Русский вопрос... Он встает неумолимо, когда возникает угроза существованию русского народа. Особенность этого вопроса в том, что он никогда не был и не может быть узконациональным, — только русским. Он общенационален, поскольку русский народ — государствообразующий в многонациональном Отечестве.
В далекие от нас годы Гражданской войны, когда определялось быть или не быть России, история связала решение русского вопроса с прорывом великого народа к социализму, с его верой коммунистам. Уроки Гражданской войны чрезвычайно важны сегодня: отечественная история вновь поставила на повестку дня русский вопрос.
Необходимое предисловие
Чтобы понять суть русского вопроса в настоящее время, достаточно осмыслить давно и всем известный факт: от гнета либеральных реформ за последние десять лет в России умерло 10 миллионов человек, из них 9 миллионов русских. По одному этому факту можно судить о трагичности социально-экономического положения и духовного состояния всех народов многонациональной страны и самого большого среди них — русского народа.
Страшны потери материальные, но еще страшнее потери духовные и, прежде всего, утрата веры в нынешнюю Россию у многих людей.
Русский народ, по распоряжению Ее Величества Истории, — ядро многонациональной общности россиян. Распадется ядро — исчезнет общность. Кризис и катастрофа русского народа есть кризис и катастрофа всей России. Выход их них всех и каждого ее народа в определяющей мере зависит от того, какой путь прорыва из кольца общенациональной беды выберет русский народ. Так было в октябре 1917 года, когда именно русский народ повел страну, истерзанную войной и находящуюся на грани распада, по пути революционного прорыва к социализму. Неслучайно Ленин назвал Октябрьскую революцию русской и говорил о русском революционном размахе.
Русский вопрос — это вопрос о социально-экономическом и нравственно-духовном положении русского народа в критический период отечественной истории. Это вопрос о выборе русским народом пути выхода из кризисного состояния. Вопрос для России общесоциальный (о собственности) и общеполитический (о власти). Но, прежде всего, русский вопрос — вопрос о ведущей роли русского народа в преодолении опасности национальной катастрофы. Его решение всегда требует конкретного анализа конкретно-исторической ситуации. Анализируя ситуацию, что сложилась в России сегодня, можно сделать вывод: в стране идет холодная гражданская война (С.Кара-Мурза). Она развязана против народа космополитизированным олигархическим капиталом и обслуживающим его интересы правящим режимом. Она ведется в соответствии с геостратегической целью имперского Запада расколоть Россию, чтобы добиться ее окончательного распада. Достичь данной цели нельзя иначе, как разобщив, расколов русский народ. Отсюда русский вопрос сегодня есть в первую очередь вопрос объединения всех патриотических сил великого народа.
Именно потому имеет исключительную важность для коммунистов современной России опыт большевиков по преодолению раскола русской нации в годы Гражданской войны. Его изучение необходимо еще и для того, чтобы развеять насаждаемый русофобствующей властью миф о победе большевиков в этой войне за счет красного террора, а также миф о благородном патриотизме вождей Белого движения. То, что красный террор был ответом на белый террор знают многие, как и о зверствах белогвардейцев и интервентов. Но, увы, в советское время, не говоря уже о времени нынешнем, практически обходился стороной вопрос о прорыве к социализму в годы Гражданской русских пролетариев и трудящихся крестьян вместе с миллионами тех людей, которые составляли непролетарские слои и, по словам Ленина, находились в положении крестьянина-середняка (труженика и собственника одновременно). Прорыв происходил также и вместе с лучшими представителями русской интеллигенции и русского дворянства. Да(!), и дворянства, представленного в офицерском корпусе бывшей царской армии.
Объединение социалистических и патриотических сил в Гражданскую войну не было безмятежным: внутри большевистской партии, в ее руководстве нашлись люди, отвергающие с порога русский патриотизм. И об этом нужно знать коммунистам, ибо с подобным они сегодня встречаются.
Обратимся к истории Гражданской войны.
Великий поворот
Начнем с того, на чем долгое время внимания не заостряли.
Когда началась интервенция, а с нею и Гражданская война, бывшие дворяне, не утратившие чувства долга перед страной, своим народом, не могли не увидеть в большевиках, в советской власти единственную силу в России, способную отстоять ее национальную независимость. Нелегко далось это прозрение, но оно состоялось, что художественно сильно показал А.Толстой в своем романе «Хождение по мукам»: один из главных его героев Вадим Рощин — блестящий офицер из дворян — бежит из Белой армии, убедившись, что она воюет против русского народа; он выстрадал свою веру в советскую власть и с ней связал свою судьбу — перешел на сторону красных. История Рощина типична: 43% офицеров бывшей царской армии пошли на службу в Красную армию в годы Гражданской. К тому же, к концу братоубийственной войны каждый седьмой офицер Белой армии перешел к красным. Что примечательно: почти половина самой подготовленной, элитной части офицерского корпуса — корпуса офицеров Генерального штаба — оказалась в Красной армии (639 человек, в том числе 252 генерала, включая легендарного Брусилова).
