|
|
От
|
IGA
|
|
|
К
|
И.Т.
|
|
|
Дата
|
22.11.2006 15:39:00
|
|
|
Рубрики
|
Прочее; Россия-СССР;
|
|
Писатель Чапек: "Почему я не коммунист"
http://falcao.livejournal.com/30709.html
<<<
Карел Чапек: "Почему я не коммунист"
Под катом находится соответствующая статья, написанная в 1924 году. Я её читал в журнальной публикации в самом конце 80-х. Эта небольшая заметка известного писателя выгодным образом отличается от серийной "антикоммунистической литературы". Уже хотя бы потому, что в ней идёт разбор проблемы на серьёзном уровне, и при этом без пафоса "разоблачительства". Мне кажется, статья прекрасно написана, очень хороша по содержанию и в высшей степени актуальна именно сегодня, когда вошёл в моду дух "реваншизма".
Я не один раз пытался безуспешно найти этот текст в Интернете, чтобы на него сослаться. Сегодня мне вдруг удалось его обнаружить -- кто-то разместил на одном из форумов. Очень часто говорят о том, что людям надо вокруг чего-то объединяться. Я с этим согласен при условии, что общая платформа не высосана из пальца, а естественно родилась в рамках здравомыслящего подхода, не отягощённого никакими притянутыми за уши ценностями или символами. Статья Чапека, по-моему, на эту роль годится.
(Многие, наверное, помнят статью Бертрана Рассела с тем же названием, значительно более позднюю -- "времён XX съезда". На мой взгляд, она малосодержательна, изобилует набившей оскомину политической риторикой и потому внимания не заслуживает.)
Карел Чапек
ПОЧЕМУ Я НЕ КОММУНИСТ
Этот вопрос ни с того ни с сего начали задавать люди, меньше всего склонные развлекаться политикой. Совершенно ясно, что никто из них не стал бы спрашивать, почему я не аграрник или не национальный демократ. Не быть аграрником еще не означает отсутствия определенных взглядов или жизненной позиции, но не быть коммунистом --- значит быть некоммунистом; не быть коммунистом --- это не только отрицание, но и определенное кредо.
Мне лично такой вопрос принес известное облегчение: ведь тут от меня требовалось не полемизировать с коммунизмом, а оправдываться перед самим собой из-за того, что я не стал коммунистом и не могу им стать. Мне было бы гораздо легче, если бы я им был. Я бы жил в убеждении, что самым активным образом участвую в исправлении мира; я был бы уверен, что стою на стороне бедных против богатых, на стороне голодных против денежных тузов, я бы точно знал, что и по какому поводу надо думать, что надо ненавидеть, а что презирать. Вместо этого я чувствую себя, точно голый в терновнике: с пустыми руками, не прикрытый никакой доктриной, ощущаю я себя бессильным прийти на помощь миру и часто не знаю даже, как сохранить чистой собственную совесть. Если мое сердце на стороне бедных, какого же черта я не стал коммунистом?
Именно потому, что я на стороне бедных.
Я видел нужду, такую безмерную, что все вокруг мне опротивело. Где бы я ни был, я бежал от дворцов и всматривался в жизнь бедняков, терзаясь унизительной ролью беспомощного зрителя. Ведь недостаточно взирать на эту нужду и сочувствовать ей: надо бы жить их жизнью, но я слишком боюсь смерти. Эту завшивленную человеческую нужду не поднимает на щит ни одна партия; к этим страшным логовищам, где нет ни гвоздя, чтобы повеситься, ни грязной тряпки для подстилки, коммунизм обращается из безопасной дали: во всем, мол, виновен социальный строй; через два года, через двадцать лет взовьется знамя революции, и тогда...
Как же так, через два года, через двадцать лет? Неужели вы способны равнодушно соглашаться с тем, что можно так существовать еще два зимних месяца, еще две недели, еще два дня? Буржуазия, которая тут не может или не хочет помочь, чужда мне; но так же чужд мне и коммунизм, предлагающий вместо помощи знамя революции. Цель коммунизма --- властвовать, а вовсе не спасать, на его знаменах написан лозунг власти, а не помощи. Нищета, безработица, голод --- для коммунизма все это не позор и непереносимая боль, а вместилище темных сил, вырывающихся из пучины гнева и ярости. "В этом виноват общественный строй". Нет, вина лежит на всех нас, все равно взираем ли мы на человеческие страдания, засунув руки в карманы или воздев к небу знамя революции.
