«… критерий роста - это прогрессивное движение в направлении самоопределения, а движение в сторону самоопределения - это прозаическая формула чуда самовыражения Жизни».
А.Тойнби
Главная проблема нашего общественного бытия, поставленная первыми шагами перестройки и принявшая сегодня острую и драматическую форму, это - проблема сохранения нашего Отечества как исторического субъекта. Решение этой проблемы является условием продолжения жизни общества с его собственным культурным типом, проявившимся в тех социальных формах, которые имели место в России в ходе ее исторического развития. Остроту этой проблеме всегда придавали взаимоотношения Запада и России, начиная со «схизмы» 11-го века и в особенности с эпохи Просвещения и становления буржуазного общества Запада. Понятно, что проблема такого рода не существует для чубайсов, невзлиных, абрамовичей, гайдаров, кохов, немцовых и т.п. Точнее, она существует для них с обратным знаком, поскольку они утверждаются и строят свое собственное настоящее и будущее на разрушении России. Эти люди либо уже принадлежат к транснациональной элите либо уверены в том, что смогут в нее войти в награду за свою «работу». Они делают свое дело по правилам, навязанным этой элитой, расчищая для нее глобальное пространство. Если подобные лица произносят слово Россия и говорят о ее будущем, то им видится такое будущее названной части политического глобуса, которое задумано не ими, но выполняется ими и выполняется по большей части сознательно. Наградой является роскошь, в которой они оказались, и уверенность в будущем своих семейств, обеспеченная их вхождением в мировую транснациональную элиту. Точно также присутствие в названой элите удовлетворяет тщеславное самолюбие, и это самолюбование своим успехом льется неукротимым потоком из глаз А.Чубайса.
Публикуемые на этом сайте статьи не для них, но для подавляющей части населения России, прежде всего для тех, кто культурно-исторически или, лучше сказать, самой своей пуповиной связан с Отечеством, в котором рожден и воспитан. Таких не мало, но и не так уж много. Однако на нераздельность личной и общей судьбы обречены и те, кто сегодня не понимает неотвратимости связи, которая соединила общую и частные судьбы уже в силу рождения в России и в силу принадлежности к ее этносам. В общем, речь идет об общей судьбе всех, кто объективно связан с русской цивилизацией вне зависимости от того, что он о ней думает.
Здесь уместно возражение, что судьба нынешнего российского бомжа и судьба нового русского, попадающего в аварию на престижной иномарке, суть весьма разные судьбы. Действительно, все мы разным путем участвуем в распаде цивилизации, одни присутствуют на пиру во время чумы, другие умирают во время этого пира, и положение людей в этом смысле очень разное. Но культурно-историческая цивилизационная смерть коснется всех, пусть даже и по-разному. Надо признать, что немалая часть России, в том числе и те, которые сумели устроиться в этом распаде, живут сегодняшним днем, не думая о будущем. Однако распад цивилизации суть общая судьба, независимо от того, в каких гробах будут похоронены ее жертвы, поскольку России разрешается войти в мировое сообществе, создаваемое западным миром, только в том виде, который предполагала реализация нацистского плана «Ост». Вхождение в мировую элиту призрачно не только для российского пролетария, но и для российского предпринимателя. Спасать Россию западный мир не станет, хотя в большой исторической перспективе ее спасение должно было входить и в его интересы. Сегодня у нас один путь спасения - своим сопротивлением, своими организованными действиями в сфере сознания и в сфере государственного строительства не дать привести приговор в исполнение.
Социальные действия людей всегда имеют ту или иную мотивацию. Если сегодня вести речь о нашем самоспасении как спасении собственной цивилизации, то основанием такой мотивации должно быть ясное осознание того, что именно нужно защитить. В общем случае система стимулов социального поведения человека представляет собой некую иерархию, в который есть как краткосрочные, так и долгосрочные глубинные мотивации, которые пробуждаются и сознаются только в периоды глубоких кризисов, угрожающих самой социальной жизни. Глубинные «дальнодействующие» мотивации связаны с сохранением культурной генетики, с сохранением культурно-исторического типа, с сохранением фундаментальных ценностей, создающих соответствующий культурный тип. На уровне индивидуального и общественного сознания эти ценности воплощаются в систему мирочувствования и миропонимания. На уровне социальной организации они выражаются в формах общественной жизни, в соответствующих социальных институтах, являющихся, можно сказать, фенотипами по отношению к культурно-историческому ядру цивилизации.