Что сдвинуло русский патриотизм в сторону большевиков? Что повлекло русское офицерство к Красной армии?
Победа в Гражданской войне могла быть только у того, на чьей стороне оказалось преобладающее большинство трудящегося крестьянства — бедняков и середняков. А оно было на стороне Красной армии, на стороне Ленина, потому что большевики, как это воспринималось русским крестьянином-тружеником, решили вековечный русский вопрос — вопрос о земле. Долгожданный вопрос социальной справедливости. То было решение русского вопроса как общероссийского, общенационального: земля передавалась в руки крестьян всех народов России. Прав был Сталин, когда в 1913 году утверждал: «Судьбы русского вопроса, а значит, и «освобождения» наций связываются в России с решением аграрного вопроса...»
Ни Деникин, ни Колчак не могли и не желали сделать то, что сделал Ленин. Это понимал русский, и не только русский, крестьянин. Убедился, как говорится, на собственной шкуре, что сулит ему власть белых возвращение кабалы. В большинстве своем крестьянство приняло сторону Красной армии. Крестьянин отдал ей самое дорогое — своих сыновей и последнего коня. Это и определило исход Гражданской войны: поражение Белого движения было неизбежным.
Русский патриотизм сдвинулся в сторону коммунистов еще и потому, что Белое движение накрепко оказалось связанным с интервенцией, полностью зависело от решений, принимаемых в Париже, Лондоне и Вашингтоне. Идея верности союзникам (Франции, Великобритании, США), верности западному либерализму приобрела характер символа веры у вождей Белой армии — Деникина и Колчака. Быть под пятой Запада — вот что ожидало Россию, победи Белая армия. Украина попала бы под протекторат Франции, богатый нефтью Азербайджан, Кавказ и все Закавказье — под протекторат Англии. Все это знали и Деникин, и Колчак. И на все это они были согласны. Колонизация России — такова была бы цена их победы. Даже П.Милюков, корифей российского либерализма, долгие годы превозносивший Запад, вынужден признать в 1920 году, что именно в Лондоне и Париже «теперь выдвигается в более грубой и откровенной форме идея эксплуатации России как колонии ради ее богатств и необходимости для Европы сырых материалов».
Париж и Лондон удовлетворяли все запросы Колчака в военных поставках, но делалось это под залог, в виде трети золотого запаса России. Куда более существенным оказался политический залог: западная помощь в обмен на отказ от национальных интересов.
Париж и Лондон удовлетворяли и все запросы Деникина, но при условии, что на знамени Белой армии будет запечатлен лозунг: «К Учредительному собранию!». А это означало утверждение власти либерально-буржуазного парламента западного типа. Дальновидные сподвижники Деникина убеждали его: надо решить земельный вопрос до Учредительного собрания — крестьянство против нас! Но вождь Белого движения знал, что он этого не сделает. Он знал, что в Париже и Лондоне рассчитывают превратить богатейшие недра российской земли в свою собственность. Если к 1914 году в России иностранным финансовым синдикатам принадлежала примерно половина нефтедобычи и три четверти нефтеторговли, а в руках в основном бельгийских и французских акционерных обществ было 70% добычи угля в Донбассе, и примерно 90% платины принадлежало иностранцам, то теперь Запад, у которого находилась на содержании деникинская армия, имел куда большие виды на наши природные ресурсы. Не в его интересах решать русский вопрос — вопрос о земле. Запад и русский вопрос несовместимы.
Нет, не случайно каждый седьмой офицер Белой армии бежал из нее: рушилась вера в единую и неделимую Россию по-деникински, по-колчаковски. Становилось понятным: русский патриотизм для Деникина и Колчака не более чем риторика, ширма для прикрытия их прозападной политики. Патриотизм в западной редакции — вот что у них выходило. К этому убеждению приходили люди, никак с большевиками не связанные и даже от них пострадавшие, но любящие наше Отечество. Великий князь Александр Михайлович Романов — истинно русский патриот, человек подлинно высокой культуры, незадолго до своей кончины (умер в Париже в 1933 году) писал: «Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали... к священной борьбе против Советов, с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи...»
Что было причиной верноподданности Западу вождей Белого движения? Классовый интерес — вернуть власть буржуазии и помещикам во что бы то ни стало — вот причина, заставившая их пойти на национальное предательство. Их классовое сознание, преисполненное ненависти к рабочим, крестьянам и солдатам, взявшим власть в свои руки, подавило национальное сознание, уничтожило чувство долга перед Россией, если таковое имелось. Об этом Лениным сказано в декабре 1918 года, в начале Гражданской войны, жестко и четко. Анализируя факт национального предательства российской буржуазии, он писал: «Она готова была на все, чтобы задушить Советскую власть самыми подлыми способами — предать Россию кому угодно».
