От Мак Ответить на сообщение
К Мак Ответить по почте
Дата 01.07.2009 19:17:00 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Тексты; Версия для печати

Владимир Карпец. Перезагрузка. Номенклатура - демэлита - кадры будущего

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8427&issue=225

Владимир КАРПЕЦ


Перезагрузка
Номенклатура - демэлита - кадры будущего


Сегодня, когда Россия вместе с остальным миром вступает в невиданный кризис – не только экономический, но и политический, и военный, – она вновь, если ей, да и другим странам тоже, суждено из него выйти, может оказаться в ситуации, подобной той, что сложилась после Гражданской войны, когда все приходилось начинать сначала. Совершенно очевидно, что успешный исход «от смерти к жизни» зависит прежде всего от тех, кого современная политология именует элитами.

Устойчивость элит связана с их укорененностью в историческом бытии своего народа, сущностном с ним единстве. Если этого нет, правящие элиты, уходя со сцены, тянут в погибель и народы. Понять причины каждой такой исторической катастрофы – задача политико-исторической науки и публицистики, иначе выход из тупика будет входом в новый тупик.

Ко времени первой русской революции пропасть между элитой и глубинной, корневой Русью стала столь велика, что они говорили на разных языках – в буквальном смысле слова, причем по-русски многие «свободные дворяне» даже не понимали.

Конечно же, пропасть образовалась не в одночасье. Обвал начался даже не с Петра, который своими западническими культурными реформами (о военной и административной не говорим – они были строго необходимы) лишь зафиксировал сложившееся ранее, по крайней мере с церковного раскола середины XVII в., положение, когда русскому народу силой был навязан образ «средиземноморского христианства», которым хотели заменить древнее русское православие, наследовавшее святоотеческие традиции дофлорентийских греков и собственно Русской церкви (Стоглав) и Русского царства (Степенная книга). Лучшая часть народа оказалась вытолкнута на обочину русской жизни или просто погибла. А та из этой лучшей части, что осталась, постепенно отчуждалась и неизбежно превращалась в «малый народ».

Тем не менее именно при Петре III и Екатерине II возникли в России «классовый вопрос» и «социальный вопрос», которые неизбежно должны были поставить вопрос о «социализме» как усеченном, урезанном, «оскопленном» восстановлении старомосковской матрицы. Однако возник он совершенно не на марксистской или либеральной схеме как неизбежное следствие развития производства и экономических противоречий, а совершенно противоположным образом – сверху, от государства и государственной власти, потерявшей после раскола мировоззренческий ориентир.

В теории государства и права есть термины: восточный и западный пути развития. В первом случае власть первична, а собственность вторична (следовательно, первично государство, а не право), во втором священна собственность. Россия, безусловно, относится к первому типу. Маркс прямо говорил, что его теория к России неприменима, ибо в России «азиатский способ производства». Соответственно неприменима и либеральная доктрина – обратная сторона марксизма.

Правильно править государством возможно, если понять, к какому типу оно относится, и соблюдать принципы данного типа. Ведь само возникновение классового – не сословного, как ранее, – общества в России подталкивало к идее первичности экономики, что и привело в начале XX в. к появлению поддерживаемой извне марксистской «контрэлиты», причем в основном инонациональной. Ее победа после февральского краха государства Российского была уже неизбежной. Уголовники, вдохновленные многотысячелетним мессианским пафосом, потому и сумели овладеть Россией, что были абсолютно (а не относительно, как все другие) инородны. Более того, Россия для них была – не без тайных оснований – «тысячелетняя раба» (по выражению писателя В. Гроссмана).

После «ленинского призыва» началось формирование совершенно новой – природно русской – элиты, которая при этом, быть может, именно собственной оторванностью от прошлого призвана была преодолеть отступление, отчуждение от земли и народа элиты прежней, как бы смертью наступая на смерть. «Отрицая отрицание».

Первоначально номенклатурой назывались списки руководящих работников всех уровней, утверждавшиеся партийными органами для Советов и исполнительных органов государства. Эти лица перемещались с одной должности на другую. Фактически принадлежность к номенклатуре была пожизненной: туда можно было войти, но нельзя выйти оттуда. Точнее, можно, но только вместе с уходом из жизни, естественным или через Лубянку и ГУЛАГ.

