От mmm
К Администрация (Дмитрий Кропотов)
Дата 05.01.2005 23:01:08
Рубрики Прочее; Россия-СССР;

Книга о субкоманданте Маркосе

Прилагаю обложку и предисловие выходящей книги О.Ясинского (некой альтернативной серии ЖЗЛ - Жизнь Запрещенных Людей) о мексиканском субкоманданте Маркосе. Полагаю, что Маркосу тут оказана медвежья услуга.
Во-первых, ряд сравнений его фигуры почему-то почти сплошь со всевозможными маргиналами, начиная с гея в США и непонятно почему негра в Южной Африке, где у власти уже лет десять АНК.
А во-вторых, ох и теплую же ему подобрали компанию в альтернативной серии Жизнь Замечательных Людей! Полюбуйтесь на ее перечень на обложке.
Открывает ряд довольно двусмысленная фигура Эдуарда Лимонова, по которой имеется подозрение в сотрудничестве с "конторами" (что не стоит переносить на всех поверивших ему мальчишек).
Хью Ньютон - убитый лидер Черных Пантер.
Следом - парочка сатанистов, Мэнсон и ЛаВэй. Замечательные люди.
Не знаю, кто такой Александр Шульгин, но, видимо, человек не менее замечательные.
Далее - французский фашист Селин и ирландский фашист Лири, люди, безусловно, просто замечательные.
И самый замечательный из всех замечательных людей - знаменитый фашист Алистер Кроули.
Не говоря уже о Джохаре Дудаеве, возглавлявшем "пиратское королевство" Ичкерия, жившее контрабандой, работорговлей, фальшивыми долларами и т.п. Во время правления этого замечательного человека из Чечни были изгнаны (после ограбления) 300.000 человек, и многие тысячи вообще убиты (видимо, за то, что замечательными людьми не были).
Нет, я, безусловно, полагаю, что врага тоже надо знать и публиковать о нем книги (если только это не панегирик). Но не под заглавием ЖЗЛ.
И как следует трактовать фигуру Маркоса, если его размещают в такой обойме?

От mmm
К mmm (05.01.2005 23:01:08)
Дата 05.01.2005 23:03:00

Предисловие к книге о субкоманданте Маркосе

ПРЕДИСЛОВИЕ
«А что, если Маркос — это не Маркос…»

Читатель!

1987 год. Киев. Разгар перестройки. Время «Огонька», «Взгляда» и хита группы «Наутилус Помпилиус» «Скованные одной цепью». Под горбачевские рассуждения об «общечеловеческих ценностях» скоропостижно кончалась целая эпоха, наступало время больших перемен и мы, политически девственные обитатели одной шестой части суши, с трудом привыкая к отсутствию цензуры, начинали все смелее рассуждать в еще советских трамваях и очередях о «новом мировом порядке». Мы были совершенно искренни и приветствовали крушение стен и гранитных кумиров. «Новый порядок» начинался невинными латиноамериканскими телесериалами и «МакДональдсами» в центре Москвы, чтобы закончиться ракетными ударами по Белграду и Багдаду и агонией российской провинции.
В 1987 году, когда мы слушали о «связанных одной целью» и переполнялись очередными светлыми надеждами о разрыве вышеупомянутой цепи и грядущем без прописок и цензур, в сельве южно-мексиканского штата Чьяпас готовилось одно из последних безумий уходящего века — индейское вооруженное восстание как раз против того, ради чего руками нашего поколения с таким энтузиазмом разрушался Союз.
Потом в мире и жизни каждого из нас произошло много всего разного. История еще раз доказала нелинейность времени, и в мире не осталось учебников, способных объяснить, почему слово «будущее» вызывает сегодня у стольких из нас это неудобное молчание, как будто бы в самом этом слове заключалось что-то неприличное. Но есть у разных историй в истории нечто общее. Нелюбовь к цепям. Независимо от их цвета и материала, из которого они сделаны.
Может быть, поэтому Илья Кормильцев, автор «Скованных одной цепью», издает сегодня этот сборник военного командира мексиканских индейцев. А я в Сантьяго пишу к нему это предисловие, пытаясь распутать вполне шизофренический клубок мексиканско-украинско-чилийско-российских реальностей. Потому что нынешние цепи оказываются куда тяжелее нашего светлого авторитарного прошлого. Потому что, изменяясь, этот мир уменьшился настолько, что судьба, подготовленная в нем для русского крестьянина, все больше напоминает участь, отведенную мексиканскому индейцу. И речь даже не о России, и не о Мексике. Трагедия и надежда нынешнего мира — в его сегодняшнем объединении. «Антиглобализм» — идеологическая манипуляция, ярлык, успешно навешенный сторонниками «нового мирового порядка» — неолиберализма — на его противников. Глобализация человечества — желанный и неизбежный процесс. Проблема в другом — нынешние хозяева планеты, рыночные фундаменталисты — приучили нас называть глобализацией, то что субкоманданте Маркос более точно назвал Четвертой мировой войной.

Чтобы лучше понять излагаемые в этой книге идеи и мысли — важно учесть, что они результат не только и не столько литературно-политических изысканий самого Маркоса, сколько продукт опыта многолетних размышлений, сомнений и борьбы организованных индейских общин, от имени которых он обычно выступает.
Эта книга — второй и самый полный сборник его эссе, коммюнике и интервью на русском языке. Сюда включена лишь малая часть множества работ субкоманданте, переводимых сегодня на десятки языков мира, потому что то, о чем он говорит нам «из гор юго-запада Мексики» — стало в последние годы частью нашей с вами реальности. В результате одной из неслучайных случайностей, название индейского селения, возле которого расположен Генеральный штаб Сапатистской Армии Национального Освобождения (САНО), которой командует субкоманданте Маркос, называется Ла-Реалидад — в переводе с испанского — Реальность.
Поскольку тема сапатистского восстания была и остается табу в нынешних российских средствах массовой информации (впрочем, с советскими, наверняка, было бы то же самое), а в Интернете опубликовано немало разных глупостей, попытаюсь дать небольшой контекст.

1. ПРОГУЛКА В РЕАЛЬНОСТЬ
Каждый день и час пребывания в Чьяпасе, приносили с собой все новые вопросы. Мы понимали, что ничего не понимаем. Ясно становилось только одно — об этой истории нельзя судить исходя из публикаций в Интернете, разговоров с политиками в Мехико или с журналистами в кафе Сан-Кристобаля-де-лас-Касас. Необходимо было срочно ехать в сапатистскую «столицу» — Ла-Реалидад. Ла-Реалидад — это селение индейцев-тохолабалей, в глубине Лакандонской сельвы, возле границы с Гватемалой. Время уже поджимало, и отъезд был назначен на 6 утра в воскресенье. Нашим единственным будильником в постоялом дворе Сан-Кристобаля был жирный попугай цвета исламистского флага, который с рассветом поднимал такой галдеж, что к моменту написания этих строк, я не сомневаюсь, что кто-то из слабонервных туристов уже наверняка свернул ему шею. Но настоящей проблемой был даже не попугай, а то, что рассветало намного позднее шести. Поскольку встреча с джипом наших знакомых сапатистов должна была состояться на одном из перекрестков Сан-Кристобаля, а с будильниками в этих краях гораздо хуже, чем с попугаями, пришлось провести еще одну бессонную ночь. И когда в условленном месте в без пяти шесть утра воскресного дня нас уже ждали, нашему удивлению не было границ (впрочем, как это бывает в Чьяпасе довольно часто). Потому что любой, хоть немного знакомый с Латинской Америкой, скажет, что так не бывает. Все страны региона очень разные — и одна из немногих черт, что их объединяет (кроме католической религии и неудачного соседства с Соединенными Штатами), это то, что все пунктуальные люди уезжают отсюда в лучшем случае с язвой, а в худшем — в состоянии легкого психического расстройства. Пунктуальность всех наших сапатистских знакомых не уступала немецкой. Но если в Германии это обычно немного раздражает, в Мексике это вызывает не меньшие симпатии, чем правое дело за которое они борются.
Другая их замечательная черта — это привычка молчать. После неумеренной разговорчивости некоторых латиноамериканских «левых», склонных вести круглосуточные дебаты о Че Геваре и неделями рассказывать о собственных подвигах в борьбе с той или иной диктатурой (в зависимости от страны), после чего единственное, что остается непонятным, это почему диктатуры длились так долго, сопровождавшие нас все восемь часов пути через сельву обменялись с нами всего несколькими фразами, односложно отвечая на вопросы или говоря ровно столько, сколько следует.
Поездка в Ла-Реалидад закончилась рядом странных встреч и подтверждением наших предположений о том, что сапатистский проект — это всерьез и надолго. Маркосу была передана его первая книга на русском, а на военной заставе, которая делит дорогу в Реальность на две одинаковых части, остались ксерокопии наших паспортов и наши фотографии для какого-нибудь бесполезного досье. Все это происходило во время официального молчания сапатистов, когда больше полутора лет от САНО не было никаких заявлений и, как обычно бывает в подобных случаях, интернет полнился сплетнями о болезни Маркоса, его бегстве из страны, расколе в индейских общинах и прочими «проверенными новостями». В результате поездки мы убедились, что все это — не более чем слухи и что просто сапатисты в очередной раз готовят миру очередной сюрприз. Так и получилось.
Но наверное главная особенность сапатистов все-таки в другом. В полном отсутствии в них претензий на какую-либо особенность. В их человеческой нормальности и обычности. В том, что никто из них не чувствует себя героем.
Отношение к Маркосу следующее: в сапатистских общинах, он пользуется безусловным уважением, которое может быть точнее было бы определить словом «любовь»; старшие по возрасту относятся к нему скорее, как к сыну, чем к командиру армии. Кстати, никто из его знакомых не называет его Маркосом, все говорят ему «Суп» — производное от «субкоманданте». И, естественно, знаменитые черные маски-«пасамонтаньяс» — это аллегорический атрибут используемый только для общения с «внешним миром».
Часто думают, что все индейцы Чьяпаса — сапатисты. Это не так. Всего около 10–15 % индейских общин штата являются сапатистскими. Поэтому нет в Чьяпасе, как когда-то во время гражданских войн в Никарагуа и Сальвадоре, партизанских «освобожденных территорий». Партизан не видно. Они в горах. Есть гражданские сапатистские общины, выживающие, существующие и развивающиеся, несмотря на постоянное стремление правительства покончить с ними.
Последние годы были периодом целенаправленной дезинформации и клеветы в адрес сапатистов. При отсутствии новостей в средствах массовой информации, большинство из владельцев которых далеки от симпатий к сапатистам, ходят слухи о том, что «сапатисты сложили оружие и Маркос распустил свою армию» (как будто эта армия — собственность Маркоса и у него есть подобные полномочия). Говорят много всего разного, причем даже в самой Мексике. Поэтому…
Попробую по порядку:

