От miron
К Almar
Дата 12.01.2006 10:37:03
Рубрики Россия-СССР; Образы будущего; Идеология; Компромисс;

Перед Вами и не стал бы, тоже мне птица из встречи.

Ведь ушли же к себе в отстойник, но, видимо, тянет на интересные мысли. Там же теперь фрицы заправляют, да кудиновы, а они диктаторы еше те.

>я ж не говорил, что вы в этой статье оправдываете репрессии. Мне это вообще малоинтересно.>

Ну не скромничайте, огромное количество знаков, вкинутых Вами, говорит об обратном.

>Если хотите, подкину вам ключевую идею, которой вы впрочем все-равно не сможете воспользоваться.>

Зачем же мне такая идея.

>Вина Сталина не в том, что он осуществлял репрессии, а в том, как он их осуществлял. И Ленин, и Троцкий, и многие другие революционеры их также осуществляли, но делали это открыто, честно разъясняя цель и необходимость репрессий.>

Репрессии не могут быть необходимыми. Сталин репрессии прекратил и только обшественный Чернобыль 1937 года дал вспышку. В Вас сразу видно троцкиста и русофоба. То, что троцкисты сделали с Испанией....
От K
К miron (12.01.2006 10:37:03)
Дата 15.01.2006 17:29:01

Re: Перед Вами...

> То, что троцкисты сделали с Испанией....

Очень важный тезис, об этом надо всегда без устали напоминать, тогда троцкисты оказываются
в полном дерьме, а их роль в истории становится просто очевидной.
От Almar
К K (15.01.2006 17:29:01)
Дата 15.01.2006 18:11:30

я с вами солидарен. Напоминайте о своей интерпретации как можно чаще

>> То, что троцкисты сделали с Испанией....
>Очень важный тезис, об этом надо всегда без устали напоминать, тогда троцкисты оказываются
в полном дерьме, а их роль в истории становится просто очевидной.

я с вами солидарен. Напоминайте о своей интерпретации испанских событий как можно чаще, чтобы все в полной мере оценили сталинистские методы историографии.

а пока я приведу в качестве альтернативы выдержку из работ В.Роговина. Кстати всем обличителям троцкизма не вредно знать судьбу исторических предшественников. Так, уважаемый Мирон упоминает в своём эссе журналиста М.Кольцова, отметившегося активной антитроцкистской клеветнической деятельностью в Испании. Я выше по ветке привел образцы творчества М.Кольцова ("Стая кровавых собак"). Однако не лишне также напомнить что и сам М.Кольцов вскоре пополнил эту самую стаю, был обвинен в троцкизме(!) и расстерелян ( http://www.journalist-virt.ru/2004/11/88.php).
=============================================================================

В.Роговин

Среди независимых революционных партий, выступавших активной самостоятельной силой в испанской войне, ведущее место принадлежало ПОУМу, возглавляемому видным деятелем рабочего движения Андресом Нином. Вопреки утверждениям сталинистов, именовавших ПОУМ "троцкистской партией"[9*], ПОУМ примыкал к движению IV Интернационала лишь до 1933 года, а затем откололся от него. Исключив троцкистов из своих рядов, он продолжал сохранять критическую позицию по отношению к сталинизму.

Андрее Нин, занимавший пост министра юстиции в автономном правительстве Каталонии, в молодости провёл девять лет в Москве, где работал генеральным секретарём Интернационала красных профсоюзов. После разрыва с Коминтерном Нин в 1931-1933 годах поддерживал с Троцким дружескую переписку, которая затем прервалась из-за политических разногласий между ними.

Отмечая, что ПОУМ, отмежевавшийся от IV Интернационала, поддерживает реакционные гонения на "троцкистов", а его вожди "клянутся и извиняются на каждом шагу: "Мы не за Четвёртый Интернационал, мы не троцкисты", Троцкий писал: "Вне линии Четвёртого Интернационала есть только линия Сталина-Кабальеро. Руководство ПОУМа выписывает между этими двумя линиями бессильные зигзаги... Именно поэтому каждый новый этап революции застает их врасплох"[10].

В статье "Возможна ли победа в Испании", написанной в апреле 1937 года, Троцкий отмечал, что сталинисты и буржуазные либералы заявляют: "Победа армии Кабальеро над армией Франко будет означать победу демократии над фашизмом, т. е. победу прогресса над реакцией". Такие суждения затушевывали классовый характер событий в Испании и прежде всего тот факт, что "власть уже сегодня находится в руках военных агентов и бюрократии в союзе со сталинцами и анархо-реформистами"[11]. Победу в войне с франкистами, по мнению Троцкого, могло обеспечить только перерастание испанской революции из буржуазно-демократической в социалистическую. В условиях резкого полевения масс в Испании и во всём мире такая стратегия была способна привлечь на сторону республики значительно более широкие массы как в Испании, так и за её пределами.

Троцкий доказывал, что "затяжной характер войны есть прямой результат консервативно-буржуазной программы Народного фронта, т. е. сталинской бюрократии. Чем дольше политика Народного фронта сохраняет свою власть над страной и революцией, тем больше опасность изнурения и разочарования масс и военной победы фашизма"[12].

ПОУМ, способный стать серьёзным противовесом сталинизму на международной арене, занимал в решающих вопросах испанской революции колеблющуюся, половинчатую позицию. Правда, Нин предупреждал, что "революция отступает назад" и призывал к "углублению революции". Однако он не решался открыто противопоставить ПОУМ испанскому правительству. Характеризуя позицию лидеров ПОУМа, Троцкий писал, что они "жалобно уговаривают правительство встать на путь социалистической революции"[13].

Возлагая надежды на революционную перестройку ПОУМа, Троцкий обращался к этой партии с призывом: "Надо оторваться от мелкобуржуазных партий...Надо спуститься в массы, в самые глубокие и угнетённые низы... Надо неразрывно связать с ними свою судьбу. Надо научить их создавать свои собственные боевые организации - советы - в противовес буржуазному государству"[14].