С точностью до наоборот по отношению к взглядам Ленина и Троцкого номенклатура имела определенные привилегии – дачи (которые, в точности как поместья в старой Московской Руси, предоставлялись за службу и на время службы), персональный транспорт, лечение и т.д. Все это было строго контролируемо и обусловлено не только собственно службой, но и «моральным обликом» (за которым следила партия) и, конечно, по объему не шло ни в какое сравнение с «благами» нынешнего либерально-демократического чиновничества. Причем одновременно с этим формировались «династии» и привилегии «знатных рабочих», «знатных хлеборобов», новая «народная интеллигенция», никак не связанная с либерально-революционной, развалившей Россию в начале столетия. Идеология, хотя формально и оставалась марксистской, все более уходила от Маркса, да и Ленина, постепенно преобразуясь в особый «диалектико-материалистический» пантеизм и натурфилософию, поклонение Родине-матери, Земле-кормилице и Вождю, а в годы Отечественной войны, после примирения с Церковью, также и вбирая в себя – явно или неявно – ценности православия (они, собственно, никуда и не уходили, поскольку были в крови у партийцев «ленинского призыва», хотя формально и уклонившихся от религии). Кстати, и определения врага в эпоху позднего Сталина все более напоминают выражения Константина Леонтьева – например, «безродные космополиты». А определение «народная интеллигенция» взято у идеолога (и практика) «монархического социализма» Сергея Васильевича Зубатова.

Однако после ХХ съезда КПСС советская элита постепенно начинает жить в свое удовольствие. Дисциплина, напряженность, воздержание – все, что было так характерно для сталинской эпохи, – уходят. Но «освобождение», если не считать отдельных личностей, не приобретает образа революционной отрешенности и обреченности в страстях – оно становится по преимуществу чисто буржуазным. Возникают двойные стандарты. «Железный занавес» приподнимается. И источником теперь уже личного благополучия номенклатуры, а точнее ее детей, становится работа за границей: двойная оплата в рублях и твердой валюте обеспечивает процветание большинству номенклатурных семейств. Возникает парадоксальная ситуация: жить в соответствии со стандартным уровнем элиты можно, только если ездить за границу, и по возможности надолго. Но для этого надо отчаянно защищать советские ценности и эту заграницу ругать. Заграница как источник благоденствия – не напоминает ли это службу иностранным государям по указу 1762 года?

В итоге советская элита уже к концу семидесятых приходит к выводу о необходимости для себя конвертации власти в собственность. То есть к тому, что следует обрушить социализм. А вместе с ним и единство страны, держащееся на партии, которая в свою очередь держалась на идеологии социализма. Если бы, впрочем, партийное руководство сумело трансформироваться в идеологию державной памяти и патриотизма, как этого добивалась «русская партия внутри КПСС», то многое было бы иначе. Но после XX съезда КПСС этого произойти не могло: большинство уже необратимо стремилось к буржуазному образу жизни. Ценой бытия страны. В отличие от Константина Леонтьева, видевшего в социализме спасение бытия, академик Шафаревич в своей книге «Социализм как явление мировой истории» характеризовал его как мощное стремление к Ничто. Парадоксально, но, как всегда в таких случаях, правы оба.

Так или иначе, август 1991 г. – это прежде всего предательство элиты. Если бы коммунисты именно в августе 1991-го, а не в 1993-м, когда было уже поздно, пошли с оружием в руках защищать райкомы и обкомы и призвали к этому народ, мотивируя это защитой не коммунизма, а России, а затем занялись бы «перестройкой» собственной идеологии хотя бы в духе «послевоенного сталинизма», то это означало бы, что советская элита прошла, наконец, свою инициацию. Но она этой инициации не хотела.

Важно понять, что «тысячелетняя государственная парадигма России» была переломлена не в 1917 г. – хотя Февраль создавал для этого все предпосылки, но сами они были блокированы Октябрем, – а только в 1991-м. Именно тогда на русскую почву была перенесена – «реципирована», как в свое время в Европе римское право, – евроатлантическая идея первичности собственности по отношению к власти и соответственно права по отношению к государству. Это было необходимым условием для конвертации власти в собственность, но оно же было и гибельным для всего русского «месторазвития» как месторазвития «восточного типа» с изначальной – по крайней мере на протяжении многих столетий – первичностью власти и государственности. Притом, что политическая элита «новой России», возникшая при Ельцине, не была «новой». Если бы это была действительно революция (или, как утверждают коммунисты, контрреволюция, неважно), пусть даже буржуазная, она так или иначе привела бы к власти людей, имевших к ней прямое отношение. Но среди вошедших в Белый дом не было ни Солженицына, ни Буковского, ни Осипова, а более ранние попытки активизации Сахарова были заблокированы (хотя он по сути из советской элиты никогда и не выходил).

