Характерные особенности постиндустриализации раскрывают в беседе профессор, доктор экономических наук Г. Х. Попов и кандидат
экономических наук Н. А. Аджубей.
На наших глазах произошел распад СССР, потерпела поражение система административного социализма. За последние десятилетия
кардинально изменилось социальное устройство противостоявших социализму групп развитых стран: в них возникла и укрепилась новая
мировая модель жизни и развития общества. Уже нет двух противоборствующих блоков, определявших послевоенное развитие человечества.
Современная эпоха - это не эпоха развития и противоборства социализма и капитализма, а эпоха формирования нового социального строя -
постиндустриального.
В капиталистическом обществе определяющей всегда оставалась частная форма собственности. В современном мире собственность
распределяется примерно в равных долях между государственной, коллективной и частной. В капитализме правила буржуазия. Сегодня в
мире главный "хозяин" - бюрократия. Политическая система капитализма, демократия, ограничивалась целым рядом дополнительных условий,
цензов, прежде всего имущественных. В наши дни голосуют практически все граждане. Демократия стала популистской. Наконец,
определяющей идеей капитализма была идея свободы человека, личности. Современное общество в качестве основного выдвигает принцип
достижения свободы идей, гарантий личности, идею гарантизма. Принципиальные различия очевидны. Н.А. - Гавриил Харитонович, я знаю
вас как человека и ученого, которого всегда интересовали общие, системные проблемы развития общества. Сегодня эти проблемы
чрезвычайно актуальны. И вместе с тем общий анализ современного общества, на мой взгляд, почти полностью отсутствует. Капитализм
изучен и описан крупными деятелями прошлого - от А. Смита и К. Маркса до Г. Плеханова и В. Ленина. Много писали и о строе
социализма. Но книгу с системным изложением закономерностей современного общественного устройства найти в наши дни практически
невозможно. В лучшем случае есть работы, посвященные отдельным аспектам: экологии, ограничению экономического роста, информационной
революции, демографии. Исключение составляет ваша работа "Будет ли у России второе тысячелетие". Но и в этой книге я не нашел ответа
на вопрос, с которого хочу начать нашу беседу: почему нет теории современного, постиндустриального общества? Необходим ли вообще
такой вопрос?
Г.П. - В отношении необходимости. Одна из характерных черт нынешней политики - и европейской, и американской, и нашей - состоит
именно в бессистемности и, прежде всего, в отсутствии каких-то долгосрочных схем, анализов и т.д. И причина здесь не только в злой
или доброй воле людей, находящихся у власти (естественно, их тянет к текущим решениям), а в том, что нет научной постановки проблемы
как таковой. Более того, сейчас трудно даже ожидать, откуда она появится. Научные центры, получая финансирование от политических
сил, чрезмерно подчинены текущим политическим интересам, обслуживают избирательные кампании и совершенно не приспособлены к тому,
чтобы дать анализ чего-то более широкого. А между тем вопросы: где мы живем, с чем мы живем, в каком веке мы живем - действительно
главные.
С этой точки зрения важно понять, что мы - все человечество, весь мир - вступили в новый общественный строй. Первый в истории
общепланетарный строй. Он становится чрезвычайно разнообразным, и чтобы понять его, важно выделить наиболее существенные узловые
характеристики этого строя.
Ф. Д. Рузвельт (1882-1945), 32-й президент США (1933-1945). В 1933 году в ответ на глубокий кризис американского капитализма
провозгласил курс реформ, вошедших в историю под названием "Новый курс". Эти преобразования, центром которых стала система
государственного управления экономикой, положили начало переходу США к постиндустриализму.
Частично я ответил на ваш первый вопрос. Но хочу обратить внимание еще на некоторые особенности недавнего времени.
Первое, что "давит" на понимание истории, - "холодная война". В то время все, что делали наши противники, мы автоматически объявляли
"капитализмом" и упорно не желали ни во что вникать. Но ведь и они, продолжая утверждать, что живут при капитализме, всеми способами
старались защитить свои традиционные ценности, отмежевываясь от всего, что как-то изменилось, фактически оказавшись в другой
системе. С точки зрения пропаганды так было гораздо проще: не надо признавать некую справедливость, которая есть в социалистических
схемах. Это, по-моему, самое главное, что влияло и на науку и на практику, - нежелание видеть ничего положительного у своих
оппонентов, нежелание признать, что что-то берется у них. Добровольная слепота - я бы так сказал.
