|
|
От
|
Scavenger
|
|
|
К
|
Георгий
|
|
|
Дата
|
08.05.2007 21:14:00
|
|
|
Рубрики
|
Тексты;
|
|
Re: Недобросовестная критика традиционного общества. Письмо первое.
Перед нами статья доктора философских наук Яковенко. В ней он пытается всячески дискредитировать традиционное общество и традиционного человека, но у него плохо это получается. Как пророк Валаам он вышел, чтобы проклинать, но своими ошибками – благословляет. Эта статья поучительна потому, что в ней сосредоточен целый букет мифов европоцентризма. Попробуем разобрать ее логику.
//Дискуссия, открытая статьёй Андрея Столярова, рождает сложные чувства. Бесспорно одно: в стране творится неладное. Столяров пишет: «Кто у нас в стране хозяин? Народ?», – а дальше удивляется, почему в таком случае Миллер собирается возвести в Санкт-Петербурге газпромовскую высотку, против строительства которой 90% населения города. А нужно ли удивляться? Вспомним: исходно хозяевами страны были Рюриковичи. Затем – Романовы. Последний так и написал в опросном листе: «Хозяин земли Русской». За ним хозяином стала советская партийно-государственная элита. Теперь страна принадлежит нынешней элите. Народу никогда ничего не принадлежало. //
Если следовать за этой логикой дальше, то можно сказать, что и на Западе до ХХ века народу ничего не принадлежало в его стране и сейчас мало что принадлежит. Основной частью общественного богатства владеет высший класс, та самая «элита». Она не пишет в анкетах «хозяин», но ей принадлежит очень многие богатства и вся политическая власть в странах Запада. Этого не знает Яковенко? Что ж, пусть обратиться к истории или к теории и узнает, как обстояло дело с демократией в тех же США. Логически недобросовестный прием, используемый им здесь означает – отсутствие меры и критериев оценки. Кроме того Яковенко умышленно смешивает проблему власти и проблему собственности. Власть как таковая в России всегда принадлежала узкому кругу лиц, а вот собственность – не всегда. Фактически крестьяне считали, что помещики арендуют у них собственность на землю и права распоряжения общинными землями были в руках крестьянской общины. Кроме того собственностью владели купцы, Церковь, да мало еще кто. Были и вольнонаемные крестьяне и казаки. Так что тут происходит умышленная или неумышленная понятийная путаница, которую можно долго прояснять. Но пойдем далее…
//Но если на Невский выйдут миллион разгневанных петербуржцев, то, я думаю, госпожа Матвиенко лично возглавит бригаду бульдозеристов, сносящую забор вокруг стройки. Но этого не произойдёт в силу фундаментального обстоятельства – в Петербурге критически мало граждан, но критически много подъяремных и подъясачных. Подъяремный по своей природе не может стать хозяином чего бы то ни было. Хозяин – субъект, подъяремный – объект. Поэтому он – принципиальный противник собственности и больше всего взыскует патерналистского государства (чтоб было, как при Брежневе).//
В данном абзаце текста перед нами очевидная эвфемизация языка. Подъяремный означает – раб, человек под ярмом на шее. Таким образом, Яковенко мягко утверждает, что большинство жителей Петербурга – рабы или вассалы – под ярмом или платят ясак (подъясачные) . Непонятно правда, почему подъяремный – раб по своей природе. Это означает социал-дарвинизм, биологизаторство чистой воды. В истории рабы очень часто «взыскуют» собственности и обретают ее, достаточно вспомнить римских вольноотпущенников времен императорского Рима. Логический скачок между утверждениями «подъяремный по природе не может иметь собственности» и «поэтому»…«больше всего взыскует патерналистского государства» тоже ничем не заполнить. Патерналистское государство существует сейчас на Кубе, в Китае, мало ли еще где. В Китае запрещена частная собственность? Нет. Таким образом, именно собственники могут составлять основу патерналистского государства, что доказывается исторической ситуацией. Отправимся далее.
