"Большая жрачка" во время чумы (*+)
http://www.russ.ru/culture/20030213_zz.html
"Большая жрачка" во время чумы
Жанр ток-шоу в разрезе документального театра
Владимир Забалуев, Алексей Зензинов
Дата публикации: 13 Февраля 2003
Проект Александра Вартанова/Руслана Маликова "Большая жрачка", премьера
которого прошла в Театре.doc, - "verbatim из жизни телевизионных деятелей
искусств". То есть документальная пьеса о подготовке и показе очередного
ток-шоу. Этим спектаклем маленький театрик в подвале жилого дома в центре
Москвы отмечает свой первый день рождения.
----------------------------------------------------------------------------
----
"Ток-шоу" в переводе с русского
В словосочетании "ток-шоу" иностранное, по сути, лишь второе слово -
эквивалентом английскому "show" является вполне живое "зрелище" или
архаичное, но очень точное "позорище" или "позор".
Что касается английского глагола "to talk" (разговаривать, беседовать,
говорить, общаться), нет необходимости в каких бы то ни было переводах,
поскольку существует идентичный по написанию, звучанию и смыслу
индоевропейского происхождения глагол "толковать" (рассуждать,
переговариваться, беседовать, разбирать дело, советоваться, условливаться).
Более того, для двукоренного английского понятия "ток-шоу" в русском языке
существуют однокоренные аналоги, вполне адекватно описывающие его суть:
"толковище", "токовище", а лучше всего - "толчок".
"Я сам обманываться рад"
В "Большой жрачке" на основе документально зафиксированного на пленку
материала описывается подготовка и проведение одного из таких шоу - не
политического, а семейного, и если говорить точнее - скандал-шоу. Принято
считать, что за этим жанром - двенадцатилетняя история, начавшаяся с
премьеры в американском телеэфире "Шоу Джерри Спрингера".
Самим названием пьесы авторы отсылают зрителей к типологическому ряду:
"Большая стирка" Андрея Малахова, "Большой куш" маргинального телехулигана
Отара Кушанашвили, ну и далее - "Окна" Дмитрия Нагиева и прочие "Семейные
страсти" и "Девичьи слезы".
Отношение граждан России к такого рода программам строится по принципу: "не
любо - не слушай, а врать не мешай". Михаил Задорнов (не бывший министр
финансов и депутат, а патриотический сатирик и сатирический патриот) в
"Голубом огоньке" на втором канале уже успел отшутиться по поводу того, что
в 2003 году телезрители будут нещадно критиковать ток-шоу в свободное от их
просмотра время. Граждане знают, что все эти телепередачи - игровые, гости -
подставные, публика в студии - дрессированная, ведущие - лохотронщики, а
сами они, телезрители, стало быть - лохи.
Тем не менее, аудитория, наслышанная, вероятно, о том, что по-настоящему
облапошенный человек таковым себя не осознает, активно обсуждает за
перекурами и чашкой чая в разгар рабочего дня новую утечку информации о том,
как телевизионщики народ дурят, и продолжает смотреть телепередачи,
разыгрывая традиционную русскую роль коллективного Иванушки, который вовсе
не дурак, а скорее - хитроумный пофигист.
Прописная истина о неразрывном единстве жертвы и палача, режиссера и
зрителя, разводящего и лоха при внешней своей очевидности оказывается трудно
применимой к телевизионной практике - не в силу ошибочности, а потому лишь,
что антиномии в этом единстве противоположностей соединены в некую
амальгаму, и провести между ними грань оказывается столь же сложно, как
зафиксировать момент, когда зеноновский Ахиллес перегонит-таки зеноновскую
черепаху.
"Ноу-хау" документального театра, или Технология против технологии
Телевидение, как известно, - самое страшное и самое эффективное оружие
массового поражения в истории человечества. В отличие от ядерных,
химических, бактериологических и прочих виртуальных по сути "средств
сдерживания", ТВ каждодневно применяется против миллиардов обитателей Земли.
