Депортировали невиновных в США и Западной Европе, а не в СССР
16 мая в Киеве с ликованием встречали возвращение певицы Джамалы с конкурса Евровидения. В ходе этого музыкального состязания исполняемые песни должны быть сугубо аполитичными, но на сей раз руководители Евровидения решили пренебречь этим правилом и, несмотря на откровенно политизированное содержание номера, с которым должна была выступить Джамала, ее допустили к участию в конкурсе. Затем организаторы конкурса добились присуждения Джамале первого приза, хотя вряд ли можно признать песню «1944» музыкальным шедевром, а вокальные способности певицы --уникальными. Совершенно очевидно, что песня, посвященная прабабушке Джамалы, стала еще одним поводом поднять «крымский вопрос» и осветить его в духе враждебной политики Запада по отношению к нашей стране.
В то же время присвоение песне Джамалы первого приза Евровидения означает не только демонстрацию верности санкциям против России и безоговорочную поддержку киевских властей. Сочинение Джамалы должно было внедрить в сознание сотен миллионов аполитичных любителей популярных песен во всем мире информацию о депортации крымских татар, о которой они до сих пор никогда не слыхали. А заодно попытаться их убедить в том, что это событие было величайшим преступлением против человечности и самым значительным событием 1944 года. Так была совершена еще одна операция по искажению представлений о прошлом.
О чем не пели на конкурсе Интервидения
Ни в песне Джамалы, ни в комментариях западных средств массовой информации нельзя найти ни слова о контексте исторических событий, повлиявших на судьбу прабабушки певицы. Восторженные поклонники Джамалы вряд ли задумываются о том, что 1944 год был прежде всего пятым годом Мировой войны, в ходе которой решался вопрос о дальнейшей судьбе планеты. Пятый год продолжалась борьба против сил, вознамерившихся поработить большинство человечества и уничтожить десятки миллионов людей. Ненависть к врагам человечества распространялась не только на безжалостных агрессоров, но также на их пособников в странах, которые стали жертвами гитлеровской Германии и ее союзников. В ответ на вторжение захватчиков (а порой и до их вероломного нападения) в ряде стран принимались меры по предотвращению подрывной деятельности вражеской агентуры. Правда, порой желание избавиться от тайных врагов страны было порождено паникерскими настроениями, а потому зачастую принимавшиеся меры против «пятой колонны» били мимо цели, поражая невиновных людей.
Хотя в нашей стране многие до сих пор любят всуе вспоминать «37-й год» и считать, что огульные репрессии и аресты по доносам характерны лишь для истории нашей страны, подобные же события разыгрались во многих государствах «западной демократии» в 1940 году. Еще задолго до того, как 10 мая 1940 года гитлеровские войска вторглись в Нидерланды в этой стране стали распространяться слухи о наличии в стране «пятой колонны», работавшей в интересах третьего рейха. Уже с 1938 года голландская полиция взяла на учет 2300 немцев, сочувствующих гитлеровскому режиму, и голландцев, являвшихся членами нацистских организаций. Но затем под влиянием растущей шпиономании под контроль были взяты несколько десятков тысяч политических эмигрантов и евреев, бежавших из нацистской Германии в Голландию. Их подозревали в том, что они на самом деле были агентами гестапо.
Словно компенсируя неспособность голландских войск дать отпор наступавшим войскам Германии, сразу после вторжения в Нидерланды 10 мая в 5 утра Главнокомандующий вооруженными силами Голландии отдал приказ, чтобы все лица, взятые на учет, не покидали свои жилища. Для проведения арестов были организованы специальные группы. Полицейские автомобили направились во все концы страны.
Описывая события того дня на основе показаний очевидцев, американский историк Луи де Йонг писал, что задержанных «сгоняли вниз по лестнице вместе с женами и детьми. С поднятыми вверх руками они должны были стоять у подъездов своих домов, пока не закачивался обыск. Им угрожали револьверами и винтовками с примкнутыми штыками. Каждое движение с их стороны рассматривалось как попытка совершить нападение. То и дело слышалось: «Вынь руки из карманов!», «Заткни глотку, а то получишь пулю!», «Подлые предатели!», «Утопить бы вас, чертей!»