Буржуазия и помещики, лишенные собственности и власти, предали Россию империалистическому Западу и готовы были поступать как ему угодно, лишь бы вернуть себе власть и собственность. Слова о единой и неделимой России служили прикрытием свершившегося предательства, состоявшейся сделки.
Ленин это предательство и эту сделку обнажил и показал прямую связь между защитой советской власти и защитой национальной независимости России: «И теперь наши «союзники» (Франция, Англия и США. — Ю.Б.) оказались главными врагами русской свободы и русской самостоятельности. Россия не может быть и не будет независимой, если не будет укреплена Советская власть».
Когда это стало понятным мелкобуржуазному (по психологии поведения) среднему крестьянству, что относилось к новой власти настороженно, бывало и потребительски (Дайте землю! Дайте мир — от войны настрадались!); когда это стало понятно мелкобуржуазной, но патриотически настроенной интеллигенции и честным и мыслящим представителям дворянства (тем же генералам и офицерам, у которых любовь к Отечеству была выше их классового интереса), тогда произошел тот исторический поворот в Гражданской войне, который Ленин назвал неслучайным и неличным, и сказал о нем: «Он касается миллионов и миллионов людей...». «История сделала так, что патриотизм теперь поворачивает в нашу сторону», — таково ленинское заключение.
Данный поворот Ленин воспринял как необходимое условие перехода к социализму. Как условие преодоления раскола народа. Именно в связи с поворотом патриотов России в сторону советской власти, большевиков Ленин определяет новую тактику партии, ее новые задачи.
Поражаешься тому, какие меры были предложены пролетарским вождем в начальный период Гражданской войны — сегодня их можно назвать мерами по достижению общенационального единства в противовес национальному предательству.
Вот о чем говорил Ленин в декабре 1918 года: «Нам предстоит целый ряд задач, целый ряд соглашений, технических заданий, которые мы, господствующая пролетарская власть, должны суметь дать. Мы должны суметь: дать среднему крестьянину одно задание, помочь в товарообмене, в разоблачении кулака. Кооператорам другое: они обладают аппаратом для распределения продуктов в массовом размере, этот аппарат мы должны взять себе. Интеллигенции мы должны дать совсем другое задание; она не в силах продолжать саботаж и настроена так, что теперь она занимает позицию по отношению к нам самую добрососедскую, и мы должны брать эту интеллигенцию, ставить ей определенные задачи...» И еще очень важное: «Тут задачей сознательного пролетариата является понять, что его господство не означает того, что он сам выполнит все эти задачи».
Не это ли пример классового подхода к организации созидательной деятельности народа?! Подхода диалектического, то есть предполагающего разрешение противоречий между пролетариатом и мелкобуржуазно, но патриотически настроенными средним крестьянством, интеллигенцией, — на основе соглашений с ними в борьбе за укрепление власти Советов. Не это ли пример предложения пути достижения общенационального единства?! Единства русского народа в первую очередь, о чем прямо не говорится, но все предлагаемое ведет к нему — к единству.
Понятие «русский вопрос» не значилось и не значится в категориях марксизма. Но вопрос этот решался коммунистами в первые и самые трудные годы советской истории, имея в виду удовлетворение главнейших потребностей жизнебытия русского народа, как и иных народов России, — потребности социальной справедливости и обеспечения национальной независимости, свободы распоряжаться своей судьбой через осуществление своей, народной, власти.
Русофобия с «левой» фразой
Гражданская война не давала покоя Ленину и после ее победоносного для большевиков завершения. Он возвращался к ней до конца своих дней. Делал выводы, извлекал уроки для партии.
Гражданская война поставила большевиков перед необходимостью большей опоры на русский народ, на трудовое крестьянство прежде всего. После ее окончания, обдумывая новую экономическую политику, Ленин выдвинет требование: «Не сметь командовать середняком!» Союз рабочих и крестьян станет главной его заботой, что, конечно же, будет содействовать преодолению раскола в русском народе. С началом нэпа произойдет отход от воинствующего атеизма. В августе 1921 года ЦК РКП(б) принимает постановление, в котором говорится: «Допускать в отдельных случаях, в виде исключения, участие в партии верующих», «По вопросу об антирелигиозной агитации дать директиву всем партийным организациям и всем органам печати не выпячивать этого вопроса на первое место».
С переходом к нэпу Ленин, говоря об ожидаемой пролетарской революции в Европе, не один раз заметит: она запаздывает, неизвестно когда она будет. И как вывод: нам нельзя на нее полагаться, надо рассчитывать на свои силы. Диалектический ум Ленина подсказывает необходимость опоры на внутренние силы, что отвечало важнейшей традиции отечественной истории. Неслучайно после Гражданской войны на Западе заговорят об опасности русификации марксизма Лениным.
