Реформа образования, творящаяся в стране параллельно с реформой здравоохранения, может нанести по экономике страны не менее сокрушительный удар. Закрытие и слияние вузов, сокращение преподавателей и бюджетных мест вместе с усреднением средних школ приведет к тому, что «утечка мозгов» из страны начнётся ещё до получения высшего образования. Недаром 26 апреля в Москве готовятся провести большой съезд учителей.
Средняя температура по спецшколам
Как это ни странно, в преддверии ЕГЭ и вступительных экзаменов в вузы куда больше споров и возмущения заинтересованных сторон вызывает не сам госэкзамен, а перетасовка школ. Общепринятая схема слияний и поглощений с сентября 2014 года внедрилась и в систему среднего и высшего образования. Правда, пока что коснулась она далеко не всех школ и вузов, но и тех и других становится все меньше.
26 апреля в Москве начнётся съезд учителей, где будут обсуждаться все наболевшие вопросы среднего школьного, дошкольного и дополнительного образования учителей. Тихий бунт педагогов, похоже, обретает более конкретные очертания.
— Проблема слияния школ — не только стресс для учеников, если слияние произошло уж совсем неграмотно и объединили классы, — поясняет ситуацию учитель математики Виктор Терентьев. — Это еще и потеря работы для учителей, и тут отбор не всегда идёт по качеству преподавания. Ведь директор крупной школы, к которой присоединили меньшую, постарается оставить своих учителей, к которым он привык и знает, как с ними работать. При этом компенсаций за увольнение, как у врачей и медсестёр, сокращённым учителям никто не предложит. Частное образование — тоже далеко не панацея от реформ «времен турбулентности», как характеризует их министр образования Дмитрий Ливанов.
Понятно, что слияние государственных школ вызвано, как и в медицине, подушевым финансированием обучения и новой системой оплаты труда учителей. И экономить бюджет изначально собирались даже не за счёт школьных педагогов, а за счёт административных служб — секретариата, бухгалтерии, АХО. Но слишком увлеклись… Прежде всего, под неё попали далеко не лишние в школах медсёстры. Следующими оказались психологи детских садов, которые, по идее прежнего состава Минобразования, должны были вести подотчётных детишек до самого выпуска. С 2011 года число детсадовских психологов сильно поредело.
Школы объединялись примерно так же, как и поликлиники, в огромные конгломераты. Собственно, и среднее образование нынче, как и получение медицинской помощи, трактуют как услугу. И эта новая формулировка дала возможность сокращать нерентабельные сельские школы. Проблема, казалось бы, не нова, но интенсивность процесса настораживает. Ещё одна свежая идея коснулась образования столичных школьников. По мнению главы московского департамента образования Исаака Калины, специализированных школ в Москве быть просто не должно, а при их слиянии с обычными сильные ученики будут подтягивать слабых. Впрочем, понятно, что это — обычная «подводка» под недостаток госфинансов.
Кто сумеет устоять в зоне образовательной турбулентности?
Скандальное сокращение специальных школ для особо одарённых детей начало особенно активно обсуждаться после того, как дети из лицея «Интеллектуал» написали письмо президенту. До того родители и учителя пытались решить проблему «кулуарно», не привлекая к себе внимания. Пытаются сократить и другие подобные школы, но далеко не все учителя и родители решаются привлечь к проблеме внимание сильных мира сего. Они боятся, что это приведёт к скорейшему закрытию школ.
— Наши дети действительно талантливы, — пояснила мне мама одного из одарённых учеников, — но не всегда достаточно социализированы. Учителя пытаются создать им нормальную атмосферу для развития. Дети обсуждают книги, фильмы, у них модно быть интеллектуалами. И это, пожалуй, даже важнее той суммы знаний, которую в них пытаются… впихнуть. Дети занимаются с утра до вечера — уроки, потом кружки, спортивные секции. Они не успевают жить, усваивать весь этот материал, у них даже пропадает желание… спать. И отбивается стремление к получению дальнейшего образования, да и к любым внеклассным занятиям. Объединение школ в первую очередь лишит их нормальной обстановки. Что же касается спецшкол, то где-то идёт упор на получение знаний, а где-то дети чувствуют себя особенными, талантливыми и стремятся доказать это друг другу и окружающим. И учёба у них — не в приоритете.