Число задержанных намного превысило количество сторонников нацизма. Только в Амстердаме и его окрестностях было арестовано более 6000 человек. Луи де Йонг замечал: «К данной цифре нужно прибавить не одну тысячу задержанных в других районах страны». Очевидец И.А. ван Тиль свидетельствовал: «В эти пять дней разыгрывались жуткие сцены». Де Йонг пояснял: «Некоторых арестованных расстреливали конвоировавшие их солдаты».
Аналогичные события развертывались в эти дни и в соседней Бельгии. 10 мая стали начались аресты лиц, заподозренных в принадлежности к «пятой колонне» по спискам заранее составленным в министерстве внутренних дел страны. Американский источник Де Йонг писал: «Однако через несколько дней развернулась новая огромная волна репрессий главным образом под влиянием возбужденного населения; в результате дополнительных арестов многие тюрьмы вскоре оказались переполненными… Одновременно было принято решение вывезти (предосторожности ради) наиболее опасных из подозрительных лиц на территорию Франции».
По словам де Йонга, «в одном из поездов с арестованными из Брюсселя, находилось 1100 человек. Большинство из них являлось немецкими подданными, среди которых имелось много евреев… Здесь был студент перс, исключенный из университета по подозрению во враждебной деятельности, инженер югослав, проживавший в Антверпене и навлекший на себя подозрение тем, что несколько раз подряд проехал вверх и вниз на лифте. Инженер объяснял, что хотел убрать свои вещи с более опасного верхнего этажа, однако соседи были уверены, что он подает сигналы немцам. Священников подвергали аресту на том основании, что «все духовенство могло оказаться переодетыми парашютистами».
Де Йонг писал: «15 мая из города Брюгге на трех автобусах отправили 78 заключенных, соединенных попарно металлическими наручниками. Среди них были немцы, голландцы, фламандцы, евреи, поляки, чехи, русские, канадцы, итальянцы, а также один датчанин и один швейцарец. Всех этих людей сначала доставили в тюрьму города Бетюн, а оттуда переправили в Абвиль. Здесь никого не принимали. Тюремные камеры были уже и без того переполнены… Двадцать два арестованных были расстреляны на месте – неподалеку от эстрады для оркестра».
Никто никогда не подсчитал числа арестованных в эти дни. Только в двух эшелонах, прибывших в город Турне 14 мая, насчитывалось 3 тысячи арестованных. Эшелоны окружали толпы разъяренных людей, которые требовали немедленной казни заключенных. Луи де Йонг замечал: «Сколько людей, арестованных в Бельгии по подозрению в принадлежности к пятой колонне, рассталось с жизнью, нельзя установить даже приблизительно».
По мере того, как немецкие войска стремительно продвигались по Бельгии, эшелоны с арестованными направлялись во Францию. В книге де Йонга сообщается: «Крупный железнодорожный эшелон, следовавший из Брюсселя, прибыл в Орлеан через 6 суток. Запертые в вагонах с надписями «члены пятой колонны» и «шпионы» люди лишь время от времени получили немного воды; раз в сутки им выдавали по куску хлеба. Стояла невыносимо жаркая погода. Все заключенные сидели в вагонах вперемежку. Тут были немецкие подданные, евреи, коммунисты. В пути несколько человек умерло, одна женщина родила. На станции Тур перед эшелоном с арестованными, который остановился напротив здания вокзала, собралась возбужденная толпа. «Нефти, – кричали из толпы, – дайте нам нефти, чтобы облить ею и сжечь подлецов; надо уничтожить эту нечисть».
