|
|
От
|
Георгий
|
|
|
К
|
Георгий
|
|
|
Дата
|
10.06.2003 19:25:35
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
|
Продолжение (*+)
> http://www.sovross.ru/2003/062/062_4_1.htm
А встреча со Сталиным тогда не состоялась
Т.Х. Вот теперь я подошел к Сталину. Дело в том, что Сталин, Молотов и Ворошилов пришли в театр слушать мою оперу.
В.К. На премьеру?
Т.Х. Нет, это был уже третий или четвертый спектакль.
В.К. И тогда вы впервые со Сталиным встретились?
Т.Х. Да нет, получилось так, что я в тот вечер был в Киеве. Представьте себе, на премьере этой же оперы. И ведь Владимир Иванович предупреждал меня, говорил, чтобы я не уезжал. Дело в том, что он пригласил Сталина, и тот сказал, что на один из ближайших спектаклей придет.
Но мне надо было поехать в Киев: там тоже готовилась премьера, ставил Смолич, а дирижировал Рахлин, который не знал совершенно моей музыки. И я считал, что обязательно надо подсказать ему темпы и так далее. Говорю Владимиру Ивановичу: так ведь еще неизвестно, когда придет Сталин, не сразу же, наверное. И уехал в Киев. А он как раз на следующий спектакль и пришел!
В.К. Досадно было?
Т.Х. Не то слово. Вы только вообразите: я иду на премьеру своей оперы в Киеве, а газетчики кричат: «Товарищи Сталин, Молотов и Ворошилов на постановке оперы Тихона Хренникова «В бурю»!»
В.К. Это был, значит, 1939 год. А месяц не помните?
Т.Х. Как не помню? В Москве премьера состоялась в октябре, 8 октября, а это было начало ноября.
В.К. И что потом рассказывал вам Немирович-Данченко?
Т.Х. Он меня ругал! Потому что, говорит, товарищ Сталин пригласил в ложу меня и вас, удивился, что вас нет. Ну, мол, пришлось объяснять, вы на киевской премьере этой же оперы... Что делать? Я рвал на себе волосы, но было поздно.
В.К. А как Сталин воспринял спектакль?
Т.Х. Владимир Иванович говорил, что очень хорошо. Хвалил его за постановку. Потом самый главный наш музыкальный критик академик Асафьев оперу очень поддержал. Но вот первая моя личная встреча со Сталиным, которая могла состояться, тогда не состоялась. Она произошла уже почти десять лет спустя.
В.К. При каких же обстоятельствах?
Сталинское поручение
Т.Х. Сталин назначил меня генеральным секретарем Оргкомитета.
В.К. Союза композиторов СССР?
Т.Х. Тогда еще Союза композиторов не было. Это был Оргкомитет. И он поручил мне и Асафьеву, который был сопредседателем, организовать первый съезд композиторов, чтобы в апреле состоялся съезд, а это было в феврале. Был 1948 год. Вместе с этим моим назначением генеральным секретарем Оргкомитета он меня назначил председателем музыкальной секции сталинского комитета.
В.К. По премиям?
Т.Х. Да, по Сталинским премиям. Кроме того, назначил меня руководителем музыкальной секции ВОКСа — Всесоюзного общества культурной связи с заграницей. Так что и вся работа на заграницу была передана в мои руки. Короче, я вдруг оказался властителем всей музыкальной культуры нашей страны, властителем, конечно, вы понимаете, я в кавычках это говорю.
В.К. А чувство какое было, Тихон Николаевич?
Т.Х. Чувство было такое, что я отказывался, я умолял заместителя начальника Агитпропа ЦК Шепилова, что я не могу, я не подготовлен, я провалю всю эту работу. А Шепилов говорит: «Да что вы, Тихон Николаевич, мы вам поможем, поможем. Ведь вас назначил товарищ Сталин, обратного хода нет». А я тогда был молодой коммунист, я в 47-м году стал кандидатом в члены партии. Так что тут у меня было безвыходное положение. Генеральный секретарь партии дает мне такое задание, а я от него отказываюсь? От первого же задания Генерального секретаря Коммунистической партии!..
Я приехал домой, рассказал своей жене Кларе. Она пришла просто в ужас, стала плакать, говорить, что ты немедленно должен отказаться, и так далее, и так далее. Я понял, что действительно попал в очень серьезное положение. Дело в том, что я никогда не готовился к общественным делам и не чувствовал в себе к этому никаких данных. Я был только музыкант и хотел быть только музыкантом, хотел быть пианистом, композитором. Много работал как композитор и уже был востребованным к тому времени. У меня была и опера, были уже и два фильма — «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны», была театральная музыка — «Много шума из ничего», «Давным-давно» и много всего другого. Но я был абсолютно убежден, что ни к какой организаторской работе неспособен! Однако выхода не было. Действительно, как же это — не выполнить распоряжение Сталина...
В.К. А предложение Сталина последовало через Шепилова?
Т.Х. Это было не предложение, а фактически приказ. Он касался не только меня. Это распоряжение Сталина касалось также консерватории. Вместо ректора Шебалина в консерватории был назначен Свешников. В Большой театр вместо главного дирижера Самосуда был назначен Голованов. Они были здесь же, вместе со мной, им показывали приказ Сталина, и они уходили, довольные, и Свешников, и Голованов. Там был также Хачатурян, который до этого возглавлял Оргкомитет. Его принял Шепилов первым и дал прочитать приказ Сталина. Хачатурян вышел из приемной, подошел ко мне и сказал: «Тихон, я тебя поздравляю». Я спрашиваю: «С чем?» «Ты узнаешь сейчас, с чем». Он был красный, взволнованный и тут же уехал домой.
Ну а мне казалось, что на этом кончается вся моя композиторская деятельность, что я уже не смогу ничего сочинять, поскольку должен теперь заниматься какими-то организационными делами. Помню, как думал: неужели мне теперь придется каждый день ходить «на службу»? Ведь я же целыми днями занимался только музыкой. Я играл, сочинял. И от мысли, что мне придется все это отставить и только «служить», меня холодный пот прошибал. Да ведь и какой груз: Сталин, по сути, передал в мои руки всю музыкальную культуру страны!..
На следующий день я пошел в Оргкомитет, который находился в моем же доме, на 3-й Миусской, сейчас это улица Чаянова. Ко мне пришел утром Хачатурян, расстроенный, конечно. Говорит: «Тихон, мне передавать тебе нечего, никаких дел нет». Я ему: «Ничего не надо передавать, Арам, успокойся». Мы были с ним друзьями, самыми близкими друзьями. И вдруг получилась такая ситуация. Ну, начал всячески его утешать. Говорил: между нами ничего не может измениться, я твой поклонник, я обожаю твою музыку, я считаю тебя колоссальным композитором; могу пообещать, что и впредь буду только помогать тебе...
(окончание следует)