//Александр Мелихов прав, утверждая: истина всегда сплавлена с заблуждениями. Однако мера соответствия объективной реальности и картины мира, в которой пребывает общество, может существенно разниться. Есть такой класс ситуаций – большой исторический кризис или тупик. Общество, зашедшее в тупик, ставит не те вопросы и даёт на них не те ответы; ложные проблемы, ложные рецепты, ложные объекты противостояния. Зашедшее в тупик общество не готово к исторической реальности, которая на него свалилась. Именно в этом – причина кризисов. //
Здесь я склонен согласиться с автором. Действительно есть исторический кризис, который дает на вопросы неверные ответы, общества, которые не готовы к исторической реальности. И я, как и автор, считаю, что наше общество – именно в таком состоянии. Но главным симптомом этого кризиса и являются статьи подобные данной, которые ее углубляют.
«ДВА КОСМОСА
Суть дела в том, что Россия вчистую проиграла весь ХХ век. Вновь обретённая истина, которую она несла миру, была отвергнута человечеством и обанкротилась. На коммунистический проект были израсходованы чудовищные людские и материальные ресурсы. В результате мы надорвались.»
Совокупность утверждений в данном абзаце текста бьет рекорды по необоснованности и не связанности друг с другом. Готов согласиться, Россия проиграла ХХ век. Но это утверждение никак не связано с выводом, который навязывается читателю далее: мы проиграли ХХ век не из-за того, что «истина коммунизма» обанкротилась. Так как если бы она обанкротилась и «была отвергнута человечеством», мы не наблюдали бы бурное развитие коммунистических идей в аграрных обществах той же Латинской Америки. После этих двух утверждений автор сетует, что на коммунистический проект в России были израсходованы чудовищные людские и материальные ресурсы. Тут бы и объясниться – на что и кто их расходовал. Но нет, никаких объяснений автор не дает. А между тем наибольшие жертвы (людские и материальные ресурсы) Россия понесла не от коммунистической коллективизации и индустриализации и даже не от Гражданской войны, а от вторжения войск Гитлера в 1941 году. Эти потери составили 26 млн. человек, из них 18 млн. – погибшие мирные жители. Были и материальные потери – почти 2/3 уничтоженной промышленности, которую приходилось восстанавливать после войны + послевоенный голод. Это вторжение было вызвано как идеями германского милитаризма и нацизма о завоевании жизненного пространства, так и стратегическим интересом Гитлера – покончить с «азиатским ядом большевизма». Получается, что если бы автор давал отчет в своих утверждениях, ему пришлось бы заявить примерно следующее: «Коммунистическая модернизация вызвала огромные людские и материальные жертвы, т.к. объединенная под началом германского нацизма Европа напала на Россию и истребила 26 млн советских граждан и уничтожила 2/3 промышленности с целью уничтожения большевизма». А не будь в России этого коммунистического проекта, никто бы на нас не напал? – спросите вы. Да нет, напали бы. Ведь и в Первую мировую войну фактически спровоцировали немцы. А нацизм мечтал о захвате «жизненного пространства» в России, переняв эту идею по наследству от милитаризма прусских императоров. Ну и наконец, абсолютно не понятна мысль автора о том, что Россия надорвалась, израсходовав свои силы. Ведь распад СССР наступил не в 1946, не в 1956 и даже не в 60-е годы. То есть он не был следствием Великой Отечественной. От 1945, победного года должно было пройти 40 лет до начала перестройки и 46 лет до распада СССР. Так что как видно, самые простые утверждения автора не доказуемы исторически. Далее автор пишет:
«Начиная с XVIII века в России сосуществуют два сектора общества: модернизированный и традиционный. Это – два космоса, две культуры, между которыми пропасть. В общем случае носитель традиции имеет шанс превратиться в модернизированного – в чреде поколений. Надо быть недюжинным человеком большой воли, способным к работе над собой, чтобы преодолеть эту дистанцию.»
Это – центральные тезисы статьи. Но и они легко подвергаются критике. Надо владеть материалом, чтобы понять как легко автор жонглирует терминами. Да, в России в ХVIII в. произошла модернизация страны. Да, после этой модернизации возник целый социокультурный сектор в русской жизни. Осталось только охарактеризовать его вектор, чего автор опять-таки не делает. А этот вектор можно легко охарактеризовать словом «европеизированный». После реформ Петра I у России, к сожалению, появились не только современные армия и флот, мануфактурная промышленность, верфи и система коллегиального управления, но и глумление над традициями, отмена патриаршества, насильное бритье бород и введение европейских платьев. Принося европейскую культуру в высшее сословие, Петр и его плеяда реформаторов насильно ломали все русское «через колено». Результатом этой модернизации было возникновение европеизированного слоя дворян, которые были абсолютно чужды массе народонаселения и жили своей жизнью (как ныне «москвичи»). Они ели трюфелей и рябчиков, стрелялись на дуэлях, редко ходили в Церковь, драли с крестьян подати и уже со времен Екатерины II освободились от обязательной воинской повинности. И это усваивание чужого не потребовало от большинства из них «работы над собой». Вспомните грибоедовского Чацкого и его издевательское отношение к «смеси французского с нижегородским», негодование против европейских нарядов, а главное против того, что француз, который приезжает в Россию может почувствовать себя как в своей культурной провинции. Как же далее определяет автор модернизированность личности?