Интересные свидетельства о взаимоотношениях Троцкого и ПОУМа были сообщены недавно бывшим поумовским активистом Бартоломе Коста-Амик. Он вспоминал, как в ноябре 1936 года в первый раз приехал из Каталонии в Мексику - во главе спортивной делегации, объезжавшей страны Европы и Америки с пропагандистской миссией: призывом к поддержке борющейся республики. Во время этой поездки он встретился с Карденасом и передал ему просьбу руководства ПОУМа предоставить Троцкому политическое убежище. В 1937 году Коста-Амик трижды встречался с Троцким и вёл с ним подробные беседы. "События в Испании Троцкого очень интересовали, - вспоминает он. - К тому же, наша каталонская партия оказалась первой в мире марксистской партией, которая выступила против печально известных "московских процессов", устроенных Сталиным для расправы над своими политическими противниками. Нет, троцкистами мы не были и даже категорически расходились с Троцким по многим вопросам. Но мы не могли принять и сталинизм, пытавшийся подмять под себя всё мировое революционное движение".

Троцкий запомнился испанскому революционеру "очень уверенным в себе, в своей правоте. Наша партия была немногочисленная, тем не менее Троцкий считал, что мы непременно должны брать власть в Испании. Я доказывал, что это абсурдно и что нельзя проводить параллель между Испанией и той Россией, в которой большевики совершили революцию. Он отвечал со свойственным ему жаром, очень эмоционально... Вместе с тем, несмотря на его горячность в спорах, Троцкий показался мне сердечным и обаятельным человеком. Несомненно, это была выдающаяся личность, и я, признаться, перед ним тушевался. А расстались мы очень тепло"[15].

Отвечая на суждения о неспособности ПОУМа взять в свои руки власть из-за малочисленности этой партии, Троцкий писал: "Сколько членов имеет ныне ПОУМ? Одни говорят 25 тысяч, другие - 40 тысяч (в феврале 1917 года большевистская партия насчитывала 24 тыс. членов - В. Р.). Этот вопрос не имеет, однако, решающего значения. Ни 25 тысяч, ни 40 тысяч сами по себе не могут обеспечить победу... 40 тысяч членов, при шатком и колеблющемся руководстве, способны только усыпить пролетариат и тем подготовить катастрофу. Десять тысяч, при твёрдом и проницательном руководстве, могут найти дорогу к массам, вырвать их из-под влияния сталинцев и социал-демократов, шарлатанов и болтунов и обеспечить не только эпизодическую и неустойчивую победу республиканских войск над фашистскими, но и полную победу трудящихся над эксплуататорами. Испанский пролетариат трижды доказал, что он способен одержать такую победу. Весь вопрос в руководстве!"[16].

Необходимость революционной перестройки ПОУМ диктовалась тем, что центральное правительство, куда входили правые социалисты, либералы и коммунисты, всё более отнимало у народа его революционные завоевания. Уже в начале 1937 года местные комитеты были распущены, а рабочие патрули и отряды рабочего ополчения - расформированы, будучи заменены "единой армией" с привилегированной офицерской кастой. "Вполне можно было реорганизовать ополчение и повысить его боеспособность, оставив отряды под прямым контролем профсоюзов, - писал по этому поводу Оруэлл. - Главная цель этой меры была иной - лишить анархистов собственных вооружённых сил. К тому же, демократический дух, свойственный рабочему ополчению, порождал революционные идеи. Коммунисты великолепно отдавали себе в этом отчёт и поэтому не прекращали борьбы с принципом равного жалованья всем бойцам, независимо от звания, проповедуемым ПОУМом и анархистами. Происходило всеобщее "обуржуазивание", умышленное уничтожение духа всеобщего равенства, царившего в первые месяцы революции. Всё происходило так быстро, что люди, приезжавшие в Испанию после нескольких месяцев отсутствия, заявляли, что они не узнают страны. То, что беглому, поверхностному взгляду представлялось рабочим государством, превращалось на глазах в обыкновенную буржуазную республику с нормальным делением на богатых и бедных"[17]. Выражением этого поворота Оруэлл считал официальное заявление "социалистического" министра Негрина: "Мы уважаем частную собственность" и возвращение на территорию, занятую республиканцами, депутатов кортесов (испанского парламента до 1936 года), которые бежали в начале войны из Испании, опасаясь преследований за свои профашистские взгляды.

Этим изменениям сопутствовало лишение профсоюзов реальной власти и "неуклонное движение от рабочего контроля к централизованному, к государственному капитализму, а, быть может, и к реставрации частного капитализма"[18]. По мере того, как у рабочего класса отбиралась власть, а всё больше революционеров оказывалось в тюрьмах, становилось всё яснее, что "в действительности коммунисты... делали всё, чтобы революция никогда не произошла". Констатируя этот факт, Оруэлл прибавлял: "Прошу обратить внимание, что я не выступаю здесь против рядовых коммунистов и уж конечно, меньше всего против тех тысяч из их числа, которые пали геройской смертью в боях под Мадридом. Не эти люди определяли политику партии. В то же время невозможно поверить, что те, кто занимал руководящие посты, не ведали, что творили"[19].

Анализируя трагические изменения в характере испанской революции, Троцкий писал, что наращивание сталинистами насилий над левым крылом рабочего класса вызвано стремлением предотвратить революционную перестройку руководства рабочих организаций. Эти насилия, осуществляемые якобы "во имя "дисциплины" и "единства армии", представляют "не что иное, как школу бонапартизма". Троцкий предупреждал лидеров ПОУМа, что "самые грозные испытания предстоят впереди"[20].

Эти испытания, к которым ПОУМ и другие революционные силы Испании оказались не готовыми, наступили в мае 1937 года, когда сталинисты спровоцировали т. н. "барселонский мятеж", позволивший окончательно превратить Испанию в арену кровавого террора против революционеров - противников сталинизма.