Страна разворачивалась к социализму, постепенно возвращаясь к культурно-историческим традициям русского народа: централизованная власть, сильный госсектор в экономике, коллективистский образ жизни, верховенство духовного над материальным в системе нравственных ценностей.
Но Гражданская война вскрыла и опасности, что таились в правящей партии: принесение национальных интересов в жертву мировой революции (авантюризм мелкобуржуазной революционности), возведение насилия в абсолют, в универсальный метод решения всех вопросов социальной жизни. Эти опасности заявили о себе в сверхреволюционной деятельности Троцкого и обрушились преимущественно на русский народ, ибо он нес на себе наибольшую тяжесть Гражданской войны: хлеб армии и городу по продразверстке давал в первую очередь и много больше других русский крестьянин, он же вместе с русским рабочим составлял большинство Красной армии.
Приказы и распоряжения Троцкого, как председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам, напрямую касались судеб многих миллионов русских людей. А приказы и распоряжения были не только жесткими, но и кроваво-жестокими. На кровавом счету Троцкого (равно как и Свердлова) создание концентрационных лагерей для бывших офицеров, массовые аресты офицерских семей в качестве заложников, многие тысячи офицеров, расстрелянные лишь по подозрению в возможной измене, политика геноцида в отношении казачества (вспомним Штокмана и комиссара Малкина в «Тихом Доне» М.Шолохова).
Да, насилие было неизбежно в революции (Гражданская война — ее продолжение). Неизбежной была и стихийная его форма — русский бунт, по Пушкину. Но Троцкий и ему подобные превратили насилие в самоцель, главный смысл своей «революционной» деятельности.
Троцкий желал Гражданской войны, смотрел на нее как на главное средство разжигания мировой непрерывной (перманентной) революции. Потому он хотел продолжения Гражданской войны в России вплоть до начала мирового пожара. Осенью 1918 года, когда с одобрения Ленина было предложено, чтобы в целях безопасности пароходы с хлебом прошли по Волге под флагом Красного Креста, Троцкий в телеграмме Ленину гневно протестует: «Считаю недопустимым пропустить пароходы под флагом Красного Креста. Получение хлеба будет шарлатанами и глупцами истолковываться как возможность соглашения и ненужности (курсив мой. — Ю.Б.) гражданской войны».
Что тут скажешь?.. Только то, что сказали давно до нас: на Россию Троцкий смотрел как на полено, предназначенное сгореть в топке «перманентной революции», на русский народ — как на хворост в ее костре.
Троцкий видел в пролетарской диктатуре средство насилия и только насилия во имя осуществления его перманентной... Он не делал различия между насилием объективно необходимым (насилие против насильников) и насилием по ложно понятой революционной целесообразности. Для него само насилие являлось высшей революционной целесообразностью. Не случайно самым любимым и ходовым его словом было слово «репрессия»: «нельзя строить армию без репрессий», «репрессии имеют не самодовлеющее значение, а преследуют воспитательные, боевые задачи», «вынужден буду применить к командному составу девятой армии суровые репрессии». И как венец всего: «Репрессия для достижения хозяйственных целей есть необходимое орудие социалистической диктатуры».
Ленин в Гражданскую войну говорил: «Диктатура — слово жестокое, тяжелое, кровавое, мучительное; и этих слов на ветер не бросают». В дальнейшем, не раз возвращаясь к данной мысли, пояснял: пролетарская диктатура есть борьба — кровавая и бескровная, насильственная и мирная, хозяйственная и педагогическая. Иначе, по Ленину, и быть не могло, ибо диктатура пролетариата «есть особая форма классового союза между пролетариатом... и многочисленными непролетарскими слоями трудящихся (мелкая буржуазия, мелкие хозяйчики, крестьянство, интеллигенция и т.д.) или большинством их». (Июнь 1919 г.)
Ничего подобного у Троцкого вы не найдете. В его понимании, диктатура — это борьба кровавая и насильственная. Он и его единомышленники (Свердлов, Каменев, Зиновьев — немало их было) представляли собой разрушительную силу в русской революции. Силу антинациональную, закамуфлированную под пролетарский интернационализм.
Для видящих только себя в революции, ловко жонглирующих коммунистическими лозунгами, нужна была власть над людьми. Власть, дающая положение мнимого интеллектуального превосходства над массой, удовлетворение от презрительного к ней отношения. Таков был Троцкий. Объектом его презрительного (в годы Гражданской — жестокого) отношения стали русский крестьянин, русский народ.
Чтобы понять, что питало такое отношение, поинтересуемся суждениями молодого Троцкого о нашей истории и культуре.
Вот что он писал о России задолго до Октябрьской революции: «История вытряхнула нас из своего рукава в суровых условиях и рассеяла тонким слоем по большой равнине. Никто не предлагал нам другого местожительства. Азиатское нашествие — с востока, беспощадное давление более богатой Европы — с запада, поглощение государственным левиафаном чрезмерной доли народного труда, — все это не только обездоливало трудовые массы, но и иссушало источники питания господствующих классов. Отсюда медленный рост их, еле заметное отложение «культурных» наслоений над целиною социального варварства».