Второй момент, который сильно влиял на настроения Запада. Он оказался перед потерпевшим поражение Советским Союзом. Я много говорил
с разными советскими высокопоставленными деятелями - от продолжающих верить в коммунизм до категорически порвавших с ним. Все они
считают, что мы потерпели поражение.
И действительно, они как руководители страны потерпели поражение, это их поражение, поражение группы, правившей страной. Но
применительно к социализму (как строю) никакого поражения не было. Строй, в котором мы жили, выдохся, выработав все свои резервы;
он, я бы так сказал, вымер своей смертью. Поэтому не было никаких внутренних восстаний, взрывов, никаких военных побед. Мы сами
отказались от всего того, от чего уже настало время отказаться.
Могли не отказываться. Больше того, окажись власть в руках более динамичных руководителей (типа китайских, например), мы могли бы
совершенно спокойно получить от Запада за передачу ему Восточной Европы минимум 100-200 миллиардов долларов. И Запад готов был
заплатить. И линия нашего развития оказалась бы линией (не по существу, а по форме, по существу мы и так бы переходили к
постиндустриальному строю) постепенного преобразования. При "вливании" 200 миллиардов и при демократии можно было спокойно
реконструировать экономику, осуществить главную задачу - перейти от военной экономики к конкурентной. Иначе говоря, мы могли бы
навязать Западу приемлемый для нас "план Маршалла". Вместо этого мы пошли по пути полного развала. Правда, и Запад не проявил
готовности помочь СССР в необходимых реформах. Напротив, он торопил, толкал к шоковой терапии.
Короче говоря, факт выхода соцлагеря из "игры" не способствовал развитию теории и пониманию того, что происходит. Наоборот. Распад
СССР создал внешнюю иллюзию победы над противником, хотя ни один советолог эту победу не предвидел. И совершенно естественно, почему
не предвидел: потому что ее как таковой не было.
И третье, что надо учитывать для понимания происходивших процессов. При правильной теории меняется сама концепция подхода к нашим
проблемам. Если нас победили и мы должны принять оккупационный режим, то это одно. А если мы сами должны выбрать способ своей жизни?
В этом случае меньше всего подходит вариант заимствования. Надо искать свои пути. К этому никто из нашей правящей элиты не был
готов. Таким образом, неготовность к настоящей, серьезной работе фактически подпитывала нежелание действительно анализировать
ситуацию.
Но когда сегодня мы видим, как США в третий раз начинают войну в Ираке (уже после очередной победы), как не прекращается война в
Афганистане, как не решаются вопросы в Югославии и т.д., мы понимаем, что на Западе тоже не знают, что им делать и как делать. Они
тоже не понимают, что создается новый строй с совершенно новыми подходами и надо искать совершенно новые решения.
Правда, следует сделать одну очень важную оговорку: иногда мне кажется, что в наши дни происходит нечто подобное тому, что было две
тысячи лет назад, когда выдохлась античная цивилизация. Наступивший феодализм стал своего рода линией антитезы античности -
антицивилизацией.
Вот и в наше время альтернативой постиндустриализму может стать концепция антицивилизации, то есть что-то похожее на то, что
произошло в начале нашей эры, когда полностью сменились идеология, движущие силы, строй. Возник феодальный строй, ничего общего не
имевший с предыдущей системой, абсолютно противоположный ей по существу. Мертвыми стояли римские города. Как писал один монах, "козы
паслись в Колизее". И кто-то в нем жил, кто этих коз содержал. Так что, повторяю, к мысли о том, что наступает совершенно новая
эпоха, я иногда возвращаюсь. Понадобится несколько веков (или, может быть, с учетом ускорения , меньше - век), в ходе которых
выработается совершенно другая цивилизация. И тогда становится понятным, почему не принимается модель нового строя. Никто просто не
готов к более серьезным переменам. А перемены эти должны быть очень серьезными.