2. КРАТКИЙ КУРС ИСТОРИИ ЧЬЯПАСА ОТ ВРЕМЕН БАРТОЛОМЕ ДЕ ЛАС КАСАСА ДО ДОГОВОРА НАФТА
Как известно, «открытие Америки» в 1492 году было началом конца великих американских цивилизаций, в науке и культуре нередко превосходивших своих «открывателей» и уступавших им прежде всего в военных технологиях (любые совпадения с военно-политической ситуацией начала ХХI века, разумеется, случайны). Известно также, что для испанских конкистадоров, мечом и крестом проводивших антитеррористическую кампанию тех времен, индейцы были опасной разновидностью диких животных, и те из них, что не поддавались приручению, уничтожались. Дикари — создатели точнейших для своего времени календарей и звездных карт, архитекторы великих городов и хирурги, проводившие операции на мозге, не смогли противостоять огнестрельному оружию и эпидемиям — первым благам европейской цивилизации, завезенным на континент. Уничтожение индейцев считалось делом чуть ли не богоугодным, ибо церковь считала, что у индейцев «нет души».
Одним из первых испанцев, выступивших в их защиту, стал миссионер-доминиканец Бартоломе де Лас Касас, который, сделавшись епископом города Сьюдад-Реаль, впервые добился освобождения индейцев в подвластном ему округе. Александр Мень писал о Лас Касасе и его предшественнике священнике Антонио де Монтесиносе следующее: «30 ноября 1511 года колонисты Санто-Доминго… собрались в своей церкви. Воскресное богослужение должны были совершать приехавшие из Саламанки монахи-доминиканцы. Присутствовали и сам адмирал Диего, сын Колумба, и вся местная знать. На кафедру поднимается человек в поношенной черно-белой рясе. Это отец Антонио де Монтесинос. Темой проповеди он берет слова наставника покаяния — Иоанна Крестителя: «Я — глас вопиющего в пустыне»… Незаметно проповедь превращается в гневную обвинительную речь. «Ответьте, — гремит монах, глядя на испанцев, — по какому праву, по какому закону ввергли вы сих индейцев в столь жестокое и чудовищное рабство? На каком основании вели вы столь неправедные войны против миролюбивых и кротких людей, которые жили у себя дома и которых вы умертвляли и истребляли в неимоверном количестве с неслыханной свирепостью?!»… Сцену эту детально и живо описал сам Лас Касас, бывший ее свидетелем. Скорее всего, именно в тот день в его сознании шевельнулся вопрос: законна ли сама по себе Конкиста?.. Пройдут годы, и взгляды отца Бартоломе станут куда более радикальными. Он уже не будет довольствоваться облегчением участи индейцев и улучшением миссионерской работы. Он объявит военное сопротивление Конкисте справедливым делом, поскольку захваты индейских земель были насильственной узурпацией. «Уроженцы всех земель в Индиях, — напишет он, — куда мы вступили, имеют право вести против нас самую справедливую войну и смести нас с лица земли. Это право они будут иметь до Судного дня»…»
Именно в его честь этот город называется сейчас Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас — один из старейших в испанских городов в Америке, основанный в 1528 году, в течение ХIХ века он был столицей Чьяпаса и является, несомненно, самым красивым колониальным городом штата.
В течение нескольких веков нынешний мексиканский штат Чьяпас был частью территории Гватемалы. В 1821 г. Мексика добилась независимости от Испании. В 1823 г. чьяпасская элита решает отделиться от Гватемалы и присоединиться к Мексике, потому что «лучше быть хвостом льва, чем головой мыши». Мнения индейцев, естественно, никто не спрашивал. После мексиканской революции 1910–1920 годов, провозглашавшиеся ею гражданские свободы и аграрная реформа коснулись Чьяпаса в меньшей мере, чем какого-либо другого штата. Лучшими землями здесь, как и во времена де Лас Касаса, владеют белые помещики, пользуясь фактически рабским трудом индейцев и, содержа частную охрану — так называемые «белые гвардии» — вооруженные банды, готовые выполнить любой приказ хозяев. Телесные наказания и право «первой брачной ночи» по отношению к дармовой рабочей силе индейцев — вовсе не редкость. До 70-х годов двадцатого века в самом «цивилизованном» городе Чьяпаса — Сан-Кристобале можно было видеть обыденные уличные сцены того, как индеец, идущий по узкому колониальному тротуару навстречу белому или метису, спускался с тротуара, уступая ему дорогу. Сидевшие на скамейках рынка Сан-Кристобаля индейцы вставали, когда мимо них проходили белые мексиканцы или туристы.
По официальным данным, население Чьяпаса составляет около 3 600 тысяч человек, из которых индейцев — более миллиона. На самом деле эти цифры, особенно вторая, более чем относительны, в большинстве общин нет учета ни рождаемости, ни смертности, и вполне возможно, что индейцев в Чьяпасе значительно больше, чем обычно считается. Следуя той же официальной, то есть насколько можно приукрашенной статистике,— 2/3 населения штата проживает в сельской местности, и доход 90% из них является минимальным или нулевым. Половина жителей Чьяпаса не обеспечена питьевой водой и 2/3 не имеют водопровода. Электричество есть только в трети жилищ. Из 100 детей 72 не заканчивают даже начальной школы. 40% населения штата моложе 15 лет. Из 16058 школ, имевшихся в 1989 г., всего 1096 были расположены на территориях проживания индейцев. 1,5 млн жителей Чьяпаса не получают никакого медицинского обслуживания. Поэтому около 15 тысяч детей умирают в год от излечимых болезней: число, сравнимое с количеством жертв недавних гражданских войн в соседних Гватемале и Сальвадоре. В Чьяпасе — 0,2 медпункта на каждую тысячу жителей; это в пять раз меньше, чем в среднем по стране. 54% населения Чьяпаса страдает от истощения и среди индейцев голодает около 80%.
При этом в штате производится более 55% гидроэлектроэнергии страны, 35% кофе и значительная часть мексиканской нефти, природного газа, ценной древесины, меда, бананов, какао, кукурузы и мяса. Значительная часть всего этого идет на экспорт…
В начале 1980-х годов больше сотни тысяч гватемальских индейцев пересекло мексиканскую границу, спасаясь от геноцида проводившегося властями их страны. Это была одна из самых кровавых и малоизвестных миру страниц новейшей латиноамериканской истории. За 36 лет вооруженного конфликта между «банановыми» правительствами, армия которых обучалась и вооружалась США и Израилем, и левыми партизанами, поддерживавшимися Кубой, в стране с населением в 10 миллионов жителей, погибло более 200 тысяч человек. 93% погибших стали жертвами правительственных сил и 3% — партизан. Индейцы составляют 44% населения страны, среди погибших их — 83%.
Обилие дешевых рабочих рук из Гватемалы еще больше обострило социальные противоречия Чьяпаса. После экономического кризиса 1989 года, приведшего к резкому падению цен на кофе и мясо, ситуация подавляющего большинства жителей штата оказалась просто критической.
Этот период совпал с апогеем проведения неолиберальных реформ в мексиканской экономике и подготовкой подписания договора о свободном экономическом обмене между Мексикой, США и Канадой — НАФТА. Договор НАФТА открывал двери неограниченному доступу транснациональных корпораций к природным богатствам страны, лишая ее жителей последних ресурсов государственной защиты и полностью исключал из этого процесса индейские общины, являющиеся самой неконкурентоспособной и нерентабельной с точки зрения макроэкономических раскладов, частью населения. Впрочем, точно так же, как и пенсионеры, инвалиды, безработные, больные и прочие сегменты, не попадающие под категорию потребителей или производителей. Кроме того, договор НАФТА являлся смертным приговором для десятков местных культур, сохранявшимся, несмотря на пять веков конкисты.
Основные индейские народы, населяющие штат, это:
цельтали, что в переводе с их языка значит «пришедшие издалека», их более 400 тысяч, они являются потомками майя и живут в Сельве, в Лос-Альтос и на севере штата;
цоцили, в переводе — «люди—летучие мыши», которые тоже майя, их около 400 тысяч и живут в основном в горном районе Лос-Альтос и на севере, красота вышивки их женщин известна во всей Мексике;
тохолабали, в переводе «говорящие на верном языке», они тоже потомки майя, их число — около 100 тысяч и живут в основном в муниципалитете Лас-Маргаритас в Лакандонской сельве. Это народ ставший крестьянским в результате веков проживания в поместьях белых плантаторов в качестве полурабов. Они потеряли значительную часть своих корней и главным образом — язык. Это народ наиболее массово участвующий в САНО;
соке — более 100 тысяч, населяют центральную и северную части штата. Это единственный из индейских народов Чьяпаса, не принадлежащий к группе майя;
мамы — около 10 тысяч представителей этой народности группы майя-киче, очень близких к гватемальским индейцам и живущих в горах Сьерра-Мадре-де-Чьяпас на границе с Гватемалой.

3. НЕМНОГО О МЕКСИКЕ
Мексика — крупнейшая испаноязычная страна мира, население которой перевалило недавно за 100 миллионов человек. На ее территории, где возделывание маиса началось в V тысячелетии до нашей эры, возникали и развивались культуры ольмеков, Теотиуакана, сапотеков, майя, тольтеков, ацтеков и других народов древности. Земля здесь буквально переполнена памятниками истории и археологическими реликвиями.
И это не только история. Несмотря на кажущееся преобладание западных элементов в менталитете и пейзаже крупных городов и туристических центров Мексики, эта страна, как и некоторые другие в Латинской Америке, является не монокультурной, а бикультурной. Хотя 64 индейских народа проживающих в Мексике составляют всего около 10% ее жителей, по своей общей численности они превышают коренное население любой другой страны континента. Большинство из них говорят на родных языках и сохраняют свои традиции. Несмотря на века разрушения, запретов и отрицания, эта другая культура — мезоамериканская,— порой вступая в различные связи и смешения с культурой Запада, а порой и без этого, мощно присутствует на всей мексиканской территории.
В то же время, Мексика обладает рядом черт, отличающих ее от остальных латиноамериканских стран. В результате революции, свергшей диктатуру Порфирио Диаса, Мексика стала и осталась чуть ли не единственным государством Латинской Америки, где церковь действительно отделена от государства. Говорю «действительно», потому что формально она отделена во всех странах, но на практике активнейшим образом участвует в государственной жизни и влияет на нее. В Мексике этого нет. И в то же время мексиканцы — самый религиозный народ континента. Еще Мексика — единственная латиноамериканская страна, где испанские конкистадоры не являются национальными героями; здесь нет ни одного памятника Эрнану Кортесу. Великое прошлое индейских народов Мексики — предмет национальной гордости с точки зрения «официальной истории». Ни одно другое правительство Латинской Америки не выделяло столько средств на археологические раскопки, научные исследования и содержание музеев, как мексиканское. Таким образом, мексиканский индеец оказался превращен в музейный экспонат и окаменелость — где любим и почитаем всеми. И в это же время существовали и существуют сильнейшая дискриминация современного индейского населения и презрение к их нынешней культуре со стороны «белой» и «метисной» части страны. В этом отношении можно — с некоторой натяжкой — сравнить роль индейцев в культуре и быту Мексики с ролью цыган в России или Испании.
Многочисленные черты культурной и исторической близости между Мексикой и Россией — отдельная и малоизученная тема. Не знаю, существуют ли этому какие-то рациональные объяснения, но ни в одной другой латиноамериканской стране наш человек не чувствует себя так «по-домашнему», как в Мексике. Первой новостью дня после нашего первого прилета в Мексику было столкновение между самолетом и поездом. Где еще, кроме России и Мексики, такое было бы возможно? И как после этого не любить Мексику?
Система правящей государственной Институционно-Революционной партии (ИРП), созданной в 1929 году постреволюционной бюрократией, пришедшей к власти после свержения диктатуры Порфирио Диаса — событиям известным нам по книге Джона Рида «Восставшая Мексика», единолично правившей страной до 1990 года, была весьма похожа на схему правления КПСС. Партийные структуры полностью подмяли под себя государственные и, несмотря на формальную демократию и существование оппозиционных партий, все это время в стране сохранялась жесткая вертикальная система правления, получившая название «дедократии», от слова «дедо» — палец, в смысле — указывающий перст.
Мексика стала первой страной Западного полушария, признавшей Советский Союз и установившей с ним дипломатические отношения. После поражения Испанской Республики, Мексика стала убежищем для сотен тысяч республиканцев. С победой Кубинской революции Мексика поддержала ее, и в течение всего времени правления ИРП сохраняло тесные отношения с правительством Фиделя Кастро. В течение всей бурной истории Латинской Америки ХХ века, в Мексике находили вторую родину жертвы диктатур и политических преследований со всего континента. Многочисленность проживающей здесь интеллектуальной элиты, множество университетов и первоклассных исследовательских центров, национальный кинематограф, театр, активная издательская деятельность — все это превращало город Мехико в культурную столицу Латинской Америки.
В то же время существовала и другая, менее афишируемая сторона этой реальности. За десятилетия бесконтрольной власти ИРП коррупция в правительственных сферах всех уровней стала неотъемлемой частью национальной жизни. По несправедливости распределения доходов Мексика, несмотря на всю свою прогрессивную внешнюю политику, ничем не отличалась от любой другой капиталистической страны «третьего мира». Нищета и социальная неравенство для многих ее жителей и большинства ее индейцев были вполне сравнимы ситуацией в соседних центральноамериканских странах.
И была у Мексики еще одна особенность, кардинально отличавшая ее от остальных стран региона: ее отношения с Кубой. Особая политика, проводившаяся ИРП в отношении Кубы и других социалистических стран, требовали точно такого же «особого отношения» с Мексикой. Ни Советский Союз, ни Куба никогда не поддержали бы никакого «партизанского очага» в Мексике. На протяжении 1960-х — начала 1980-х годов на Кубе проходили военную подготовку представители революционных движений практически всей Латинской Америки, всей — за исключением Мексики. Соображения «реалполитик» оказывались превыше всех прочих. В условиях региональной изоляции и североамериканской блокады Куба не могла себе позволить лишиться единственного постоянного союзника на континенте, поддерживая его врагов, в этом случае — мексиканских революционеров. Более того, весьма вероятно существование обмена информацией между властями Кубы и Мексики, позволявшего политической полиции ИРП, помогавшего подавлять в зародыше любую попытку создания в стране левых вооруженных групп. Поэтому революция здесь была невозможна.
В нескольких известных случаях попыток создания в стране революционных движений, политическая полиция Мексики в самом начале их возникновения проводила хирургические операции по задержанию, а часто и по физической ликвидации их лидеров. Эти репрессии не становились темой обсуждения в прогрессивных кругах, подконтрольные правительственной партии средства информации молчали, а тысячи проживавших в Мексике левых интеллектуалов континента были благодарны мексиканским властям за предоставленное убежище и не могли и не хотели верить в злодеяния своих амфитрионов. Нечто подобное произошло и 2 октября 1968 года, накануне Олимпиады в Мехико, когда войска в самом центре мексиканской столицы расстреляли на площади Тлателолько сотни студентов, требовавших демократических преобразований. В течение долгих лет тема бойни на площади Тлателолько была табу для «мировой прогрессивной общественности». Если многие не хотели верить в преступления Сталина, к чему было забивать себе голову преступлениями ИРП…

