Но мне кричат: нечестно! Нечестно! Вы ведите спор с настоящими теоретиками! Из Института Красной Профессуры!
Пожалуйста! Я ли не спорил! А чем же я занимался в тюрьмах? и в этапах? и на пересылках? Сперва я спорил вместе с ними и за них. Но что-то наши аргументики показались мне жидкими. Потом я помалкивал и послушивал. Потом я спорил против них. Да сам Захаров, учитель Маленкова (очень он гордился, что - учитель Маленкова) и тот снисходил до диалога со мной.
И вот что - от всех этих споров остался у меня в голове как будто один спор. Как будто все эти талмудисты вместе - один слившийся человек. Из разу в раз он повторит в том же месте - тот же довод и теми же словами. И так же будет непробиваем - непробиваем, вот их главное качество! Не изобретено еще бронебойных снарядов против чугуннолобых! Спорить с ними - изнуришься, если заранее не принять, что спор этот - просто игра, забава весёлая.
С другом моим Паниным лежим мы так на средней полке "Столыпина", хорошо устроились, селёдку в карман спрятали, пить не хочется, можно бы и поспать. Но на какой-то станции в наше купе суют - учёного марксиста! это даже по клиновидной бородке, по очкам его видно. Не скрывает: бывший профессор Коммунистической Академии. Свесились мы в квадратную прорезь - с первых же его слов поняли: непробиваемый. А сидим в тюрьме давно, и сидеть еще много, ценим веселую шутку, - надо слезть позабавиться! Довольно просторно в купе, с кем-то поменялись, стиснулись.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Вам не тесно?
- Да нет, ничего.
- Давно сидите?
- Порядочно.
- Осталось меньше?
- Да почти столько же.
- А смотрите - деревни какие нищие: солома, избы косые.
- Наследие царского режима.
- Ну да и советских лет уже тридцать.
- Исторически ничтожный срок.
- Беда, что колхозники голодают.
- А вы заглядывали во все чугунки?
- Но спросите любого колхозника в нашем купе.
- Все, посаженные в тюрьму, - озлоблены и необъективны.
- Но я сам видел колхозы...
- Значит, нехарактерные.
(Клинобородый и вовсе в них не бывал, так и проще.)
- Но спросите вы старых людей: при царе они были сыты, одеты и праздников сколько!
- Не буду и спрашивать. Субъективное свойство человеческой памяти: хвалить всё прошедшее. Которая корова пала, та два удоя давала. (Он и пословицей иногда!) А праздники наш народ не любит, он любит трудиться.
- А почему во многих городах с хлебом плохо?
- Когда?
- Да и перед самой войной...
- Неправда! Перед войной как раз всё наладилось.
- Слушайте, по всем волжским городам тогда стояли тысячные очереди...
- Какой-нибудь местный незавоз. А скорей всего вам изменяет память.
- Да и сейчас не хватает!
- Бабьи сплетни. У нас 7-8 миллиардов пудов зерна (Это потом Хрущёв скажет, что в 1952-м собрали меньше, чем в 1913-м).
- А зерно - перепревшее.
- Напротив, успехи селекции.
- Но во многих магазинах прилавки пустые.
- Неповоротливость на местах.
- Да и цены высоки. Рабочий во многом себе отказывает.
- Наши цены научно обоснованы, как нигде.
- Значит, зарплата низка.
- И зарплата научно обоснована.
- Значит, так обоснована, что рабочий большую часть времени работает на государство бесплатно.
- Вы не разбираетесь в политэкономии. Кто вы по специальности?
- Инженер.
- А я именно экономист. Не спорьте. У нас прибавочная стоимость невозможна даже.
- Но почему раньше отец семейства мог кормить семью один, а теперь должны работать двое-трое?
- Потому что раньше была безработица, жена не могла устроиться. И семья голодала. Кроме того работа жены важна для её равенства.
- Какого ж к чёрту равенства? А на ком все домашние заботы?
- Должен муж помогать.
- А вот вы - помогали жене?
- Я не женат.
- Значит, раньше каждый работал днём, а теперь оба еще должны работать и вечером. У женщины не остаётся времени на главное: на воспитание детей.
- Совершенно достаточно. Главное воспитание - это детский сад, школа, комсомол.
- Ну, и как они воспитывают? Растут хулиганы, воришки. Девчонки - распущенные.
- Ничего подобного. Наша молодежь высокоидейна.
- Это - по газетам. Но наши газеты лгут!
- Они гораздо честнее буржуазных. Почитали бы вы буржуазные.
- Дайте почитать!
- Это совершенно излишне.
- И всё-таки наши газеты лгут!
- Они открыто связаны с пролетариатом.
- В результате такого воспитания растет преступность.
- Наоборот падает. Дайте статистику! (В стране, где засекречено даже количество овечьих хвостов!)
- А почему еще растет преступность - законы наши сами рождают преступления. Они свирепы и нелепы.
- Наоборот, прекрасные законы. Лучшие в истории человечества.
- Особенно 58-я статья.
- Без неё наше молодое государство не устояло бы.
- Но оно уже не такое молодое!
- Исторически очень молодое.
- Но оглянитесь, сколько людей сидит!
- Они получили по заслугам.
- А вы?
- Меня посадили ошибочно. Разберутся - выпустят. (Эту лазейку они все себе оставляют.)
- Ошибочно? Каковы ж тогда ваши законы?
- Законы прекрасны, печальны отступления от них.
- Везде - блат, взятки, коррупция.
- Надо усилить коммунистическое воспитание.
И так далее. Он невозмутим. Он говорит языком, не требующим напряжения ума. Спорить с ним - идти по пустыне.
О таких людях говорят: все кузни исходил, а некован воротился.
И когда в некрологах пишут о них: "трагически погибшие во времена культа", хоть исправляй: "комически погибшие" .
А сложись его личная судьба иначе - мы не узнали бы, какой это сухой малозаметный человечек. С уважением читали бы его фамилию в газете, он ходил бы в наркомах или смел бы представлять за границей всю Россию.
Спорить с ним бесполезно. Гораздо интересней сыграть с ним... нет, не в шахматы, "в товарищей". Есть такая игра. Это очень просто. Пару раз ему поддакните. Скажите ему что-нибудь из его же набора слов. Ему станет приятно. Ведь он привык, что все вокруг - враги, он устал огрызаться и совсем не любит рассказывать, потому что все рассказы будут тут же обращены против него. А приняв вас за своего, он вполне по-человечески откроется вам, что вот видел на вокзале: люди проходят, разговаривают, смеются, жизнь идёт. Партия руководит, кто-то перемещается с поста на пост, а мы тут с вами сидим, нас горсть, надо писать, писать просьбы о пересмотре, о помиловании...
Или расскажет что-нибудь интересное: в Комакадемии наметили они съесть одного товарища, чувствовали, что он какой-то не настоящий, не наш, но никак не удавалось: в статьях его не было ошибок, и биография чистая. И вдруг, разбирая архивы, о находка! - наткнулись на старую брошюрку этого товарища, которую держал в руках сам Ильич и на полях оставил своим почерком пометку: "как экономист - говно". "Ну, вы сами понимаете, - доверительно улыбается наш собеседник, - что после этого нам ничего не стоило расправиться с путаником и самозванцем. Выгнали и лишили учёного звания."
Вагоны стучат. Уже все спят, кто лежа, кто сидя. Иногда по коридору пройдёт конвойный солдат, зевая.
Пропадает никем не записанный еще один эпизод из ленинской биографии...