Де Йонг сообщал: «В начальный период войны все немецкие подданные, проживавшие во Франции, были интернированы. Сначала это касалось только мужчин, а затем – женщин и детей; в общей сложности интернированных набралось около пяти тысяч. Более сложную проблему представляли собой те тридцать тысяч эмигрантов из Германии и Австрии, которые поселились во Франции. В своем большинстве эти люди желали принять посильное участие в борьбе против национал-социализма. Такой возможности им не предоставили. На всякий случай их решили интернировать». Среди интернированных оказался и всемирно известный писатель-антифашист Лион Фейхтвангер, который впоследствии описал свои злоключения в книге «Чёрт во Франции».
Вновь созданные концлагеря были переполнены. В лагере Грюс находилось около 13 тысяч заключенных. По словам очевидца, там были «коммунисты, анархисты, эльзасцы, евреи, греки, армяне, немцы, фламандцы, голландцы. Санитарные условия были отвратительные. В лагере кишели крысы, вши и блохи». В лагере Ле Верне находилось 6000 человек. Один из заключенных лагеря насчитал среди его обитателей до сорока национальностей». Многие из них умирали от невыносимых условий содержания.
Отделенная морем от европейского континента Великобритания не спешила бросать в тюрьмы «подозрительных лиц», но на второй же день после объявления войны 4 сентября 1939 г. в Лондоне началась работа по обследованию эмигрантов, проживавших на Британских островах. Вскоре они были поделены на три группы (A, B, C). 600 человек, отнесенные к группе A, были интернированы. 51 тысяча эмигрантов получили свидетельства о благонадежности и зачислены в группу C.
Положение 6800 зачисленных в группу B было неопределенным до начала наступления немецких войск во Франции. Однако 16 мая 1940 г. их стали арестовывать. Сначала интернировали мужчин среднего возраста. Затем наступила очередь женщин и детей. В начале июня стали сажать лиц 60 – 70 лет и старше.
Успех германского блицкрига внес новые коррективы в положение эмигрантов. 21 июня 1940 г. английское правительство решило интернировать всех иностранцев, причисленных к категории C. Де Йонг писал: «За несколько недель все причисляемые к этой категории иностранцы были интернированы. При этом некоторые иностранцы кончали жизнь самоубийством. Однако большинство из них примирилось со своей участью; людям пришлось пережить тяжелые месяцы изоляции от внешнего мира в лагерях, где (особенно в начальный период) условия жизни оставляли желать много лучшего. Почти 8000 интернированных перевезли в Канаду и Австралию; одно из транспортных судов, «Арандора Стар», по пути было торпедировано подводной лодкой и пошло ко дну».
Через полтора года аналогичные массовые репрессии развернулись в США. Вероломное нападение японской авиации на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе вызвало в США всеобщее возмущение. Еще до этого ФБР «держало под колпаком» 1266 японцев, которые считались шпионами. За двое суток они были арестованы. Но вскоре в стране поднялась волна шпиономании, объектами которой стали все американцы японского происхождения. Их обвиняли в том, что они отравляли фрукты и овощи, которыми торговали на рынках, сооружали клумбы на садовых участках так, чтобы они служили ориентацией японским самолетам для бомбардировки военных заводов и аэродромов, по ночам подавали световые сигналы японским подводным лодкам, а при случае стреляли в спины маршировавшим солдатам.
Все эти обвинения были чистым вымыслом. Было известно, что на территории США, где последняя война к тому времени отгремела 77 лет назад, за всю Вторую мировую войну не ступила нога японского солдата, не упала ни одна японская бомба, поскольку Аляска и Гавайские острова, где это происходило, не были тогда штатами США. Ни один японский самолет не долетел до Штатов, а к их берегам не приблизились японские надводные или подводные суда. Не было ни одного обстрела американских солдат на территории США. Тем не менее, 11 февраля 1942 года Рузвельт отдал по телефону приказ военному министру Стимсону выселить американцев японского происхождения из штатов Тихоокеанского побережья и переселить в концентрационные лагеря.