Н.А. - Перспектива "перерыва" между цивилизациями лично меня не вдохновляет, лучше оставить этот вариант кинематографу. Так что
предлагаю перейти к анализу постиндустриального строя.
Меня интересует ваша трактовка трех взаимосвязанных вопросов. Первый - причины появления нового строя. Второй - основные
характеристики, отличительные особенности постиндустриализма. И, наконец, третий вопрос - противоречия постиндустриализма.
Г.П. - Начало перехода к постиндустриализму положили реформы 30-х годов в США, их назвали "новый курс" президента Ф. Рузвельта.
Несмотря на то, что эти реформы стали следствием глубокого системного кризиса, охватившего США на рубеже 20-30-х годов, поиск новой
модели не был лишь реакцией на кризис американского капитализма. Поэтому для понимания проблемы перехода к постиндустриализму я бы
сравнивал его не только с капитализмом, но и с двумя другими "современниками". Речь идет о социализме в двух его вариантах:
социализме интернациональном, то есть марксистско-ленинском, и социализме национальном - Германия, Италия. Оба социализма тоже
"давили", заставляя активизировать поиски модели выхода из кризиса.
Дж. К. Маршалл (1880-1959). Генерал. Активный участник Первой и Второй мировых войн. Государственный секретарь в администрации
президента Г. Трумэна. Автор программы послевоенного восстановления Западной Европы, известной как "план Маршалла". План Маршалла,
принятый в 1948 году, стал основой перехода к новой, постиндустриальной системе.
Разница интернационального и национального социализмов, если вдуматься, касается только одного. Интернациональный социализм считал,
что все народы можно подтянуть к социализму, а в богатых европейских странах с самого начала поняли, что подтягивать другие народы к
социализму - это обречь целые свои поколения на плохую жизнь по сравнению с той, в которой они живут даже сейчас. Поэтому была
выдвинута логичная идея национального социализма: социализма достойны не все, а только отдельные, избранные нации. Все остальное
совпадает: структура, партии, соревнования по профессиям, олимпиады, архитектура и т.д.
Еще один момент следует учитывать. Сталинское руководство, состоящее из представителей разных народов, не могло смириться с идеей
однонациональной, гитлеровской схемы. Правда, потом, чтобы победить Гитлера, оно вынуждено было развиваться в сторону национального,
создав теорию России, Отечества... Но как только свои национальные интересы в СССР поставили выше интернациональных, произошло то,
что и предсказывал Троцкий. Фактически началась большая мировая ложь. Мы уверяли, что делаем дело, нужное мировой революции, а на
самом деле ориентировались только на Россию.
В своем романе "Слепящая тьма" немецкий писатель Кестлер блестяще пишет о столкновении в советском руководстве. Арестовали наркома
Военно-морских сил, революционного балтийского матроса. Арестовали в споре по поводу того, что строить. Он считал, что нужно строить
атакующий флот, способный достичь Америки и высадить там десант, а Сталин и его руководство считали, что надо строить оборонительный
флот: небольшие подводные лодки, катера, способные отбивать атаки врага, поскольку сейчас не может идти речь о наступательной войне.
(Сам Кестлер был человеком неординарным. В 1931 году он на дирижабле "Граф Цеппелин" совершил полет к Северному полюсу. Год жил в
СССР.)
Кестлер начал роман в сентябре 1938 года, а закончил в апреле 1940-го. Рукопись его книги, уже набранная на немецком языке,
загадочно исчезла. Но, к счастью, уже был сделан ее английский перевод. По-английски его назвали "Мрак в ночи", по-французски -
"Ноль и бесконечность". В чем-то роман Кестлера похож на "Новое назначение" А. Бека (и в том и в другом случае литературное
произведение опередило научный анализ).
В иной форме ту же проблему излагает в своих книгах Суворов. (Разведчик Главного разведыва тельного управления, который перебежал на
Запад и писал под псевдонимом Суворов.) Он доказывает, что Сталин на самом деле думал только об одной войне - непрерывно наступать.