«Человек модернизированный адекватен современному миру. Он понимает, как устроено государство, как устроена современная экономика, понимает природу политических процессов. А это означает, что он в состоянии включаться в эти сущности и использовать их для реализации своих интересов.»
Таким образом, человек модернизированный у автора становиться равен «интеллигенту», «интеллектуалу». Большинство американских подростков в нем, однако, по сути модернизированные люди, т.к. они умеют пользоваться механизмами современного мира, знают нормы и правила поведения в нем, знают во что надо верить, и чего избегать. Они воспитаны в «модернизационном секторе». Но по критериям автора они вовсе не модернизированы, т.к. они не знают как устроено современное западное государство, как устроена современная экономика и не понимают природу политических процессов. Многие из них так не получат высшего образования и окончат свою жизнь в бедных кварталах в старости и нищете, работая грузчиками и уборщиками. Но даже те, кто получит это образование не гарантированно войдут в узкий круг западной элиты интеллектуалов, кто, наподобие Збигнева Бжезинского, Сэмюэля Хантингтона или Джорджа Сороса «прекрасно понимает что к чему». Таким образом, само представление автора о
человеке модернизированном страдает узостью, под него не подходит большинство населения до конца модернизированных еще в ХVIII веке стран.
Как же далее автор определяет традиционность – второй полюс своей смысловой дихотомии? А вот как:
«Человек традиционный в принципе не способен ко всему этому. Он либо замыкается в локальном мире, либо занимает пассивную позицию (исполнительские функции, рутинная работа, исправно ходит на выборы). Для такого человека патерналистская власть естественна и единственно возможна. В любом секторе общества рождаются как волевые, амбициозные, так и ведомые люди. Но модернизированный их востребует, а традиционный – чаще выталкивает из своей среды.»
Человек традиционный в смысле словоупотребления автора равен американскому емкому словечку «loser» - неудачник, неприспособившийся. Он не способен понять природу современного ему мира. Остается непонятным только в чем тогда его «традиционность». Человек традиционный должен быть привержен традициям, а Яковенко сводит его активность к быту – «исполнительные функции, рутинная работа, исправно ходит на выборы». Более того – ему недоступны черты волевого человека, лидера, он не может прожить без государства или общины, один. Посмотрим на историю человечества и спросим – так ли это? Заглянем сначала во времена до модернизации. Перед нами развернется длинный список людей и сословий из традиционных обществ, которые до сих пор являются примером восхищения и подражания современных людей, их недосягаемым идеалом. Возьмем, например, русского казака, или, скажем, европейского рыцаря. И рыцарь и казак – это продукты и порождения обществ традиционных, более того, сословных и скованных традициями, условностями, догмами. Но они были способны покорять целые страны, отправляться в далекие военные походы, а русский казак-крестьянин умел все делать сам – пахал, сеял, молотил, шил, вязал, плел корзины. Он не умер бы с голоду в любой стране и не нуждался ни в государстве, ни в чьей-либо поддержке. Возьмите современного модернизированного европейца и оставьте его без средств к существованию – и он станет лицом без определенного места жительства, живущим на пособие или подаяние. Возьмите казака времен Тараса Бульбы – и он отправиться в другое место и сумеет прокормить себя самостоятельно. Русские казаки разгромили мощную и современную для того времени армию Наполеона, гнали и травили этого гениального модернизированного европейца как зайца и выгнали-таки из России. Наполеон впоследствии отзывался о типе казачьей армии как о силе, которая могла бы завоевать всю Европу, если бы захотела. Итак, можно сказать, что гипотеза о том, что традиционный = безвольный, безынициативный не выдерживает проверку временем. Однако, мысль Яковенко можно понять и даже принять в такой редакции: «В европеизированном современном обществе волевые люди с традиционными устоями оказываются неприспособленными». И тогда эта мысль станет верной и обретет глубокий смысл. Но продолжим следить за мыслью автора:
«В ходе развития объём модернизированного сектора рос, а традиционного – сужался. К началу ХХ века российское общество подошло к порогу, за которым модернизация оборачивается схлопыванием традиционного сектора.