Барселонский мятеж
Героическая оборона Мадрида и победа республиканцев под Гвадалахарой высоко подняли престиж СССР и Испанской компартии. Воспользовавшись этим, Сталин открыл новую фазу вмешательства в испанскую войну и распространения своей власти на всю территорию, занятую республиканцами.

Главным препятствием для превращения Испании в послушного вассала Кремля оставалась Каталония. Выразительное описание атмосферы в этой героической провинции содержится в повести Э. Синклера "No pasaran!" ("Они не пройдут"), где рассказывается о приезде в Барселону американских добровольцев. "Больше всего американцев поразил полный порядок в этом большом городе. Война его не коснулась - только революция, и та закончилась в сорок часов. Барселона - промышленный центр, и рабочих там много. Это они - рабочие и их жёны - бросились в атаку на пулеметы с кривыми ножами и досками, утыканными гвоздями. Теперь город принадлежал им, они управляли городом; они сбросили цепи и завоевали мир... Эти рабочие, которые сейчас смеялись, пели и стучали кулаками по столу, были те самые люди, которые создавали историю три месяца тому назад, когда радио, телефон и завывание пароходных сирен распространили весть о том, что войска выступили из казарм. Рабочие вышли на улицу, они знали, что такое фашизм и какой заговор готовится против них. Это они смели фашистские баррикады и захватили арсенал и казармы; вдоль по всему широкому бульвару Лас Рамблес шли ожесточённые бои, шестнадцать тысяч рабочих было убито...

Этот город рабочих расположен в промышленной области Каталонии, которая в течение многих поколений боролась за свою независимость от реакционной монархической Испании. Теперь они имели своё правительство; но поняли, что не смогут сохранить свои завоевания, если фашисты захватят страну. Перед ними встала проблема объединения с Мадридом, проблема разработки общей программы действий с различными партиями и организациями рабочих"[1].

Влияние официальной компартии в Каталонии было невелико. Ведущую роль здесь играли анархисты и поумовцы.

Одной из главных целей, которую преследовал Сталин в Испании, было ослабление, а затем ниспровержение Каталонского правительства, во многом напоминавшего правительство суверенного государства. Ради этого Сталин категорически запретил разгрузку в Барселоне советского парохода, везущего самолеты, и приказал повернуть его в порт Аликанте, который блокировался франкистскими кораблями. Так была задержана доставка этого груза республиканским силам, испытывавшим жестокий недостаток авиации. "Эти невероятные события, - писал Кривицкий, - были частью яростной, но молчаливой борьбы Сталина за полный контроль над законными властями в Испании, борьбы, которая протекала за кулисами открытого театра военных действий. Сталин должен был превратить Испанию в пешку в своей силовой игре, должен был задушить всякую оппозицию в Испанской республике. Остриё оппозиции представляла собой Каталония. Между тем Сталин был намерен оказывать помощь материалами и людскими ресурсами только тем группам в Испании, которые проявляли готовность безоговорочно подчиняться его руководству. Он решительно исключал, чтобы каталонцы наложили руку на наши самолеты, которые позволили бы им добиться военных успехов, повысить свой престиж и политический вес в рядах республиканских сил"[2].

По мере усиления советского проникновения в Испанию Сталин всё решительнее требовал от центрального испанского правительства расправы с каталонской оппозицией. По его указанию Слуцкий заявил министру республиканского правительства, коммунисту Эрнандесу о необходимости подавить ПОУМ, поскольку эта партия критиковала московские процессы. Об этом Эрнандес рассказал в книге, вышедшей в 1953 году в Мексике[3].

Однако Кабальеро не соглашался развернуть террор в Каталонии, хотя советский посол Розенберг неоднократно говорил ему, что на ликвидации ПОУМа настаивает лично Сталин. Кабальеро продолжал поддерживать каталонское правительство, которое отчаянно сопротивлялось сталинским чисткам.

Уже в декабре 1936 года террор свирепствовал не только в Барселоне, но и в Мадриде и Валенсии. В феврале 1937 года "Правда" сообщала, что по постановлению Комитета обороны Мадрида наложен арест на радиостанцию мадридской группы ПОУМа. Закрытие радиостанции официально мотивировалось тем, что она "систематически распространяла выпады против законного правительства республики, против Народного фронта". Одновременно было прекращено издание поумовского органа "Красный соратник" "за несоблюдение правил цензуры и кампанию против организаций, входящих в Народный фронт". В том же номере "Правды" была перепечатана статья органа Испанской компартии "Френте рохо", требовавшая роспуска ПОУМа. "Речь идёт о бандитах, которых фашизм оставил в нашей среде, - говорилось в этой статье. - Мы требуем, чтобы народный трибунал посадил на скамью подсудимых фашистские кадры этой организации"[4].

Спустя полтора месяца ТАСС сообщал "подробности фашистско-троцкистского заговора в Валенсии". В этих сообщениях с нескрываемым удовлетворением указывалось, что "троцкистские пособники Франко", "герои фашистского подполья сидят под замком. Многие из них принесли уже повинную"[5].

Число арестованных республиканцев и интербригадовцев исчислялось к тому времени сотнями. Агенты НКВД похищали и убивали людей. Как сообщалось в "Бюллетене оппозиции", "ГПУ имеет в Барселоне, Валенсии и Мадриде свои собственные тюрьмы, куда не имеют доступа не только родственники исчезнувших, но и государственная полиция и даже центральное правительство"[6]. В этих тюрьмах широко применялись отработанные в Москве методы пыток, вынужденных признаний и массовых расстрелов. "Предательством" считались любые недоброжелательные отзывы о сталинском режиме, критика методов ведения войны и общение с носителями "еретических" взглядов. Так Испания стада стартовой площадкой переноса в другие страны опыта борьбы с "врагами народа", который после второй мировой войны был повторен во всех странах "народной демократии".