В течение недели около 120 тысяч американцев японского происхождения были направлены в лагеря за колючую проволоку в штатах Вайоминг, Айдахо, Монтана. В мае 1942 году Рузвельту представили доклад о результатах депортации. Авторы доклада, в частности, говорили, что у депортированных было конфисковано 1500 радиоприемников, 3000 фотоаппаратов и 2600 револьверов. Последнее не было удивительным для страны, в которой с 1791 года конституцией было закреплено право на обладание оружием, и на каждых двух американцев приходилось в среднем по одной единице огнестрельной техники. Авторы писали, что "мы не обнаружили в ходе операции каких-либо опасных лиц, о которых мы не могли узнать другими путями. Мы не считаем, что конфискованный динамит или порох предназначался для каких-либо диверсий. Мы не нашли ни одного пулемета или револьвера в таких обстоятельствах, которые заставили бы предположить, что данный револьвер будет использован на пользу врагу. Мы не обнаружили ни одного фотоаппарата, в отношении которого можно было бы заподозрить, что он предназначен для шпионских целей". И тем не менее ничего не изменилось в судьбе узников концлагерей и они оставались в них до конца войны.
На долгие годы лица, пострадавшие от массовой шпиономании миллионов американцев, запомнили свое трехлетнее пребывание в концентрационных лагерях. Беседуя с социологом Стадсом Тёркелом в конце 70-х годов, супруги Аки и Джун Курозе рассказали, как внезапно они оказались окруженными ненавистью, как перед выселением они были вынуждены продавать свою собственность за бесценок, чем с удовольствием воспользовались их соседи. Они вспоминали, что после депортации их разместили в свинарниках и конюшнях. Им нередко отказывали в медицинской помощи и поэтому один из их родственников умер от перитонита. Между тем по выходным дням к лагерям в своих машинах приезжали "белые" американцы и из-за колючей проволоки оскорбляли заключенных и всячески издевались над ними.
Справедливая борьба народов различных стран земного шара против агрессии блока фашистских и милитаристских государств была отягощена паникерскими настроениями, шпиономанией, что привело к вопиющим нарушениям законности. Однако, в отличие от депортации крымских татар, об этих событиях, разыгравшихся в странах Западной Европы и в США в 1940 – 42 гг. никогда не вспоминают в средствах массовой информации. Тяжелую судьбу невинных жертв чрезмерной ретивости, рожденной благой целью обеспечения безопасности своих стран, не оплакивают в песнях для Евровидения.
О чем не сказано в песне Джамалы
Не удивительно, что в нашей стране, оказавшейся после Октябрьской революции в капиталистическом окружении, меры против тайных пособников внешних врагов считались необходимым условием для обороны Советской страны. Хотя в постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г., подписанном В.М. Молотовым и И.В. Сталиным, были осуждены нарушения законности в ходе массовых репрессий 1937 – 38 гг., в нем была дана положительная оценка работы органов НКВД «по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, пробравшихся в СССР в большом количестве под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, харбинцев и пр.». Эта «работа» сопровождалась массовыми депортациями этнических групп населения из приграничных районов. В постановлении не было сказано об огульном подходе к десяткам тысяч депортированных людей и тяжелых испытаниях, выпавших на их долю.
Подобные же депортации были осуществлены среди польского населения Западной Украины и Западной Белоруссии после осени 1939 г., а также среди населения прибалтийских республик в июне 1941 г. И в этих случаях наряду с явными сторонниками гитлеровской Германии, из земель, вновь присоединенных к СССР, высылались случайные жертвы подозрений или злобных наговоров.
В отличие от стран Западной Европы, немецкое население СССР не подвергалось массовым высылкам сразу же после нападения гитлеровской Германии на нашу страну. Лишь в начале сентября 1941 г., когда шли бои за Киев, Ленинград был взят в блокаду, а враги стояли вблизи от Москвы, и поступили сообщения о том, что в немецких селах Украины население вывешивает нацистские флаги, приветствуя оккупантов, было принято решение о ликвидации Автономной республики Немцев Поволжья и началось выселение немецкого населения за Урал.