Как правило, мотивированные на учебу и поступление в вузы школьники с хорошей успеваемостью предпочитают не списывать друг у друга домашнее задание, а делать его вместе — по скайпу. Дети с более низкой успеваемостью по-прежнему стараются списать у более сильных, и никакого реального повышения успеваемости или лучшей усвояемости материала не происходит. Наоборот, родители, окончившие школы в ещё недавнее дореформенное время, возмущены уровнем задач по математике в ЕГЭ.
— Проблема не в том, что в задачах по математике для среднего уровня есть варианты «два поезда движутся навстречу друг другу», или «температура понизилась на 17 градусов, что показывает термометр», — комментирует ситуацию преподаватель вуза Светлана Зёмина. — Такие задачи лишь отражают реальный средний уровень обучения наших учеников. Намного серьёзнее сейчас именно то, что пытаются сделать со школами — сильными и слабыми, «вспомогательными» и для одарённых детей. А вскоре выпускникам будет куда труднее поступать в вузы, ведь сокращается и количество институтов, и их филиалов в других городах. Почти везде убраны заочные отделения. А ведь туда поступают люди взрослые, которые учатся сознательно, пытаются повысить свой уровень. Что же касается слабых институтов, то кто даст гарантию, что все закрытые вузы действительно таковы? Сейчас в столице осталось всего два педагогических вуза. Институт имени Шолохова практически закрыт. Да и филиалы московских вузов, работавшие в разных городах, тоже закрывают, а это лишает людей возможности получения образования по месту жительства. И, разумеется, сильно снизит количество людей с высшим образованием в стране.
К счастью, в России ещё остались школы, обучение в которых дает возможность попасть в вуз на бюджетное отделение без репетитора.
Александра Головина, сценарист:
— Мой сын учился в Москве в школе имени Кабалевского (школа 1601). Композитор вёл свои знаменитые уроки музыки из её музыкального класса. Такой класс ещё остался, но мой ребенок, к счастью, учился в обычном. Так как в гуманитарном, к сожалению, начинают страдать общие предметы. И то, что я видела со своей стороны, как гуманитарий, и мой муж — как человек, который интересуется точными науками, нас полностью устроило. Мы не нанимали ему никаких репетиторов, он неплохо сдал ЕГЭ благодаря учителям. При этом у нас со второго класса преподавался английский, и при желании можно было учить и второй язык за очень небольшую доплату. Расходы были как везде: на охрану, подарок учителю, учебники. При этом коллектив в классе был великолепный, классная руководительница потрясающе преподавала математику. Именно она привила сыну такую любовь к математике. Причём увлекла ребят настолько, что на переменах в старших классах вместо того, чтобы носиться по коридорам, они могли стоять у доски и решать одну задачу разными способами! В школе были сильнейшие психологи и огромное количество кружков. В том числе телестудия, свой театр. Учителя старались задержать детей в школе как можно дольше и пригласить интересного человека, даже с коброй в портфеле.
Не менее восторженные отзывы о школе, в которой учится сын-старшеклассник, у Дарьи Б. из города Озерска Челябинской области. Школа была модернизирована уже в постперестроечное время, к старому зданию пристроили новые корпуса и спортзал. Уровень преподавания и гуманитарных, и технических предметов — очень высокий. Похоже, реформа в её негативном понимании этой школы не коснулась. В обеих школах — сильные директора, сумевшие отстоять свои учебные заведения. Так что и тут важнейшую роль играет человеческий фактор.
Система инклюзив должна быть продумана
Сейчас, когда российская система образования всё чаще ориентируется на западную, в моду входят несколько её форматов. Например, система Монтефиори, когда ребёнок занимается именно тем, что ему интересно.
— К сожалению, потом — из детского садика или из начальной школы, где такое стало возможным, ребёнок попадает в обычную, где действуют все законы социума, от которого он бесконечно далек, — комментирует эту ситуацию психолог Александра Мячина. — Поэтому отношение к такому варианту обучения у многих скептическое.
Не меньше скепсиса заинтересованные стороны высказывают и в возможностях системы инклюзив — совместного обучения детей с отклонениями в развитии и самых обычных. Конфликты между такими разными детьми неминуемы.
— Наверное, для совместного обучения подготовлены не все дети. Да и учителя, когда между такими разными детьми начинаются ссоры, просто теряются. Тут нужны тьюторы, а не обычные педагоги. Пока что такие дети учатся в разных классах, пусть и в одной школе.