Члены центрального правительства всё с большим возмущением относились к деятельности разветвленной сети НКВД, совершенно независимой от испанских властей, и к беспощадной чистке всех инакомыслящих, которых испанская компартия без разбора клеймила кличкой "троцкисты". Кабальеро решительно протестовал против террора, распространявшегося на членов его партии и её политических союзников.

Советские военные деятели предупреждали Сталина о недовольстве испанских руководителей беззастенчивой репрессивной деятельностью НКВД и шпионажем советской агентуры в правительственных кругах. В докладе, направленном Ворошилову и Ежову для передачи Сталину, Берзин указывал, что эта агентура компрометирует Советский Союз бесцеремонным вмешательством во внутренние дела Испании. Он предлагал немедленно отозвать Орлова из Испании. Слуцкий, познакомив с этим документом Кривицкого, выразил полное согласие с Берзиным и прибавил, что люди Орлова ведут себя в Испании так, как обычно ведут себя колонизаторы с туземцами[7].

Подобно Берзину, Сташевский осторожно пытался склонить Сталина к мысли о том, что НКВД должно щадить существующие в Испании левые политические партии. Он передал эти соображения также Тухачевскому, который высказался за необходимость призвать к порядку тех, кто распоряжается в Испании как в покорённой стране[8].

Однако Сталин игнорировал все эти соображения, по-прежнему стремясь добиться полного контроля над Испанией. Для достижения этой цели ему оставалось подчинить своей власти Каталонию и сместить Ларго Кабальеро.

Сталинская агентура остановила свой выбор на министре финансов Нерине, которым было решено заменить Кабальеро на посту премьер-министра. Нерин видел спасение своей страны в поддержке Советского Союза и установлении в Испании режима железной руки. Он "приветствовал чистку испанского общества от "смутьянов", "паникёров", "неконтролируемых элементов", чья бы рука ни проводила эту чистку, пусть даже чужая рука Сталина... Он готов был идти со Сталиным как угодно далеко, жертвуя всеми другими соображениями ради получения его помощи"[9].

Для тотальной расправы с поумовцами и проведения в жизнь плана смены правительственного кабинета агенты Сталина спровоцировали мятеж в Барселоне.

Кривицкий рассказывал, что ещё до майских событий в Каталонии ему довелось познакомиться с двумя документами, свидетельствовавшими о провокационной подготовке "заговора" в Барселоне. Одним из них был доклад лидера испанских коммунистов Динаса Димитрову, в котором описывалась деятельность компартии по подрыву изнутри рядов анархистов и социалистов. Другим был доклад агента НКВД - лидера парижской группы русских эмигрантов-анархистов, посланного в Барселону. Войдя в доверие к анархо-синдикалистским деятелям, он подстрекал их на рискованные действия, которые потребовали бы вмешательства армии для подавления волнений и беспорядков позади линии фронта[10].

Натравливание друг на друга различных политических группировок в Каталонии завершилось братоубийственной резнёй, вспыхнувшей в мае 1937 года. Пятидневное кровопролитие было оплачено пятьюстами убитых и более чем тысячью раненых.

По словам Д. Оруэлла, которому принадлежит наиболее правдивое описание барселонского мятежа, к маю "положение обострилось до такой степени, что взрыва можно было ожидать каждую минуту... Нарастало недовольство рабочего класса ширящейся пропастью между богатыми и бедными. Повсеместно чувствовалось, что революцию саботируют"[11].

Поводом к столкновению стал правительственный декрет о сдаче рабочими всего личного оружия. Одновременно было принято решение вооружить до зубов "не связанную с политикой" полицию, в которую не принимались члены профсоюзов. 3 мая группы "гражданских гвардейцев" по приказу правительства захватили телеграф и другие важные общественные здания. В ответ рабочие прекратили работу. На следующее утро в городе выросли баррикады. Бои вспыхнули с новой силой, когда гражданская гвардия предприняла попытку разоружить рабочих. Однако у рабочих не было ни единого руководства, ни чёткого плана действий. Руководители ПОУМа стремились ограничить их действия пассивной обороной. Поэтому прибывшие 7 мая из Валенсии 6 тысяч штурмовых гвардейцев сумели взять в свои руки контроль над Барселоной. По приказу правительства началось разоружение всех нерегулярных воинских частей.

Официальная версия барселонской трагедии гласила, что изменники - троцкисты и анархисты подняли восстание, чтобы "всадить нож в спину республиканского правительства". В распространении этой дезинформации ведущая роль принадлежала М. Кольцову. В его книге "Испанский дневник", суммирующей содержание его многочисленных корреспонденции из Испании, утверждалось, что в Мадриде была раскрыта шпионская фашистская организация, следы которой вели в Барселону. В этой организации, наряду с деятелями реакционной аристократии и "франкистской фаланги", принимали участие руководители ПОУМа. Шпионы имели свою радиостанцию, которая тайно передавала мятежникам сведения о расположении и перегруппировке республиканских войск.

С олимпийским спокойствием и даже известной долей иронии по отношению к республиканской полиции, Кольцов рассказывал, как она "долго колебалась и раскачивалась, долго торговалась с министром юстиции Ирухо, наконец, не вытерпела и начала ликвидировать самые крупные гнёзда ПОУМа, арестовывать троцкистских вожаков". Этой "перестройке" способствовало, по словам Кольцова, то обстоятельство, что работавшие в мадридской полиции социалисты, республиканцы и беспартийные, ранее считавшие борьбу с троцкистами частным коммунистическим делом, "вдруг натолкнулись на такие дела поумовцев, от которых пришли в совершенное расстройство чувств". Полиция осуществила внезапный захват двухсот шпионов, у которых были найдены документы, вынудившие их сознаться в подготовке вооружённого восстания. Главным из этих документов был план Мадрида, на обороте которого была обнаружена запись химическими чернилами. После проявления этой записи стало ясно, что она представляла письмо к Франко, основная часть которого была зашифрована. В поисках расшифровки "полиция бродила в потёмках", пока ей не были переданы из генерального штаба перехваченные шифры франкистов. Один из них в точности подошёл к письму. С помощью этого шифра, как сообщал Кольцов, был раскрыт следующий текст: "Ваш приказ о просачивании наших людей в ряды экстремистов и ПОУМа исполняется с успехом. Выполняя ваш приказ, я был в Барселоне, чтобы увидеться с Н. - руководящим членом ПОУМа. Я ему сообщил все ваши указания... Он обещал мне послать в Мадрид новых людей, чтобы активизировать работу ПОУМа. Благодаря этим мерам ПОУМ станет в Мадриде, так же как и в Барселоне, реальной опорой нашего движения"[12].