В то время никаких репрессивных мер по отношению к крымским татарам не принимали. Никто в руководстве страны не видел для этого оснований. Крымские татары, на долю которых приходилась одна пятая часть населения Крымской Автономной ССР, были представлены в высших органах этого национального образования. Татарский язык считался государственным в АССР. В начале войны от 10 до 20 тысяч молодых татар из Крыма вступили в ряды Красной Армии. Некоторые из них храбро сражались против врага. Дважды Героем Советского Союза стал летчик Ахмет-Хан Султан. После оккупации среди партизан были крымские татары, а татарское население ряда прибрежных сел укрывало в своих домах советских десантников.
Однако по мере отступления наших войск среди крымских татар участились случаи дезертирства из Красной Армии. Ссылаясь на докладные НКВД, Игорь Пыхалов в своей книге «За что Сталин выселял народы?» утверждает: «дезертирство крымских татар было практически поголовным». Обратил внимание Пыхалов и на то, что значительная часть местного населения грабила партизанские продовольственные базы, созданные перед войной.
Еще задолго до вторжения в СССР немецкие захватчики разработали политику, направленную на разжигание межнациональной розни. В своей докладной записке начальник одного из партизанских районов Крыма В.В. Красников писал: «С первых же дней своего прихода немцы, опираясь на татарских националистов, играя на национальных чувствах татар, не грабя их имущество открыто, так, как они поступали с русскими, старались обеспечить хорошее отношение к себе местного населения». Эта политика приносила свои плоды. Фельдмаршал Эрих фон Манштейн вспоминал: «Большинство населения Крыма было настроено весьма дружелюбно по отношению к нам. Нам удалось даже сформировать из татар вооруженные роты самообороны, задача которых заключалась в охране своих селений от нападений скрывавшихся в горах Яйлы партизан».
Число же крымских татар среди советских партизан убывало. По данным Пыхалова к 1 июня 1943 году таких было всего шесть человек. Отряды крымских партизан состояли в основном из русских и украинцев.
Такое поведение значительной части крымских татар было неожиданным для советского руководства… К сожалению, в советское время слишком поверхностно изучали историю народов СССР. А ведь в течение нескольких столетий войска крымского хана совершали набеги на Русь и угоняли в плен тысячи человек, которых продавали на османских рынках Черного и Средиземного морей. В течение веков ханство было вассалом Османской империи и верно служило его интересам. Этому был положен конец лишь после присоединения Крыма к России.
Однако наследие многовековой вражды с Россией и вассального подчинения османам оставило свой след в сознании части крымско-татарского населения. Хотя в ходе Крымской войны 1853 – 56 гг. в обороне Севастополя лейб-гвардейцы крымско-татарского эскадрона храбро защищали город, захватчики постарались привлечь немалую часть татар на свою сторону. Помимо 10 тысяч турецких оккупантов Евпаторию обороняли 5 тысяч татар, вставших на сторону интервентов. При поддержке турок, англичан и французов по полуострову рыскали шайки из крымских татар, занимавшихся грабежами и насилием. Тогда князь Меншиков предложил Николаю I выселить крымских татар из Крыма.
Распад Российской империи сопровождался подъемом национал-сепаратистских сил. В 1917 году украинские националисты установили контакт с националистами из крымских татар. После вторжения войск кайзера в 1918 г. немецкие интервенты постарались организовать антисоветские выступления крымских татар. В своих воспоминаниях князь В.А. Оболенский писал: «Восстание было делом рук немецкого штаба. Немцам, стремившимся создать из Крыма самостоятельное мусульманское государство, которое находилось бы в сфере их влияния, нужно было, чтобы татарское население проявило активность и якобы само освободило себя от «русского», т.е. большевистского ига».