Напротив, главным идеологом – как говорили в советские времена, пошел «Сусловым работать» – стал преподаватель марксизма-ленинизма Геннадий Бурбулис. В лучшем случае «мэрами, пэрами и сэрами» стали вторые секретари, сменившие первых, а в ряде случаев остались и первые. Это была та же самая номенклатура. Но уже не элита, если слово это рассматривать хоть в каком-то положительном смысле. И тем более не «контрэлита» (к каковой в советское время можно было, правда, только отчасти, относить диссидентов). Это была «антиэлита», «вместоэлита». Клан предателей, в который вошли те же самые лица, только обменявшие власть на собственность, пожертвовав самой идеей власти. Отдав за собственность – причем не личную (в советском смысле), а частную – территории собственной страны. То есть продав почти ее половину. При этом поставив управлять этой собственностью выходцев из комсомола (Ходорковский), НИИ (Березовский), просто деклассированных лиц (Чубайс). Включив также в свой состав актеров, шоу-менов, моделей, телеведущих, представителей различных нетрадиционных меньшинств – то есть тех, кого в любом традиционном обществе, в том числе христианском, было принято хоронить за кладбищенской оградой.

Можно, рассуждая по аналогии, с некоторой долей приблизительности сказать, что если Февраль 1917-го был «революцией вайшьев», а октябрь 1917-го – «революцией шудр», то август 1991 г. был уже «революцией чандал», тех, кто, по представлениям древних ариев, уже не люди вообще.

Мы говорим здесь «по аналогии» и «с некоторой долей приблизительности» потому, что буквальное понимание этой аналогии неминуемо вело бы к признанию абсолютной необратимости происшедшего.

В декабре 1999 г. на праздновании очередной годовщины органов государственной безопасности тогдашний премьер-министр РФ, а до этого председатель Совета безопасности Владимир Путин произнес загадочную фразу о том, что первый этап спецоперации – проникновение в организованную преступную группу – завершен. Через четыре месяца Владимир Путин стал Президентом Российской Федерации.

Превращение спецслужб как одного из политических субъектов «новой России» в главного политического субъекта, безусловно, стало чревато появлением новой политической элиты – по ту сторону бывшей номенклатуры и новых собственников, и это неоднократно подчеркивалось их высшими представителями, бывшими руководителем ФСБ России Николаем Ковалевым и Николаем Патрушевым, говорившими о сотрудниках спецслужб как о «новом дворянстве». Это демонстрировалось восстановлением связи руководства «органов» как с православной (открытие при ФСБ храма Софии Премудрости Божией), так и с более древней традициями. Однако именно это вызывало наибольшее сопротивление как в ельцинских кругах, так и среди левых, опиравшихся на преемственность с коммунистами и народниками. Если на вторых уже почти перестали обращать внимание, то оттеснение первых стало крайне затруднительным из-за того, что после 11 сентября 2001 г. российское руководство присоединилось к возглавленному США так называемому антитеррористическому блоку (хотя, как теперь стало совершенно очевидно, за так называемой Аль-Каидой и взрывами башен стояли сами американцы), не сумело встать на позиции нейтралитета, и это сильно затормозило «смену вех» во внутренней политике России. Если в 2000 г. Владимир Путин говорил, что олигархов в стране не должно быть «как класса», то ограничение их могущества – очень осторожное и избирательное – началось только в 2003 г. с ареста Михаила Ходорковского и так и не было доведено до конца. Не произошло и решительных перемен в политико-идеологической ориентации режима. Появившийся в 2006 г. «Проект Россия», в котором прямо говорилось о монархической перспективе и наряду с ней о необходимости создания новой политической элиты, основанной не на богатстве, а на качественных характеристиках, оказался по сути развален – во второй книге «Проекта», вышедшей в 2007 г., пункт за пунктом опровергаются все положения книги первой. А вскоре и вообще вся проблематика этого важнейшего политико-идеологического документа исчезает из информационного поля.