Лишь в 1992 году в результате расследования, проведённого сотрудниками Каталонского телевидения, в архивах КГБ был обнаружен план фабрикации фальшивки, представленной Кольцовым в качестве документа, посланного фашистским агентом. Закодированный текст с буквой "Н" (Нин) был изготовлен по приказу Орлова двумя сотрудниками тайной полиции республиканцев - А. Касталья и Ф. Хименесом. Участники расследования разыскали не только саму фальшивку, хранившуюся в национальном историческом архиве Испании, но и дожившего до наших дней Хименеса, который с экрана телевидения подтвердил своё участие в её изготовлении[13].

После подавления волнений в Барселоне Орлов приказал генеральному директору по вопросам безопасности, коммунисту Ортеге подписать, минуя министра внутренних дел, множество ордеров на арест руководителей и активистов ПОУМа. 15 июня деятельность ПОУМа была запрещена. По словам Оруэлла, "арестовывались все члены ПОУМа, которых удалось схватить, в том числе раненые, медсёстры, жёны членов ПОУМа, а в некоторых случаях даже дети"[14].

10 июня был арестован Андрее Нин, ещё в начале этого года выведенный из состава каталонского правительства. Он был посажен в тюрьму маленького города Алькала Де-Энарес, где попал в руки сталинских агентов во главе с Орловым и Витторио Видали - работником Коминтерна, впоследствии принимавшим участие в организации убийства Троцкого. Как сообщил в 1962 году уцелевший деятель ПОУМа Хулиан Горкин, Нин перенёс зверские пытки, но не дал требуемых от него показаний.

Нин пользовался столь высоким авторитетом во всём мире, что после его ареста во многих странах была поднята кампания за его освобождение. Во Франции был создан комитет в защиту ПОУМа. Группа известных французских писателей (А. Жид, Ф. Мориак, Роже Мартен Дю Гар и др.) выступила с требованием организовать справедливый суд над ПОУМом и Нином.

Тогда команда Орлова инсценировала похищение Нина из тайной тюрьмы, которое, как было официально объявлено, совершили агенты гестапо. В действительности Орлов в сопровождении четырёх помощников - одного советского и трёх испанских - осуществил убийство Нина. Его тело было погребено убийцами у отметки "17-й километр" на шоссе близ города Алькала Де-Энарес. 24 июля Орлов направил в "Центр" донесение под кодовым названием "Николай", которым обозначалось похищение и убийство Нина[15].

В 1992 году правительство провинции Мадрид издало указ о поисках могилы Нина и установлении памятника на условном месте его захоронения.

В августе 1937 года в Испанию прибыла международная комиссия, возглавляемая членом английского парламента Макстоном, для проверки обвинений против ПОУМа и фактов, связанных с исчезновением Нина. Поскольку её усилия оказались безуспешными, в декабре прибыла другая комиссия во главе с членом английского парламента Макговерном. Несмотря на разрешение, подписанное министром юстиции и директором испанских тюрем, членам этой комиссии не позволили посетить "секретную тюрьму", устроенную в Барселоне коммунистической партией. Министр внутренних дел прямо заявил членам комиссии: "Мы получаем помощь от русских и вынуждены разрешать некоторые действия, которые нам не нравятся"[16].

Замалчивая протесты зарубежной общественности, "Правда" на протяжении нескольких месяцев после барселонских событий публиковала статьи об "очищении тыла от троцкистско-фашистских провокаторов и шпионов"[17]. В одной из этих статей сообщалось, что валенсийская полиция опубликовала список арестованных в течение июня, который включал имена "645 фашистов, троцкистов и лиц без документов"[18]. Ещё больше арестов было произведено в Каталонии.

На расправу с ПОУМом Троцкий откликнулся статьёй "Начало конца", в которой подчёркивал: "Методы амальгамы и подлога, выработанные в Москве, переносятся в готовом виде на почву Барселоны и Мадрида. Вожди ПОУМа, которых можно обвинить только в оппортунизме и нерешительности по отношению к сталинской реакции, объявлены внезапно "троцкистами" и, разумеется, союзниками фашизма. Агенты ГПУ в Испании "нашли" написанные ими самими химические письма, в которых связь барселонских революционеров с Франко устанавливается по всем правилам московского подлога. В негодяях для выполнения кровавых поручений недостатка нет"[19].

Не зная о ведущей роли, которую играл в провоцировании барселонского мятежа и в последующих преследованиях поумовцев Орлов, Троцкий называл другого активного участника этих кровавых событий, действовавшего под своим, к тому же широко известным именем. Им был бывший оппозиционер В. А. Антонов-Овсеенко, который в дни процесса 16-ти выступил с постыдной статьёй, где, в частности, сообщил о своём письме Кагановичу, в котором говорилось, что в отношении Зиновьева и Каменева он "выполнил бы любое поручение партии. Было ясно - да, вплоть до расстрела их как явных контрреволюционеров"[20].

Спустя несколько недель после появления этой статьи Антонов-Овсеенко был вызван к Сталину, который сообщил ему о назначении его генеральным консулом в Барселону. На этом посту, как ясно дал понять Сталин, Антонов-Овсеенко сможет загладить своё "троцкистское прошлое", т. е. участие в левой оппозиции 20-х годов.