4. ТРАНСКУЛЬТУРИЗАЦИЯ, УЛЬТРАПРАВЫЕ БОЕВИКИ, ЦЕРКОВЬ И ТРАДИЦИИ
Существует ли противоречие между развитием технологий и сохранением космогонизмов культур, отличных от нашей? Насколько справедливы частые обвинения в адрес противников неолиберальной глобализации вообще и сапатистов в частности в том, что они — «новые луддиты, сопротивляющиеся прогрессу»?
Один из интересных ответов (не единственный, конечно) на эти вопросы был дан в интервью 1999 года известного мексиканского журналиста, уже много лет живущего в Чьяпасе, Германа Беллинсгаузена испанскому писателю и политику Мануэлю Васкесу Монтальбану, автору книги «Маркос — властелин зеркал»:
«Васкес Монтальбан: Сегодня уже не остается индейцев, полностью изолированных от атрибутики современности, да и нет в этом необходимости. Если у них появляется телевизор или стиральная машина, влияет ли это каким-то образом на их мировосприятие? В какой степени проникновение всех этих элементов, связанных с одним восприятием мира, способно повлиять на их традиционную космогонию?
Беллинсгаузен: Лет двадцать или двадцать пять назад предсказания Фернандо Бенитеса, самого уважаемого историка мексиканского индеанизма, отличались пессимизмом и сводились к тому, что эти цивилизационные различия между одними и другими полностью исчезнут лет через пятьдесят или немного позже. Но сегодняшняя тенденция как раз обратная. Жизнь показала, что индейцы могут интегрировать в свой быт стиральную машину, могут пользоваться телевизором и компьютером, и все эти и другие элементы западной цивилизации не только не изменяют, но и напротив, еще больше утверждают их в том, кем они являются. Интересен пример того, что происходило с миштеками, отправлявшимися на заработки в Соединенные Штаты. Они изобрели новую форму писания писем. Поскольку они не умели писать ни по-испански, ни по-английски, ни по-миштекски, но могли купить себе видеокамеры, они снимали окружающую их действительность и отправляли это своим родителям и родственникам в общину. Матери отправляли им письма, наверняка написанные под диктовку деревенским священником, а они отвечали видеокассетами. Элементы, которые, казалось бы, должны были интегрировать их в «другую цивилизацию», лишь усилили их отличие. Левые идеи сапатизма укрепили их особость — и как личностей, и как индейцев. Я думаю, что индейцы в зоне конфликта чувствуют себя сегодня сильнее и увереннее, чем пять лет назад, и это дает им чувство гордости и делает их гораздо терпимее по отношению к отличиям, которые они видят между собой и иностранными наблюдателями, этими молодыми ребятами с кольцами, татуировками, эти культурные меньшинства, которые приезжают сюда чтобы сблизиться с ними и помочь им. Все это индейцы должны были пропустить через свое мировосприятие и в конце концов обогатиться этим.
Васкес Монтальбан: Взгляд другого.
Беллинсгаузен: Первые наблюдатели и добровольцы, приезжавшие сюда с кольцами и татуировками, получали осуждение. Зачем они раскрашивают себе кожу? — спрашивали индейцы. В результате общения и совместного проживания предрассудки были преодолены».
Тем не менее, ситуация в большинстве индейских общин Чьяпаса весьма далека от представлений восторженных индеанистов. Самоуправление организованных повстанческих муниципалитетов — скорее не норма, а исключение, ставшее продуктом сложного и противоречивого процесса. Повседневной реальностью так называемых «традиционных общин» является безраздельная власть престарелых вождей и шаманов, сконцентрировавших в своих руках полный контроль над населением.
В городке Сан-Хуан-Чамула, который находится в десяти минутах езды от Сан-Кристобаля, на башенных часах свое, на час отличающееся от общемексиканского, время. Потому что, по мнению местных властей, «человеку не дано изменять заданное ему богом время». За день до нашего туда прибытия, толпа линчевала четверых местных жителей, обвинив их в колдовстве. Под властью вождей Чамулы — более ста тысяч человек. Эти вожди — высшая религиозная, политическая и экономическая инстанция Сан-Хуана-Чамулы. Политическую карьеру здесь можно сделать, только будучи в родственных отношениях с семейством престарелых вождей и путем медленного восхождения по карьерной религиозной лестнице, начиная помощником помощника какого-нибудь церковного завхоза. В Чамуле всего одна церковь. Все остальные, вместе с домами их прихожан, давно сожжены, а сами иноверцы с семьями изгнаны из чамульских общин. В течение всех 70 лет правления в Мексике ИРП эти религиозно-политические власти обеспечивали голоса всех здешних избирателей всем ее кандидатам. И власть верховная всегда закрывала глаза на беспредел власти местной. Однажды один из членов клана вождей совершил в окрестностях Чамулы серию изнасилований и убийств. Его вина была доказана и на территорию одной из общин вошла полиция и задержала его. На состоявшихся через несколько месяцев после этих событий выборах все сто процентов голосов чамульцев были отданы за оппозицию. Федеральные власти немедленно освободили арестованного «из-за недостатка доказательств». Вожди Чамулы вновь стали верными союзниками ИРП. За последние двадцать лет около 30 тысяч жителей, то есть почти треть населения, были изгнаны из общин Чамулы за «ересь, идолопоклонство и неуважение к традиции». «Еретики» и «идолопоклонники» — это евангелисты, адвентисты, неверующие и другие католики, просто считающие своим покровителем не святого Иоанна (Сан-Хуана), а какого-нибудь другого святого. В этом — основной принцип религиозной политики властей Чамулы. Связь религии с экономикой здесь достаточно пряма и проста — во всех здешних многочисленных церковных церемониях обязательно потребление поша — крепкого алкогольного напитка из кукурузы, немного напоминающего на вкус смесь среднего по качеству самогона с очень плохим ромом. Впрочем, пош здесь активно потребляется и вне религиозных церемоний. Производство и торговля пошем полностью в руках властей. Отсюда и особая необходимость в изгнании евангелистов, которые, как известно, обходятся без спиртного. Такой вот опиум для народа.
Правда, бежавшие из католических общин евангелисты, когда становятся большинством в общинах своей новой дислокации, традиционно забыв о любви к ближнему, в свою очередь изгоняют оттуда католиков и сжигают их дома.
Чтобы зайти в собор Сан-Хуана-Чамулы, необходимо купить билет, деньги за который поступают на личный счет старейшины города. Внутри церкви, где с момента ее построения не было сделано ни одной фотографии, бросается в глаза невероятная в этих нищих краях роскошь, на устеленном соломой мраморном полу — сотни зажженных свечей, на коленях перед которыми — в состоянии молитвенного транса индейцы. Между их лицами и свечами — бутылки кока-колы, поша и другие, неведомые нам предметы. Сопровождающая нас американская журналистка, которая уже 30 лет живет в Чьяпас, тихо объясняет, что все присутствующие — шаманы, «заряжающие» кока-колу и пош божественной энергией для проведения ритуалов и церемоний в окрестных общинах. Все эти шаманы убеждены, что они — единственные истинные католические священники. На входе в церковь — несколько совершенно пьяных прихожан, пьющих из бутылок прямо перед образами святых и что-то со слезами им доказывающих.
Религиозный синкретизм народов майя, проживающих в беднейшем штате Мексики, — настолько богат, разнообразен и неожидан, что это стало темой сотен серьезных научных исследований. Здесь есть десятки католических и протестантских конфессий и сект. Примерно десять лет назад в самом центре Чьяпаса возникла даже первая в Латинской Америке мусульманская община индейцев. И единственное, что объединяет большинство из них,— это религиозный пыл и нетерпимость к другому, отличному. Индейское командование САНО запретило субкоманданте Маркосу высказываться на тему религии. Сапатизм — единственное движение в Чьяпасе, в котором участвуют представители различных конфессий и люди, достаточно далекие от религии, и любое мнение на эту тему, высказанное сапатистским руководством, неизбежно привело бы к обострению религиозных конфликтов в штате.
«Традиционные» общины обладают не меньшей реальной автономией от мексиканского государства, чем сапатистские, представители федеральных властей практически никогда не появляются на их территории, но еще ни разу ни один из мексиканских президентов не обвинил их власти в «нарушении суверенитета мексиканского государства над частью национальной территории», как это происходит с сапатистами.
Вот еще одна иллюстрация из жизни «традиционных» общин. От Овентика нам было нужно добраться до лагеря беженцев в Поло, где проживают сотни семей гражданских сапатистов, бежавших из селения Актеаль и окрестностей, где в декабре 1997 года ультраправые боевики убили десятки мирных жителей (боевики — это те же индейцы из соседних «традиционных» общин, получающие деньги, оружие и военную подготовку от правительства, дабы спровоцировать военные столкновения с сапатистами и оправдать таким образом использование войск для «умиротворения конфликта между индейцами»). Поскольку никакого прямого транспорта не было, мы сели в первый попавшийся грузовик, который должен был доставить пассажиров в ближайший к Поло муниципальный центр, Ченало. Это название показалось мне знакомым. И только уже подъезжая, я вспомнил, что Ченало — один из главных центров подготовки боевиков и военного присутствия в Чьяпасе. Когда грузовик остановился возле рынка, и мы вышли, и впервые за все время пребывания в Мексике мы почувствовали себя крайне неуютно. На улице было много пьяных или находящихся под действием какого-то наркотика мужчин, очень недружелюбно на нас смотревших, потом некоторые из них начали к нам приближаться, размахивая руками и крича что-то на местном языке. Никто не говорил ни слова по-испански. Мы были единственными иностранцами в Ченало, и было очевидно, что мы — друзья сапатистов, потому что среди иностранцев друзей боевиков не бывает. Надо было бежать. Мы бежали по улицам Ченало в направлении, как нам казалось, центра. Кстати, в этот момент мне впервые пригодились удочки, которые я взял с собой в Чьяпас. Я их взял на случай того, что, если нас поймают в сельве военные или боевики, сделать вид, что мы туристы, увлекающиеся спортивной рыбалкой. Когда я объяснял это мексиканским друзьям, они говорили, что теперь понимают, почему распался СССР… потому что если КГБ всех так готовил… Издалека чехол с удочками весьма смахивал на гранатомет. Но на этот раз удочки помогали отбиваться от подступавшего с разных сторон противника. Нам повезло. Насчет центра мы угадали. После пробежки через несколько кварталов мы увидели квадратную центральную площадь с церковью, которые одинаковы во всех провинциальных городах Латинской Америки от Мексики до Чили. На площади стояли танкетки, военные джипы и солдаты. Кроме нас, это были единственные неиндейцы в Ченало. Пьяная толпа отстала. Увидев военных, я не смог скрыть чувства облегчения, полагая, что, пусть теперь нас арестуют, пусть депортируют из Мексики без права на возвращение, мы раскаемся и пообещаем больше не ездить в гости к сапатистам… все что угодно, лишь бы не быть растерзанными пьяными бестиями в каком-нибудь переулке Ченало… Наверное, я, как всегда, немного утрирую, но было просто страшно. На площади мы успокоились, нашли такси и шепотом предложили водителю очень хорошие деньги, если он отвезет нас отсюда в Поло, где нас ждут. Он сообщнически кивнул, наше путешествие продолжилось, и мы теперь всегда будем помнить, что такое Ченало и почему оно не подходит в качестве промежуточного пункта.
Религиозный фанатизм, усиленный почти поголовным пьянством в «традиционных» общинах, является главной причиной конфликтов и вооруженных стычек в Чьяпасе. Поэтому практически с самого начала слияния САНО с автономными общинами, на их территории был введен сухой закон. А законы там соблюдаются. Если вы привезете в какую-нибудь сапатистскую общину хотя бы бутылку пива, вас попросят навсегда покинуть ее.
Как принимаются решения в общинах? Почему военный командир сапатистов должен им подчиняться? Ответы на эти вопросы можно найти в истории сапатистской армии.