«Какое жалкое, историей обделенное дворянство наше! Где его замки! Где его турниры! Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская! Ничего нет, хоть шаром покати... Бедная страна Россия, бедная история наша, если оглянуться назад. Социальную безличность, рабство духа, не поднявшегося над стадностью, славянофилы хотели увековечить как «кротость» и «смирение» лучшие цветы души славянской».
Итак, по Троцкому, история России есть история периферийная («история вытряхнула нас из своего рукава»), история невежества («еле заметное отложение «культурных» наслоений»), история отсталого народа, если вглядеться в который, то только и увидишь «социальную безличность, рабство духа, не поднявшегося над стадностью». Вывод напрашивается сам собой: куда России до цивилизованного Запада с его крестовыми походами!
Троцкий «изничтожал» Россию и после октября 1917 года, утверждая, например, что «опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой в конце концов лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам. Она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества».
Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой — в литературе; Глинка, Бородин, Мусоргский, Чайковский — в музыке, — все они, по Троцкому, были слабыми дублерами западных классиков. О русском фольклоре ни слова не сказано у «пламенного революционера». И не могло быть сказано. «Что же такое наша революция, — вопрошал он, — если не бешеное восстание... против мужицкого корня старой русской истории». Таково было и отношение Троцкого к русскому крестьянину — бешено жестокое.
Взгляды его на русскую историю, русский народ оставались неизвестными не только среди трудящихся, но и в партии: мало кто интересовался его литературной публицистикой — не до того было в Гражданскую войну. Но эти взгляды определяли многое, если не все, в политической практике председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора. Он не обнажал свою русофобию ни перед массами, ни перед партией. Перед массами и партией он талантливый революционный трибун, убедительным и страстным словом повергающий в прах буржуазию, помещиков, международный капитал. Перед ними он был олицетворением классовой ненависти к эксплуататорам. За этой ненавистью очень немногие могли разглядеть ненависть ко всему русскому. Русофобия с «левой фразой», ею прикрываемая, большинству не бросалась в глаза.
До конца своих дней Троцкий не менял своего отношения к русскому народу. В 1936 году он писал: «Русский народ не знал в прошлом ни великой религиозной реформации, как немцы, ни великой буржуазной революции, как французы. Из этих двух горнил... вышла на свет буржуазная индивидуальность, очень важная ступень в развитии человеческой личности вообще».
Но именно к русскому рабочему и русскому крестьянину, что были под ружьем и на коне в Красной армии, к ним, не познавшим «света» буржуазной индивидуальности, обращался Троцкий с призывом жертвовать собой для торжества мировой революции. И ведь верили ему, верили!.. Доверчив русский человек к умело сказанному слову.
Гражданская война носила и классовый, и национально-освободительный характер.
Последний определялся не только необходимостью отражения интервенции и агрессии национал-предательства российской буржуазии. Но и тем еще, что с победой советской власти в Гражданской войне многие народы России освобождались от тройного социального и национального гнета — со стороны российского и иностранного капитала, а также со стороны народившейся местной национальной буржуазии и крупных землевладельцев. С победой советской власти создается условие для преодоления неравенства в экономическом, социальном, политическом и культурном развитии наций. Оно, это неравенство, будет в основном преодолено в сталинскую эпоху. А тогда, по окончании Гражданской, остро встал вопрос об утверждении равноправных национальных отношений при добровольном объединении народов и наций России в союзном государстве трудящихся. Ведущую роль в решении данного вопроса сыграл русский народ. Только он мог исполнить эту роль, что хорошо понимал Ленин. В канун Октябрьской революции, 8 октября 1917 года, обдумывая ближайшее социалистическое будущее страны, он писал: «Мы хотим, чтобы республика русского (я бы не прочь сказать даже: великорусского, ибо это правильно) народа привлекла к себе иные нации, но чем? Не насилием, а исключительно добровольным соглашением». Пойти на такое соглашение мог только народ, создавший многонациональное государство и никогда не бывший при этом народом-господином, — русский народ.
Для Троцкого в Гражданской войне русского народа не существовало: были только классы. Не существовало для него и русского патриотизма в этой войне — один лишь голый, возведенный в абсолют пролетарский интернационализм. Не было у Троцкого диалектически живой конкретной истории, а была жесткая умозрительная схема революции, кровавая и жестокая.
За его классовой ненавистью, которую он всячески пропагандировал и к которой всех призывал, надо видеть ненависть к России. Видел ли ее Ленин? Думается, что видел. Но вопрос удержания большевиками власти, а она долгое время висела на волоске (раскол в партийном руководстве был смерти подобен), принуждал его терпеть Троцкого, используя несомненные организаторские и пропагандистские способности последнего. К тому же у Троцкого немало было сторонников в ЦК и Совнаркоме. Почему? — это особая тема.
