Здравствуйте, товарищи. Есть несколько мыслей по поводу обсуждаемой статьи.
Статья очень меня заинтересовала тем, что в разговорах со своими родителями (годы рождения 1956 и 1957) никаких намеков на «джунгли» я никогда не встречал. Скорей, их описание детства и юности схоже с описанием Сергея Георгиевича, в связи с чем, думается, можно поднять для обсуждения вопрос о том, что рассматриваемый мировоззренческий переворот начался, прежде всего, с городов столичных, а на провинцию перекинулся уже позже (и, скорее всего, в значительно измененном виде) – отец мой из Бобруйска, а мама – из деревни под Бобруйском. Кроме того, нельзя упускать из виду тот особенный факт, что у многих, кто говорит о тех временах, установка на негативное отношение к советскому прошлому заслоняет те данные, которые предоставляет память. Линия разлома сознания здесь проходит не так глубоко – на уровне «было, вроде бы, хорошо, но раз уж Союз развалился и развалил его, вроде бы, свой народ, то, значит, не так уж было и хорошо, что-то было не так», до сравнения советских дворов с «джунглями» здесь не докатываются.
Кроме того, хочется задать вопрос Сергею Георгиевичу и вообще представителям его поколения. Когда вы стали замечать разрыв в миропонимании между вами и более молодыми людьми? И как вы сначала его восприняли, как к нему относились? Интересно было бы услышать о мыслях, которые возникали именно в те годы – когда поколение Сергея Георгиевича было еще студентами.
Также хотелось бы привлечь внимание к одной любопытной параллели.
Привожу отрывки из книги Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс».
«ХIX век был по существу революционным, не потому, что он строил баррикады - это деталь, а потому, что он поставил заурядного человека, т.е. огромные социальные массы, в совершенно новые жизненные условия, радикально противоположные прежним. Он перевернул все их бытие. Революция заключается не столько в восстании против старого режима, сколько в установлении нового, обратного прежнему. Поэтому не будет преувеличением сказать, что человек, порожденный XIX веком, по своему общественному положению - человек совершенно новый, отличный от всех прежних. Человек XVIII века, конечно, отличался от своего предка XVI века; но все они схожи, однотипны, даже тождественны по сравнению с новым человеком. Для "простых людей" всех этих веков "жизнь" означала прежде всего ограничения, обязанности, зависимость, одним словом - гнет. Можно сказать и "угнетение", понимая под этим не только правовое и социальное, но и "космическое". Его всегда хватало до последнего века, когда начался безграничный расцвет "научной техники" как в физике, так и в управлении. По сравнению с сегодняшним днем старый мир даже богатым и сильным предлагал лишь скудость, затруднения и опасности. Как бы ни был богат и силен отдельный человек в сравнении с окружающими, мир был беден и убог, богатство и силы мало использовались. В наши дни средний обыватель живет богаче и привольнее, чем жили владыки прошлых веков. Что за беда, если он не богаче других. Мир стал богаче и дает ему все: великолепные дороги, поезда, телеграф, отели, личную безопасность и аспирин.
Мир, окружающий нового человека с самого рождения, ни в чем его не стесняет, ни к чему не принуждает, не ставит никаких запретов, никаких "вето"; наоборот, он сам будит в нем вожделения, которые, теоретически, могут расти бесконечно. Оказывается, - это очень важно, - что мир XIX - начала XX века не только располагает изобилием и совершенством, но и внушает нам полную уверенность в том, что завтра он будет еще богаче, еще обильнее, еще совершеннее, как если бы он обладал неиссякаемой силой развития. Сегодня (несмотря на некоторые трещины в оптимизме) почти никто не сомневается, что через пять лет автомобили будут еще лучше, еще дешевле. В это верят, как в то, что завтра снова взойдет солнце. Сравнение совершенно точно: заурядный человек, видя вокруг себя технически и социально совершенный мир, верит, что его произвела таким сама природа; ему никогда не приходит в голову, что все это создано личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозревает о том, что без дальнейших усилий этих людей великолепное здание рассыплется в самое короткое время.