Н.А. - Суворов пишет, что в начале войны наши легкие танки, предназначенные для наступления по хорошим европейским дорогам,
оказались абсолютно непригодными для оборонительной войны на нашей территории (слишком тонкая броня для скоростного движения по
шоссе, а гусеницы при надобности заменялись на колеса). Их тысячами бросали на границе. Тот же подход и к авиации: истребителей
мало, а все силы брошены на производство наступательной авиации - бомбардировщиков. Но разведка у Гитлера была хорошо поставлена. И,
будучи сам не полностью готовым к войне, он напал первым.
Таким образом, столкновение национального и интернационального социализма началось раньше, чем это планировали в СССР и в Германии.
Но столкновение было неизбежно.
Г.П. - При этом у национального социализма оказалась слабая сторона: надо было решить вопрос с Японией, надо было признать японцев
полноценной расой, что означало полное изменение всей концепции.
Кстати, этим летом по телевидению показали фильм про Шамбалу - мифический город в Тибете, где якобы живут наши предки, обладающие
даром предвидения. Фильм интересен другим, он показывает, что оба социализма одинаково искали опору в сверхъестественных силах. И
понятно почему: нормальным путем им не удержаться.
А. Д. Сахаров (1921-1989). Физик, академик АН СССР (1953). Один из создателей советского ядерного "щита". Четырежды Герой
Социалистического Труда. Правозащитник. Лауреат Нобелевской премии мира (1975). Идеи А. Д. Сахарова о конвергенции (сближении) двух
систем - капитализма и социализма - отражали реалии перехода человечества к новой, общемировой модели социального устройства.
Теперь о сути постиндустриализма. Чтобы понять, что легло в основу нового строя, надо сравнить его как с капитализмом, так и с
социализмом. И сразу нужно сказать: постиндустриальный строй преодолел трудности, с которыми столкнулись обе эти системы.
Для капитализма проблемой проблем оставались стихийная рыночная система, неуправляемая рыночность и ориентация на прибыль - основной
критерий развития. У социализма же главная проблема - бюрократизация: государственный аппарат по логике без всяких экономических
стимулов должен был строить экономику во имя чистой идеи.
На этой почве и родились идеи постиндустриального общества. Первая: попытаться сохранить частную собственность и конкуренц ию.
Вторая: ввести все возможные государственные рычаги для того, чтобы убрать наиболее негативные последствия неуправляемого рынка. И,
наконец, третья: найти ограничение государственному вмешательству, не дать ему превратиться в тормоз развития.
С экономической точки зрения постиндустриализм предполагает плюрализм форм собственности. А капитализм и социализм - монохозяйство:
или частное, или полностью государственное. Здесь проходит главный рубеж между тремя системами. Второй рубеж - движущие силы систем.
В социалистическом строе - интернациональном и национальном - это государство, в капиталистическом, естественно, - частное
предпринимательство. В постиндустриальном обществе возникла очень сложная система, когда в государстве скрещиваются, спаиваются,
взаимодействуют, ссорятся и договариваются все силы общества. Государство перестает быть инструментом одного класса, оно становится
ареной, где выравниваются по силе, по готовности, по ситуации все силы общества. На этом я бы и остановился. Все остальное в
постиндустриальном строе - уже особенности Америки, Европы или Азии.
С позиций постиндустриализма можно понять все, что происходит. Однако, преодолевая противоречия и капитализма и социализма,
постиндустриальный строй сам создает глубочайшие противоречия. И это одна из причин, заставляющая размышлять о судьбе нашей
цивилизации.
Первое противоречие постиндустриализма. Он, как и капитализм и социализм, остался многонациональным, то есть в нем много стран и
вовсе не возникло единой системы. Но раз остались национальные "мундиры", то из этого вытекает много следствий. Нации имеют разные
интересы: одни живут за счет современной техники, другие - за счет природных ресурсов, третьи - за счет плодородия земли и т.д.
Нации ставят разные задачи: одни хотят вырваться вперед, другие, наоборот, удовлетворены той жизнью, в которой находятся. Это первая
проблема, и ее никак не разрешат.
Попытка США создать пирамидальный мир, где они всем управляют, пока ничего не дает. Больше того, противоречия, скорее, усиливаются,
поскольку из системы, где США мирно и спокойно командовали Англией, Францией и Германией, возникает система, где от Штатов начинают
обособляться и отдельно действовать Германия и Франция. Аналогичная ситуация складывалась в начале XIX века. Тогда Наполеон, борясь
с Англией и Испанией и имея союзником Германию и потенциально Америку, которая объективно была на стороне Франции - идеями,
мотивами, - мог решить дело в свою пользу. Но он втянул в конфликт Россию, всю Европу - и потерпел поражение.
