское радиовещание еще в те времена, когда они находились на Севере.
Не ясно до какой степени побывавшие в Китае северяне делятся своими
открытиями с друзьями и родственниками. В конце концов, разговоры на эту
тему крайне опасны, и Министерство Политической Охраны Государства делает
все, чтобы подобные беседы пресекать. Однако людей, обладающих "подрывным
знанием", сейчас слишком много. Нет сомнения, что информация о реальном
положении дел в мире постепенно распространяется по стране - и, как мы
увидим, в силу особенностей северокорейской официальной идеологии такая
информация является особенно опасной.
Окончание следует