Разумеется, оптимальным вариантом развития событий на рубеже тысячелетий и в первые годы тысячелетия нового стало бы радикальное изменение ситуации сверху, в том числе инициированная самой же властью антиолигархическая революция, которая привела бы к радикальной «ротации элит». Однако уже в апреле 2005 г. газета «Завтра» писала: «Робкая попытка антиолигархической и антибюрократической «революции сверху» была предпринята Путиным в первый срок президентства. Эта попытка по касательной коснулась жизни общества и с треском провалилась в силу неспособности власти создать мощное социальное движение в свою поддержку» (Андрей Фефелов). Такое соединение сил власти и народа на самом деле и могло бы стать восстановлением «всеуравнивающего полновластия» (В.О. Ключевский) старой, допетровской Руси на новом витке истории, «всесословным» национально-социальным единством, открывающим путь и новой «ротации элит», и «новоучреждению» самого государства. Однако тогдашний идеолог власти Глеб Павловский резко отметал всякую возможность движения в подобном направлении. В 2005 г. он писал в «Независимой газете», что более всего боится «возникающего национал-фундаменталистского большинства, которое само не уйдет». Павловский писал тогда: «Если бы он (Путин – В.К.) захотел, он мог бы перевернуть страну ста словами, отменив политику и партии. Одним своим заявлением он сможет сформировать общенациональную элиту, верную лично ему. То, что он этим не пользуется, а идет на выборы и усиливает партийную систему, – одно из самых надежных подтверждений его демократической лояльности». Называя вещи иными, своими, словами, – лояльности евроатлантизму. На логичные же возражения о том, что общенациональный подъем будет только способствовать модернизации, Павловский отвечал: «Нам нужна не просто модернизация, а европеизация». «Нам». Кому? Увы, точку зрения власти выражал в данном случае не Андрей Фефелов, а Глеб Павловский. Почему это было так?

Прежде всего потому, что сумевшие оттеснить ельцинский клан «чандал», очень неточно поименованный тогда с нескрываемым антимонархическим и плебейским (в худшем смысле этого слова) оттенком, причем поименованный теми же больше всего боявшимися монархии и «дувшими на воду» демократами – «семьей», кадры спецслужб уже оказались связаны с ельцинистами круговой порукой «многоочитого» общего бизнеса, общими счетами в зарубежных банках, общими местами учебы за рубежом своих детей. Вообще всем тем, ради чего еще советская номенклатура отказалась в 1991 г. от «советской инициации» и предала все советское. Переплетенность экономических и бытовых интересов выходцев из спецслужб – при всем том наиболее здоровой части российской элиты – и клана «либеральных экономистов» и собственно деклассированно-экстерриториальной либеральной интеллигенции («чандал») и была главной причиной неудачи «революции (или контрреволюции, как угодно) спецслужб» на рубеже веков (и тысячелетий). Российская элита, в том числе и многие выходцы из спецслужб, хотела себе места в евроатлантическом мире. Но места этого для нее там не было и нет. Европа готова принимать Россию только по частям, о чем неоднократно говорил один из ее неформальных лидеров принц Отто фон Габсбург. В этом смысле Евросоюз – это тот же самый Третий рейх, только на новом витке развития. Не более, но и не менее.

Нынешний финансово-экономический кризис и его последствия – если Россия сумеет пройти через них – может привести к появлению принципиально нового правящего «политического класса». Прежде всего «новая элита» России более не должна иметь ничего общего с весьма космополитической российской элитой, сложившейся при Ельцине. Если Россия, по критериям ООН, является мононациональным государством (русские составляют более 80% населения), то и элита должна быть соответствующей – русской. Если славянские земли воссоединятся, то, разумеется, включая малороссов, белорусов, русинов, сербов. Но и до воссоединения – так же точно. Она должна исключать появление в ней лиц с двойным гражданством, или потенциально способных стать гражданами другого государства, или принадлежащих к международным сообществам, имеющим свои собственные интересы. Притом что «путь наверх» для всех представителей коренных народов России должен быть открыт. Без ограничений.

Далее, если элита действительно хочет быть таковой, она должна прежде всего сама перестать быть частью потребительского общества. Поворот к аскетизму – императив времени. Никакого более гламура. Никаких Куршавелей и Канар. Более того, никакой «Рублевки» (не в том смысле, чтобы там не жить, а в том смысле, что образ жизни должен быть изменен радикально). Это вопрос жизни и смерти. В том смысле, что если «кто не спрятался», более никто не виноват. Сметающая все чернь будет права.

Далее. Поскольку мир вновь вступает в стадию военного развития событий – от увеличения числа локальных войн и горячих точек до реальной возможности мирового ядерного столкновения, роль Вооруженных сил и офицерского корпуса – если их, конечно, не добьют проводимые сейчас, в преддверии войны (!), сокращения и коммерциализация, возрастет на порядки. Это будет объективный процесс, не зависящий от воли тех или иных руководителей, которые, если станут ему противиться, окажутся им сметены. Если же верховная власть будет ослабевать или начнет «сдавать» страну по частям, произойдет дробление офицерского корпуса по откалывающимся регионам и его противостояние внутри себя, подобно тому, как уже сейчас на режим Ющенко работает часть элитного офицерства советского ГРУ. Общая задача – не допустить такого положения при любой конфигурации власти в Москве. Основные положения, которые автор этих строк высказывал в «Политическом журнале» в статье «Военная доктрина и национальная безопасность», прежде всего о «перманентной мобилизации», – на наш взгляд, остаются в силе.