В силу сказанного, защита тех или иных форм общественной жизни предполагает наличие и осознание ценностей, воплощенных в соответствующих социальных структурах. Поскольку же социальные структуры исторически изменчивы при определенном постоянстве культурного типа, то путь к активизации фундаментальных глубинных (дальних) мотиваций людей лежит через осознание связи прошлого, настоящего и будущего. Этот путь должны пройти если не все, то, во всяком случае, та элита, которая будет способна на организацию осознанных и эффективных социальных действий. Мотивации такого рода есть основание для самоидентификации общества и общественных групп, на этом основании крепнет связь людей с собственной цивилизацией, с ее социальным устройством. Поэтому социальная ответственность всех слоев населения за жизнь своего общества есть прежде всего ответственность за те ценности, которые объединяли или должны объединить общество. Стало быть нужно ответить на вопрос, в чем суть ценностей, сделавших нас своеобразной цивилизацией (Н.Я.Данилевский настаивал, что это есть славянская цивилизация), оказавшейся принципиальной культурно-исторической альтернативой западному пути развития.
Попытка перечислить весь комплекс цивилизационных ценностей общества часто оказывается неэффективной в силу того, что одна и та же ценность может являть себя в различных формах в зависимости от сферы социальной жизни, в которой она окажется фиксированной. Поэтому лучше обращаться к выявлению фундаментальных генотипических установок, характерных для той или иной социальной формы жизни. В таком случае ход рассуждения может быть таков. Всякая социальная организация есть в конечном счете форма воспроизводства жизни. Ценности, конституирующие социальное целое, и средства его поддержания присутствуют в разных цивилизациях и практически во всех сообществах. При этом они по-разному проявляют себя на разных уровнях и в разных формах социальной жизни. Системообразующим началом для всей совокупности ценностей в обществе является сложившееся в нем отношение к Жизни. Представление о жизни, выраженное в представлении о смысле жизни, и отношение к ней в той или иной цивилизации будет выступать ее фундаментальной характеристикой, воплощенной в культуре, в социальных институтах и во взаимоотношениях между людьми соответствующей цивилизации. Понятно, что названным фактором нельзя исчерпать анализ цивилизации. Но, поскольку представление о жизни и отношение к жизни формирует культурный тип, выражающий себя во всех остальных сферах, то, оценив и осознав названное обстоятельство, мы получим основание для оценки всех ее исторических социальных форм.
Диапазон «ценностей жизни» может быть представлен двумя крайними позициями. Одна из них признает жизнь как высшую ценность только для своего сообщества (или группы индивидов) и считает приемлемыми любые действия по его самосохранению, даже идущие во вред другим сообществам. Другая крайняя позиция признает ценность жизни для всех человеческих сообществ и человеческих индивидов. Можно сказать, что она руководствуется всечеловеческим представлением о ценности жизни, в то время как первая позиция может быть названа выражением группового или индивидуального эгоизма. В истории человеческих сообществ мы едва ли найдем названные социальные позиции в их чистом виде, всегда обнаружится, что жизнь определенным образом «усредняет» крайности. Но, тем не менее, степень реализации общечеловеческого понимания ценности жизни может быть представлена как критерий нравственного прогресса, поскольку способность ценить жизнь индивида и сообщества есть отражение масштаба принятых людьми представлений о ценности жизни. Можно даже предположить, что история совершит в конечном счете некий «естественный отбор» культур и обществ именно по этому критерию, т.е. по мере продвижения от представления от ценности своего сообщества и своих индивидов к ценности жизни для всех.
