От IGA Ответить на сообщение
К И.Т. Ответить по почте
Дата 02.10.2006 03:46:20 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Россия-СССР; Версия для печати

О "Косыгинских реформах"

В. Андриянов. Косыгин. Жизнь замечательных людей, выпуск 1078 (878), М., изд. Молодая гвардия 2004 г.

Стр. 193-194

Появились совершенно новые вопросы: что делать с прибылью?»
Сегодня, понятно, так не спросят. А тогда понятие прибыли считалось чуждым социализму. В учебниках говорилось о том, что цель производства при социализме — не получение прибыли, а удовлетворение потребностей народа.
В экономической среде было много споров об этом. Помнится, много шума наделала статья профессора Харьковского инженерно-экономического института Евсея Либермана. «План. Прибыль. Премия», опубликованная в «Правде» в 1962 году. Экономическая наука искала новые подходы к оценке деятельности предприятий. Свои предложения высказывали крупнейшие советские экономисты — Л. Канторович, В. Немчинов, В. Новожилов...
В декабрьском номере «Нового мира» за 1965 год вышла статья экономиста А. Бирмана «Мысли после пленума». После сентябрьского пленума ЦК КПСС и сессии Верховного Совета СССР. Хозяйственную реформу, провозглашенную на этих высоких собраниях, профессор Бирман назвал «третьей по значению за все сорок восемь лет существования Советского государства». Первой реформой он считал переход к новой экономической политике в 1921 году. Второй — изменение условий хозяйственной деятельности 1929—1932 годов, когда предприятие, а не трест, как было до этого, стало основным хозяйственным механизмом; коммерческий кредит с использованием векселей был заменен прямым банковским кредитованием; 86 видов платежей предприятий были сведены в основном к налогу с оборота и отчислениям от прибыли, безвозвратное финансирование капитальных вложений стало преобладающим.
Два подхода постоянно сталкивались в нашей экономике, коротко говоря, кнут и пряник. Во всех эшелонах власти, в партийных комитетах, директорском корпусе было много приверженцев командной экономики, хотя и они единогласно, как давно установилось в партии, проголосовали на сентябрьском пленуме за «усиление экономических стимулов производства, укрепление хозяйственного расчета и расширение самостоятельности предприятий». Крепка была система, которую уже в наши дни назвали командно-административной.
В воспоминаниях крупных хозяйственников рассыпаны десятки, сотни примеров «действенности» этой системы. Александр Павлович Ляшко, будущий председатель Совета Министров Украины, вспоминая начало 50-х годов (он в те годы работал на Ново-Краматорском машиностроительном заводе в Донбассе), пишет: «Директора находились под постоянным страхом быть не только снятыми с работы, но и привлеченными к уголовной ответственности. И это была не простая угроза... К сожалению, она приводилась в действие беспощадно, калеча жизнь одних людей в назидание другим, создавая нервозную обстановку во всех эшелонах руководства». Вместо того чтобы создавать условия для работы, приезжали комиссии и громили, давили по всем линиям. Одну из таких комиссий, направленных в Донбасс из Киева, возглавлял секретарь ЦК Компартии Украины Демьян Коротченко. Директора говорили о нем так: «Приехал Дед с ножом и веревкой: кого резать, а кого вешать».
Такие деды могли вырвать из прорыва то или иное предприятие, преодолеть штурмом, угрозами («партбилет положишь») критическую ситуацию, но экономика страны больше не слушалась «ножа и веревки». В кругах экономистов, хозяйственников, да и не зашоренных партийных работников укреплялось понимание того, что и социалистическому способу производства присущи товарно-денежные отношения. Что и при социализме действует закон стоимости — и не «в преображенном» виде, как долго мусолилось. Что государственные социалистические предприятия (и кооперативные тем более) на стадии социализма выступают в качестве товаропроизводителей. Что на первый план выдвигаются экономические методы управления, и теперь воздействовать на коллективы предприятий и на каждого отдельного трудящегося государство будет через их интересы.
Итак, что делать с прибылью? На комбинате химических волокон, рассказывает Владимир Кузьмич Гусев, средства направили на приобретение новейшего оборудования, на научно-исследовательские работы и на социальные нужды. Комбинат фактически с нуля построил свой городок: современные дома (700 тысяч квадратных метров жилья), кинотеатр, семь магазинов, больницу, 12 детсадов, три профтехучилища, катки, оздоровительный лагерь... 1500 человек, высвободившихся в результате модернизации производства, прошли переобучение и получили новые специальности. Была отработана система материального стимулирования — она прямо зависела от объема реализации продукции, прибыли и уровня рентабельности. Предприятие, трудовой коллектив на деле стали самостоятельными.
Конечно, это касалось не только Энгельсского комбината. За первыми предприятиями, как за дивизиями прорыва, подтягивались другие.