"Бывший революционер Антонов-Овсеенко, покаявшийся в 1927 году в своих оппозиционных грехах и смертельно убоявшийся в 1936 году попасть на скамью подсудимых, - писал Троцкий, - заявил в "Правде" о полной готовности "собственными руками" душить троцкистов. Этого субъекта немедленно отправили, под маской консула, в Барселону и указали, кого именно душить... Такие ответственные поручения вершатся не иначе, как по прямому поручению "генерального секретаря"[21].

Идеологическое "обоснование" кровавых расправ в Каталонии осуществлялось Михаилом Кольцовым. Выразительные свидетельства об этом мы находим в романе Хемингуэя "По ком звонит колокол", где Кольцов выведен под именем Каркова. Писатель изображает Каркова с нескрываемой симпатией, восхищается его умом и даже смотрит на него (глазами своего героя) как бы снизу вверх. Вместе с тем, читая роман, чувствуешь, как у Хемингуэя, не до конца разобравшегося в тогдашней политической мозаике, некоторые высказывания Кольцова, которыми тот доверительно делился с писателем, вызывали чувство не вполне осознанной тревоги. В этом плане характерно описание беседы Каркова с Робертом Джорданом (чей образ в известном смысле представляет alter ego автора). Когда Джордан слышит от Каркова слова о допустимости индивидуального террора, между ними завязывается острый диалог, в котором Карков чередует банальные штампы сталинистской пропаганды с циничными и лживыми высказываниями.

- Я думал, что вы против метода политических убийств (говорит Джордан).

- Мы против индивидуального террора, - улыбнулся Карков. - Конечно, мы против деятельности преступных террористических и контрреволюционных организаций. Ненависть и отвращение вызывает у нас двурушничество таких, как Зиновьев, Каменев, Рыков и их приспешники. Мы презираем и ненавидим этих людей. - Он снова улыбнулся. - Но всё-таки можно считать, что метод политических убийств применяется довольно широко.

- Вы хотите сказать...

- Я ничего не хочу сказать. Но, конечно, мы казним и уничтожаем выродков, накипь человечества. Их мы ликвидируем. Но не убиваем. Вы понимаете разницу?[22]

Из этого отрывка отчётливо видно: политические убийства без следствия и суда, широко практиковавшиеся в Испании, Карков с циничной усмешкой противопоставлял мнимым террористическим действиям "двурушников", попутно убеждая своего собеседника в разнице между "убийством" и "ликвидацией" по приговорам московских судов.

Ещё более двусмысленно звучали ответы Каркова на вопросы Джордана о "путче ПОУМа":

- Ну, это совершенно несерьёзно. Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просто ребячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была одна неглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало. Бедный ПОУМ. Дураки всё-таки.

- Много народу погибло во время этого путча?

- Меньше, чем потом расстреляли или ещё расстреляют... Бедный ПОУМ. Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только нескольких человек в Барселоне.

- А вы были там?

- Да. Я послал оттуда телеграмму с описанием этой гнусной организации троцкистских убийц и их подлых фашистских махинаций, но, между нами говоря, это несерьёзно, весь этот ПОУМ. Единственным деловым человеком там был Нин. Мы было захватили его, но он у нас ушёл из-под рук.

- Где он теперь?

- В Париже. Мы говорим, что он в Париже. Он вообще очень неплохой малый, но подвержен пагубным политическим заблуждениям.

- Но это правда, что они были связаны с фашистами?

- А кто с ними не связан?[23]

Думается, что здесь Хемингуэй почти дословно излагает содержание своих бесед с Кольцовым о барселонском мятеже и его последствиях. С софистической изощрённостью Кольцов давал понять своему собеседнику разницу между тем, как он описывал события в Барселоне в своих корреспонденциях, и тем, как он действительно оценивал их. Официальная версия, состряпанная Кольцовым для печати, изображала ПОУМ "гнусной организацией наёмных убийц"; исходя из этой версии, поумовцев расстреливали в количестве, превышавшем число погибших во время путча. Хемингуэю же Кольцов заявлял, что путч представлял "просто ребячество", ПОУМ никого не убил, а Нин был "неплохим малым". Из его рассказа о судьбе Нина явственно вытекает: одной из функций Кольцова в Испании была дезинформация зарубежных журналистов и общественных деятелей относительно наиболее зловещих преступлений сталинистов.

Эту функцию Кольцов выполнял и на созванном летом 1937 года в Испании международном конгрессе писателей, где он говорил: "Наша страна полностью застрахована от авантюр больших и маленьких Франко. Она застрахована своей бдительностью и решимостью, застрахована тем, что при первом же шаге троцкистских Франко им преграждают путь органы советской безопасности, их карает военный суд при поддержке всего народа"[24].

После расправы с ПОУМом увеличилось число похищений и бессудных убийств "неподконтрольных элементов". Одной из жертв сталинистов оказался бывший секретарь Троцкого Ирвин Вольф, который в мае 1937 года прибыл в Испанию. Спустя два месяца он был арестован, но вскоре освобождён из тюрьмы. Через три дня после освобождения Вольф бесследно исчез.

Кабальеро и большинство других членов испанского правительства отказывались верить обвинениям, выдвинутым против поумовцев. Министр юстиции Ирухо заявил, что он ознакомился с делом ПОУМа и убедился: ни одно из представленных там доказательств измены и шпионажа не выдерживает критики, а документы, якобы подписанные Нином, являются подделкой. Ирухо утверждал, что полиция превысила свои полномочия и подпала под контроль иностранных коммунистов[25].

Сразу же после подавления барселонского мятежа стал выполняться второй пункт сталинского плана: смена правительственного кабинета. Испанские коммунисты, не довольствуясь роспуском ПОУМа, запретом его прессы, арестами его руководителей по клеветническим обвинениям, требовали от Ларго Кабальеро ликвидации всех антисталинских группировок и установления полного контроля над всеми газетами, радиостанциями и помещениями для собраний. После отказа Кабальеро выполнить эти требования, министры-коммунисты заявили о своём выходе из правительства. Решение об этом было принято на заседании Политбюро Испанской компартии, в котором участвовали представители Коминтерна Тольятти и Герэ (будущий глава правительства Венгрии, сметённый с этого поста народным восстанием в 1956 году).