Сама по себе установка на выживание отдельного сообщества еще не есть патология, если она не содержит в себе отрицание «права на жизнь» других людей и сообществ. Например, каннибализм архаических племен далек от тех установок сознания, которые были явлены в идеологии фашизма, поскольку поведение каннибалов не направлено против жизни как таковой. Оно всего лишь проявление эволюционной ситуации, сложившейся в социогенезе. Лишь в ходе культурного развития человечества сложилась этика более высокого порядка, утверждающая самоценность человеческой жизни и отвергающая поведение, в той или иной форме отрицающее жизнь и прямо или косвенно культивирующая смерть. По этой линии проходит граница Добра и Зла, поскольку Добро есть по своей сути начало жизнеутверждающее, поддерживающее и сохраняющее жизнь, в то время как Зло есть путь разрушения и отрицания жизни. Формы проявления того и другого весьма разнообразны, но свет истины, красоты, душевного покоя - все это формы существования Добра, в то время как ложь, безобразие, злобная агрессия - все это формы выражения Зла. По этим признакам можно угадывать патологическую личность и патологии в культуре, не дающие покоя ни индивиду, ни сообществу. Русский мыслитель Н.Ф.Федоров, в социальных проектах которого много утопии, более глубок в вопросах этики. В честности, он утверждал, что добро определяется отношением к понятию жизнь. Добро, определяемое отрицательно, есть лишь не отнятие жизни, в своем же положительном значении оно есть сохранение жизни живущим и возвращение ее теряющим и потерявшим жизнь. Путь к деланию Добра и сохранению жизни пролегает, согласно этике Н.Ф.Федорова, через солидарное чувство человеческого братства, через сыновью любовь к предкам.
Может показаться, что сегодня на фоне могущества рыночной экономики и военной силы рассуждения о Добре и Зле выглядят ненужным морализаторством и свидетельствуют лишь о слабости позиции. Автор текста придерживается другого мнения. В жизни людей и сообщества могут наступать такие моменты, когда необходим катарсис, освобождающий от текущей повседневности и обращающий к фундаментальным смыслам жизни. Именно такую стадию переживает Россия, когда поставлен вопрос о ее бытии или небытии. Один раз в прошлом веке линия сражения Добра и Зла, Жизни и Смерти уже проходила через Россию, когда она отражала нацистское вторжение. Не прошло и полувека, как сражение вновь развернулось на нашей территории с еще большим остервенением сил зла, сделавших выводы из своих предшествующих поражений. Так что речь идет не о морализаторстве, имеющем целью изменить человека через проповедь, речь идет об объективных генотипических началах, угнездившихся в той или иной цивилизации. В объективности этих начал легко убедиться, взглянув на экраны наших телевизоров, кинотеатров, наполненных злом и агрессией, одной из форм которых являются бесконечные шоу для уличных придурков, осуществляемые по сути недалеко ушедшими от них людьми. С началом «перестройки» из средств массовой информации и из российского искусства исчезло Добро. Это весьма характерный и вполне объективный признак совершающегося процесса распада и смерти. Стоит взглянуть даже на крайне ограниченный набор демонстрируемых советских кинофильмов, чтобы увидеть, что в них люди хотели жить, они действовали ради жизни, их действия есть по сути делание добра. Тем более это справедливо в отношении советских фильмов о войне в отличие от современных фильмов на те же сюжеты, сделанные по американским образцам, столь чуждым духу русской культуры.
Мысль, выраженную цитатой из А.Тойнби, взятой в качестве эпиграфа статьи, можно найти и у других «цивилизационщиков», в частности, у зачинателя названного подхода русского мыслителя Н.Я.Данилевского и у О.Шпенглера. Но, если верно, что развитие цивилизации есть ее самоопределение, выражение ее «внутреннего Я», что тогда выразила в своей истории русская цивилизация, какой культурный генотип определил ее лицо? В контексте наших рассуждений можно сказать следующее: история народов России и прежде всего славянских народов, сложивших ее исторический фундамент, выразила отношение к жизни, при котором все люди имеют одинаковое право на жизнь безотносительно принадлежности к тому или иному этносу. Жизнь суть общий дар, данный всем людям. Любовь к жизни, называемая ныне биофилией, как к бесценному дару Земли или дару любящего Бога - такова максима, таков категорический императив, записанный в генетике русской культуры.