5. История САНО, война и мир
Генерал Эмилиано Сапата — выходец из Чьяпаса — был самым популярным героем мексиканской революции 1910–1920 годов. Представляя интересы беднейших крестьян страны, он не стремился к власти (говорят, что другой герой революции, Панчо Вилья, был ближе к коммунистам, идеи же Сапаты напоминали скорее позиции анархистов) и после его убийства в 1919 году Эмилиано Сапата превратился в настоящую легенду, в Чьяпасе до сих пор живы слухи, что он не умер, а ушел с остатками своей армии в горы, что его видели, то здесь, то там. легенда о Сапате смешалась с более древней индейской мифологией.
Сапатистская Армия Национального Освобождения была создана 17 ноября 1983 года группой из трех индейцев и трех метисов, разбивших в Лакандонской сельве свой первый лагерь. Все они были политическими активистами из различных организаций, стремившимися создать партизанский очаг в стиле революционных теорий Че Гевары. Маркоса среди них еще не было, он появился примерно через год.
Там же, в глубине Лакандонской сельвы нашли убежище многие индейцы, бежавшие от религиозных преследований со стороны «традиционных» общин и от террора «белых гвардий» помещиков-скотоводов. Они создали собственные диссидентские общины, резко отличавшие их от большинства других: так, все решения в них принимались коллективно на «ассамблеях», не существовало засилья вождей и шаманов, различные религиозные кредо мирно сосуществовали и не являлись поводом для конфликтов. Процесс этот развивался в условиях относительной независимости от внешнего мира, места проживания общин были слишком удалены от очагов федеральной власти и источников мракобесия вождей и расизма помещиков.
В результате первых лет скитаний и одиночества, маркистско-ленинское ядро Сапатистской Армии, насчитывавшей в те годы от силы полтора десятка человек, вступает в первые контакты с этими диссидентскими общинами и, согласно «официальной истории» сапатистов, терпит свое первое поражение. «Мы вас не понимаем», — отвечали индейцы на зажигательные революционные речи партизан. Партизаны, в свою очередь, не понимали отношений, существовавших в общинах. Это положило начало долгому и трудному процессу взаимного обучения. Из учителей и, как тогда предполагалось, будущего авангарда революционного процесса, Маркос и его товарищи превратились в учеников индейцев, признав недостаточность своих университетских теорий. Этот процесс совпал по времени с началом крушения социалистического лагеря и распадом Союза. В соседних центральноамериканских странах был очевиден кризис всех революционных проектов: в Никарагуа сандинисты проиграли президентские выборы, в Сальвадоре и Гватемале партизаны вели мирные переговоры и готовились к сдаче оружия. Оказавшаяся без советской поддержки Куба осталась наедине с США и уже не могла поддерживать никакие национально-освободительные движения.
Тем временем мексиканский президент Мигель де ла Мадрид начал проведение в мексиканской экономике неолиберальных реформ, резко обостривших противоречия в сельской местности. Участились нападения на диссидентские общины со стороны «белых гвардий» латифундистов. Общины обратились к сапатистам с просьбой сначала взять на себя функции по их защите от нападений, а затем и обучить их воевать в обмен на питание и обеспечение продуктами первой необходимости САНО, находившейся в горах. Так началось постоянное сотрудничество между сапатистами и общинами, постепенно приведшее к фактическому слиянию и объединению одних с другими.
В 1992 году мир отмечал 500-летие открытия Америки. В этом же году правительство Карлоса Салинаса де Гортари внесло в 27 статью конституции Мексики поправку, позволяющую куплю-продажу общинных земель, что под давлением местной сельскохозяйственной олигархии и транснациональных корпораций, заинтересованных с природных богатствах Чьяпаса ставило под угрозу само существование индейских общин и привело к стремительному росту рядов САНО. В течение одного года число регулярных сил Сапатистской армия выросло от нескольких десятков до нескольких тысяч бойцов. Когда мексиканское правительство приняло решение о подписании договора НАФТА, призванного покончить с остатками мексиканской независимости и передать природные ресурсы страны на волю рыночных стихий, организованные сапатистские общины в результате всеобщей консультации населения принимают решение о вооруженном восстании. В декабре 1992 года командование Сапатистской армии, к этому моменту уже полностью подчиненной гражданским общинам, получает от них приказ о подготовке войны против федерального правительства. Субкоманданте Маркос, являвшийся командиром САНО, просит год срока для подготовки войны. Вооруженное восстание назначено на 1 января 1994 года, дату вступления в силу только что подписанного договора НАФТА.
В условиях глубочайшей секретности, которой способствуют только что принятый сухой закон и удаленность повстанческих общин от основных центров цивилизации, сапатисты весь 1993 год готовят эту войну. В коллективном заговоре участвуют десятки тысяч индейцев. В военной структуре САНО предусмотрены три уровня участия: базы поддержки — гражданские участники движения, оказывающие всяческую посильную помощь армии и принимающие участие в мирных мобилизациях, милисианос — проходящие курс военной подготовки в рядах САНО, но основную часть времени занимающиеся крестьянским трудом в общинах, готовые к мобилизации в случае тревоги или ведения военных действий, и бойцы — военные, постоянно находящиеся на своих базах в горах. Эта схема вовсе не является жесткой, и участники различных уровней могут по собственному желанию переходить с одного на другой. В число обязанностей бойцов САНО входит обучение письму и истории.
Весь 1993 год число рядов САНО растет. В Лакандонской сельве проводятся широкомасштабные военные учения, происходит накопление оружия и сбор информации о силах противника. Разведывательные службы федеральной армии кладут на столы правительственных чиновников первые донесения о наличии партизан на юге страны, но, поскольку признание этого факта может поставить под угрозу готовящийся к подписанию договор НАФТА, правительство предпочитает игнорировать или приуменьшать значимость этой информации. Никто не в состоянии представить себе масштабов готовящихся событий.
В первые часы 1 января 1994 года — дня, когда вступал в силу договор о НАФТА,— возникшие из ночного тумана и небытия истории тысячи вооруженных индейцев в масках занимают семь муниципальных центров Чьяпаса, включая главный туристический город штата — Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас. Восставшие называют себя Сапатистской Армией Национального Освобождения, объявляют войну мексиканскому правительству и обязуются соблюдать международное законодательство о ведении военных действий. Восстание на юге Мексики становится информационной бомбой. Пока власти и мир пребывают в состоянии полной растерянности, сотни вооруженных и едва говорящих по-испански индейцев беседуют на улицах Сан-Кристобаля с удивленными туристами и горожанами. В словах восставших нет призывов к мести или ненависти. Их поведение, их взгляды и их слова значат одно — «Мы здесь». «Мы пришли». «Мы существуем». «Что вы дальше с этим будете делать?!». Единственный метис среди восставших, которого его товарищи называют субкоманданте Маркосом,— военный командир армии. Все въездные пути в город перекрыты сапатистами. Никого не впускают и никого не выпускают. Одна из туристок возмущается тем, что у нее срывается уже оплаченный тур к руинам города майя Паленке, находящимся поблизости. «Извините за неудобства, но это революция»,— отвечает ей Маркос.
На следующий день, оправившись от неожиданности, федеральные войска атакуют Сан-Кристобаль и другие города штата, захваченные восставшими. В большинстве случаев, избегая прямых столкновений с войсками, сапатисты отходят в горы. В этот же день, 2 января отборные подразделения САНО атакуют казармы федералов в Ранчо-Нуэво, чтобы отвлечь основные силы противника и прикрыть отход своих товарищей. Бронетехника федералов направляется к индейским общинам, и авиация начинает бомбежки сельвы. На улицы Мехико и других городов страны стихийно выходят сотни тысяч людей, требуя от правительства прекращения бойни и начала переговоров. Имидж правительства, уничтожающего своих индейцев, оказывается для президента слишком дорогой ценой за военные успехи, и 12 января он заявляет об одностороннем прекращении огня, издает закон об амнистии для всех восставших и, получив от сапатистского руководства категорический отказ, соглашается на начало переговоров о мире. К этому моменту в национальной и международной прессе и Интернете уже циркулируют первые декларации и интервью сапатистов, объясняющие причины и цели восстания.
С 21 февраля по 2 марта 1994 года в соборе Сан-Кристобаля при посредничестве городского епископа Самуэля Руиса проходит мирный диалог между командованием САНО и представителем правительства Мануэлем Камачо Солисом. Диалог заключается в передаче властям требований восставших и получении ответа и предложений правительства для их обсуждения в общинах.
12 июня 1994 года, после их обсуждения во всех гражданских общинах, САНО отвергает условия правительственных предложений о мирном урегулировании конфликта, однако при этом она обязуется соблюдать соглашение о прекращении огня и созывает Гражданскую Демократическую Конвенцию, для проведения которой в сельве, в районе селения Гуадалупе-Тепейак строится первый Агуаскальентес — нечто наподобие центра для контактов с гражданским обществом. Цель Конвенции — встреча всех демократических сил страны для создания широкого единого социального движения для свержения диктатуры ИРП. Гражданская Демократическая Конвенция проходит с 6 по 9 августа, в ней участвуют около семи тысяч делегатов со всей страны.
19 декабря в обход военных застав и КПП сапатисты прорывают кольцо военного окружения и мирно занимают позиции в новых селениях, которые раньше находились вне зоны конфликта.
В феврале 1995 года начинается новый раунд переговоров между правительством и САНО. Тем не менее, 9 февраля, в нарушении договора о прекращении огня, федеральные силы неожиданно атакуют Гуадалупе-Тепейак — место, где расположен генеральный штаб сапатистов, с целью физического уничтожения руководства движением. Войска разрушают Агуаскальентес, библиотеку, школы и жилища и оккупируют часть повстанческих общин. САНО отступает в горы. Вместе с ней в горы, спасаясь от репрессий военных, уходят более 30 тысяч гражданских жителей. Одновременно с военным ударом, правительство «разоблачает» «настоящую личность Маркоса»: это Рафаэль Себастьян Гильен Висенте, 39 лет, выходец из семьи торговцев мебелью города Тампико, закончивший философский факультет Мексиканского национального автономного университета (УНАМ), бывший, до ухода в подполье, преподавателем теории коммуникационных технологий Столичного автономного университета.
В апреле 1995 года в поселке Сан-Андрес-Ларраинсар, переименованном сапатистами в Сакамч’ен-де-лос-Побрес, возобновляются переговоры между сапатистами и правительствам. Повстанческую делегацию возглавляет команданте Тачо. Переговоры продолжаются в течение десяти месяцев, в работе обеих сторон участвуют советники и специалисты самой разной политической ориентации. Подписанные САНО и федеральным правительством первые «соглашения Сан-Андреса», предполагающие изменение конституции Мексики и признания в ней прав и культуры индейских народов, а также права на автономию и самоуправление индейских общин и населяемых ими территорий, так и остались на бумаге, и их существование просто игнорируется нынешними властями.
С 27 августа по 3 сентября 1995 года САНО проводит национальную и международную консультацию по поводу методов своей борьбы. На их вопросы отвечает более миллиона человек в Мексике и более ста тысяч за границей. Большинство опрошенных требуют от правительства и сапатистов поиска мирного решения конфликта и заявляют о своей поддержке требований восставших.
1 января 1996 года создается Сапатистский Фронт Национального Освобождения — общенациональная гражданская организация, выступающая с теми же требованиями, что и САНО, но легально и без оружия.
С 27 июля по 3 августа 1996 года САНО проводит на территории пяти новых сапатистских Агуаскальентес Первую Межконтинентальную Встречу за Человечество и против Неолиберализма. В ней участвуют более 5 тысяч делегатов из 42 стран. На встрече принято решение о создании всемирной сети за человечество и против неолиберализма для поддержания связи и обмена опытом между различными участниками сопротивления «новому мировому порядку».
В 1997 году усиливается военное давление на сапатистские территории: с одной стороны, продолжается милитаризация Чьяпаса, а с другой,— власти и местные отделения ИРП проводят подготовку ультраправых боевиков из соседних с сапатистскими «традиционных» общин с тем, чтобы спровоцировать столкновения между индейцами и создать повод для вмешательства армии.
В сентябре САНО отправляет в Мехико 1111 сапатистов для встреч с гражданским обществом и независимыми организациями. Цель этих встреч — организация мирных мобилизаций с требованием выполнения договоров Сан-Андреса, демилитаризация Чьяпаса и освобождение десятков заключенных сапатистов.
Официальные власти все чаще говорят о необходимости «восстановления национального суверенитета» над сапатистскими территориями. Боевики регулярно убивают представителей гражданских сапатистских властей и угрожают иностранным наблюдателям. Жители многих сапатистских селений под давлением боевиков вынуждены бежать из родных мест в лагеря для беженцев, находящиеся под контролем международного Красного креста и неправительственных организаций. 4 ноября, накануне визита Папы Римского, происходит покушение на епископа Сан-Кристобаля Самуэля Руиса — последовательного защитника прав индейцев и через два дня — на его сестру.
22 декабря, несмотря на все предупреждения и заверения властей о «полном контроле над ситуацией», ультраправые боевики учиняют в деревушке Актеаль бойню, жертвами которой становятся 45 человек, в большинстве своем женщины и дети. Расправа длилась больше 6 часов, все это время в 200 метрах от места трагедии находилась полиция, вмешавшаяся только после окончания бойни, чтобы… помочь преступникам спрятать трупы.
1998 год начинается в обстановке крайней напряженности. Войска, полиция и боевики продолжают нападения на гражданские общины, гибнут и пропадают без вести десятки мирных жителей, власти ведут охоту на генеральное командование САНО. Из Мексики депортируют множество иностранцев — журналистов, сотрудников неправительственных организаций и наблюдателей за соблюдением прав человека. Все они обвиняются во вмешательстве во внутренние дела страны. Пока в Мехико правительство говорит о стремлении к возобновлению диалога и отсутствии у него агрессивных намерений, федеральные силы штурмуют безоружные индейские селения, 38 танкеток по четыре раза в день проводят «военные парады» в самом центре общины Ла-Реалидад и военная авиация ведет постоянные маневры, пикируя на хижины индейцев в сельве. В течение практически всего этого года САНО пребывает в молчании, отдавая приоритет организации ненасильственных гражданских акций давления на правительство с целью выполнения договоренностей Сан-Андреса. В конце года САНО выступает с инициативой о проведении «Национальной консультации для признания индейских народов и прекращения войны на уничтожение». Одновременно с этим САНО заявляет, что в сложившейся ситуации диалог с правительством совершенно невозможен и определяет в качестве своего единственного собеседника гражданское общество.
В воскресенье 21 марта 1999 года, рассредоточившись по всей Мексике, почти пять тысяч сапатистских делегатов — по одному на каждый из муниципалитетов страны и тысячи добровольцев проводят общенациональную консультацию, вопросы которой связаны с необходимостью конституционного признания прав и культуры индейских народов. В ней принимают участие 2 миллиона 800 тысяч человек по всей Мексике и 48 тысяч мексиканцев, проживающих за границей, главным образом, в Соединенных Штатах. Ответ подавляющего большинства: «да» — признанию прав индейцев и «нет» — войне. Реакцией правительства становится телевизионное шоу о «сдаче сапатистами оружия и униформ федеральной армии». Через несколько дней выясняется, что в роли сапатистов-дезертиров были боевики из группы МИРА, и что за выступление в эфире им заплачено натурой (коровами) и деньгами.
Через две недели после проведения консультации спецподразделения полиции штата берут штурмом муниципалитет Сан-Андреса и взамен избранных сапатистских властей, сажают в кабинеты представителей ИРП. Проправительственная пресса сообщают новость о «конце еще одного сапатистского муниципалитета». Тем не менее, на следующий день около трех тысяч гражданских сапатистов мирным путем восстанавливают контроль над административным центром и берут его под свою охрану.
В этом же 1999 году начинается крупнейшая в истории Мексики забастовка главного вуза страны — УНАМ. Студенты и преподаватели требуют ограничить приватизацию образования. Многие из них становятся регулярными посетителями Лакандонской сельвы, где происходит постоянный обмен опытом и идеями. Сапатисты заявляют о своей поддержке студенческого движения и ведут постоянные дискуссии о путях совместного сопротивления.
В феврале 2000 года федеральная полиция Мексики нарушает университетскую автономию и, чтобы положить конец забастовке, входит на территорию УНАМ. Сотни студенческих руководителей и преподавателей оказываются за решеткой. САНО выступает с заявлением, осуждающем насилие и организует акции солидарности с заключенными студентами.
2 июля в стране проходят президентские выборы, кладущие конец 70 годам правления ИРП. Сапатисты, как обычно, не вмешиваются, не препятствуя проведению избирательных кампаний на своей территории и не выражая поддержки ни одному из кандидатов. Они выступают с заявлением, которое отражает позицию, которой они неизменно придерживались все эти семь лет: «Избирательный период — это не время сапатистов. И не только из-за нашего вооруженного сопротивления или потому, что у нас нет лица. Кроме всего этого и прежде всего — из-за нашего стремления найти новую форму делать политику, у которой мало или вообще ничего общего с формой сегодняшней… Согласно сапатистской идее, демократия — это нечто выстраивающееся снизу и вместе со всеми, даже с теми, чей образ мысли отличен от нашего. Демократия — это осуществление людьми власти постоянно и повсеместно». На выборах побеждает кандидат правой Партии Национальный Альянс, бывший управляющий мексиканским филиалом Coca-Cola Висенте Фокс Кесада. Фокс обещает, что решит чьяпасский конфликт за 15 минут и дает слово, что его правительство примет закон о конституционном признании прав и культуры индейцев, согласованный когда-то с сапатистами в Сан-Андресе.
2 декабря, на следующий день после принесения Фоксом президентской присяги в присутствии десятков местных и иностранных журналистов сапатисты проводят в Ла-Реалидад пресс-конференцию. Перед ее началом Маркос читает письмо-обращение к новому президенту: «Для сапатистов, во всем, что касается доверия, вы начинаете с нуля… У вас не должно быть сомнений — мы ваши противники. Единственное, что под вопросом,— это каким образом будет развиваться наше противостояние: путем гражданским и мирным или же мы должны оставаться с оружием в руках и со скрытыми лицами, чтобы добиться того, к чему стремимся, что является, сеньор Фокс, ничем иным, как демократией, свободой и справедливостью для всех мексиканцев… За эти почти семь лет войны мы пережили двух глав государства (самопровозгласившихся «президентами»), двух секретарей министерства обороны, шесть государственных секретарей, пять уполномоченных «по мирному урегулированию», пять «губернаторов Чьяпаса» и множество чиновников рангом ниже… В течение этих почти семи лет мы все время настаивали на диалоге. Мы делали так потому, что это наша обязанность перед гражданским обществом, потребовавшим от нас заставить замолчать оружие и искать мирного решения…. Если вы изберете путь честного, серьезного и уважительного диалога, то докажите на деле вашу готовность. Не сомневайтесь, что со стороны сапатистов ответ будет положительным. Так сможет возобновиться диалог и начнет строиться настоящий мирный процесс…» В качестве предварительных условий для возобновления диалога с правительством САНО выдвигает три условия: ратификация договоренностей, подписанных в Сан-Андресе, освобождение всех заключенных сапатистов в Чьяпасе и за его пределами и ликвидация семи из 259 военных баз в штате.
На этой же пресс-конференции субкоманданте Маркос сообщает о решении сапатистов осуществить мирных поход на Мехико («поход цвета земли») с требованием конституционного признания прав и культуры индейских народов. В походе примут участие 23 команданте и один субкоманданте из подпольного революционного индейского комитета и тысячи добровольцев из Мексики и из-за границы. За три недели до начала похода президент Фокс заявляет: «Мексика больше, чем Чьяпас… Поход так поход. Не хотят похода — пусть не идут. Как хотят». Но проходит всего несколько дней, и под влиянием результатов опроса общественного мнения и интереса мировых СМИ мнение президента резко меняется: «В эти дни мой приоритет — это помочь успеху похода. Я рискую моим президентством и всем моим политическим капиталом. Но надо дать Маркосу шанс», — заявляет Фокс 23 февраля 2001 года. В шесть утра 25 февраля вместе с командованием САНО из Чьяпаса отправились более трех тысяч сапатистов и симпатизирующих. На пути к ним присоединялись многие другие. Поход продолжался в общей сложности 37 дней, в нем участвовали десятки тысяч индейцев и неиндейцев, были пройдены 13 штатов страны, где состоялось в общей сложности 77 массовых встреч и митингов. 11 марта сапатисты прибывают на центральную площадь страны — Сокало. На ней и вокруг нее — около полутора миллионов встречающих. Маркос отказывается от предлагаемой Фоксом личной встречи и вместе с остальными участниками сапатистского командования в течение почти двух недель в Мехико практически круглосуточно проводит сотни встреч с представителями самых разных общественных организаций и движений. Поход на Мехико заканчивается 28 марта выступлением в Конгрессе команданте Эстер, говорящей о тройной дискриминации индейских женщин — как бедных, как женщин и как индианок.
25 апреля мексиканский сенат «единогласно» ратифицирует новый закон о правах и культуре индейцев. Президент Фокс и все три ветви государственной власти аплодируют этому решению. Этот закон не имеет ничего общего с сапатистскими требованиями и соглашениями Сан-Андреса, из него выхолощены все сколько-нибудь значимые пункты. Это пощечина не только сапатистам и индейцам, но и большинству мексиканцев, поддержавших эти требования. Сапатисты заявляют о прекращении переговоров и полном разрыве контактов с правительством и, в качестве последней попытки спасти мирный процесс, обращаются в Верховный суд страны с просьбой о пересмотре этого решения.
Наступает период молчания сапатистов, длящийся более полутора лет. Ходят всевозможные слухи о болезни, смерти или бегстве субкоманданте Маркоса из Мексики. На одном из светских приемов в Мехико Висенте Фокс спрашивает у португальского писателя Жозе Сарамаго, известного своей близостью к сапатистам, о причинах молчания Маркоса. «Они не молчат, — отвечает ему Сарамаго, — это вы не слышите».
6 сентября 2002 года Верховный суд Мексики заявил о своей некомпетентности для внесения поправок в конституцию. Последняя дверь на пути к мирному решению захлопывается. Одновременно с этим ультраправые боевики продолжают нападения на гражданские общины, убийства и похищения сапатистских активистов повторяются по всему штату. Вопреки ожиданиям, САНО не делает никаких заявлений, общины на время прерывают контакты с внешним миром и закрываются для проведения внутренних консультаций в ситуации, которая кажется безвыходной.
Неожиданно в октябре в прессе появляется письмо Маркоса испанскому музыканту Анхелю Ларе по прозвищу «Русский», в котором субкоманданте… Впрочем, вся эта история и переписка достаточно подробно изложены на страницах этой книги и вряд ли стоит их пересказывать.