Поэтому отметим две основные черты в психологической диаграмме человека массы: безудержный рост жизненных вожделений, а тем самым личности (ну, отождествление роста вожделений и роста личности оставим на совести автора или переводчика – Naught), и принципиальную неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Обе эти черты характерны для хорошо нам знакомой психологии избалованных детей. Мы можем воспользоваться ею как прицелом, чтобы рассмотреть души современных масс. Новый народ, наследник долгого развития общества, богатого идеями и усилиями, избалован окружающим миром. Баловать - значит исполнять все желания, приучить к мысли, что все позволено, что нет никаких запретов и никаких обязанностей. Тот, с кем так обращались, не знает границ. Не испытывая никакого нажима, никаких толчков и столкновений, он привыкает ни с кем не считаться, а главное - никого не признает старшим или высшим. Признание превосходства мог бы вызвать лишь тот, кто заставил бы его отказаться от капризов, укротил бы его, принудил смириться. Тогда он усвоил бы основное правило дисциплины: "Здесь кончается моя воля, начинается воля другого, более сильного. Видимо, на свете я не один, и этот сильнее меня". В былые времена рядовому человеку приходилось ежедневно получать такие уроки элементарной мудрости, так как мир был организован грубо и примитивно, катастрофы были обычны, не было ни изобилия, ни прочности, ни безопасности. Сегодняшние массы живут в изобилии и безопасности; все к их услугам, никаких усилий не надо, подобно тому как солнце само поднимается над горизонтом без нашей помощи. Не надо благодарить других за воздух, которым ты дышишь, воздуха никто не делал, он просто есть. "Так положено", ведь он всегда налицо. Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа.
Итак, я полагаю, что XIX век создал совершенную организацию нашей жизни во многих ее отраслях. Совершенство это привело к тому, что массы, пользующиеся сейчас всеми благами организации, стали считать ее естественной, природной. Только так можно понять и объяснить нелепое состояние их души: они заняты только собственным благополучием, но не замечают его источников. За готовыми благами цивилизации они не видят чудесных изобретений, созданных человеческим гением ценою упорных усилий, и воображают, что вправе требовать все эти блага, естественно им принадлежащие в силу их прирожденных прав. Во время голодных бунтов толпы народа часто громят пекарни. Это может служить прообразом обращения нынешних масс (в более крупном масштабе и в более сложных формах) с цивилизацией, которая их питает. Предоставленная собственным инстинктам, масса как таковая - плебеи или "аристократы" - в стремлении улучшить свою жизнь сама разрушает источники жизни» (глава 6).
«Никто, я уверен, не будет возражать против того, что сегодня люди развлекаются больше, чем раньше, поскольку у них есть к этому желание и средства. Но тут есть опасность: решимость масс овладеть тем, что раньше было достоянием меньшинства, не ограничивается областью развлечений, это генеральная линия, знамение времени. Поэтому я полагаю - предвосхищая то, что мы увидим далее, - что политические события последних лет означают не что иное, как политическое господство масс. Старая демократия была закалена значительной дозой либерализма и преклонением перед законом. Служение этим принципам обязывает человека к строгой самодисциплине. Под защитой либеральных принципов и правовых норм меньшинства могли жить и действовать. Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы. Не следует объяснять новое поведение масс тем, что им надоела политика и что они готовы предоставить ее специальным лицам. Именно так было раньше, при либеральной демократии. Тогда массы полагали, что в конце концов профессиональные политики при всех их недостатках и ошибках все же лучше разбираются в общественных проблемах, чем они, массы. Теперь же, наоборот, массы считают, что они вправе пустить в ход и сделать государственным законом свои беседы в кафе. Сомневаюсь, чтобы в истории нашлась еще одна эпоха, когда бы массы господствовали так явно и непосредственно, как сегодня. Поэтому я и говорю о "гипердемократии".