Поскольку восприятие жизни и отношение к ней является фундаментальной чертой культуры, то ее генотипические начала, как правило, представлены еще на архаической стадии развития общества. Выявление подобных «сохраняющихся» черт культуры, оказавшихся основанием цивилизации, требует разносторонней исследовательской работы, в частности, со стороны антропологов и этнографов. При этом можно указать на тот факт, что отношение к жизни и любовь к живому проявляются также в характере взаимоотношения человека и природы. Для мировоззрения языческой Руси характерно, что в ней не только отсутствует конфликт природы и человека, но скорее торжествует их трогательное единение. Культ жизни и всего, что поддерживает и сохраняет жизнь, характерен для славянского языческого отношения к природе. Об этом писали исследователи «Слова о полку Игореве», указывавшие на настойчивое присутствие в ней ощущения органической близости человека и природы и на трогательную апелляцию автора «Слова» к этому чувству. Природа сопереживает русскому войску: «древо в тоске преклонилося», «древо лист не к добру обронило». Природа помогает бегству князя Игоря: «Тогда вороны не граяли, галки примолкли, сороки не стрекотали, только полозы ползали» и т.п. Мотивы органического единства природы и человека, выраженные в «доброй антропоморфизации» природы, можно найти в талантливом исследовании языческой мифологии Руси, проделанном в 19 веке А.Н.Афанасьевым. Даже волк в русских сказках, оказывается соучастником борьбы против сил Зла и Смерти, помогаю русскому сказочному герою. В конечном счете, это единение с живительной силой природы поднимается до идеи братства всего живого, всего, что продолжает жизнь, т.е. творит Добро согласно учению Н.Ф.Федорова.
Здесь необходимо сделать две оговорки. Первая касается того, что названная максима принадлежит культуре как фактору, определяющему историческую траекторию общества. Однако само наличие такой культурной установки не снимает внутренних явлений насилия, асоциального поведения, не исключает проявление на уровне поведения отдельных индивидов или социальных групп установок и мотиваций, выходящих за пределы названного императива. Иначе говоря, реальная история предполагает борьбу внутреннюю и внешнюю, в которой взаимодействую разные факты и обстоятельства, не исключающие неизбежность войн внешних и внутренних, всегда сопровождаемых проявлениями жестокости и агрессии. Важно при этом представлять культурно-историческое лицо субъекта, не подменяя его отдельными события его истории. В конечном счете ценностная ориентация рассматриваемого типа воздействует на отношения между людьми, на строительство социальных институтов, при этом последние выстраиваются как решение конкретных проблем существования, а не идеи всемирного братства как таковой. Примером может служить стремление к достижению консенсуса, единодушия, согласия по фундаментальным вопросам внутри сообщества. На этой основе вырабатываются собственные социальные механизмы согласования и принятия решений. В частности, рождение советов в годы русской революции есть выражение дальних мотиваций такого рода и, в некотором смысле, есть перенесение принципов «деревенского мира» в сферу принятия политических и хозяйственных решений.
Вторая оговорка касается того факта, что ценность, о которой идет речь, характерна не только для русской культуры, она в общем случае является всечеловеческой. Однако далеко не у всех народов она оказалась поднята до уровня цивилизационного строительства. Обстоятельство такого рода легко видятся при сравнении с культурными прототипами других цивилизаций. Например, для языческого сознания эллинского мира характерно противостояние человека и природно-мистических сил, воплощенных в эллинских божествах. Эта тема начинается с борьбы титанов с богами и продолжается в сюжетах и мироощущении эллинского индивида в виде готовности смертного сражаться с бессмертным (Ахиллес наносит рану самому Арею в битве под Троей). Самоутверждение греческого индивида может производить впечатление своей эмоциональной привлекательностью и выражением свободы и самоутверждения. Но нам здесь важна другая сторона. Индивид, бросающий вызов природным стихиям, лишается их поддержки, и сами взаимоотношения с природным миром теряют характер гармонии, существующей во имя жизни. Энергия такого индивида направляется либо на покорение других народов, в чем он находит свое самоутверждение, либо направляется на ценности гедонизма, «возвышающих» его над «варварами», а чаще всего происходит соединение того и другого. Тему противостояния индивида и судьбы (рока) в греческой мифологии можно представить как следствие вызова, бросаемого внешним силам и осознанием того факт, что сам он не способен победить природу.