Следующая крупнейшая проблема современного мира - направленность научно-технического прогресса. То, что постиндустриальный строй
может достаточно быстро развивать научно-технический прогресс, очевидно. Конкуренция между странами, которую мы часто называем
отрицательной, на самом деле - мощный стимулятор для развития разных стран. Но социальная направленность научно-технического
прогресса очень плохо контролируется. Все эти опыты по генной инженерии, клонированию могут вывести человечество на опасные рубежи.
Третья большая проблема. Постиндустриальный строй существенно продлил жизнь старших поколений. Сегодня большинство людей в нашем
обществе закончили воспитание детей. Это уже не старая система, где главной целью в жизни было жениться, вырастить детей. Сегодня
основная жизнь начинается после того, как вырастил ребенка. И это совершенно другая жизнь людей с другими целями и интересами. Пока
постиндустриализм к этой схеме не приспособлен.
Четвертая проблема - равенство полов. Половые различия остались, а экономических и других различий уже нет. Равенство во всех
областях обрушилось на мужчин и женщин. И тут я согласен с Эдуардом Лимоновым: разразился гигантский женский кризис.
И, наконец, огромная проблема постиндустриального строя - неуправляемый рост населения. При этом быстрее растет численность народов,
имеющих меньше всего экономических условий для своего выживания и процветания. К этим народам достижения прогресса пришли прежде
всего в виде продления жизни людей. (Борьба с эпидемиями, вакцинация, прививки детям). Возникает поразительная ситуация, когда
бедные нации эксплуатируют богатых. Научно-технический прогресс обеспечивают одни, а его результатами пользуются другие, причем
требуют увеличения своей доли.
История знает ситуацию подобного рода. Древний Рим не смог поднять всех варваров до своего уровня, но ворота для их проникновения в
Рим открыл. Впрочем, варвары рвались в Рим часто и без разрешений и приглашений. Волна за волной на Рим шли те, кого привлекали его
богатства: от гуннов до германцев. Опыт античности, которая погибла, только отбиваясь, следует учесть. Не повторится ли сегодня
такая же история? Только вместо Рима объектом зависти и натиска 9/10 планеты являются Европа и Северная Америка.
И последнее - идеологический кризис. Идеологии постиндустриального общества, по существу, нет. Религия с этой ролью не справилась,
философских концепций, которые бы объясняли происходящее и ориентировали в жизни, тоже нет. Постиндустриальное общество с его
христианскими идеями совершенно не приспособлено ни к проблеме роста населения, ни к проблеме признания неравенства отдельных
народов. Оно чрезмерно демократично. На самом деле, должны пройти десятилетия, если не века, пока разные народы выровняются хотя бы
по основным параметрам. Всякий, кто бывал в Азии, в Африке, понимает, что преодоление различий между этими регионами и развитыми
странами - дело многих поколений. И это очень серьезно.
В постиндустриальном обществе непригодной оказалась вся схема европейской популистской демократии: "один человек - один голос".
Такая система просто не работает в обществе с очень сложной структурой. Есть элиты, есть интеллигенция, есть творческая
интеллигенция, есть высококвалифицированные люди, а система "один человек - один голос" фактически игнорирует все особенности,
сложности современного общества.
Демократия находится в глубочайшем кризисе. Ситуация и здесь напоминает мне Древнюю Грецию и Рим. В античной системе каждый
гражданин имел один голос, но после того, как большинство лишилось собственности и стало плебсом, оказалось, что голосование дает
преимущества тем, кто требует хлеба и зрелищ и не хочет ни работать, ни воевать, чтобы захватить новые территории. Римская империя
пыталась как-то сгладить эти противоречия, но проблемы так и не решила.
Я бы сказал так: постиндустриализм действительно преодолел противоречия капитализма и социализма, но те противоречия, с которыми он
сам сейчас столкнулся, представляются не менее грандиозными и сложными.