Классовая сущность троцкизма как идейно-политического течения давно определена: это идеология мелкобуржуазного революционаризма. Но анализ истории русской революции требует существенного дополнения данной характеристики: с точки зрения классовой — троцкизм мелкобуржуазен, с точки зрения культурно-исторической, цивилизационной — он враждебен русской, российской цивилизации, представляя собой апологетику ценностей западной цивилизации. Троцкий был воинствующим русофобом-западником.
В Гражданской войне победила ленинская линия — линия классовой борьбы за власть трудящихся в единстве с борьбой за национальную независимость Советской России, что в отечественной истории было новым в решении русского вопроса. Новым, поскольку русский народ впервые определял свою судьбу не только в соответствии с национальными интересами всей России, но и в соответствии с его, народа, требованием социальной справедливости. Иными словами, единство социализма и патриотизма стало теперь главным условием решения русского вопроса. Как ни пытался Троцкий воспрепятствовать этому единству, все оказалось тщетным. Но его попытки имели жестокое последствие — они оставили глубокую рану в национальном сознании и исторической памяти русских. Нет, не случайно Григорий Мелехов — главный герой шолоховского «Тихого Дона» так и не примкнул к красным. Оказался на распутье. Мелеховых — честных тружеников, ужаснувшихся от репрессий, учиненных штокманами и малкиными, в России было немало — миллионы. В народе не делали разницы между Лениным и Троцким, потому как знать о ней не могли. Но поверили русские люди Ленину, большевикам и за ними пошли, увлекая за собой все народы России.
Троцкому ничего не оставалось, как ждать своего часа. После смерти Ленина он полагал, что его час вот-вот настанет. Но не случилось — Сталин встал на его пути. В бешеном противостоянии Сталину Троцкий вынужден был обнажить свою враждебность интересам национальной безопасности России—СССР. В 1927 году в докладе оппозиции, что редактировался Троцким, написано: «Новая теория победы социализма в одной стране ведет к предательству международной революции ради сохранения безопасности СССР». Здесь, как говорится, комментарии излишни.
Но час Троцкого пробил в 1985 году, когда на вершину партийного «олимпа» взошел Горбачев — скрытый троцкист. У троцкистской теории перманентности и горбачевской идеи о строительстве общеевропейского дома один корень — апология западной цивилизации. С национальным предательством партийной верхушки вновь на повестку дня отечественной истории вынесен русский вопрос.
Уроки и поиски пути
Какие уроки могут извлечь для себя коммунисты нынешней России из истории Гражданской войны? Прежде всего урок необходимости единства классовой борьбы трудящихся за социальную справедливость, за свою власть и национально-освободительной борьбы за независимость России. Это главный урок для решения русского вопроса как общесоциального, общеполитического и общенационального.
Русский народ оказался сегодня в положении нещадно эксплуатируемого. Классовые интересы пролетариев умственного и физического труда, добывающих средства к существованию в государственном и частнокапиталистическом промышленном и сельскохозяйственном производстве (рабочие, ИТР, крестьяне), интересы трудовой, пролетарской интеллигенции (учителя, врачи, офицеры армии и флота, низкооплачиваемые работники науки и культуры), интересы малого и среднего бизнеса чем дальше, тем больше входят в непримиримое противоречие с классовыми интересами олигархического капитала и многочисленного чиновничества. Олигархат и бюрократия все более сращиваются в созданном ими прозападном режиме власти. Для извлечения максимальной прибыли готовы превратить в товар национальные интересы России. Об этом свидетельствует внутренняя и внешняя политика правящего режима.
В сложившихся условиях становится актуальной ленинская идея времен Гражданской войны — идея союза пролетариата и многочисленных непролетарских слоев трудящихся. История ставит перед коммунистами задачу, конечно же, архитрудную: взять на себя организацию такого союза. Речь идет не о формально-юридическом его основании, а о вовлечении в национально-освободительное движение широких трудящихся масс. Трудность решения данной задачи состоит прежде всего в том, что большинство в России не осознает, — в стране идет холодная гражданская война. Главные удары в ней «пятая колонна» наносит по национальному сознанию и самосознанию русских. Это удары по стволу, чтобы засохло дерево русского патриотизма. Все делается продуманно, изощренно: бьют по всему советскому, зная, что в истоках своих оно есть русское в первую очередь, бьют по советскому, то есть по русскому образу жизни. Коллективизм выдается за стадность. Презрительное слово «совок» прежде других русскому человеку брошено: «Вот ты кто — быдло из стада. И Стаханов твой, и Матросов — никакие они не герои, а все те же — из стада».
Удары по стволу надо видеть в антикоммунизме, в антиленинской и антисталинской истерии. Придворные историки скрывают тот факт, что именно большевики были выразителями интересов русского народа.