Как писал много лет занимавшийся проблемами масс-медиа французский политолог
Поль Вирильо: "Речь идет исключительно о соприкосновении, об ударе - иными
словами, о телесражении у нас дома. Подобно тому, как метеопрогноз не
является обычной информацией, телеуправление, телевозбуждение сознания
представляет собой не пропагандистскую практику (по рецептам Геббельса,
например), а прежде всего, возведение в степень публичного визуального
пространства, создание коллективной реальности "высокой четкости".
До сих пор попытки российского театра или кинематографа раскрыть загадку
этой технологии манипулирования общественным сознанием были маловпечатляющи.
В отличие от американцев, снявших "Прирожденных убийц", "Плутовство", "Шоу
Трумэна", наши игры с телевидением не идут дальше "Подари мне лунный свет"
Астрахана в кино или "Профессионалов победы" Гельмана-старшего в
драматургии.
Жесткая технологичность театра "вербатим" оказалась единственно адекватным
инструментом для отражения не менее жесткой технологичности телевидения - не
в смысле беллетризированной публицистики или производственного натурализма
(a la "Аэропорт" Хейли), а с точки зрения создания новой художественной
реальности.
К архетипическим историям о Стране ТВ, созданным американцами, Вартанов и
Маликов добавляют свою, о том, что съемки ток-шоу - это наивысший момент
обретения человеком тождества с самим собой.
Телепроцесс как перманентный конец света
Но человек, как утверждали многие мыслители, существо коллективное, и стало
быть, речь идет о возвращении его к своему коллективному, а точнее -
стадному началу.
После читки в Горках в сентябре прошлого года авторы спектакля, уступая
напору критики, обещали купировать объем матерных слов. Но вместо этого в
программке, которую раздавали зрителям в Театре.doс, появилось
предуведомление: "В материале содержатся ненормативная лексика, сцены секса
и насилия. Просмотр лицам, не достигшим 18-летнего возраста - запрещен!"
Не являясь сторонниками беспрепятственного укоренения мата в сценической
речи, должны признать: правы оказались авторы "Большой жрачки". Как и другие
спектакли Театра.doc в формате "вербатим" ("Преступления страсти", "Песни
народов Москвы"), правомочность употребления "нецензурщины" (как сказали бы
раньше) обусловлена фактом негласного общественного договора между авторами
и зрителем. Суть его в том, что авторы (драматурги, режиссеры, актеры) в
предельно аутентичном виде транслируют нам фрагменты реальности,
аранжированные в соответствии с законами драматургии.
Эффект - ошеломляющий. Притом что спектакль демонстрирует нам технологию
производства скандал-шоу, он - не об интригах (в их макиавеллевском
значении), не о вскрытии социального гнойка (социальным пафосом тут не
пахнет). Он - о нас настоящих, какими мы себя почти никогда не видим. Из
междометий, ругательств, оговорок, немотивированных пауз перед зрителем
обнажается человеческая сущность, разворачивающаяся, как известно, "в
бореньях с самим собой".
Вот беседуют в курилке три персонажа - три участника программы: "Нет, ну
должен же быть какой-то кайф в этой работе!" - говорит одна. "Никакого
кайфа. Никакого... все задрало... все. Скучная рутинная работа... Волна
схлынула. Вот и все", - отвечает другая. Третий собеседник подытоживает: "Не
творческое же производство. А... идет шняга. Если бы был творческий запал -
тогда бы все и было".
А вот диалог о потаенном смысле этой работы:
- Копаешься в собственном грязном белье. Твой потенциал каких-то грязных
мыслей, грязных фантазий... твоей собственной грязи... он даже не то чтобы
исчерпывается, он неисчерпаем. Он вскрывается.
- А вскрыться же может вообще хрен знает что. Может вскрыться же
какой-нибудь кошмар... и нанести вред. Тебе самой... В этом можно так
закопаться. И потом это все на семью собственную переносится. Это же
неприятно.
Спектакль - как и сам процесс производства телешоу - построен по библейскому
принципу: в нем представлены все основные фрагменты Творения - от книги
Бытия и до Апокалипсиса.