Н.А. - Россия стоит перед проблемой перехода к постиндустриализму: другого варианта сохраниться в XXI веке как великой державе у нее
нет. Это очевидно. Какие выводы должна извлечь Россия из мирового опыта постиндустриализма? Какой вы видите российскую модель
постиндуст риализма? И что надо делать, чтобы перейти к ней?
Г.П. - России необходимо решить две взаимосвязанные, но разные задачи. Прежде всего, ответить на вопрос: какой вариант
постиндустриализма реализовать, исходя из своих особенностей? Вторая задача: определить, как переходить к постиндустриализму.
Главное здесь в том, сумеет ли Россия удержать свои собственные территории или не сумеет. (Россия - богатая страна, природнобогатая,
но то, чем она обладает, в предстоящую эпоху будет становиться все большим дефицитом.)
Может быть, России принять вариант Австро-Венгрии, Османской, Британской, Германской империй? Когда из империи выделяется одна
главная часть, которая и становится сердцевиной: Австрия, Турция, Великобритания. А если Россия хочет сохранить все территории (а
она пока хочет), тогда встает вопрос: кем ей быть? В таком случае она может быть только великой державой. Никто не говорит о
сверхдержаве (это отпало полностью), а вот одной из великих держав она может быть. Поэтому центральная проблема российского
постиндустриализма - выход на модель великой державы.
Подход здесь, на мой взгляд, лишь один: современная великая держава может существовать только на базе научно-технических (а не
сырьевых) отраслей. Если Россия будет опираться на какой-то участок современной науки и техники, где она станет монополистом или
близкой к этому - ведущей. Когда японцы "двинули" вперед полупроводники и вторсырье, никто всерьез не думал, что здесь они найдут
опору превращения Японии в великую державу. Когда американцы "двигали" автомобили, в Европе не понимали, что это станет основой
процветания Америки. А сама Европа совершила рывок на базе паровых машин.
И нам нужно искать свою нишу в науке и технике. А отсюда все следствия: забота об интеллигенции, забота о науке, забота об
образовании - совершенно другие подходы ко всем этим вещам. Главным становится не армия. Пока же прежде всего хотят иметь мощную
армию, чтобы силой защитить территорию, сохранить ее. Но в стране, не являющейся лидером в научно-техническом прогрессе, может быть
только отсталая армия. Как показала война в Ираке, такую армию можно уничтожить в кратчайшие сроки современной техникой. Поэтому
мощная только количественно армия - все равно, что элитные части войск Османской империи против Суворова или стрелецкие войска Петра
I против шведов. Вооружение "калашниковыми" и даже современными ракетами не решает проблемы. Тем более, что через какое-то время
ядерный вопрос отпадет полностью.
Почему отпадет? Думаю, наука практически близка к созданию систем нейтрализации взрывов ядерных боеголовок. И у нас и в других
странах. Появятся средства, способные остановить подобные взрывы с помощью механизмов, управляющих реакциями. Что для этого
требуется? Если началась ядерная реакция, то остановить ее, вероятно, будет возможно, введя в взорвавшийся ядерный "котел" какие-то
вещества, которые начнут его поглощать. Если это пока не сделано, то, полагаю, лишь потому, что сегодня такое не в интересах США,
имеющих ядерное превосходство. Но очень скоро работы в этом направлении могут активизироваться, особенно если обострятся проблемы
типа северокорейской.
Другая острая проблема постиндустриализации России - кризис народонаселения, его роста. Здесь я склоняюсь к очень радикальным
решениям. Но вполне очевидно, что мы не сможем получить такой темп роста рождаемости в стране, который бы сохранил долю русских.
Даже вполне логичная идея вернуть в Россию всех русских (как поступили по отношению к "своим" в Германии и Японии после Второй
мировой войны) большого эффекта не даст. Идея же пускать всех, кто хочет приехать в Россию, вообще недопустима. Эта идея была
реализована в XIX веке в США. Но США - особая страна. Да не всех они на самом деле и пускали. Впустили без серьезных ограничений
только людей европейской культуры. Индейцев же выгоняли с их земель, уничтожали.