Общеизвестно, что большевизм возник в борьбе с меньшевизмом, что РСДРП раскололась на две части по крестьянскому вопросу: большевики видели в крестьянстве союзника пролетариата в неизбежной русской революции, меньшевики предпочитали крестьянству либеральную буржуазию. Но ведь отношение к крестьянству — это русский вопрос, вопрос отношения к русскому народу! Равно как и вопрос отношения к Ленину и Сталину сегодня.
Невероятно трудно пробиваться к национальному сознанию русских, когда власть использует целенаправленный антисоветизм и антикоммунизм в качестве средства раскола этого сознания. Но надо пробиваться, преодолевать комплекс неполноценности, который вот уже двадцать лет прививается русскому человеку: как же он так отстал от цивилизованного мира(?), и все из-за коммунистов.
Союз коммунистов и патриотов (за ним надо видеть слияние в одном потоке пролетарской и непролетарской массы трудящихся) объективно необходим и возможен. Возможен при условии признания всеми участниками союза, без возрождения отечественного производства при ведущей роли общественной собственности и допустимости частной не объединить ни русский народ, ни всю многонациональную Россию. Признание это придет не сразу и не вдруг, но без него возможны лишь тактические соглашения по частным вопросам. Первый шаг к признанию сказанного выше — согласие по вопросу о национализации олигархической собственности.
Возрождение общественного (социалистического) производства и решение русского вопроса — вещи взаимосвязанные. В развитом производстве естественна ведущая роль русского народа.
Обязательно еще одно условие союза коммунистов и патриотов — признание необходимости воссоздания Союзного государства на основе добровольного соглашения, в первую очередь русского, украинского и белорусского народов. Какой бы далекой ни казалась сегодня эта перспектива, отказываться от нее — значит отказываться от восстановления исторической справедливости. Русский вопрос может быть решен окончательно, когда удастся преодолеть разделенность русского народа. Политическую разделенность, прежде всего.
Следующий урок для коммунистов, который они могут извлечь из истории Гражданской войны, — разоблачение спекуляций русским патриотизмом, чем занимались вожди Белого движения. «Партия власти» неслучайно взяла себе название «Единая Россия». Так же, как неслучайно с лозунгом «За единую Россию!» шли войной против Советской России Деникин и Колчак: этот лозунг был обращен к патриотизму русских и этим лозунгом прикрывалась прозападная политика. То же самое мы видим и сегодня.
Жизнь разоблачает маневры власти, ее стремление выдать желаемое за действительное. Власть вступила в союз, сделку с послушными ей иерархами церкви и изображает себя радеющей о православном народе, держа его в нищете и бедности. Богу молится, да в черта верует.
Коммунистам мало разоблачить данный маневр власти. Чтобы иметь доверие в православном мире, надо пойти на сотрудничество с ним при условии полного отказа от агрессивного атеизма. Сотрудничество (а лучше, союз) православных и коммунистов может состояться на основе свободы совести, защиты православной культуры, каковой является великая русская культура, уважительного отношения к православной вере как к величайшей духовной ценности русского народа и, конечно же, на основе взаимного стремления к социальной справедливости.
Нужно то единство коммунистов и православных, что было в годы Великой Отечественной.
Власть будет обращаться к русскому национальному сознанию. Без опоры на него никакая власть в России не устоит. Но олигархически-чиновничья власть с неизбежностью будет оскорблять чувство национального достоинства великороссов: ее антирусская, антироссийская природа заставить это делать, и чем дальше, тем больше.
В январе текущего года «Единая Россия» предложила всем политическим партиям заключить антифашистский пакт. Тем самым партия власти признала реальной угрозу фашизма в России. И, конечно же, русского фашизма. Власть молчала, стало быть, соглашалась, когда не единожды о русском фашизме вел речь с телеэкрана Швыдкой — министр культуры РФ в недавнем прошлом. Власть молчит и до сих пор, когда по государственным каналам телевидения, радио и в печати говорится об опасности антисемитизма и национализма. Всем ясно, что под последним подразумевается русский национализм. Говорят о «скинхедах», что в них русского? Одно название «скинхеды» чего стоит.
Вещать об угрозе русского фашизма в стране, народ которой, русский народ в первую очередь, спас человечество от фашистского господства — это ли не удар по чувству национальной гордости великороссов?
Что касается русского национализма, то говорить о его опасности могут либо не знающие нашей истории, либо откровенные русофобы. Может ли быть национализм у народа, имеющего многовековую традицию, — самоопределять себя русским не «по крови», а по культуре, государственной принадлежности и любви к Отечеству? Почему в средствах массовой информации так часто ставится вопрос об угрозе антисемитизма, а о реальной угрозе русофобии — практически никогда?