В результате этого демарша Кабальеро был вынужден 15 мая уйти в отставку. Через два дня было образовано второе правительство Народного фронта во главе с Негрином. Оно довершило расправу над поумовцами, сформировало новое каталонское правительство и разоружило все "бесконтрольные элементы".

Террор, учинённый сталинистскими службами на территории, находившейся в руках республиканцев, резко ослабил республиканские силы. Описывая события в Испании после расправы с ПОУМом, Кривицкий отмечал: "Фашистские державы на Западе становились всё агрессивнее, усиливали свою помощь Франко... Если бы Сталин хотел воспользоваться своими успехами в Испании, он должен был бы оказать ей теперь максимум помощи в борьбе против Франко и его союзников. Но более, чем когда-либо, он остерегался рисковать большой войной... Он предпринял вмешательство в надежде на то, что с помощью зависимой Испании легко проложит наконец путь из Москвы через Париж и Лондон в Германию. Но маневр этот не имел успеха. Ему не хватило подлинной смелости. Он храбро боролся с независимостью испанского народа, но слабо - против Франко. Ему удавались кровавые интриги, но не удавались военные операции"[26].

Гражданская война в Испании после расправы с поумовцами и другими антисталинистскими силами продолжалась ещё около двух лет, но инициатива в ней перешла в руки врагов республики. Атмосфера в стане советских советников решительно изменилась. Описывая обстановку в отеле "Гэйлорд", ставшем их своеобразной штаб-квартирой, Хемингуэй писал: "Там всё было полной противоположностью пуританскому, религиозному коммунизму", характерному для штаба интербригад в первые месяцы гражданской войны[27]. Роберту Джордану, впервые посетившему Гэйлорд, "обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осаждённого города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени... В тех разговорах, которые сперва показались ему вольными, как выяснилось потом, было очень много правды... Именно там (в Гэйлорде) человек узнавал, как всё происходит на самом деле, а не как оно должно бы происходить"[28].

Хемингуэй описывал собрание "большого общества" в Гэйлорде, на котором советские военные и журналисты откровенно обменивались информацией о неразберихе и хаосе, царивших в республиканских войсках. Здесь Карков, который о первых месяцах гражданской войны "говорил без всякого цинизма"[29], в совершенно ином духе комментировал сообщения о текущих событиях на фронтах. В этом плане характерен следующий эпизод. "Человек среднего роста, у которого было серое, обрюзглое лицо, мешки под глазами и отвисшая нижняя губа, а голос такой, как будто он хронически страдал несварением желудка (И. Эренбург - В. Р.)", передав Каркову явную выдумку, которую только что сообщила Долорес Ибаррури, прокомментировал её сообщение выспренними словами: "Для меня это была одна из величайших минут этой войны, минута, когда я слушал вдохновенный голос, в котором, казалось, сострадание и глубокая правда сливаются воедино". На эту тираду Карков отреагировал с циничным равнодушием: "Запишите это. Не говорите всё это мне. Не тратьте на меня целые абзацы. Идите сейчас же и пишите"[30].

Многозначительна и обрисованная Хэмингуэем контрастная картина настроений, обуревавших его героя в первые месяцы гражданской войны и в период, когда советское доминирование в Испании глубоко укоренилось. Перед выполнением опасного задания Роберт Джордан вспоминает: "Лето и осень ты дрался за всех обездоленных мира, против всех угнетателей, за всё, во что ты веришь, и за новый мир, который раскрыли перед тобой... Именно в эти дни, думал он, ты испытывал глубокую, разумную и бескорыстную гордость, - каким скучным дураком ты показался бы со всем этим у Гэйлорда, подумал он вдруг. Да, тогда ты не пришёлся бы ко двору у Гэйлорда, подумал он. Ты был слишком наивен. Ты был словно осенён благодатью... Тогда вообще не было Гэйлорда"[31].

Превращение гражданской войны в Испании из арены борьбы "против всех угнетателей" в средство для осуществления геополитических маневров Сталина и в арену истребления коммунистических диссидентов обусловило поражение испанской революции. Ущерб, нанесённый сталинскими провокациями и расправами, не ограничился одной Испанией. Эти акции пагубно сказались на судьбах всего мирового коммунистического движения. Самое страшное состояло в том, что сталинский террор, осуществлявшийся в Испании даже более открыто и безжалостно, чем в СССР, в сознании множества людей стал идентифицироваться с понятием "коммунизм".

Обобщая события, происходившие в Испании после барселонского мятежа, Д. Оруэлл писал: "Каждый, кто хотя бы поверхностно знаком с коммунистической тактикой расправы с политическими противниками, знает, что практика сфабрикованных обвинений - обычный метод коммунистов. Вчера они обрушивались на "социал-фашистов", сегодня громят "троцкистских фашистов". Всего шесть или семь месяцев назад советский суд "доказал", что лидеры Второго Интернационала... а также ведущие деятели лейбористской партии Великобритании участвовали в гигантском заговоре, имевшем целью военное вторжение на территорию СССР (имеется в виду процесс по делу "право-троцкистского блока" - В. Р.)... Я сомневаюсь, чтобы такие комбинации приносили пользу даже с сектантской точки зрения. Нет никакого сомнения, что обвинения в "троцкизме-фашизме" сеют ненависть, вызывают раздор. Повсюду рядовые коммунисты мобилизованы на бессмысленную охоту на "троцкистов", а партии типа ПОУМа загнаны в угол и поневоле поставлены в положение антикоммунистических групп. Налицо явные признаки опасного раскола мирового рабочего движения. Ещё несколько клеветнических кампаний против людей, всю жизнь боровшихся за социализм, ещё несколько фальшивок, вроде той, которую использовали против ПОУМа, и раскол может стать бесповоротным. Единственная надежда - улаживать политические расхождения на уровне, допускающем всестороннюю дискуссию... Принятие неправильного решения может обречь человечество на столетия полурабского существования. Но пока вместо здравых доводов слышны лишь истошные вопли о "троцкистских фашистах", дискуссия даже не может быть начата. Например, я не смог бы говорить обо всех аспектах барселонских боев с коммунистом, ибо ни один коммунист, я имею в виду "настоящего" коммуниста, не поверил бы, что я рассказал правду о фактическом ходе событий"[32].