Бедняки --- это не класс, это как раз люди деклассированные, выбитые из колеи и неорганизованные; никогда они не приблизятся к трону, кто бы ни восседал на нем. Голодные хотят не властвовать, а насытиться; перед лицом нищеты безразлично, кто управляет страною; важно то, что мы, люди, чувствуем. Нищета --- это не класс и не институция, это несчастье; но когда я оглядываюсь кругом в поисках человеческого сочувствия, я наталкиваюсь на леденящую доктрину классового господства.
Я не могу быть коммунистом, потому что коммунист не знает морали помощи и сочувствия страждущим; потому что он проповедует устранение социального порядка, а не того ужасающего беспорядка, каким является нищета. Если он соглашается помочь несчастным, то лишь на одном условии: сначала мы захватим власть, а потом (возможно) дело дойдет и до вас. К сожалению, даже это условное обещание помощи ничем не гарантировано.
Бедняки --- это вовсе не масса, Тысяча нищих не может поделиться даже куском хлеба. Нищий, голодный, беспомощный человек совершенно одинок. Его жизнь имеет смысл только для него самого и никак не связана с жизнью других. Это частный случай, потому что это несчастье, хотя оно и похоже на другие такие же случаи как две капли воды. Переверните общество хоть вверх ногами, но и тогда нищие пойдут снова ко дну, плюс к ним добавятся и другие.
Я нисколько не чувствую себя аристократом, но не могу поверить в большие возможности масс. Да никто ведь серьезно и не думает, что массы будут управлять государством; они представляют собой только орудие для достижения определенных целей; их используют лишь как политический материал, и гораздо более жестко и безжалостно, чем членов других партий. Для того чтобы человек превратился в материал, небходимо смять его и втиснуть в колодки, надо дать ему униформу из стандартного сукна или из стандартных идей; к сожалению, идейную униформу нельзя сбросить через полтора года. Я глубоко уважал бы коммунистов, если бы они обратились к рабочему и честно сказали ему: "Мне нужно от тебя то-то и то, но я ничего не обещаю тебе; ты мне требуешься поштучно, как единица, как материал, такой же, каким ты был на фабрике; ты будешь молчать и слушаться, так же как и теперь. За это ты, когда все изменится, останешься тем же, кем и был; будет тебе лучше или хуже --- этого я не могу гарантировать; новый порядок не будет по отношению к тебе ни щедрее, ни благожелательнее, но он будет более справедлив". Думаю, что большинство рабочих серьезно задумалось бы, услышав такое предложение, но зато оно было бы абсолютно приемлемым, приемлемее, чем все, обещанное до сих пор.
Кормить бедняка обещаниями --- значит обкрадывать его. Может, ему и живется легче, когда ему расписывают жирных гусей на ветках; но ведь практически и сегодня, как и сто лет тому назад, синица в руках лучше, чем журавль в небе или, точнее, на крыше правительственного учреждения, а огонь в очаге лучше, чем красный петух на крышах дворцов, которых к тому же у нас значительно меньше, чем представляется людям, полагающимся не на свои глаза, а на внушенное им классовое сознание; ведь мы за малым исключением не очень-то богатый народ, но это, как правило, забывают отметить.
Обычно говорят, что бедняку нечего терять; да ведь как раз наоборот: в любом случае бедняк рискует больше всех, потому что, если он что-то потеряет, так это будет последняя корка хлеба; с коркой хлеба нищего не экспериментируют. Ни одно общественное потрясение не падает на плечи меньшинства, оно затрагивает большинство: будь то война, валютный кризис или что-нибудь другое, именно беднякам приходится тяжелее всех --- ведь бедность вообще не имеет ни границ, ни дна. И самый ненадежный кров не у богачей, а у бедняков: попробуйте тряхнуть мир, и вы увидите, кого прежде всего засыплет земля.
Что же в таком случае делать? Лично я не очень обольщаюсь словечком "развитие"; мне сдается, что нужда --- это единственная вещь на свете, которая не развивается, а только хаотически растет. Но ведь нельзя откладывать проблему бедняков до установления какого-то нового строя; если им вообще нужно помогать, то надо начать это уже сегодня. Правда, вопрос в том, располагает ли современный мир достаточными моральными возможностями; коммунисты утверждают, что нет; вот тут-то мы и расходимся с ними. Я не собираюсь утверждать, что в нашем социальном содоме достаточно праведников; но в каждом из нас, обитателей Содома есть что-то от праведника, и я верю, что при больших усилиях после многих уверений, что ничего не выйдет, удастся договориться о довольно пристойной справедливости. А согласно доктрине коммунизма, договориться совершенно невозможно; вероятно, коммунизму вообще свойственно неверие в человечность большинства людей, но об этом я скажу позднее. Наше общество не развалилось, когда были проведены мероприятия по помощи безработным, престарелым и больным; я не верю, что сделанного достаточно, но и для бедняков и для меня весьма важно, что оказалось возможным провести хотя бы эти мероприятия тут же, на месте, не дожидаясь в тоске того славного момента, когда в небо взовьется знамя революции.