Миф о русском национализме и русском фашизме нужен для того, чтобы отвлечь внимание от политики геноцида, проводимой в отношении русского народа и других коренных народов России. Этот факт надо обнажить, доказать его неоспоримость при разоблачении спекулятивного использования властью идей патриотизма. Думается, что не ошибемся, если скажем: скоро власть начнет спекулировать русской идеей, как это делали вожди Белого движения. Не всякий, кто хватается за русскую тему, — русский по культуре и любви к Отечеству.
Еще один урок для коммунистов из истории Гражданской — предупреждение троцкизма как одного из видов русофобии, разоблачение малейших его проявлений.
Недопустимость единства социализма и патриотизма, патриотизма и интернационализма — идеологическое кредо троцкизма. Русский патриотизм для современных троцкистов что красная тряпка для быка — подавай им «чистый» пролетарский интернационализм без какой-либо примеси патриотизма. Социализм у троцкистов тоже «чистый» — безнациональный. Поставьте перед ними русский вопрос и вы тут же получите обвинение в шовинизме, русском национализме.
С реставрацией в России мелкобуржуазной среды появилась благодатная почва для реставрации троцкизма в коммунистическом движении. Как и ранее, он тем опасен, что прикрывается «левой» фразой.
Современные троцкисты (а они есть, но, боясь открытого политического оформления, таятся среди коммунистов) призывают завтра же — «Время пришло!» — перейти к власти Советов. Как это напоминает призыв к немедленной и непрерывной мировой революции. О национально-освободительном движении в политической борьбе ни слова. Ни слова о ведущей роли русского народа в этом движении и в этой борьбе. Об опасности антисемитизма твердят, не переставая. Об опасности русофобии — ни гу-гу.
На что троцкисты всегда смотрели и смотрят с надменной пренебрежительностью, так это на народность, почвенность революционного движения.
Народность, почвенность никак не укладываются в прокрустово ложе их механистического классового подхода, руководствуясь которым они подтягивают социализм к своим корпоративным интересам, как это в свое время делал Бунд, по меткому замечанию Плеханова. Социалистично все, что отвечает их корпоративному духу. Русский дух (народность, по Пушкину) им претит. Троцкисты и Ленина подтягивают к себе, всячески пытаясь скрыть его русский социализм (социализм, отвечающий национально-историческим особенностям России). Как им не по вкусу такое вот, к примеру, ленинское суждение: «Что стихийность движения есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости, это несомненно. Почвенность пролетарской революции, беспочвенность буржуазной контрреволюции — вот что с точки зрения стихийности движения показывают факты». Или такие ленинские определения: «русские Советы, союз русских рабочих и беднейших крестьян».
От современных наследников Троцкого сегодня услышишь: «Русский вопрос — да это бред! Есть национальный вопрос, причем здесь русский?!»
Терпеть проявления троцкизма в коммунистической партии — значит погубить ее, историей доказано.
И, наконец, об оптимизме, воле и самоотверженности большевиков в годы Гражданской войны. Важнейший урок для коммунистов современной России.
До сих пор для западных историков остается загадкой: как советская власть, сохранившаяся на территории чуть большей Московского княжества, сумела победить противника, превосходившего ее в вооружении и финансовой мощи? Сумела сделать то, чего на словах только добивались вожди Белого движения, — возродить Россию единой и неделимой?
Ленин, объясняя почему такое «историческое чудо произошло, что слабая, обессиленная, отсталая страна победила сильнейшие страны мира», называет слагаемые этого чуда: «это — централизация, дисциплина и неслыханное самопожертвование». Иначе говоря, вождь большевистской партии назвал отличительные особенности русского народа, всегда проявляемые им, когда вставал вопрос: быть или не быть ему, быть или не быть всей России. Когда вставал русский вопрос. Они, эти особенности (качества), были характерны для русского крестьянства, русского пролетариата и, что очень важно, для большевистской партии. Они явились основой оптимизма Ленина и большевиков. Да, конечно же, была на их стороне передовая теория, связь с массами, в том числе и непролетарскими, была и правильность политического руководства. Но все это работало при условии веры русского народа в Ленина и его партию, веры в ту Россию, за которую большевики призывали сражаться не на жизнь, а на смерть. Когда такая вера есть, тогда великий народ готов проявить названные свои особенности, благодаря которым идут за ним все народы России.
Быть партией, которой верил бы русский народ, — что может быть проще и сложнее для российских коммунистов?! Чтобы это произошло, надо партии коммунистов верить в русский народ, верить даже тогда, когда он долго молчит и медленно пробуждается. Еще раз вспомним: Ленин говорил о русском революционном размахе и был прав, как показала история.
На VI Пленуме ЦК КПРФ объявлено:
В начале апреля состоится Всероссийская научно-практическая конференция
«КОММУНИСТЫ
И РУССКИЙ ВОПРОС».
В представленных исследованиях предполагается раскрыть суть русского вопроса через особенности социально-экономического и духовного положения народа в данный исторический период.
«Советская Россия» ознакомит своих читателей с материалами конференции.