Зрелище сталинских преступлений деморализовало и оттолкнуло от коммунистического движения многих людей, принимавших участие в испанской войне. В этой связи показательна судьба Артура Кестлера, который до испанской войны был образцовым сталинистом, много ездил по СССР в качестве корреспондента западных левых газет, освещая в апологетическом духе советскую действительность. В Испании он попал в плен к франкистам, где чудом сумел избежать расстрела. Летом 1937 года в Москве была опубликована его книга "Беспримерные жертвы". В конце 1939 года он был посажен французской полицией в лагерь для интернированных. После освобождения оттуда Кестлер выбрался в Англию, где был арестован как "подозрительный иностранец". Подобно многим другим западным сталинистам, он совершил крутой поворот в сторону антикоммунизма.

Советские участники испанской войны в значительной части были подвергнуты беспощадному истреблению. В 1937 году были арестованы и расстреляны Берзин и Сташевский. В конце 1938 года арест настиг Михаила Кольцова, который после продолжительного следствия был расстрелян в 1940 году. Трагически завершилась судьба Хосе Диаса, в 1942 году покончившего жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей московской квартиры.

Штерн и главный советский советник по авиации Смушкевич после возвращения из Испании были повышены в воинских званиях и удостоены высших правительственных наград (Смушкевич был одним из первых воинов, которому дважды было присвоено звание Героя Советского Союза). На XVIII съезде ВКП(б) Штерн был избран членом, а Смушкевич - кандидатом в члены ЦК. Вместе с другими героями испанской войны (например, легендарным летчиком Рычаговым) они были арестованы непосредственно перед началом Великой Отечественной войны и в октябре 1941 года были расстреляны без суда.

Истребляя участников гражданской войны в Испании, Сталин руководствовался двумя соображениями. Во-первых, он стремился предотвратить утечку информации о провокациях и злодеяниях своей агентуры в Испании. Во-вторых, он опасался, что революционеры, принимавшие участие в испанской войне, могли заразиться "троцкистской" ересью - ведь им была доступна не только "троцкистская" литература, но даже непосредственные контакты с троцкистами и другими антисталинистами.

Новый этап преследований участников испанской войны начался в конце 40-х годов. Одной из целей процессов над коммунистами в странах "народной демократии" было стремление доказать существование "троцкистского подполья", зародившегося во время этой войны. На венгерском процессе 1949 года главным подсудимым был бывший член Интербригады Ласло Райк, которого принудили "сознаться" в том, что большинство интербригадовцев находилось под влиянием "троцкизма".

На чехословацком процессе Сланского-Клементиса (1952 год) троцкистом был объявлен бывший интербригадовец Артур Лондон, приговорённый к длительному тюремному заключению и выпущенный на свободу после смерти Сталина. В книге "Признание" Лондон рассказывал, что первоначально планировался процесс по делу о "троцкистском заговоре" бывших бойцов Интербригад. От Лондона добивались показаний на таких известных интербригадовцев, как член Политбюро Итальянской компартии Луиджи Лонго и член Политбюро Французской компартии Раймон Гюйо. Один из следователей считал своим личным достижением внесение в протокол допроса формулировки "троцкистская группа добровольцев интербригад".

Вспоминая, как долго в его стране сохранялись погромные настроения по отношению к интербригадовцам, Лондон рассказывал, что даже после смерти Сталина чехословацкие органы госбезопасности разослали во все государственные учреждения циркуляр, в котором участники интербригад приравнивались к чинам полиции и армии протектората Чехия и Моравия, созданного гитлеровцами, и к бывшим офицерам словацкой фашистской гвардии.

Впрочем, сам Лондон даже после своего трагического опыта следствия, суда и тюремного заключения во многом оставался во власти сталинистских амальгам, в фабрикации которых он, видимо, принимал участие в 30-е годы. Вспоминая о допросах 40-х годов, он писал: "Показания сомнительных элементов, быстро выявленных нами в Испании или в лагерях Франции, используются теперь, чтобы возвести поклёп на нас. Не останавливаются даже перед тем, чтобы объявить их хорошими коммунистами, сделать из них жертв нашей "троцкистской банды"... Какое это было для них ("недобитых" "сомнительных элементов" - В. Р.) удовольствие - отомстить нам и вместе с тем воспользоваться ситуацией, чтобы обрести политическую невинность"[33]. Так обвинение в "троцкизме" бумерангом возвратилось к Лондону от тех, кого он несколькими годами ранее преследовал как "троцкистов".

Кошмар сталинского террора в Испании, как и в СССР служил тому, чтобы не только уничтожить подлинных троцкистов или лиц, близких к ним по политическим убеждениям, но и замарать участием в политических убийствах обманутых или карьеристски настроенных коммунистов.

Размах "антитроцкистского" террора свидетельствовал о том, как много коммунистических противников Сталина оставалось в 1937 году за рубежом. Но и в Советском Союзе сохранялось не меньше, а, может быть, больше подлинных троцкистов, продолжавших свою героическую борьбу даже в сталинских тюрьмах и лагерях.
От Администрация (Павел)
К miron (12.01.2006 10:37:03)
Дата 12.01.2006 10:47:35

Настоятельная просьба оставаться в рамках приличия. (-)
От miron
К Администрация (Павел) (12.01.2006 10:47:35)
Дата 12.01.2006 13:08:52

Извиняюсь перед участниками форума, но не перед Альмаром (-)