Доброго времени суток!
>Единственный вывод, который можно сделать из вашего постинга, что чеченцы – расисты по своей культуре, как англосаксы. Причем если англосаксы расисты потому, что у них произошла Реформация, то чеченцы – потому, что они «мне не нравятся».
Любопытно, на основании каких моих слов можно сделать такие странные выводы? :-) Я об англосаксах ничего не упоминал.
Впрочем, мы ведём беседу не о том, вернее не на той дорожке изготовились шашками махать. Вы встали в позу защитника светлого и доброго советского прошлого чеченов и ждёте от меня, что я, в свою очередь, буду это прошлое рвать и обмазывать. Но ведь речь не об этом, речь не о делах прошлого (хотя они и могут дать ключ к настоящему) - речь о делах настоящего.
" - Так о чём же Вы нас просите? - А я вас пока ни о чём таком и не просил. - Так зачем же Вы пришли, доктор Мортимер? - А пришёл я за советом - как быть с наследником, сэром Генри Баскервилем, чей поезд прибывает на вокзал Чаринг-Кросс через час с четвертью?"
Нас должен интересовать вопрос - как быть с современными чеченами. Пусть даже у них и было замечательно советское прошое (это не так, но пусть (*)) - но с тех пор по их мозгам ездила такая пропаганда, что доктор Геббельс отдыхает. Им полоскали мозги британские демократические советники, им ездил по мозгам Дудаев - выступления этого отморозка Вы, вероятно, слышали. Защищать таких людей и априори объявлять их оболганными овечками просто глупо. Это самые настоящие варвары, понюхавшие работорговли и халявных денег. Для их излечения требуется программа, аналогичная программе денацификации - напомню, что Германии тоже долго лечили свёрнуте набекрень мозги, и никакие Канты, Бетховены, Гауссы и прочие великие немцы в великом немецком прошлом не оправдывали Освенцима и Дахау.
Вот маленький отрывочек оттуда о замечательных чеченских студентах в СССР
[ПХ]Когда вы в начале 1970-х приехали в Москву, вы уже знали, что посвятите свою жизнь исламу, независимости Чечни?
[Х-АН]Я тогда вообще не думал об этом. Может быть, учась в школе, у меня детские мысли были, мечта – быть героем. Многие вопросы стояли передо мной, Почему нас выселяли (в 1944 году. – Я.Х.)? Почему я в классе один был чеченец? Тогда и в Грозном не прописывали чеченцев, когда из ссылки переезжали. Очень сложно было. Ну, в общем, все время этот вопрос висел над нами. Почему это вот так? Ответы я и не искал. Все же годы молодые были. Чередом все шло, но где-то подсознательно эти вопросы ставились.
Чувствовалась разница нашего воспитания. Например, мне всегда стоять в столовой в очереди было как-то неудобно. Ну стыдно как-то, чтобы покушать, стоять в очереди – то есть у меня такая ментальность была. И я никогда не стоял в очереди один. Если я видел кого-то из знакомых, из тех же русских – ну сокурсника или кого-то еще, – я сейчас же подходил к нему, потому что было неудобно стоять в очереди.
Ну а лотом, когда доходило дело до кассы, я обычно платил за того и за себя. Потому что ты вместе с ним стоишь и нормально, что ты протягиваешь деньги, чтобы заплатить. А он, в свою очередь, не понимает, что ты делаешь. Ну, спасибо говорит и так плечами поведет. Он не говорит: «Нет, нет, давай я заплачу», ну, хотя бы для приличия, как обычно люди это делают – может быть, один раз этот заплатит, другой раз – другой заплатит. Но это всегда идет через какую-то дипломатию. Потому что это ненормально, чтобы каждый за себя заплатил и пошел. Но он этого совсем не понимает.
[ПХ]Когда вы начали подпольную работу?
[Х-АН]Девятнадцать лет мне было. В университете. У чеченов это было так: тайно собирались, обговаривали, говорили. То есть были попытки понять. А когда я пообщался с друзьями и увидел, что той же болезнью болели и другие чеченцы, когда мне стали рассказывать, когда я сам увидел... тогда я понял, что действительно мы сегодня завоеваны, что над нами насилие, что нам нужно освобождаться. В Москве уже были люди, которые старше меня, некоторые учились, скажем, на пятом курсе и в аспирантуре, то есть люди уже знания какие– то имели... Это же первые поколения, которые вообще получали знания. В общем, некоторые вещи были понятны, а дальше пытались понять. А потом стоял вопрос: что делать? Я медленно тлел, чтобы разжечься. И это так долго тянулось, где-то года два, и потом я уже более конкретные шаги предпринял в этом смысле.
Единственное, что у меня было с самого начала, —• это чувство собственного достоинства, когда везде были русские и получалось, что чуть ли говорить на чеченском языке они считали идиотизмом. Приходилось за выживание бороться. И везде, по городу, я каждый день выходил специально драться. Драться, и самому завоевывать территории, и говорить, что «там»