Стр. 199-200

Из рассказа Владимира Кузьмича Гусева мы знаем, как сказалась экономическая реформа на жизни одного предприятия — Энгельсского комбината химических волокон. А вот общая оценка, которую Алексей Николаевич Косыгин привел в своем докладе на XXIV съезде КПСС:

«Промышленные предприятия в 1970 году отчислили в фонды развития 3,6 миллиарда рублей, в фонды социально-культурных мероприятий и жилищного строительства — 1,4 миллиарда рублей и в фонды материального поощрения — 4 миллиарда рублей. Всего в эти фонды отчислено 9 миллиардов рублей. Многие предприятия смогли за счет фондов провести большую работу по модернизации производства, улучшению жилищных условий рабочих и служащих, построить детские сады, ясли, культурные учреждения.
В усилении материальной заинтересованности коллективов в совершенствовании производства возрастает роль фондов материального поощрения. Более четверти всего прироста средней заработной платы рабочих и служащих в промышленности в истекшей пятилетке достигнуто за счет средств этих фондов.
На предприятиях, переведенных на новую систему, вошло в практику выплачивать трудящимся из фонда материального поощрения вознаграждение по итогам года с учетом непрерывного стажа работы, дисциплины, качества работы. Опыт показал, что такой порядок поощрения способствует росту производительности труда, снижению текучести кадров и укреплению дисциплины».

Да, хрустящие стимулы вместе с моральными, оплеванными в постсоветской России, но признанными в США, Германии, Японии, исправно делали свое дело. Конечно, Косыгин не был бы Косыгиным, если бы ограничился только перечислением того, чего удалось добиться. Он яснее, чем кто-то другой, видел возможные ловушки на пути. И убежденно говорил в том же докладе, что социалистическому обществу не безразлично, за счет чего, каким путем и при каких условиях увеличивается прибыль: «Всякие попытки получать прибыль за счет обхода государственных цен или повышения их, нарушения установленного ассортимента и стандартов являются антигосударственной практикой».
Такие попытки были, премьер знал о них — и не только по докладам, а по собственным наблюдениям. Алексей Николаевич частенько останавливал машину и на московских улицах, и в командировках заходил в магазин, смотрел, что есть на прилавках. Так однажды он заглянул и в столичный «Дом фарфора» на Ленинском проспекте; кстати, по его распоряжению в стране были построены 12 фарфоровых фабрик и открыта сеть фирменных магазинов. Цены в Московском «Доме фарфора» Косыгина, хорошо знавшего стоимость посуды, удивили. «Директор магазина уверял его, что все в порядке, но отец усомнился, — пишет в своих воспоминаниях Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, — и, приехав на работу, позвонил в Комитет народного контроля. После проверки выяснилось, что цены действительно были незаконно завышены».
Косыгин видел в ценах мощный рычаг экономического управления и считал, что им надо пользоваться умело и эффективно. Но слишком много рук тянулось к этому рычагу, снимая пенку. По настоянию всесильного Политбюро начали возвращать отмененные было плановые показатели, забирать в бюджет «свободные остатки прибыли». Госплан и группа крупных министерств выступали против того, чтобы выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Заработки росли, а товаров на прилавках не хватало. Косыгина упрекали в том, что прибыль, которой дали волю, ведет к инфляции. Предприятие зарабатывало прибыль, но все чаще могло использовать ее только на увеличение зарплаты, поскольку планы не предусматривали материальных ресурсов ни на строительство, ни на реконструкцию. Нужны были корректировки по ходу пятилетки, новые решения, которые дали бы заметную прибавку на рынке, потеснили дефицит. Вспомним: в те годы дефицитом было почти все — современная радиола и телевизор, мебель и автомашина...