Доминирование стремления к индивидуальному самоутверждению ведет по необходимости к тому, что ценность жизни отступает перед этим последовательным антропоцентризмом. Это можно видеть в буддизме, для которого жизнь ценна только своим растворением в вечном (трансцендентном) мире. В более острой форме эта сторона дела обнаруживается в европейской культуре, начиная с античного гедонизма. Отступление от фундаментальной ценности жизни, неизбежное в мирочувствовании гедонизма, принимает со временем в западной культуре вполне определенный поворот, именно, смерть уравнивается с жизнью, и интеллектуалы Запада начинают говорить о витальном и танатальном стремлениях как изначально заложенных в природе человека. Есть некая иррациональная логика, порождающая танатальную окраску мировоззренческого антропоцентризма. Осмелюсь высказать парадоксальное утверждение, что жизнь человека не должна рассматриваться как его индивидуальное достояние, которым он «свободно» распоряжается. Точнее сказать, она не является индивидуальным достоянием в том смысле, который придало ей рациональное мировоззрение просвещенческого индивида. Жизнь есть достояние сообщества в том смысле, что человек живет в сообществе, и только жизнь в сообществе обеспечивает жизнь индивидуальную. Разрывающий эти связи человек теряет внутреннее наполнение жизни и начинает чувствовать холодную пустоту Космоса, говоря метафорически, утрата смысла влечет к суициду как одной из возможных реакций на названную утрату. Гедонизм и индивидуализм оборачиваются этой метафизической пустотой, которую ощущают натуры творческие и утонченные, создающие интеллектуальный климат. Культ смерти по необходимости сопровождает культуры, утратившие то, что можно назвать чувством солидарности. Христианская доктрина, которая является мировоззрением жизнеутверждающим, строится на соборной солидарности людей, которые суть дети единого Бога и обречены на делание Добра. Только в таком контексте обретает в христианстве ценность индивидуальная жизнь. Разрыв между людьми и замена солидарного чувства индивидуальной или групповой конкуренцией оказывается, при всем самонадеянном торжестве западной цивилизации, дорогой в никуда, ибо этот путь противоречит глубинным основаниям жизни человека.
Ценности, принятые обществом, проявляются не только в индивидуальном поведении. Они выражены в мировоззрении и в мирочувствовании, которое, в свою очередь, представлено искусствами, давая ему форму и наполняя последнюю содержанием. Но еще более важно, что культурно-ценностные установки отражены в социальных институтах, составляющие тело общества. Речь идет прежде всего о неких базовых социальных структурах, называемых иногда социальными матрицами, обеспечивающих воспроизводство необходимых материальных и культурных условий жизни сообщества. К таким структурами принадлежат прежде всего формы хозяйственной деятельности; образование и воспитание, обеспечивающее воспроизводство личностных культурных начал; вся жизнь культуры, включая литературу во всех ее формах, музыкальную культуру, архитектурные формы и т.п.; политические институты, т.е.институты власти. Кстати, Н.Я.Данилевский называл четыре основные социальные институты, в которых цивилизация выражает свою самобытность: хозяйство, политическое устройство, культура и религия. В эту четырехзвенную структур можно внести поправки, заменив, например, религию идеологией или мировоззрением. Общие принципы жизни цивилизации находит свое воплощение также и в других социальных структурах и связях, пронизывающих общество. Например, в рамках советской цивилизации они находили свое воплоще6ние в формах защиты материнства и детства, защиты здоровья и т.п. Замечу здесь также, что на практическом уровне западные идеологии, направляющие политиков, ясно сознают связь между фундаментальными ценностями жизни общества и социальными формами, в которых они выражены. Установка нынешних глобализаторов на разрушение политических и хозяйственных форм других обществ и навязывание им «рыночной экономики» и западной «демократии» означает, что Запад признает право на жизнь лишь за собственной цивилизацией, не признавая право на существование других культурных форм жизни.
Из всего сказанного следует, что защита своей культурно-исторической идентичности, своих ценностей и права на историческое существования означает строительство и защиту определенных социальных институтов, обеспечивающих обществу (цивилизации) историческую перспективу. По этой причине бережное отношение к жизни по необходимости оборачивается охранительным отношением к тем социальным формам, которые структурируют сообщество и продлевают его жизнь. Различные культурно-исторические типы, иначе говоря, культурные подвиды человечества создают различные формы социальной жизни. Исторически так сложилось, что Россия несла бремя прорастания и развития до цивилизационного уровня такого культурного типа, который дает солидарную всечеловеческую основу выживания. Эта всечеловечность отмечена разными мыслителя. В одних случаях смутное интуитивное ощущение, в других - ясное осознание всечеловечности русского культурного типа - придавали ему привлекательность в глазах других народов. Одновременно эта же самая черта порождала и неукротимую ненависть альтернативного культурного типа, способного претендовать на построение общества будущего, в котором какой-либо один народ (или государство) будет доминировать над всеми другими народами и государствами. Об этом культурно-типологическом противостоянии как причине политической вражды и воинственного отношения к России писал в свое время Н.Я.Данилевский. Между тем, как носительница этики всечеловеческой любви и солидарности Россия, как утверждал Н.Ф.Федоров, несет в себе этическое начало, замиряющее народы. Ей, как полагал русский философ, предстоит замирить Восток и Запад, она замиряла народы на своей территории, а не уничтожала их, она стала местом собирания народов и «испытания вер».