"Пипл хочет смеяться же, хуйли? Сначала - мерзость, а потом - смешно", -
формулирует задачу телепрограммы один из криэйторов. Спектакль завершается
вселенского масштаба дракой - гигантской разрядкой, в которой каждый
участник окончательно теряет остатки самоидентификации и обретает блаженство
единения элементарной частицы с безбрежным Космосом.
Вероятно, такое же блаженство, смерти подобное, переживает стадо антилоп,
сломя голову убегающее ото львов в африканском вельде. В спектакле есть
сцена секса - случайного, под разговоры о будущей программе, - исполненная
физиологически отталкивающе, она поначалу кажется вставной. И только после
финала с телетрансляцией и дракой в прямом эфире становится понятен ее
смысл.
Французы иногда называют оргазм "la petite mort" - "маленькая смерть". В
мире, где люди занимаются сексом, не только не получая от этого радости, но
и вообще не замечая, что они делают, ТВ возвращает участнику телепроцесса
возможность вновь и вновь переживать эту "маленькую смерть", чтобы затем,
хотя бы на мгновение, вернуть ему ощущение жизни.
Телевидение стало абсолютным имитатором - и оно дарит зрителям, а еще в
большей степени - авторам телешоу абсолютную столь же полную иллюзию
безопасного счастья.
Страна смотрит ток-шоу. Страна отрывается - и в прямом, и в переносном
смысле - от действительности, где замерзают целые города, подданные
вымирают, промышленность и наука деградируют, военная машина разваливается,
а шестиклассники играют в "Бригаду" и "забивают стрелки".
Впрочем, об всем об этом особо горевать не стоит. Опровергая меланхоличного
скептика Александра Гениса, утверждавшего: "Самое страшное в Апокалипсисе -
это то, что его может и не быть", Интернет, газеты и то же ТВ сообщат тебе,
что конец света не просто близок - он уже начался: через полмиллиарда лет с
лица Земли исчезнут животные и растения, через три с половиной миллиарда -
испарятся океаны, через семь с половиной миллиардов лет расширяющееся Солнце
поглотит Землю, так что и следа не останется.
"Кто не спрятался - я не виноват! С вами была "Большая Жрачка"! Приятного
вам аппетита!!!"
----------------------------------------------------------------------------
----
На читке "Большой жрачки" в ходе семинара документальной пьесы в Горках
всплыли интересные обстоятельства создания пьесы:
Все реплики героев строго документальны - их записывали на диктофон втайне
от участников процесса. Впоследствии, увидев или услышав свою речь, люди
отказывались поверить, что это говорили они.
Прототипы играют сами себя - за исключением нескольких начальственных
персонажей.
В первоначальном показе был в живую представлен "матерный диалехт", который
в телепроизводстве, согласно заверениям участников процесса, не только не
является паразитическим - а напротив, составляет основу процесса
коммуницирования, придавая бешеную энергетику акциям коллективного креатива.
Авторы спектакля свидетельствовали, что деликатнейшие люди, приходившие в
студию на пробы, за два часа пребывания в атмосфере подготовки передачи с
упоением неофитов сами переходили на мат. (Имея почти десятилетний опыт
работы на телевидении, один из авторов может подтвердить: без использования
обсценной лексики не создается ни одна информационная или развлекательная
программа.)
Согласно радикальной версии от одного из драматургов, также связанного с ТВ,
телевидение - это "Зона" из романа братьев Стругацких. Помимо того, что там
ежеминутно ради красного словца режут родного отца и за полушку продают
родную мать (не говоря уже о такой химере, как совесть), все это происходит
под прицелом софитов, в обрамлении кабелей высокого напряжения. Постороннему
наблюдателю телестудии представляются сборищем нравственных уродов и
физических мутантов.
Авторы спектакля (они же в прошлом - представители команды, готовившей
телепередачу) честно признавались, что они вешали лапшу на уши телезрителям,
участвовали в оболванивании масс - но делали это не просто с удовольствием,
а с одержимостью и упоением. По их словам, спектакль стал попыткой понять -
что за чертовщина это самое телевидение.