Стр. 292-293
Три года девятой пятилетки выдались засушливыми — 1972, 1974, 1975. Обострилось положение в легкой и пищевой промышленности, горели планы розничного товарооборота, но колоссальные средства по-прежнему вкладывались в вооружения, чтобы добиться ядерного паритета с США. В Госплане страны ситуацию определили так: «Страна стала жить не по средствам».
«Сдвиги в ассортименте все чаще стали проявляться на тех предприятиях легкой и пищевой промышленности, которым дали право самостоятельно планировать свою работу и вести хозрасчет, — вспоминает Н. К. Байбаков. — Часть прибыли увеличивалась не за счет роста эффективности производства и ресурсосбережения, а, как выяснилось, путем скрытого повышения цен на выпускаемые товары. Этот так называемый «ассортиментный хор» не учитывался в индексах ЦСУ СССР и осуществлялся ведомственным путем в обход Госплана.
Доложил мне об этом явлении начальник сводного отдела В. П. Воробьев. По его поручению этой проблемой занималась Галушкина Нина Андреевна. Когда-то она работала на производстве, затем в министерстве, была знакома с крупнейшими учеными в области пищевой индустрии. Нина Андреевна поехала на места, побывала в различных научно-исследовательских институтах, на заводах и фабриках и на основе собранного уникального материала сделала подробнейший анализ. Ее расчеты показывали, что примерно половина средств от товарооборота достигалась за счет ухудшения качества и скрытого повышения цен.
Долго и подробно мы обсуждали с Воробьевым этот вопрос, пока не пришли к заключению, что руководство страны должно знать о сложившемся положении.
— Подготовьте обстоятельный доклад! — попросил я Воробьева.
Пока готовился доклад, я ушел в отпуск. Отдыхал в доме отдыха «Сосны» под Москвой. Руководить Госпланом остался мой первый заместитель Виктор Дмитриевич Лебедев, высокообразованный инженер-экономист. Накануне ухода в отпуск я обсудил с ближайшими сотрудниками результаты анализа ситуации и дал указание В. Д. Лебедеву представить в правительство подготовленные Госпланом предложения по развитию экономики.
На закрытое заседание Президиума Совета Министров, кроме Лебедева, вызвали начальника сводного отдела Воробьева. Позвонили в «Сосны» и сказали, чтобы я тоже прибыл.
Когда Лебедев вышел на трибуну и начал зачитывать свой доклад, в котором давалась нелицеприятная оценка характера развития народного хозяйства в девятой пятилетке, Косыгин стал нервничать.
— Почему мы должны слушать Лебедева? — Недовольно хмурясь, непривычно резким тоном спросил он. — Ведь Байбаков не видел этот документ.
Я возразил, что видел этот документ и много раз, к тому же обсуждал его.
— Но ты же не подписал его? — Все еще не желая верить тяжелому смыслу доклада, как бы с надеждой обратился Косыгин ко мне.
— Я в отпуске, но с содержанием доклада согласен... Впервые я видел, как Косыгин пытается увернуться от неприятной правды, которую невесть как и почему родило само время.
Косыгин тщательно просматривал экземпляр доклада. По всему было видно: неприятно ему читать информацию о негативных процессах в легкой и пищевой промышленности.
Нелегко было докладывать обо всем этом Лебедеву, хотя он был тверд в доказательствах и читал доклад ровным голосом. Косыгин, вздохнув, отодвинул от себя печатный экземпляр и резким тоном запретил Лебедеву продолжать доклад.
Интересна и показательна судьба этого документа. Доклад был размножен и роздан всем заместителям Косыгина, а затем, буквально на следующий день, экземпляры были у них изъяты и уничтожены. Никаких решений по докладу не принималось».
Таким запомнился эпизод Николаю Константиновичу Байбакову.