Замиряющая всечеловечность, наполняющая жизнь глубоким и искренним смыслом, причем добрым смыслом, как полагал В.С.Соловьев, - исконная коренная черта русского культурного типа. Правда и то, что потеря этого типа, утрата веры в него делают людей скотами в силу утраты самого смысла жизни, причем утраты фатальной, ибо эту утрату не может компенсировать погоня за материальным благополучием при всеобщей деградации. Но, с другой стороны, вера такого типа, т.е. вера всечеловеческая, явленная в прошлом через православие, а в советское время через превращенную и неадекватную сути идеологическую форму марксизма, способна обеспечивать такое единение, которое должно обеспечивать обществу высочайшую прочность:
«Единство, - возвестил оракул наших дней, -
Быть может спаяно железом лишь и кровью …»
Но мы попробуем спаять его любовью, -
А там увидим, что прочней….
(Тютчев Ф.И. Два единства)
Через ценность жизни и уважение к жизни может и должно утверждаться чувство всечеловеческой солидарности. В православной догматике, принятой Русью, это чувство предстает как признание равного права на жизнь всех живущих. В рамках названных представлений жизнь дарована Богом всем, и он равным образом печется о спасении всех. Греховно покушение не только на чужую, но и на свою жизнь, и никто на земле не имеет преимущества в виде большего или меньшего права на жизнь. Отметим при этом, что речь идет не о юридическом праве на жизнь, утверждаемом в преамбулах к либеральным Конституциям. Правовое утверждение о праве на жизнь может иметь лишь отрицательный смысл, т.е. утверждение запрета на покушение на жизнь, оговоренное определенными условиями. Дальше этого право пойти не может в силу самой своей природы. Более того, провозглашаемое юридически право никак не препятствует западному миру отнимать жизнь у тех, кого он лишил права на жизнь, причем лишил не столько юридически (это возможно лишь по суду), но именно в силу своей «двумерной этики», разграничивающей «плохих и хороших парней» и снимающей правовую защиту с «плохих». Юридическое право, как всякое право, подобно дышлу, как утверждает русская поговорка. От права отличается некая нравственная установка, некая культурно-историческая максима, пронизывающая все мироощущение и весь образ жизни народа. Сама по себе она не исключит насилие в обществе и отнятие жизни у других. Но она формирует определенное отношение к этим фактам, которое всегда будет рассматривать отнятие жизни как событие скорбное для всего живущего, даже если оно и было необходимым. Такое мирочувствование характерно для русской культуры, но утвердилось более всего в православном сознании.
Полного разрушения русского культурного типа не произошло даже в рамках нынешней катастрофы, когда ликвидированы фактически все социальные институты, способные поддерживать жизнь в адекватных этому типу формах. Поэтому огромные силы фактического правящего меньшинства брошены на прямое воздействие на сознание с целью изъятия из него уже потерявшего цельность, но не ликвидированного мирочувствования. Восстановление же последнего есть необходимое условие прекращения катастрофы. Текущие социальные проблемы сегодняшнего дня могут стать причиной тех или иных социальных поступков, волнений, манипулирования массами и т.п. Но самосохранение и возврат к своему историческому пути невозможен без активации глубинных (дальних) мотиваций, заложенных в самом культурном типе. Поиск слов и действия такого типа должен лежать в основании действий оппозиции, желающей стать действительной силой сопротивления распаду. Россия сегодня является местом сражения Добра и Зла. Поиск способа вписать ее в глобальный буржуазный мир как самодостаточную и зажиточную страну соблазнителен, но утопичен. Генеральная линия действия должна выстраиваться в другом направлении. Однако процесс ее выстраивания должен исходить из реалий сегодняшнего дня, из наличного материала, из наличных условий и из реальной расстановки сил. Все это предполагает умение вести диалог с Западом, умение вести его осмысленно и внятно, с постепенным и неуклонным преобладанием российского интереса, суть которого в том, что Россия должна оставаться сама собой и совершать то, что «Бог задумал о России», как выражался В.С.Соловьев.