После оккупации германскими войсками Крыма крымско-татарские националисты сформировали Курултай, который обратился к кайзеру Вильгельму II с верноподданническим посланием. В нем говорилось: «Крымский татарский народ, который благодаря падению Крымского ханства 135 лет тому назад подпал под русское иго, счастлив иметь возможность довести о политических надеждах до сведения германского правительства, в помощи коего турецкому и мусульманскому миру он убежден, опираясь на сулящие мусульманским странам счастье исторические высокие цели его величества государя императора Вильгельма, являющегося воплощением Германского государства».
В подобном же духе звучали заявления татарских националистов после оккупации Крыма немецко-фашистскими войсками. 20 апреля 1942 года члены Симферопольского мусульманского комитета составили послание, открывавшееся словами: «Освободителю угнетенных народов, верному сыну германского народа Адольфу Гитлеру. К Вам, великий вождь германского народа, обращает сегодня свои взоры с преддверия мусульманского Востока освобожденный крымско-татарский народ и шлет свой горячий привет ко дня Вашего рождения».
Еще раньше, 3 января 1942 года в Симферополе состоялось торжественное собрание по случаю начала вербовки крымских татар в создаваемые немцами вооруженные силы. В своем выступлении председатель татарского комитета заявил: «Достаточно одного призыва немецкой армии и татары все до одного выступят на борьбу против общего врага. Для нас большая честь иметь возможность бороться под руководством фюрера Адольфа Гитлера – величайшего сына немецкого народа».
В справке Главного командования германских сухопутных войск от 20 марта 1942 года говорилось: "При численности населения около 200 000 человек, татары выделили в распоряжение нашей армии около 20 000 человек. Если учесть, что около 10 000 человек были призваны в Красную Армию, то можно считать, все боеспособные татары были полностью учтены".
Известно, что крымские татары были не единственным народом, представители которых вступили в ряды оккупационных сил. В Белоруссии таких набралось 10 тысяч. Однако в то время население этой республики составляло 10 миллионов. Таким образом, если в Белоруссии лишь каждый тысячный пошел служить оккупантам, то среди крымских татар таким оказался каждый десятый.
Новые прислужники Гитлера старались исполнять свои обязанности с особым рвением. Руководители крымских партизан сообщали в Центральный штаб партизанского движения, что были «живыми свидетелями расправ татар-добровольцев и их хозяев над захваченными больными и ранеными партизанами (убийства, сжигание больных и раненых). В ряде случаев татары были беспощаднее и профессиональнее палачей-фашистов».
Однако перелом в ходе Великой Отечественной войны заставил многих военнослужащих крымско-татарских формирований задуматься о своем будущем. Немало из них перебежало в партизанские отряды, а потому за полгода число крымских татар в них увеличилось в сто раз и достигло 600 человек. Немецкие хозяева уличали некоторых из крымско-татарских командиров в «просоветских настроениях» и расстреливали их. Пыхалов пишет: «Около трети крымско-татарских батальонов были разоружены немцами, а их личный состав был помещен в концлагеря». Однако остальные продолжали служить в германских войсках. Многие из них сумели эвакуироваться и затем служили в оккупационных частях в Западной Европе. Их родня осталась в Крыму.
Очевидно, что, в отличие от большинства лиц, которых депортировали в странах Западной Европы, среди крымских татар было немало тех, кто сочувствовал немецким оккупантам или активно участвовал в их злодеяниях. Даже после освобождения Крыма многие из них были готовы к продолжению вооруженной борьбы против Советской власти. В мае 1944 года советские войска обнаружили у крымско-татарского населения 49 минометов, 622 пулеметов, 724 автоматов, 9888 винтовок и 328887 боепатронов. Такой арсенал существенно превышал вооруженность лиц японского происхождения, которых депортировали в северо-западные штаты США в феврале 1942 года. Советские власти имели гораздо больше оснований для депортации крымских татар, чем было причин для аналогичных действий, предпринятых правительствами других стран антигитлеровской коалиции.