6. Сапатизм и левые движения
Очень интересно отношение к сапатистам средств массовой информации. В первые дни января 1994 года практически все они выступили с осуждением и утверждениями «бесперспективности» вооруженного пути. Буквально через несколько дней после публикации первых коммюнике САНО, писем и интервью Маркоса столь однозначные оценки встречаются все реже. Даже правительственная пресса уже через несколько месяцев после восстания вынуждена отказаться от своего первоначального тезиса о «белых профессионалах насилия, манипулирующих индейцами» и начинает признавать, что сапатизм опирается на реальную социальную базу. Потом наступает период моды на сапатизм, так называемой «маркомании», и, как когда-то Куба или Никарагуа, штат Чьяпас превращается в одно из главных направлений «революционного туризма». Некоторые теряют чувство меры. Другие пытаются сделать бизнес. Фирма Benetton тщетно пытается связаться с Маркосом, чтобы сделать эксклюзивный ролик рекламы своей походной одежды. На одной из пресс-конференций в Ла-Реалидад какая-то журналистка пытается подарить Маркосу пачку презервативов с его портретом. Он взрывается: «С индейской кровью не шутят». Пик популярности Маркоса приходится на период «похода цвета земли» на Мехико. Тогда, согласно опросам, его рейтинг составлял более 70% — это было почти в два раза выше, чем у только что избранного президента Фокса. Благодаря безукоризненной моральной репутации сапатистов и полному отсутствию таковой у всех без исключения политических партий Мексики, в разные моменты различные политики предлагали сапатистами свое «бескорыстное представительство» их интересов. Вспоминая об этом периоде, Маркос отмечал, что особенно больно было еще раз убедиться в цинизме и прагматизме множества различных «левых альтернатив». В то же время многие догматики слева восприняли мирный поход на Мехико как отказ от революционной борьбы и скатывание к реформизму. Многие традиционные политики ожидали в результате похода сапатистов на Мехико превращения САНО в еще одну политическую партию, а Маркоса — в очередного вождя оппозиции. Разрыв всех контактов с правительством и возвращение в сельву казалось политическим самоубийством. В период молчания сапатистов, длившегося с апреля 2001 по октябрь 2003 года (прерванного только одним кратким заявлением в связи с убийством в Мехико правозащитницы Дигны Очоа), тема восстания в Чьяпасе исчезла с первых страниц мировой прессы. Некоторые восприняли это молчание как крупную ошибку в коммуникационной политике сапатистов. Так или иначе, это послужило поводом для многих превратить эту тему в табу и сегодняшние интереснейшие события в общинах не освещаются никем, кроме нескольких мексиканских газет и испаноязычных левых сайтов.
Вообще история отношений сапатистов с традиционными левыми движениями складывалась сложно. Не желая иметь проблем с мексиканскими властями, правительство Кубы — форпост революционного движения — все эти десять лет предпочитало воздерживаться от комментариев. За все эти годы Фидель лишь два раза коснулся этой темы. В первый раз непосредственно после восстания, подтверждая уже известную истину о том, что Куба не занималась и не занимается подготовкой мексиканских партизан, и во второй — во время «похода цвета земли», признав, что идея мирного похода на Мехико — очень удачный политический ход.
В интервью, данном французским социологам Ивону Ле Боту и Морису Нажману, в 1996 году Маркос достаточно подробно излагает свое отношение к краху социалистического лагеря и задачам современной левой:
«С этими идеями — нация, человечество и другие, вы уже довольно далеки от ортодоксального марксизма…
Маркос: Да, и все это началось уже довольно давно, вместе с процессом перевода с университетской марксистско-ленинской культуры на культуру индейскую. Этот перевод был скорее превращением. Я помню, что читал где-то, что тот, кто переводит поэзию, на самом деле является поэтом; в этом смысле настоящими создателями сапатизма были переводчики, теоретики сапатизма, такие люди, как майор Марио, майор Мойсес, майор Ана Мария, все те, кому приходилось переводить на местные языки; Тачо, Давид, Севедео — это настоящие теоретики сапатизма… Это они создали новую форму видеть мир.
Бывший преподаватель философии некого Рафаэля Гильена говорит, что в Маркосе от марксизма, по крайней мере, альтюссерианского, уже ничего не осталось, что в нем уже нет ничего от революционера. Что думает сам Маркос по этому поводу?
Маркос: Возможно, Маркос уже не марксист, и я не знаю, плохо ли это, является ли это поводом для упрека или для признания. Я думаю, что Маркос, в смысле, этот персонаж, до сих пор мог быть полезным для общин инструментом, и он был нужен им для того, чтобы выражать свои проблемы и продолжать этот сложный переход, в который превратилась война 1994 года. Вопрос, который нужно было бы задать о Маркосе: сможет ли он оставаться таким инструментом, и на протяжении какого времени еще, или же уже подошел момент, когда он должен умереть. Не умереть физически, а умереть, как персонаж.
Но, возвращаясь к вашему вопросу, я думаю, главное то, что начался процесс трансформации, причем, я имею в виду не Маркоса, а вообще левую мысль. Я не говорю, что быть марксистом — это грех, но если быть левым — значит постоянно находиться в процессе движения и обновления, сапатизм является движением революционным и последовательным…
Какую роль в этом процессе идеологических изменений сыграло падение Берлинской стены? Какой была ваша реакция, когда к вам пришла эта новость, и какова была реакция лично Маркоса?
Маркос: Да, падение Берлинской стены означало для нас оказаться в полной пустыне. Мы говорим о периоде нашего абсолютного одиночества в горах. Это значило, кроме всего прочего, задать себе вопрос о том, может ли выжить некая концепция мира без постоянной обратной связи с теми, в интересах кого, как предполагалось, она существовала. То, что нас удивляло, это не столько само падение Берлинской стены, само падение социалистического лагеря, сколько удовлетворение, с которым его восприняли народы, которые, как предполагалось, были освобождены благодаря социализму. А теперь они чувствовали себя свободными от социализма. Все это было для нас очень странно. Мы не могли объяснить это просто так при помощи поверхностного анализа, так как это делалось в средствах массовой информации, ограничившись заявлениями типа «они проиграли потому, что там у людей не было свободы».
Оказалось очевидным, что что-то не удалось. Да, социалистические страны сильно пострадали в период холодной войны, но нас удивляло, что люди даже не попытались защитить то, что, как предполагалось, являлось их завоеваниями. Для нас это значило, что невозможно навязать экономическую модель силой оружия.
Но самые трудные для нас вопросы были в том, что же следует за падением Берлинской стены, то есть какие другие стены возводило ее падение, стены, которые мировой капитализм выстраивал на своей неолиберальной стадии. Однополярный глобализированный мир, границы, которые, исчезая для капитала и товаров, умножаются для людей, чтобы дойти до таких гротескных и трагических ситуаций, как в Югославии, расовые войны конца ХХ века, когда твоя кровь может стоить тебе жизни, весь этот абсурд.
Этот мир был построен на лжи. Но это не значит, что это предложение потерпело поражение как мировая идея, я имею в виду левую идею вообще. Вместе с Берлинской стеной исчезла лишь модель политической организации этих левых… Необходимо вспомнить, что эта стена и социалистический лагерь получали серьезную критику не только справа, но и слева, всегда были левые, которые говорили, что необходимо многое изменить. Например, преодолеть эту закрытость, при которой «все то, что против меня, служит моему врагу», которая не позволяла социалистическим странам воспринимать какую-либо критику, не навешивая немедленно на нее ярлык критики предательской, реакционной, ревизионистской и так далее. В результате этого все ошибки, недостатки и нерешенные проблемы накапливались и увеличивались, пока все это не начало разлагаться изнутри.
Уроком для нас стало то, что любая политическая система, стремящаяся сохраниться, должна иметь общественную поддержку, должна быть в состоянии постоянного открытого контакта с обществом, и являться более открытой по отношению к критике. Если кто-то тебя критикует — он вовсе не обязательно является твоим противником, не обязательно это твой враг, что является привычной тенденцией левых — «если ты меня критикуешь — ты или не революционер, или реакционер или невежда, не понимающий ведущей роли авангарда». Все это понимание пришло к нам после падения Берлинской стены. Но самым трудным было ощущение одиночества. Вдруг мы поняли, что нам совершенно не на кого опереться, даже морально. До этого у нас было чувство того, что мир, за который мы боролись, существовал, был реален. И вдруг его не стало, он оказался уничтожен.
А Куба?
Маркос: Куба — это другая история… Куба очень дорожит своими отношениями с Мексикой и не будет помогать ни одному национально-освободительному движению в Мексике, в частности, нам. Сохраняется та же позиция — дело Мексики заключается в том, чтобы поддерживать кубинскую революцию. Но из-за процесса становления многих из наших товарищей, Куба была или остается, в зависимости от личного видения каждого, одиноким островом достоинства. Несмотря ни на что, нравится это кому-то или нет, ее правительство пользуется поддержкой большинства кубинского населения, и в то же время существует внутренний конфликт, есть процесс разочарования и изменений — все это должно решаться изнутри кубинского общества, это политические вопросы, которые решать самим кубинцам.
По отношению ко всему этому сапатизм занимает дистанцию уважения, но не следования. Мы не фанатики Кубинской революции… точнее, кубинского политического режима, но должны признать, что нам неизвестно, что на самом деле там происходит. Поэтому любое мнение, за или против, было бы ошибочным. Средства информации заявили бы, что кубинцы поддерживают сапатистов, или что «гусанос», — хотя уже нельзя говорить о «гусанос», — что кубинские диссиденты поддерживают сапатистов. В этих условиях, при постоянной манипуляции новостями, которые мы получаем, нет смысла делать публичных заявлений…
Однопартийная система, отсутствие свободных профсоюзов… вопрос принципов, правда? Кубинская революция — это другое, но сегодняшний кубинский режим находится в полном противоречии со всем, что вы говорите по поводу демократии, плюрализма, общественных движений…
Маркос: Да, конечно. Любая власть находится в противоречии с тем, что мы говорим. В мире нет ни одной страны, которая соответствовала бы стремлениям сапатизма, ни одной в мире. Но в этом конкретном случае, при этой ситуации войны, наши товарищи сказали, что мы должны соблюдать дистанцию, ту же дистанцию, что и они занимают по отношению к нам. Они не говорят о нас ни хорошо, ни плохо. Значит и мы тоже не говорим о них. Можно сказать, что мы смотрим друг на друга соблюдая социалистические расстояния, и все.
Возвращаясь к теме падения так называемого социалистического лагеря, как вы это видите сегодня, как поражение или как шаг вперед? Был бы возможен сапатизм без падения социалистического лагеря?
Маркос: Не знаю. Мы рассматриваем это как поражение в военном отношении, в смысле войны политической. Столкнулись две большие силы, и одна из них потерпела поражение. Почему? Очевидно, потому, что сильнее оказалась другая. Но нужно проанализировать, почему социалистический лагерь не смог преодолеть этого. Доказательством того, что он потерпел поражение, являются события, происходящие после падения социалистического лагеря, то есть вместо расширения в мире борьбы за демократию начинается повсеместное наступления правых. С исчезновением Советского Союза к власти приходит не открытое и демократическое правительство, а Ельцин. Немедленно после этого начинается война в Чечне. Наступает период новых войн и распада, не наступает обещанный лучший открытый плюралистический мир. Это не значит, что то, что было раньше, являлось чем-то однозначно хорошим, просто его исчезновение не решило ни одного из вопросов. Кроме того, мировые левые силы погрузились в раскаяние, сожаления о прошлом и нередко цинизм, переход в стан правых, весь этот процесс разложения…
Нет ни малейшего сомнения, что речь для левых идет о политическом, военном, общественном, культурном и, прежде всего, моральном поражении.
Но, может быть, неосапатизм был бы невозможен в условиях столкновения блоков при биполярности. Тогда было невозможно изобрести что-то новое. Или да?
Маркос: Нет, думаю, что нет. В той ситуации сапатизма бы не было. Или он пошел бы по пути традиционных партизанских движений и поэтому потерпел бы поражение, или же оставался бы все это время в горах, ожидая подходящего момента. Хотя нет, наверняка не было бы сапатизма, не было бы Маркоса, не было бы ничего, если бы всего этого не произошло. Это еще один момент, о котором можно пожалеть. Проклятые социалисты! Если бы не они, мы бы не торчали сейчас в Ла-Реалидад, страдая от дождя, грязи, москитов и не рассуждали бы обо всем этом.
Сапатизм послужил определенным образом для разрушения некоторых схем, и не только в интеллектуальном смысле, но в результате самой практики движения, одно из доказательств этого я вижу на примере книг, которые оставляют в здешней библиотеке. Здесь полные собрания сочинений Мао Цзедуна, Энвера Ходжи… люди оставляют это здесь и уходят налегке, готовые к новой жизни!
Маркос: Я помню, что в библиотеке Агуаскальентес в Гуадалупе-Тепейак, которая была побольше этой, находилась самая полная коллекция собраний всех классиков марксизма-ленинизма. Нам туда присылали все книги, которые уже никто не хотел читать. Полные собрания сочинений Энгельса, Маркса, Ленина, Мао, Кастро, все это там было, но почти не было ни романов, ни поэзии, ни драматургии…
И насчет сапатизма здесь тоже совсем немного.
Маркос: Это все забирают! И мне было очень смешно, когда я шутил с библиотекарями: «когда сюда придет армия, они увидят, что все самые страшные слухи о нас — это правда», потому, что полки переполнены, и все эти книги старые и им не меньше 20 лет, от них избавились и отправили их нам.
Наверняка службы армейской разведки придут к выводу, что вы «албанцы»!
Маркос: Как минимум. Наверняка они уже совершенно запутались, поскольку не знают, кто мы — троцкисты, маоисты, кастристы, геваристы или сталинисты из Тираны. У нас еще были полные собрания сочинений вождя и учителя Ким Ир Сена».
К этому можно лишь добавить, что с возникновением на исторической арене сапатизма, большинство традиционных партизанских движений континента среагировали на это событие с привычным высокомерием «исторических авангардов». Так, руководство Гватемальского Революционного Национального единства, рассматривавшее соседний Чьяпас как стратегический тыл, отнеслось к выступлению сапатистов откровенно враждебно, а престарелый командир Революционных Вооруженных Сил Колумбии Мануэль Маруланда («Тирофихо»), назвал сапатистов «партизанской комедией». Кто-то из мексиканских ультра изобрел термин «субкомедианте Маркос». Большинство аргументов — наподобие того, что если вы настоящие революционеры, то почему вы до сих пор не погибли?! Многие не прощают сапатистам того, что они живы. Видимо, потому что с мертвыми легче.
Кроме коренного отличия в самих проектах общественного устройства, критики военной культуры и признания абсурдности «вооруженного пути», сапатистами была создана собственная культура, отличная от культуры традиционных левых сил. У них нет культа смерти и стремления к мученичеству. Как точно заметил один чьяпасский журналист, «их не убили вовремя, и они обнаружили, что им нравится жить».