Однако верить, что разрешение проблемы бедности --- задача нынешнего, а не будущего общественного устройства --- значит не быть коммунистом. Верить, что кусок хлеба и тепло в печи сегодня важнее, чем революция через двадцать лет, --- значит обладать весьма несклонным к коммунизму темпераментом.
Самое удивительное и самое бесчеловечное в коммунизме --- это его ни с чем не сравнимая мрачность. Чем хуже --- тем лучше, Если мотоциклист собьет глухую старушку --- это доказательство гнилости нынешнего строя; если рука рабочего попадет в шестерни станка, то ясно, что размозжил его бедную руку буржуй, к тому же с кровожадным наслаждением. Все люди, которые по тем или иным личным причинам не стали коммунистами, зверски злобны и сердца их омерзительны, точно гнойник; во всем современном обществе нет ни на волос добра; все, что существует, --- дурно.
В одной из своих баллад Йиржи Волькер писал: "В сердце твоем, на самом дне, я ненависть вижу, бедняк". Ненависть --- страшное слово, но самое удивительное, что это совершенно не верно. На дне сердец бедняков можно обнаружить скорее удивительную, прекрасную веселость. Рабочий у станка чаще шутит, чем фабрикант или директор; каменщики на стройке гораздо больше веселятся, чем архитектор или хозяин, а если кто-нибудь в доме поет, так уж, конечно, служанка, отскабливающая пол, а не ее хозяйка. Так называемый пролетарий от природы склонен к радостному, почти детскому мироощущению: коммунистический пессимизм и мрачная ненависть накачиваются в него искусственно, да к тому же еще нечистыми путями. Этот импорт беспробудной мрачности называется "революционное воспитание масс" или "укрепление классовой сознательности". У бедняка, который и без того имеет так мало, отнимают еще и примитивную радость жизни; это его первый взнос в счет погашения задолженности за будущий лучший мир.
Климат коммунизма неприветлив и бесчеловечен; для него не существует температуры средней между буржуазной стужей и революционным пламенем, пролетарию не разрешено спокойно и с удовольствием отдаться чему-либо. Не существует на свете обедов или ужинов: или заплесневелая корка нищего, или обжорство капиталистов. Нет и любви --- только господский блуд или неумеренное размножение пролетариев.
Буржуа вдыхает запах собственного разложения, а пролетарий --- чахоточную гниль. Я не знаю, внушили ли себе журналисты и писатели, что облик мира настолько бессмыслен, или сознательно лгут; мне известно только, что наивный и неопытный человек, каким обычно является пролетарий, живет в чудовищно искаженном мире. Это мир действительно стоит того, чтобы его разрушить до основания. Но так как подобный мир --- это только фикция, было бы весьма своевременно разрушить до основания эту унылую фикцию, хотя бы даже путем революционного действия; в таком деле я с восторгом приму участие. Конечно, в нашей юдоли скорби много безмерного страдания, преобладает несчастье и слишком мало благополучия и тем более радости. Я надеюсь, что мне лично несвойственно изображать свет в слишком уж розовых красках, но когда я сталкиваюсь с беспросветной мрачностью и трагичностью коммунизма, мне хочется в гневе выкрикивать слова протеста: да не правда это, мир выглядит совсем иначе! Я встречал очень мало людей, которые не заслужили хотя бы одной, поданной нищему луковицей маленькой надежды на спасение; очень мало людей, на которых хоть немного трезвый и разумный Господь стал бы лить огонь и серу. В мире гораздо больше ограниченности, чем подлинного зла; но есть достаточно симпатии и доверия, приветливости и доброй воли, чтобы не отмахнуться безнадежно от человечества.
Я не верю в совершенство ни сегодняшнего, ни завтрашнего человека; мир не превратит в рай ни мирное развитие, ни революция, ни даже полное уничтожение рода людского. Но если бы каким-то способом удалось собрать все то доброе, что имеется в каждом из нас, грешных созданий, то на этом, я верю, можно было бы основать мир куда более симпатичный, чем тот, который существовал до сих пор. Вы можете утверждать, что это гнилая филантропия; да, я действительно принадлежу к тем идиотам, которые любят человека только за то, что он --- человек.