Итак, Россия столкнулась с той же проблемой, что и весь мир. Надо продумать некие меры относительно режимов рождаемости. Кстати,
прогрессивные круги многих стран не раз об этом говорили. Достаточно вспомнить дальновидную позицию Китая, который провел в течение
последних десятилетий гигантскую кампанию по ограничению рождаемости. Пока до конца не осознано, какую роль в экономическом подъеме
Китая сыграла твердая политика, ограничивающая рождаемость. Дальновидные лидеры Азии и Африки хорошо понимают проблему и готовы идти
по пути самых жестких мер, ограничивая рождаемость. Лишь в этом для них путь к процветанию, а неограниченное увеличение численности
населения обрекает на нищету и конфликт с Европой и США.
Тридцать лет назад в СССР обсуждали проблему недостаточной рождаемости. Решили: платить родителям, поощряя рождение детей. Выделили
фонды. Но куда эти фонды пошли? Они перетекли в Среднюю Азию и на Северный Кавказ, где в общем-то и не было проблемы. Россия от
заботы о росте рождаемости получила мало. Когда я сейчас слышу разговоры о росте рождаемости, я всегда вспоминаю сей непродуманный
эксперимент.
Нужны новые подходы. Может быть, ввести нормативы рождаемости: один-два ребенка. Кстати, применительно к себе каждый человек так и
действует: прежде чем обзавестись семьей, ребенком, он решает, сколько накопил, как у него с зарплатой, с жильем. Почему же мы не
хотим применить критерии, используемые цивилизованным человеком, к народам в целом?
России нужен свой вариант общемировой политики регулирования рождаемости. Но и тогда Россия еще долго будет страной ограниченного
количества людей. Как усилить их потенциал? Лишь одним: пытаться обеспечить преобладание образованных людей. Иными словами, главной
задачей становится опора на интеллигенцию как на главный класс общества. А это возможно, только всемерно развивая культуру,
образование и прежде всего демократию - среду, необходимую для развития интеллекта.
Одни страны могут похвалиться туризмом, другие - историей, Россия же должна быть образцом удачно построенного интеллектуального
общества, которое вывозит за рубеж не "головы", а идеи.
Помню, когда я заканчивал университет, Иван Георгиевич Петровский - тогдашний ректор МГУ - составлял список из десяти человек по
всем факультетам, ехал в горком партии и получал десять квартир. Кто в наши дни собирает талантливых людей и едет добывать для них
квартиры в вышестоящих инстанциях? Мы продолжаем ввозить в Москву не одаренных, а малоквалифицированных низкооплачиваемых людей.
Такое наблюдается не только в Москве, но и в других городах России. Так жить нельзя.
Однако в связи с интеллектуализацией России вскрываются и более глубокие процессы. И политическая система России, и формы ее
национального устройства плохо согласуются с задачей обеспечения ведущей роли интеллигенции. Сначала о национальном устройстве.
Есть проблема прав человека. Любой гражданин имеет равные права. Далее, есть проблема прав народа. Ее можно и нужно решать на путях
национально-культурной автономии, развивая ее во всех аспектах, особенно ориентируя на рост национальной интеллигенции. Но есть и
третья проблема - национально-территориальная, то есть национально-территориальных субъектов Российской Федерации. Тут тоже принят
принцип равенства. Верно ли это?
Национально-территориальная структура, насчитывающая 50-100 тысяч человек, имеет в Российской Федерации те же права, что и структура
в несколько миллионов человек. Этого не было даже в Советском Союзе. Как вы помните, там шли категории: национальный округ,
автономная область, автономная республика, республика. Эта четырехэтажная система была не очень удачной, бюрократической, но
определен ную идею проводила.
Строй полного территориально-национального равенства неприемлем. В России нужен (как и в будущей ООН, как и в Объединенной Европе)
какой-то оценочный ценз, учитывающий размер нации, занимаемую ею территорию (на которой она является ведущей) и т. д. Без этого
ведущая роль интеллигенции будет подменяться проблемой национально-территориальных субъектов России. Если национально-культурная
автономия ориентирована на национальную интеллигенцию, то национально -территориальная структура ориентирована на национальную
бюрократию. Надо выбирать, и выбирать в пользу интеллигенции.