То же самое происходит и в других областях жизни, особенно в интеллектуальной. Быть может, я ошибаюсь, но писатель, который берет перо, чтобы писать на тему, которую он долго и основательно изучал, знает, что его рядовой читатель, ничего в этой теме не смыслящий, будет читать его статью не с тем, чтобы почерпнуть из нее что-нибудь, а с тем, чтобы сурово осудить писателя, если он говорит не то, чем набита голова читателя. Если бы люди, составляющие массу, считали себя особо одаренными, это был бы случай частного ослепления, а не социальный сдвиг. Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и причем повсюду. Как говорят в Америке, "выделяться неприлично". Масса давит все непохожее, особое, личностное, избранное.
Кто выглядит не так, "как все", кто думает не так, "как все", тот подвергается риску стать изгоем. Конечно, эти "все" - еще далеко не все. Все без кавычек - это сложное единство однородной массы и неоднородных меньшинств. Но сегодняшние "все" - это только масса» (глава 1).
А теперь подумаем. За отрезок времени с 1945 по 1960 годы Союз сделал поразительный рывок в развитии, который, в том числе, выразился и в радикальном увеличении уровня потребления (особенно в больших городах). Конечно, предположение это очень смелое, но, думается, можно говорить о том, что уровень потребления, уровень жизни в СССР в 60-70-е годы был выше всего, что было до этого в русской истории (повторюсь, особенно для населения больших городов). Далее, заявления Хрущева о коммунизме в 80-х годах, да и вообще мирное и стабильное существование СССР порождали иллюзию «природности», данности существовавшей тогда социальной атмосферы. Так воспитывался «испорченный ребенок». Здесь же необходимо указать на гиперэгоизм «испорченного ребенка» - он считает, что он один, что других людей просто нет (они есть, но они ниже его, значит, они не имеют значения). Такое представление и порождает расщепление сознания: человек не хочет воспринимать блага своей жизни как свои блага, он не относит данное ему благополучие к числу реальных обстоятельств его жизни. Его желания растут, но те социальные институты, в которых он живет, ограничивают эти желания. Разрыв в сознании углубляется: блага становятся ненавистными (естественно, не в прямом смысле: это лишь иллюзия). И вот, в один прекрасный день по советскому ТВ проходит фильм, который ярко и не без симпатии (сочувствия) описывает то, о чем подросток думал уже давно. Все расставляется на свои места: двор – это джунгли, школа – стойло, клетка, где сковывают свободу действия и т.д. Смутные образы воплощаются в конкретных героях фильма и человек получает долгожданную призму, которая будет искажать мир именно так, как ему этого хочется. (Я здесь не пытаюсь поставить диагноз В.В.Путину. Я говорю о тех мыслях и переживаниях, которые я сам испытывал и испытываю порой еще и сейчас – в 19 лет. Кроме того, если поднять религиозные источники, то одним из главных симптомов погибели человечества будет поиск «веры по нутру» - такой веры, которая бы нравилась).
Если выйти на уровень более высокий, чем личностное восприятие, то, думаю, можно будет говорить о следующем. Рост потребления всегда порождает рост желаний к дальнейшему увеличению потребления (здесь можно вспомнить и 17 – «бунташный» - век, когда уровень благосостояния в России был, как свидетельствуют многие авторы, наиболее высоким за всю предыдущую историю). Не могу говорить точно (если не прав, то на это укажут), но, думается, в сравнении со временем правления Сталина общество стало информационно более открытым (еще раз подчеркну – разговор, в основном, о больших городах). Я имею в виду проникновение отдельных «произведений» западной масс-культуры в СССР. Кроме того – и это очень важно – в этот же период была проведена широчайшая кампания по «уничтожению культа личности». Здесь важно отметить, что Сталин был не просто Личностью, он был Символом. Символом социалистической идеи, символом единства народа (короче, личность Сталина выполняла в СССР с 1941 года примерно те же функции, что личность царя в более ранний период истории). Думается, события вокруг ХХ съезда партии имели очень сильный деморализующий эффект – именно в плане «ослабления напряжения». Как я уже указывал в другой дискуссии, Союз никогда не жил собственно мирной жизнью: «холодная» война требовала, пожалуй, не меньшего напряжения сил, чем война обычная. Высшее руководство почему-то не захотело донести этого до народа. Все это в совокупности имело своим результатом понижение дисциплины (прежде всего, дисциплины, поддерживаемой социальными методами, бытовой, так сказать, дисциплины). На западе это были «либерализм» и «преклонение перед законом». У нас – социализм (идея справедливости) и коллективизм (идея соборности). Дисциплинирующий эффект этих факторов сошел на нет. За этим последовал мировоззренческий надлом.