Не составляет никакого труда утверждать, что лес черный; но ведь каждое дерево в лесу вовсе не черное, оно одновременно черное и зеленое, потому что это обычная сосна или ель. Легко утверждать, что общество дурно; но поищите-ка в нем абсолютно дурных людей! Попробуйте судить о мире без грубых упрощений; вскоре от ваших принципов не останется и на понюшку табаку. Предпосылка коммунизма --- умышленное или притворное незнание жизни. Если кто-нибудь скажет, что он ненавидит немцев, я бы предложил ему пожить среди них, а через месяц спросил бы его, действительно ли он ненавидит свою немецкую квартирную хозяйку, есть ли у него желание прирезать германского продавца сластей или придушить тевтонскую бабушку, которая продает ему спички. Одно из самых аморальных свойств человеческого духа --- это склонность к генерализации; вместо осмысления действительности происходит подмена ее. Из коммунистических газет вы не узнаете о мире ничего, кроме того, что он гроша ломаного не стоит, --- для человека, не считающего посредственность верхом творения, этого несколько маловато. Ненависть, незнание, принципиальное недоверие --- таков духовный мир коммунизма; можно поставить медицинский диагноз: перед нами случай патологического негативизма. Когда индивидуум растворяется в массе, он легко становится восприимчивым к такой заразе, однако для частной жизни это не годится. Остановитесь на минутку возле нищего на углу улицы; обратите внимание, кто из прохожих вытаскивает из кармана грош для него; в семи случаях из десяти это люди, сами обретающиеся на грани нужды; остальные трое --- женщины. Из этого обстоятельства коммунист, наверное, сделал бы вывод, что у буржуа нет сердца; я же прихожу к гораздо более радостному убеждению, что у пролетария большей частью сердце имеется и что он по существу склонен к сочувствию, любви и самоотверженности. Коммунизм со своей ненавистью и классовой яростью хочет превратить этого человека в зверя; такого унижения бедняки не заслуживают.
Современному миру не требуется ненависть, ему нужна добрая воля, нужны согласие, сотрудничество и гораздо более добросердечный моральный климат; я думаю, что даже немного самой обычной любви и сердечности способны еще творить чудеса. Я защищаю современный мир не потому, что это мир богачей, а потому, что это ведь и мир бедных, а кроме того, мир тех, кто находится посредине между жерновами капитала и классовой ненавистью пролетариата, тех, кто так или иначе поддерживает и сохраняет большую часть человеческих ценностей. Я не знаю близко десять тысяч самых богатых людей и не могу поэтому их судить, но я судил тот класс, который именуется буржуазией, за что меня и упрекали в гнилом пессимизме.
Поэтому я имею право в какой-то мере заступиться за тех, на чьи недостатки и пороки я, конечно, также не закрываю глаза. Пролетариат не может заменить этот класс, но может в какой-то мере влиться в него. Пролетарской культуры не существует, какие бы хитроумные эстетические программы ни сочинялись. Точно так же, как нет чисто этнографической, аристократической или религиозной культуры; все, что остается в культуре, связано со средними слоями, с так называемой интеллигенцией. Если бы пролетариат потребовал права на участие в развитии этой традиции, если бы он заявил: "Ну, ладно, я беру на себя ответственность за современный мир и буду управлять всеми ценностями, которыми он располагает", --- может, стоило бы на пробу ударить по рукам; но если коммунизм продирается вперед, отметая огульно, как ненужный хлам, все, что у них называется буржуазной культурой, тогда уж извините, человек, который не совсем утратил чувство ответственности, начинает прежде всего прикидывать, что будет таким образом изничтожено.
Я уже сказал, что подлинная нищета --- это не институция, а несчастье. Сколь бы вы ни перекраивали все порядки, вам не удастся воспрепятствовать тому, чтобы человека преследовали несчастья, чтобы он болел, страдал от голода и холода и нуждался в руке помощи. Что ни говори, борьба с несчастьями --- это долг моральный, а не социальный. Язык коммунизма безжалостен, он не признает такие ценности, как сочувствие, милосердие, помощь и человеческая солидарность, и самоуверенно твердит, что ему не свойственна сентиментальность.
Это, по-моему, как раз хуже всего, потому что я-то сентиментален, как любая служанка, как любой дурак, как любой порядочный человек; только хулиганы и демагоги несентиментальны. Без сентиментальных доводов ты не подашь ближнему и стакан воды; рациональные причины не подвигнут тебя даже на то, чтобы помочь подняться человеку, который упал, поскользнувшись.