Другая сторона интеллектуализации России - ее политический строй, где существует равенство всех избирателей. Для страны, делающей
ставку на интеллигенцию и собирающейся совершить научно-технический рывок, это неприемлемо. На переходный период России нужна другая
демократия. Эта демократия в чем-то должна напоминать горбачевский съезд, где интеллигенция получила треть голосов независимо от ее
численности.
Я помню, как в Москве мы хотели создавать технопарк. Возле Калужской заставы и Академии наук. Но депутаты от "спальных" районов
Москвы единодушно проголосовали против. Они, избранные бывшими "лимитчиками", считали, что деньги надо истратить на улучшение жизни
в "спальных" районах города. Совершенно справедливо с точки зрения текущей жизни. Но для будущего города нужен был технопарк. Если
бы его создали тогда, то многое в Академии наук, может быть, сейчас было бы иначе.
Теперь о том, как переходить к постиндустриализму. Это вопрос более или менее ясный. Потому что переходить надо конечно же не на
стихийной основе, как думали Ельцин и его теоретики и практики. Переходить можно только в управляемой системе, используя для этого
всю мощь государства. Однако и здесь есть своя огромная проблема: модель демократического государства, заимствованная в Европе или в
Америке, непригодна для нашего перехода к постиндустриальному строю. Потому что даже на Западе государства переходного периода не
были полностью демократическими. Возникает серьезная дилемма. Необходимо использовать силы государства, но тут же появляется
перспектива возрождения бюрократической неповоротливой машины Российской империи, советской системы или чего-то в этом духе.
Процесс перехода требует укрепления аппарата, а аппарат склонен к бюрократизации, коррупции, беспринципности. Так как же построить
государственную модель, в которой аппарат будет инструментом, а не самоцелью? В этих условиях, мне кажется, особое значение
приобретают следующие моменты.
Первый - самоуправление на всех "нижних этажах" государства (эта структура должна быть "безаппаратной", народной).
Второй - независимая судебная система (нельзя иметь правоохранительную систему в качестве придатка к представительной или к
исполнительной власти, а тем более - к партии "Вся Россия").
По этому поводу - небольшой исторический экскурс. Совершенно блестящая схема была у Керенского, юриста по образованию (когда-то я
специально изучал этот вопрос). Был принят закон о том, что мировые судьи избираются всем населением, потом съезд судей избирает
судей следующего уровня, те же, в свою очередь, избираются в Верховный суд. И никто никого не может сменить - это исключено. Такой
же подход существует в США, правда, только в отношении Верховного суда: члена Верховного суда никто никогда, ни при каких условиях
не может заменить. И нам нужно что-то похожее. Далее. Собирается особый налог, который граждане платили бы в пользу судебной
системы. Он поступает только ей, и она сама им распоряжается: строит здания судов, жилье для судей и т.д.
И третий момент - создание независимой системы информации. Тоже на совершенно новых основах. Иначе говоря, это не инструмент никакой
из ветвей власти. Должна быть "четвертая власть" - тоже с голосованиями. Но избирать нужно только среди журналистов, которые имеют,
предположим, десятилетний опыт работы, только они могут выдвигаться в кандидаты. Первичные выборы осуществляет народ, а потом
проходят выборы, в которых участвуют только профессионалы. В конце концов возникает информационный парламент, который руководит
своей собственной системой; он тоже имеет свой налог, свои деньги, свои отрасли, свою промышленность и ни от кого не зависит.
Главная проблема перехода России к постиндустриализму, повторяю, это то, что руководить им должна власть, других вариантов нет, а
она быстро начинает болеть старыми болезнями.
Хотя до сих пор можно встретить утверждения о "победе" капитализма, ничего общего с действительностью эти утверждения не имеют.
Главная особенность постиндустри ального строя в том, что он преодолел трудности, с которыми столкнулись и капитализм и социализм. С
экономической точки зрения пост-индустриализм предполагает плюрализм форм собственности, а капитализм и социализм - монохозяйство:
или частное, или полностью государственное. Возникает поразительная ситуация - эксплуатация богатых наций бедными. России следует
решить две взаимосвязанные, но разные задачи: ответить на вопрос, какой вариант постиндустриализма развивать, исходя из своих
особенностей, и определить, как переходить к постиндустриализму.