О принципиальной неблагодарности нового поколения в отношении используемых им социальных благ лишнего, думается, говорить не надо. Симптом совпадает с западноевропейским по всем параметрам.
Хотелось бы привлечь внимание к ошибке Ортеги (впрочем, это не совсем ошибка). «Гипердемократия», о которой он говорит – это ведь не демократия вовсе, а начало окончательной тирании капитала – плутократии. Да, было временное возрастание активности масс и их веса в политике, что нашло свое отражение в фашизме и в борьбе против него. Но, во-первых, сам фашизм основывался на закулисных делах – интересах монополий и крупнейших корпораций. Во-вторых, фашизм (национал-социализм) был пестован западными «демократиями» как орудие борьбы против СССР. Без этих факторов никакое волеизъявление масс не породило бы известных трагических последствий. С другой стороны, расплачиваться своей кровью (не только кровью, но и свободой) пришлось за все эти дела именно массам. Поэтому, думается, для западного мира можно говорить в отношении описываемого явления о вполне легальных там средствах политической борьбы: провокация с целью уничтожения (провокация охлократии с целью уничтожения отжившей себя демократии). (Ортега (в 1927 году – время написания книги) предполагал, что увеличение роли масс будет иметь долговременный характер, но такого случиться не могло в силу интересов тех, кто обладал реальной, прежде всего, экономической, властью).
Примерно так же шли дела у нас (только процесс не вышел из-под контроля задумщиков).
Теперь хотелось бы привлечь внимание к цивилизационным аспектам проблемы. Согласно учению всех (по крайней мере, из известных мне) цивилизационщиков, ценности одной цивилизации не могут прижиться на почве другой. То, что у нас воспринимается нормально, на западе суть подавление личности коллективом и наоборот. Эти различия имеют объективный характер. Перенесение ценностей на чуждую почву будет иметь тяжелые последствия как для этих ценностей (в виде их искажения и извращения), так и (в особенности) для принимающего этноса. Гедонизм (под гедонизмом я понимаю стремление, прежде всего к 1) удовлетворению 2) своих 3) вожделений, похотей, «потребностей») в любой его форме не характерен для русских. Если бы это было иначе, русские бы не выжили – это очевидно. Особенности климатических и географических условий, а также постоянное соседство с агрессивными этносами предъявляли свои требования к внутренней организации. Сконцентрированность воли, дисциплина, самопожертвование стали базовыми ценностями (conditio sine qua non) для выживания народов России и для выживания России как государства. (Кстати, в этом – корень глубокого демократизма русских: в силу исторических условий интересы государства почти всегда совпадали с интересами народа, в связи с чем не было нужды в западных демократических институтах. В этом же – корень вечной проблемы России – проблемы посреднического слоя – чиновничества, которое, проявляя волю к преследованию своих личных интересов, вредит и государству, и народу).
Теперь вспомним доктрину Даллеса. Главный постулат – это использование естественного хода событий для достижения своих целей. Думаю, здесь ключ к пониманию проблемы.
Итак, ряд специалистов проводит глубокое исследование русской цивилизации (истории, мировоззрения, религии и т.д.). Они находят причину силы общества – его единство, его, так сказать, антигедонизм (в вышеупомянутом значении). Стоит задача – разрушить это единство, навязать гедонизм. Это можно сделать: через воздействие на самую верхушку общества (чтобы она подспудно проводила нужную политику), через воздействие на массы (но для этого нужен доступ к инструментам воздействия – СМИ), через воздействие на посреднический слой (чиновники среднего звена). Наиболее доступными к воздействию оказались верхи: находящееся в общении с западом руководство страны.