За нами находимся вы
После посещения Лакандонской сельвы Васкес Монтальбан писал: «Какое впечатление от Маркоса я увожу с собой? Он кажется мне университетским товарищем, который лет на двадцать моложе меня и лет на двадцать моложе маразматической левой, из которой я всю жизнь пытаюсь выбраться, как из засасывающей трясины… Сапата, Сандино и Гевара были убиты в 39 лет… В свои 39 он еще молод, но это момент пересечения «теневой черты»… согласно утверждениям… о том, что, начиная с 40 лет, каждый из нас становится ответственным за свое лицо. А как быть в случае маски?.. Писатель Кэмпбелл… убежден, что у Маркоса должна быть «мотивация христианского происхождения, иначе идея самопожертвования и отдачи была бы необъяснима». Меня поразило его внутреннее равновесие. Его спокойствие. В нем не было ни притворства, ни раздражения. Чувствовалось полное согласие между его разумом и его сердцем. Это человек, который много, очень много лет постоянно над собой работает, познает себя. Больше всего мое внимание привлекла, кроме политических синтаксиса и воображения, его уверенность в себе. «Победа,— говорил он,— будет для других. Для тех, кто придет потом». И мне показалось, что ему уже исполнилось или вот-вот исполнится 39. Маркос старше своей маски. Сейчас ему должно уже быть года 42, а маске всего 5, он преодолел проклятие тридцати девяти, может быть потому, что увеличение средней продолжительности жизни делает нас сегодня ответственными за свое лицо начиная уже с пятидесяти. Я бы лишь отметил противоречивое расхождение-совпадение с Кэмпбеллом в том, где он находит христианские истоки мотивации: я бы вспомнил о теории «фактора сознания», о котором говорил Че Гевара, когда объяснял нам и себе, почему долг должен быть важнее классовых интересов»
Тема маски — отдельный вопрос в этой войне символов и метафор. Почему-то главным символом сапатистов стали не горы, не сельва и не оружие, а именно эта маска — «пасамонтаньяс». Многие их спрашивают или критикуют — зачем вам маски? Почему вы скрываете лица? Как будто до восстания 1994 года лица этих индейцев кого-то интересовали… Маркос отвечает, что они готовы снять с себя маску, когда мексиканское общество ее тоже с себя снимет. Изначальный смысл масок заключался в следующем: поскольку большинство участников движения являются лицами гражданскими, проживающими на территории под контролем федеральных сил, необходимо было защитить их и их семьи от репрессий властей. С другой стороны, маски на лицах сапатистского командования планировались как защита от культа личности: в случае гибели одного его место должно был занять другой, избегая каудильизма, столь характерного для всех латиноамериканских революций. Добиться этого не удалось, по крайней мере, по отношению к «внешнему миру». Как рассказывает сам Маркос, единственная разница оказалась в том, что вместо привычного каудильо с открытым лицом, он стал первым каудильо в маске, благодаря этой самой маске еще более узнаваемым. Это — одна из множества проблем, которую пытаются решить сапатисты. Очевидно и другое,— если в предыдущих революциях центр внимания был сосредоточен на личностях, ее возглавлявших, на лице, на личных характеристиках ее ведущих персонажей, то в сапатизме все происходит как раз наоборот, маска на лицах гражданский властей, военных командиров и простых крестьян делает всех частью единого целого, где нет места официальным портретам и биографиям, где маска является зеркалом, отражением, не сокрытием себя, а открытием другого, то есть своей полной противоположностью. Самое употребляемое слово на сапатистских территориях — это «тик», «мы». По этой же причине все интервью Маркоса даются им только во множественном числе. На любом языке это звучит странно и непривычно, особенно в эти времена торжествующего индивидуализма и одиночества. «За нами находимся вы», — этими словами сапатисты приветствовали в 1996 году представителей гражданского общества, прибывших в Лакандонскую сельву на Межконтинентальную Встречу за Человечество и против Неолиберализма. За нами находимся вы. В этих четырех словах — суть этического и политического проектов, которые не противостоят, а дополняют друг друга.