Но проследим путь такого ребенка к обучению с раннего детства. Как правило, даже в больших городах диагноз детям с отставанием в развитии, например, с аутизмом, ставится довольно поздно. Хотя бы потому, что принято думать, что мальчики начинают говорить позже, чем девочки. В больших городах, где об этом заболевании общество и врачи более информированы, у ребенка значительно больше шансов на коррекцию поведения и интеллектуальное развитие, но и стоит это родителям больших денег.
— О диагнозе моего ребенка я узнала, когда ему исполнилось 4,5 года, — рассказывает москвичка Ольга В., — но официально его поставили только тогда, когда ему исполнилось 7 лет. Я не очень доверяла нашей психиатрической системе, а потому не спешила признать его инвалидом и общалась с частными специалистами. Конечно, такой диагноз для любого родителя — как снег на голову. И дело — не только в психологических аспектах, а и в том, что через 3-4 года мама планировала, например, отдать его в садик и пойти работать, или родить второго ребенка, а тут… У таких детишек в нашей стране — нет образовательного маршрута. Устроить в сад или в школу ребенка с поведенческими проблемами тяжело, в садики берут их неохотно. Отказывать не могут только инвалидам. А потому ребенка возможно устроить только в группу краткосрочного пребывания. Отдельный вопрос: компетентность специалистов в детских садах. Были и такие, которые не умели заставить ребенка заниматься. Он делал это, только если я была рядом. Но проблема в том, что и занятия там коротенькие — 25 минут на каждого ребенка. Из-за этого воспитатель просто не имеет времени на уговоры. В частном детском центре, куда сейчас ходит мой ребенок, его умеют — и уговорить, и заинтересовать, заставить, и готовы потратить на это час-другой. И ребенок понимает, что занятия неотвратимы. Дома родители должны стабильно, настойчиво и регулярно поддерживать ту систему, которую рекомендуют педагоги в развивающем центре, выводить ребенка на контакт.
Как выяснилось, час работы с частным дефектологом стоит как минимум две тысячи рублей, а заниматься ребенок должен не реже двух раз в неделю. Пребывание чада в коррекционном частном детском садике обойдется родителям в 50 тысяч рублей.
Страшно представить, как живёт такая семья в маленьком городе, где «хорошая» зарплата не превышает 15 тысяч рублей. И как там адаптируется ребёнок, окруженный соседями, которые знают о его неполноценности? Возможно, из-за отсутствия других возможностей его примут в обычный класс, но, скорее всего, отправят на домашнее обучение. И тогда матери придётся бросить работу. Но как быть женщине, которая воспитывает ребёнка одна? У Российского государства пока нет такой поддерживающей программы.
— Родители детей-инвалидов очень боятся умереть, — комментирует Ольга В., — ведь тогда их ребенок никому не будет нужен.
«Образовательный маршрут» таких детишек — то есть их жизнь от поступления в садик до выхода на пенсию — в России не очерчен, но в целом большинство из них можно приспособить в полезной деятельности. Например, в Москве существует специальный Артколледж, где из них готовят портных и модельеров, ювелиров, мастеров по народным промыслам, поваров. Мне самой довелось видеть их талантливые работы на показе мастеров лоскутного шитья. Но до профессионального обучения, которое даст таким детям шанс выжить в обществе и стать его полноценными гражданами, их также должны вести специалисты. А для этого система должна охватывать всю Россию и стать доступной для любого подобного ребёнка и родителя, а не только точечно существовать в столице.
24СМИ
•Следствие: как и почему убили Немцова
•Кличко оставил должность «по семейным обстоятельствам»
•Рогозин поручил уволить замглаву «Дальспецстроя» за заплату жене 800 тыс. руб.
— Воспитать из такого ребенка фигуру, подобную 69-летней американке Темпл Грандин, родившейся аутисткой и ставшей экспертом по поведению животных, доктором животноводства в университете штата Колорадо и автором научно-популярных книг («Воспитание детей-аутистов», «Выбор подходящей профессии для людей с аутизмом и синдромом Асбергера», «Гениальность может быть отклонением от нормы» и др. — прим. авт.), теоретически возможно и в России, — объясняет Александра Мячина. — Ведь тогда, когда она росла, в США тоже не было никаких специальных учебных заведений. Но тут есть одна тонкость: если обычного ребёнка поместить в класс, где одни аутисты, он, скорее всего, станет подражать их поведению. Но если в класс, где дети нормально развиты, поместить аутиста, он будет стремиться подняться до их уровня. И это может дать положительные результаты. Наверное, есть какое-то оптимальное соотношение между количеством обычных и детей с особенностями развития психики в одном классе. Система инклюзии не должна внедряться бездумно.