Более того, если основной костяк советской номенклатуры составляла партия, то такой же костяк будущей элиты действительно новой России должна составить армия. И в этом случае даже не столь важно, каким будет ее рядовой и сержантский состав – призывным или профессиональным. Офицерский корпус по возможности должен стать наследственным: боевые офицеры, прежде всего участники и ветераны войн и горячих точек, должны наделяться землей во владение на условиях службы. При службе сыновей – наследственным. По типу поместного землевладения времен Московской Руси XV–XVII вв. (до Соборного уложения). Это отдельная тема, требующая отдельной разработки.

Именно вокруг армии и в связи с армией следует строить отечественную промышленность, высокие технологии, фундаментальную науку. Армия будет создавать новый Большой стиль в культуре, прежде всего в среде офицерства будут расти историки и писатели, формироваться музыкальный и поэтический вкус. Восстановится принцип чести. Возможно, будут разрешены дуэли. Постепенно должно формироваться совершенно новое офицерство, почти ничем не напоминающее позднесоветское и сегодняшнее. Важнейшей и одной из наиболее привилегированных его составляющих должны будут стать офицеры спецслужб. При этом, скорее всего, офицерский и генеральский корпус в национальном отношении должен быть русским целиком.

Второй составляющей частью новой элиты станут технократы – командиры промышленных отраслей, представители передовой, в том числе фундаментальной, науки. В результате наступающих событий Россия или погибнет, или восстанет как передовая научно-техническая держава. Если произойдет второе, все решения в области экономики должны будут принимать верхи технократического класса – вместе с военными. Роль так называемых экономистов и юристов, которые завели страну в тупик после 1991 г., будет сведена к обслуживанию технократии, в которую войдут как руководители государственных предприятий, так и принявшие на себя определенные социальные обязательства частные промышленники и предприниматели производственного сектора. Как и в случае с офицерским корпусом, власть должна будет заботиться о преемственности корпуса технократического, включая наследственную. Должны быть восстановлены «наукограды», жить в которых станет лучше, чем в мегаполисах (если последние не будут уничтожены кризисом и войной).

«Политический класс», который не будет иметь ничего общего с современными парламентариями, руководителями и функционерами партий и движений любой идеологической направленности, должен быть чисто профессиональным – дипломаты, управленцы, аналитики разных уровней (включая независимые аналитические группы), руководители и сотрудники средств массовой информации. Именно и только профессионализм – а не приверженность той или иной доктрине – должен определять принадлежность к этому классу. Основу «политического класса» в принципе должны составлять национально, патриотически и геополитически мыслящие интеллектуалы с гуманитарным образованием. Однако от него должны быть жестко отсечены присосавшиеся еще с советских времен, но особенно после 1991 г. лица «позорищных профессий» – актеры, представители шоу-бизнеса, всевозможные звезды, телеведущие, рекламщики, рок- и поп-певцы, спортсмены и прочие. Они могут и должны занять в обществе свою нишу, но эта ниша не имеет никакого отношения к политике, и мнение их по политическим вопросам вообще никого не должно интересовать. То же самое касается и представителей ростовщической и «виртуальной» экономики, роль которых в результате мирового кризиса будет и сама по себе с неизбежностью падать, что уже понимают в Евросоюзе, где осуществляется срочная экономическая социализация.

На вопрос о том, должны ли входить в «политическую элиту» епископат и духовенство православной церкви (и служители других религиозных конфессий), видимо, следует ответить отрицательно. Да, так или иначе, православие (включая старообрядчество) должно будет в будущем признано государствообразущей религией России, однако миссия Церкви – вне политики как таковой. Церковь не участвует в принятии политических решений и сама в соответствии с древней «Кормчей» и новой «Книгой правил» запрещает духовенству занимать «градские должности», что не имеет никакого отношения к масонско-просвещенческому принципу «отделения Церкви от государства». Сводить Церковь к уровню политических элит означает унижение и обмирщение ее духовного достоинства. Не бывает «политического» и «неполитического» православия: православие едино, и оно происходит из «Царства не от мира сего», отражением и проявление коего, впрочем, – хотя и совершенно иначе – является и государство, даже такое, которое само себя так не осознает. Эти соотношения выходят далеко за рамки проблемы политических элит.

Как выходят за эти рамки и многие социально-политические проблемы, такие, как, например, социальное представительство или местное самоуправление, которые в будущей России должны играть такую же роль, как и деятельность политической элиты – строго ей параллельно и строго в рамках предсказания святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Русь новая, крепкая, по старому образцу». Но это уже тоже выходит за рамки темы.