Война продолжается
На непростом пути строительства новых путей сопротивления и новых отношений общества с властью, сапатизм ожидает немало угроз. Одна из них — в изоляции и иллюзии самодостаточности сапатистских общин, которые в силу сегодняшних объективных причин остаются отделенными от остальных частей штата. Другая — в изоляции сапатизма извне, которая, что бы на этот счет ни говорили Маркос и его товарищи, во многом реализуется; сапатисты оттеснены в самые труднодоступные районы Чьяпаса, все окружающие их «традиционные» общины получают массированную экономическую помощь со стороны различных политических сил — как правительства, так и оппозиции, дабы склонить сапатистов к дезертирству. В том, что они, как и было ими обещано, не возьмут от властей ни цента в виде подачек, мы убедились лично. Их общины — беднейшие из бедных. Третья угроза: оставаясь модой и эстетическим искушением для многих, оказаться в конце концов задушенными в дружеских объятиях «международного гражданского общества». «Не следуйте нашему примеру, не подражайте нам, те, кто пытается превратить нас в сверхлюдей и героев, тот просто не понимает нас», — настаивает Маркос. Нерешенной остается и тема беженцев, которые под давлением боевиков продолжают оставаться в импровизированных лагерях, находящихся на большей части территории штата.
Все эти сложности усугубляются тем, что в условиях бурных международных событий последних лет, проблематика Чьяпаса в мировых СМИ оказалась отошедшей на задний план, что полностью совпадает с интересами политического истеблишмента Мексики, уже давно взявшего курс на их изоляцию.
Следуя зеркальной логике установленных сапатистами связей между внутриэтническим и общечеловеческим временами, в которых прошлое и будущее всегда является настоящим, история и опыт этого почти неизвестного нам движения столь же необходим нам, как и им наша помощь. Потому что все попытки разделить человечество на всяческие «мы», «вы» и «они» становятся сегодня частью далекой предыстории. А история, что бы нам не говорили на этот счет умудренные цинизмом обитатели прошлого, продолжается. И мы думаем, что наиболее эффективный вид помощи сапатистам извне должен заключаться в прорыве существующей сегодня информационной блокады. Как этого можно добиться? Давайте думать вместе.
Олег Ясинский
Ла-Реалидад—Сантьяго—Киев
август 2004 года
От Miguel
К mmm (05.01.2005 23:03:00)
Дата 06.01.2005 02:07:47

А не пробовали ли поклонники вашего субкомедьянта выяснить,что же он предлагает?