Наконец, есть еще проблема насилия. Я не старая дева, которая начинает креститься при слове "насилие"; должен признаться, что иногда я бы охотно отколотил человека, который утверждает ерунду или просто лжет; это не получается, потому что или у меня сил не хватает, или он слишком слаб, чтобы защищаться. Как видите, я не драчун, но если бы буржуи провозгласили, что будут вешать пролетариев, я бы тут же собрался и побежал на помощь тому, кого ведут на виселицу. Порядочный человек не может поддерживать тех, кто угрожает; призывающие к расстрелам и повешениям разлагают общество не тем, что совершают социальный переворот, а тем, что нарушают обычные и естественные нравственные законы.
Меня называют "релятивист" из-за моей особой и, видимо, очень тяжкой интеллектуальной вины: я стараюсь все понять, я копаюсь во всех науках и во всех литературах вплоть до негритянских сказочек и с какой-то мистической радостью обнаруживаю, что, проявляя чуточку терпенья, можно найти взаимопонимание со всеми людьми, любого цвета кожи и любой веры. Видимо, существует какая-то общая человеческая логика и общий запас человеческих ценностей, как любовь, юмор, оптимизм или охота вкусно покушать и много-много других вещей, без которых нельзя существовать. И вот порой меня охватывает ужас, что я не могу понять коммунистов. Я сочувствую идеалам коммунизма, но не могу постичь его метод. Иногда мне кажется, будто они говорят на непонятном мне иностранном языке и их мышление подчиняется иным законам. Если один народ верит в то, что люди должны как-то притерпеться друг к другу, а другой --- что им следует друг друга пожирать, то это, конечно, очень существенное различие, но отнюдь не принципиальное; но вот если коммунисты полагают, что при некоторых обстоятельствах вешать и расстреливать людей не более серьезное дело, чем давить клопов, так уж этого я никак не могу понять, даже если мне будут объяснять по-чешски; у меня возникает страшное впечатление хаоса, и я очень боюсь, что так мы никогда не договоримся.
Я не потерял веры в то, что существуют какие-то моральные и рациональные приметы, по которым человек узнает человека. Метод коммунизма --- это масштабная попытка создать международное недоразумение; это попытка разбить человечество на отдельные части, которые ничто не связывает и которые не понимают друг друга. То, что хорошо для одной стороны, просто не смеет оказаться хорошим и для другой; точно люди и с той и с другой стороны не одинаковы в физическом и в моральном смысле.
Да напустите на меня самого ортодоксального коммуниста. Если он не прикончит меня на месте, я надеюсь лично сойтись с ним по множеству вопросов, конечно не имеющих отношения к коммунизму. Но коммунизм принципиально не допускает согласия с инакомыслящими даже во всем том, что коммунизма не касается; попробуйте поговорите с коммунистом о функции селезенки, вам тут же разъяснят, что это буржуазная наука; точно так же существует буржуазная поэзия, буржуазный романтизм, буржуазный гуманизм и так дальше. Силу убеждения по поводу любой мелочи вы найдете у коммунистов почти сверхчеловеческую --- и дело не в том, что их доводы уж так убедительны, просто они не обращают внимания на возражения. Может быть, это вовсе не убеждения, а некие ритуальные предписания или, в конце концов, просто ремесло.
Но вот кого мне действительно жалко, так это пролетариев, которых таким образом наглухо отгораживают от остального образованного мира, ничем не компенсируя их за это, кроме соблазнительных перспектив будущей революции. Коммунизм воздвигает кордон между ними и миром, и именно вы, интеллектуалы-коммунисты, стоите с вашими пестро размалеванными щитами между ними и всеми теми культурными ценностями, которые приготовлены для них как для вновь прибывших. Но все же еще есть надежда на голубя мира, если ему нет места между вами, то он может пролететь над вашими головами, опустившись прямо с небес.
Я чувствую облегчение оттого, что высказал хотя бы что-то, но это далеко не все. У меня такое чувство, будто я исповедался; я не принадлежу ни к какой партии, и мой спор с коммунизмом --- дело не убеждений, а моей собственной совести. И если бы можно было обратиться к совести, а не к убеждениям, то, я думаю, взаимопонимание не оказалось бы невозможным; и это было бы немало.
1924 г.
Перевод с чешского И.Бернштейн
Опубликовано в журнале "Иностранная Литература" №9 (1989)
Взято отсюда: http://www.dfot.org/index.php?m=archives&n=single&id=205
(Я исправил в тексте несколько опечаток, а также заменил дефисы на тире в тех местах, где это было необходимо.)
<<<