Разумеется, огульная высылка крымских татар не учитывала реальное поведение различных людей во время оккупации. Говоря о том, как сложно было разобраться в том, кто из крымских татар был за оккупантов, а кто остался верен Советской власти, Пыхалов привел цитату из книги Б. Бутаева «Ахмет-хан Султан»: «Когда Ахмет-Хан Султану присвоили звание Героя Советского Союза, на Большой земле решили, что необходимо вывезти из Алупки его семью. Туда была направлена разведгруппа. В деревню спустился лейтенант Аппазов… алупкинский татарин, но контакта не получилось. Родственники наотрез отказались общаться, пригрозили заявить в полицию (один из родственников Ахмет-Хана командовал «добровольческим» отрядом в Алупке)».
При всей суровости депортации, ее проведение существенным образом отличалось от высылки «подозрительных» лиц из стран Западной Европы и США в 1940 – 42 гг. Советское руководство стремилось создать условия для того, чтобы депортируемые были доставлены в новые места постоянного обитания, а не брошены в неприспособленные для жилья сараи или свинарники. Постановление Государственного комитета обороны от 11 мая 1944 г. предписывало выслать «всех татар с территории Крыма и поселить их на постоянное жительство в качестве спецпереселенцев в районах Узбекской ССР». Высылаемым разрешалось взять с собой «личные вещи, одежду, бытовой инвентарь, посуду и продовольствие в количестве до 500 килограммов на семью». Остающееся имущество, здания, надворные постройки, мебель и приусадебные земли принимались местными органами власти. Весь скот, домашняя птица, сельхозпродукция принимались представителями соответствующих наркоматов. На сдаваемое имущество переселенцы получали «обменные квитанции», которые должны были быть компенсированы на новом месте жительства.
Разумеется, в условиях войны высылаемым не могли обеспечить достаточно разнообразную еду. Однако в течение транспортировки переселенцам предоставлялось горячее питание из расчета 500 граммов хлеба, 70 граммов мяса или рыбы, 60 граммов крупы, 10 граммов жиров. Каждый эшелон со спецпереселенцами сопровождал врач и две медицинские сестры.
Постановление обязывало власти Узбекской ССР «обеспечить наделение прибывающих спецпереселенцев приусадебными участками и оказать помощь в строительстве домов местными стройматериалов». Постановление требовало «выдавать переселенцам, направляемым в Узбекскую ССР, в местах их расселения, ссуду на строительство домов и хозяйственное обзаведение до 5000 рублей на семью, с рассрочкой до 7 лет». В распоряжение СНК Узбекской ССР были выделены мука, крупа, овощи для выдачи спецпереселенцам в течение июня – августа 1944 года в расчет за принятую у них в местах выселения сельхозпродукцию.
После 18-20 мая 1944 года 67 эшелонов с 191 тысячами спецпереселенцами (примерно по 2850 человек на эшелон) двинулись на восток. Люди пробыли в дороге 10-15 дней. Поскольку в вагонах находились люди разного возраста и разного физического состояния, 191 не выдержали тяжелого пути и скончались. Затем начался трудный период обустройства на новом месте.
Возвращение крымских татар на полуостров заняло много лет в значительной степени потому, что вскоре Крымская область была передана Украинской ССР и тогдашние киевские руководители не желали возвращения крымско-татарского населения на территорию своей республики.
Хотя нынешние киевские власти стараются изобразить себя защитниками интересов крымско-татарского народа, они на деле используют его представителей для дестабилизации положения на полуострове. При поддержке своих западных хозяев киевские правители стараются возбудить ненависть крымских татар к русскому народу, напоминая о наиболее тяжелых страницах истории и извращенно излагая их. При этом киевские правители, пришедшие к власти с помощью неонацистов, стараются перечеркнуть вклад русского народа и других народов СССР в победу над гитлеровской Германией и спасении человечества от неминуемой гибели. Прославляя Бандеру, Шухевича и других гитлеровских наймитов, киевские власти стараются одновременно обелить и крымско-татарских националистов, совершавших жестокие злодеяния на земле Крыма в угоду своих германских хозяев. Этой цели служит и вокальная диверсия Джамалы на конкурсе Евровидения.