А то из этих многословных филиппик с ужастиками о жестокой истории и горькой судьбе индейцев так и невозможно понять, какой именно альтернативы для штата Чьяпас добивается subcomediante. Если это правда, что он написал десятки работ, неужели же нельзя было тезисно изложить его программу прямо во введении, отложив половину ужастиков до основного текста? А объясняется всё просто. Недавно группа мексиканских интелей съездила к subcomediante в сельву, с придыханием записывала весь поток сознания, поступавший из его уст, и выдала содержимое оного потока в книжонке, которую так и назвали: «Я, Маркос», из которой видно, что же у него на самом деле в голове. Сплошь описания того, как бедно живут индейцы и как он, великий герой, жил с ними одной жизнью во время подготовки «восстания», страдал от отсутствия цивилизации, кушивал червячков и змей за отсутствием нормальной жрачки ну и т.д. и т.п. Такой себе столичный житель, которому приспичило беззаботной жизни Индианы Джонса, на уровне Басаева и Хаттаба. Интеллектуальное наполнение тоже соответствует содержимому головы киноперсонажа (я говорю об основном сериале, а не о новой, намного более умной, поделке про молодые годы Генри Джонса). Поэтому, чтобы найти его предложения, нужно продираться через толщу откровенного информационного мусора про червячков и страдания бедных жителей, но найти её там, всё-таки, можно. Вся программа sucomediante проще пареной репы. Мы, индейцы, не хотим уходить в города на новые фабрики и заводы, не хотим создавать современную экономику, хотим жить, как всегда в деревне, не осваивая новых способов производства, не хотим контролировать рождаемость, хотим иметь по автономной власти в каждой деревне, чтобы она по-своему решала местные проблемы без глупого мексиканского законодательства. Собственно, всё это у них и так было последние десятилетия. Беда только, что с такой жизненной позицией индейцы в какой дыре были 60 лет назад, в точно такой и остались. Никто их не грабил, просто они остались на уровне развития многоуважаемых майа. С одной бедой: население стало подрастать, по мере продвижения какой-никакой медицины за государственный счёт. Вот программа subcomediante и прояснилась: вы нас не трогайте, налоги с нас не берите, работать мы по-прежнему не хотим. Но дайте нам дороги, как в центральных регионах, школы и больницы, как в Мехико, ну и поддержку малоимущим. Это на речекряке subcomediante называется уравнять индейцев в правах с остальными жителями.

Чего невозможно найти в оной книжке с потоком сознания subcomediante, так это подробного описания источников финансирований развлечений этого Индианы. А то не совсем понятно, кому же служит это восстание. С одной стороны – да, привлекает туристов. С другой – освобождает от контроля армии целые районы, в которых можно выращивать наркотики. С третьей – сдерживает развитие нормальной современной экономики в штате, а зничит, и тормозит развитие Мексики. Кстати, причитания автора, что штат даёт 55% мексиканской электроэнергии и взамен-де ничего не имеет, смахивают на агитки за независимость Украины в 1991 году. Много ли ума и трудолюбия требуется от индейцев, чтобы вода сама по себе стекала и давала энергию на гидроэлектростанции?

Ну и так. отдельные охи:

>По несправедливости распределения доходов Мексика, несмотря на всю свою прогрессивную внешнюю политику, ничем не отличалась от любой другой капиталистической страны «третьего мира».

А автор что же, делал сравнение статистики по всем странам Третьего мира? Да ничего подобного. Типичная дешёвая публицистика.

>В нескольких известных случаях попыток создания в стране революционных движений, политическая полиция Мексики в самом начале их возникновения проводила хирургические операции по задержанию, а часто и по физической ликвидации их лидеров. Эти репрессии не становились темой обсуждения в прогрессивных кругах, подконтрольные правительственной партии средства информации молчали, а тысячи проживавших в Мексике левых интеллектуалов континента были благодарны мексиканским властям за предоставленное убежище и не могли и не хотели верить в злодеяния своих амфитрионов.

Я ужасно жутко извиняюсь, но с каких это пор ликвидация силами правопорядка боевиков, пытающихся разжечь в стране гражданскую войну, считается злодеянием?

>Нечто подобное произошло и 2 октября 1968 года, накануне Олимпиады в Мехико, когда войска в самом центре мексиканской столицы расстреляли на площади Тлателолько сотни студентов, требовавших демократических преобразований. В течение долгих лет тема бойни на площади Тлателолько была табу для «мировой прогрессивной общественности». Если многие не хотели верить в преступления Сталина, к чему было забивать себе голову преступлениями ИРП…

Автор лучше бы объяснил, требовали ли студенты чего-то конструктивного, или это была одна из многочисленных попыток оранжево-лепрозной революции, когда хочется не то Конституции, не то севрюжины с хреном.

>В городке Сан-Хуан-Чамула, который находится в десяти минутах езды от Сан-Кристобаля, на башенных часах свое, на час отличающееся от общемексиканского, время. Потому что, по мнению местных властей, «человеку не дано изменять заданное ему богом время». За день до нашего туда прибытия, толпа линчевала четверых местных жителей, обвинив их в колдовстве. Под властью вождей Чамулы — более ста тысяч человек.

Так ведь subcomediante как раз за такой порядок и выступает, когда местные общины сами решают все вопросы, как им приспичит. Один реальный случай из сапатистской деревни: женщина, занимающаяся работой по оказанию помощи бедным в деревнях, задавила в одной из этих деревень курицу. Посбегались местные стражи порядка, учинили по-быстрому правосудие, согласно которому она должна была заплатить штраф, сравнимый со стоимостью машины. В какой-то момент она поняла, что её сейчас линчуют (с собой, конечно, такой суммы не было). Едва удалось обмануть бдительность, вскочить в машину игазануть.

>Вот еще одна иллюстрация из жизни «традиционных» общин. От Овентика нам было нужно добраться до лагеря беженцев в Поло, где проживают сотни семей гражданских сапатистов, бежавших из селения Актеаль и окрестностей, где в декабре 1997 года ультраправые боевики убили десятки мирных жителей (боевики — это те же индейцы из соседних «традиционных» общин, получающие деньги, оружие и военную подготовку от правительства, дабы спровоцировать военные столкновения с сапатистами и оправдать таким образом использование войск для «умиротворения конфликта между индейцами»).

>Мы были единственными иностранцами в Ченало, и было очевидно, что мы — друзья сапатистов, потому что среди иностранцев друзей боевиков не бывает.

Ну да, конечно, как за subcomediante, так славные партизаны, а как за правительство, так боевики.

>Большинство опрошенных требуют от правительства и сапатистов поиска мирного решения конфликта и заявляют о своей поддержке требований восставших.

Да, да, этим же компостировали мозги русским во время войны в ЧечнеИ и украинцам во время оранжево-лепрозноо путча.

>В этом же 1999 году начинается крупнейшая в истории Мексики забастовка главного вуза страны — УНАМ. Студенты и преподаватели требуют ограничить приватизацию образования.

Одна из тех забастовок, в которой хочется не то Конституции, не то севрюжины с хреном, а реальной альтернативы не предлагается. Как будто не виден кризис в организации образования по-старому – когда столько выпускников мексиканских университетов работают таксистами.

>В феврале 2000 года федеральная полиция Мексики нарушает университетскую автономию и, чтобы положить конец забастовке, входит на территорию УНАМ. Сотни студенческих руководителей и преподавателей оказываются за решеткой. САНО выступает с заявлением, осуждающем насилие и организует акции солидарности с заключенными студентами.

Ха! Когда это хулиганьё (в основном, с самого промарихуаненного философского факультета) целый год терроризировало университет, не пуская на работу преподавателей и студентов, желающих преподавать и учиться, это не насилие, а когда полиция восстановила законность, это насилие. Надо было с самого начала по голове надавать кому надо, а не ждать целый год.

>Маркос отказывается от предлагаемой Фоксом личной встречи и вместе с остальными участниками сапатистского командования в течение почти двух недель в Мехико практически круглосуточно проводит сотни встреч с представителями самых разных общественных организаций и движений.

Короче, никакого диалога этому subcomediante не нужно, хозяева требуют продолжения шоу.

От mmm
К mmm (05.01.2005 23:03:00)
Дата 05.01.2005 23:04:37

Обложка книги о субкоманданте Маркосе

Обложка книги О.Ясинского "Субкоманданте Маркос"

Обложка книги Субкоманданте Маркос
От mmm
К mmm (05.01.2005 23:04:37)
Дата 05.01.2005 23:08:35

Мой комментарий автору книги о субкоманданте Маркосе

Так я и не понял, почему Маркос сравнивает себя с притесняемым негром в Южной Африке, поскольку в Южной Африке давно уже у власти негры в лице АНК. Ну да бог с ним.

Теперь о твоем предисловии к его работам.
Сначала меня одолевало сильное желание засунуть его в центрифугу - отжать воду, но когда ты перестал писать о себе и начал о Мексике, это желание прошло. Однако должен заметить, что предисловие таких размеров уже не столько предисловие, сколько самостоятельная работа. Информация же по Мексике весьма интересна и ценна.
А замечания у меня по основной части предисловия такие:
1. Упомянув Бартоломе Де Лас Касаса, следовало бы упомянуть и о проведенном по его требованию процессе в Вальядолиде, где было проведено расследование и постановлено, что индейцы тоже люди и нельзя обращаться с ними, как со скотами. На эту тему есть очень хороший художественный фильм "Процесс в Вальядолиде".
2. Параллели между Россией и Испанией известны давно. С Мексикой сложнее, но тот пример, которым ты их подтверждаешь на стр. 10, просто нелеп. Где еще, кроме России и Мексики, самолет может столкнуться с поездом? В любой стране мира, где самолет потерпит аварию рядом с железной дорогой. Сам я, кстати, видел фото столкновения паровоза с пароходом. Ну и что? Утверждение же на основе столкновения самолета с поездом, что после этого нельзя не полюбить Мексику (потому что это якобы возможно только там и в России) и вовсе смотрится более чем странно.
3. Параллель между ИРП и КПСС на стр. 11 крайне некорректна. Сходство некоторых вторичных признаков не отменяет сущностных различий. Роль КПСС в СССР была совершенно иной, чем ИРП в Мексике. Поэтому уход от власти ИРП и не вызвал таких катастрофических последствий, как отказ КПСС от своей роли в СССР. Все это великолепно понимали те, кто добивался и добился отмены статьи Советской Конституции о роли КПСС, и абсолютно не понимали и не понимают те, кто этой отмене радостно аплодировал снизу. Это отдельный большой вопрос, вдаваться в него я тут не стану.
4. Приведение на стр. 12 подозрения, что руководство Кубы выдавало правительтву Мексики мексиканских левых подпольщиков, если оно не подкреплено неопровержимыми фактами, является просто пакостью.
5. Описанный на стр. 12 расстрел студентов 2 октября 1968 в Мехико в советских СМИ в те дни был и освещен, и оценен, как он того заслуживает. Просто ты не в курсе по молодости лет. Так что все претензии на сей счет - только к "мировой прогрессивной обществености".
6. Что еще за "майоры" на стр. 31? Команданте? Так и надо было оставить "команданте", "майоры" только вносят путаницу в головы тех, кто не в курсе дела.
7. Маркос, слава богу, оказался намного умнее того, кто брал у него интервью, приведенное на 30-х страницах (хотя по некоторым моментам я бы с ним подискутировал). И умнее многих "прогрессивных интеллектуалов", всегда готовых подписать любое заявление, если в нем есть стандартный набор магических слов типа "общечеловеческих ценностей".
Есть так называемый Нобелевский Эффект, приведенный в книге "4048 законов жизни":
- Не существует такого заявления (утверждения, предложения и т.д.), сколь угодно глупого, под которым нельзя было бы собрать подписей дюжины нобелевских лауреатов. Более того, любой такой петиции гарантировано место на первых полосах самых авторитетных газет.

А в остальном все очень интересно.
М