Любой социокультурный организм стремится к самосохранению. В ответ на кризис традиционный мир в 1917 году привёл к власти силы, создавшие в России особые, заповедные для традиционного человека условия. Специалисты называют такую историческую стратегию «консервативной модернизацией». Это – гибрид, соединяющий традиционное сознание с задачами развития: застойная деревня, плановая экономика, технический прогресс под руководством власти предержащей.»
Здесь можно согласиться с мнением автора лишь отчасти, лишь поменяв знаки. Мы теперь знаем, что термин «модернизированный» Яковенко использует как синоним словам «европеизированный», а термин традиционный как синоним «исконный российский». Итак, к нач. ХХ века европеизированный сектор действительно расширялся, более того, он объединился в единую экономическую систему с Европой и продолжать быть чуждым традиционному сознанию и традиционному сектору. Это не было полной модернизацией, аграрная страна все дальше подходила к ловушкам перенаселения, гнет и давление на крестьянство все увеличивались, а помещики, а с ними и остальная «элита» с 1861 года окончательно эмансипировались от каких-либо обязанностей по отношению к ним. Модернизировалась только промышленность, причем доля иностранного капитала в ней неуклонно росла, а с/х постепенно деградировало. Возник секторный разрыв, что и стало причиной «консервативной модернизации». Ее автор описывает как «гибрид» и не скупиться на отрицательные выражения вроде «застойная деревня», «технический прогресс под руководством» и так далее. Посмотрим далее.
//Стратегически такой гибрид бесплоден, но на начальном этапе индустриализации работает. В результате последний кризис традиционного мира отсрочился на 75 лет. Традиционный космос умирает не в первой половине ХХ, а в первой половине XXI века.//
Здесь почти все верно, кроме одного – не зафиксировано смерти традиционного космоса. Люди не собираются отказываться от традиционных ценностей, перед лицом кризиса происходит то же, что и после петровских реформ – элита все более европеизируется, а село и малые города остаются в «архаике», столь не любимой автором. Умереть этот космос может лишь вместе с жителями. Видимо автор это приветствует, т.к. он вряд ли забыл, что кроме Европы и отчасти Японии ни одно общество в мире так не европеизировалось, более того, ранее модернизированные и европеизированные общества ныне начинают физически вымирать, происходит их депопуляция. Яковенко пишет:
«Мы не уникальны. Такой же заповедник архаики создала хомейнистская революция в Иране, где, отгородившись от мира, фундаменталисты клепают атомную бомбу, надеясь с её помощью остановить ход истории. Когда этот режим грохнется, на иранское общество обрушатся те же проблемы.»
Если этот режим «грохнется», то как и СССР, это может произойти только с активной пропагандистской и денежной или военной помощью США и НАТО. Если ход поступательного неоколониализма приписывается автором истории, то его можно только пожалеть – видимо гегельянство никак не хочет умирать. Провиденциализм, лишенный Бога, вера в «объективные законы», лишенные почвы под собой, идея исторической эстафеты без ценностного оправдания – вот во что он вырождается ныне. Только Гегель мог отождествлять отдельные государства, несущие варварам свободу помимо их воли с ходом истории или хитростью мирового разума. ХХ и ХХI век, с их дискурсом, лишенным всех иллюзий и всяких ценностей, скорее объявят это самоутверждением сильного или волей Запада к мировой власти, мировому господству – и будут правы.
«Александр Ягодкин констатирует: село умирает – и сообщает, что средняя зарплата на селе около ста долларов. Шестьдесят лет назад такие деньги колхознику и не снились. Традиционное село умирает не от нищеты. Умирает, ибо истёк срок жизни того мира, который был родным, понятным, природненным нашим отцам и дедам.»
Во-первых, средняя зарплата еще не определяет покупательной способности населения, а во-вторых, село деградирует именно из-за отсутствия места приложения рабочих рук, из-за безработицы.
С уважением, Александр