Особенность момента заключалась еще и в том, что руководство СССР было изначально настроено на достижение целей, сходных (близких) с целями Даллеса (это принципиально важный нюанс). К чему сводилась антисталинская деятельность Хрущева? Это не было действительное устранение культа личности, т.к. почти сразу же начал насаждаться культ другой личности – самого Хрущева.
Главная цель Хрущева – власть. Другая важнейшая цель – личная безопасность той «корпорации», выдвиженцем которой был Хрущев (Хрущев убирает контроль спецслужб над партаппаратом). Третья цель – легитимация своей власти (Хрущев проводит кампанию ХХ съезда). Почему Хрущев не думал о том, что он как правитель, преследуя цели №2 и №3 ослабляет свою власть, подрывает свою власть? Ведь кроме спецслужб никто более контролировать партаппарат не мог (верней аппарат контролировался с двух сторон – службами и советами, народом, но без помощи и силы спецслужб народный контроль не представлял собой чего-то реального). А подрывая авторитет Сталина, он подрывал авторитет и Дела Сталина (а значит, и своего дела), и партии, и ставил (перед теми, кто был ознакомлен с известным докладом) вопрос вообще о легитимности всего предыдущего периода истории СССР.
Так или иначе, произошло следующее. Руководство СССР во многом было изначально настроено, так сказать, довольно гедонистически. Войдя в контакт с западом, оно, разумеется, не смогло избежать влияния сонаправленного (с их собственными устремлениями) воздействия. В силу этой сонаправленности, воздействие было максимально эффективным (все в соответствии с доктриной Даллеса).
Существуют другие «очаги» распространения враждебной идеологии: дипломаты и их семьи, партаппарат среднего звена, руководители крупных государственных промышленных, торговых и других объединений, ученые и другие специалисты, выезжавшие за границу и т.д. Впрочем, эти агенты, по большей части, были задействованы на более поздних этапах развития агрессии.
Был еще один важнейший фактор: на волю вышло большое количество политзаключенных, изначально враждебно настроенных по отношению к мировоззренческим основам русского общества. У бывших «жертв политических репрессий», как известно, во второй половине 50-х дела шли очень в гору – это главный очаг распространения соответствующих взглядов на более низком, массовом, так сказать, уровне (хотя, надо сказать, что наиболее эффективным воздействие бывших 58-х было на среднем уровне – среди интеллигенции, «людей искусства», среднего звена партаппарата; враги народа для простых граждан чаще всего так и оставались врагами народа).
Теперь я должен сделать оговорку: случай Путина и другие миллионы подобных случаев – это не прямой результат агрессии. Это фактор, обусловивший ее эффективность.
Даллес и его помощники знали о росте благосостояния населения, знали о тех побочных процессах, которые обычно вызывает такое явление (в виде вышеописанного дальнейшего увеличения запросов), причем знали это все прекрасно, с подтверждением на примере истории европейского общества (см. «Восстание масс»). Они воздействовали на очень узкий слой населения – но на такой слой, который мог бы стать «рупором» их идеологии (литературные работники – так как советский народ был одним из самых читающих в мире; политработники высшего калибра – по очевидным причинам и т.д.). То есть, они опирались на объективно существующие явления и тенденции в развитии советского общества и всего лишь направили их в «нужном» направлении. Все условия способствовали успеху начатой агрессии. Агрессия и оказалась успешной.
Итак, факторы:
1. Общее понижение «напряжения», духовной дисциплины.
2. Экономический рост.
3. Деморализующий эффект ХХ съезда.
4. «Готовность» элиты.
5. Внедрение большого количества агентов через «реабилитацию».
Такие вот мысли.
Я знаю, что все высказанное спорно. А даже если не спорно, то отвечает лишь на вопрос «Почему произошло?». Принципиально важным остается вопрос о совмещении модернизации и повышения уровня жизни с традиционными ценностями и институтами. Китай подходит к тому порогу, когда эта проблема станет актуальной, Беларусь уже сейчас (правда, не по причине слишком быстрого роста благосостояния населения, а из-за открытости информационной агрессии запада) вынуждена решать эти проблемы. Посмотрим, что получится.
