С интересом прочитал эту дискуссию. Хоть потратил на это полчаса. И как только у вас хватает терпения все это писать? Как и прежние дискуссии , читать действительно интересно. Хотя объективности ради следует признать, что наиболее интересно это для тех, кто давно «плавает» в среде подобных дискурсов. А вот для того, чтобы облечь это в форму, пригодную «непродвинутому» читателю, предстоит еще очень много работы. Надеюсь, ее когда-либо проведут: вы или кто-нибудь еще.
С моей субъективной точки зрения можно попытаться вычленить три аспекта, которыми подпитывается идеология ваших оппонентов. Эти три аспекта заставляют их спорить снова и снова, допуская новые логические противоречия и отрицая очевидные вещи.
1. Классовый интерес. То о чем писал Маркс – идеология защищает определенные классовые интересы. Причем, служить можно не обязательно тому классу, к которому сам принадлежишь.
2. Психологические комплексы. Что ярче всего проявляется в «глухой защите» оппонентов, когда речь заходит о теме современной патриархальной семьи. Здесь без привлечения фрейдизма и неофрейдизма не обойтись.
3. Мракобесие. Идеалистическое и глубоко религиозное сознание. «Критика религии — предпосылка всякой другой критики. Земное существование заблуждения скомпрометировано, раз опровергнута его небесная самоапология (oratoi pro aris et focis).» - Маркс Карл
Этот перечень, конечно, сильно упрощенный, но суть он отражает верно. Кроме основного можно еще многое чего вспомнить. Например, в отдельных случаях имеет место банальная неинформированность, отсутствие необходимых знаний, или наоборот перегруженность лишней информацией. Может быть и инерция мышления, или наоборот поспешность и горячность. Но эти дополнительные недостатки присуще любой стороне: и вам и мне, в том числе.
По частностям:
>Хотя, впрочем, наличие социальных групп с антагонистическими интересами просто тождественно наличию классов.
Здесь вы просто допустили оговорку, за которую могут вполне ухватиться ваши оппоненты. Социальные группы с антоганистическими интересами не тождественны классам. Классы это только группы, разделенные их местом в общественном производстве. Вообще же антоганизм социальных групп может пролегать по разным водоразделам: «католик» - «гугенот», «немец» - «еврей», «мужчина» - женщина», «высокий» - «низкий», «курящий» - «некурящий» и т.п. Иногда борьба этих групп принимала драматический характер.
Просто для марксизма борьба этих групп, сколь драматической она бы не была, - не является определяющей для истории. Марксизм учит видеть за столкновением этих групп интересы классов. В каждом конкретном случае это можно проследить. Либо группы так или иначе выступают на стороне разных классов в более глобальной по отношению к и столкновению борьбе классов. Либо же столкновение этих групп прямо или косвенно организуется или подпитывается неким классом для того, чтобы посеять раздор в антоганистическом классе или отвлечь от борьбы.
>Простите, но это проект перманентной революции имени товарища Троцкого. И проект это обречен на поражение, поскольку все ресурсы будут уходить на экспорт революции, -на завоевание своих соседей, а на собственное развитие ресурсов не хвати, что приведет одной стороны к вырождению революционной диктатуры в военно-паразтическое государство, к тому же зависящее от поставок технологии ил оборудования извне (ведь все ресурсы пошли на войну)
Это вы его хорошо в «троцкизме» обвинили. Пускай знают, что никто не может чувствовать себя в безопасности от того, чтобы в одночастье не быть записанным в «троцкисты».
Но тем не менее, я уже убедился давно, что ваши познания о «троцкизме» примерно эквивалентны познаниям скавенджера о «марксизме». Конечно дело не багаже знаний, а в желании или нежелании эти знания приобретать. Собственно именно по этой причине я утратил интерес к активным дискуссиям.
Перманентная революция – это в первую очередь перерастание буржуазной революции в социалистическую, а уж во вторую очередь – экспорт революции. Но даже и этот экспорт – совсем не то, что приписывают Троцкому.
Вот как об этом пишет Кагарлицкий в известной книге.
-------------------------
Говоря о троцкизме, нельзя не упомянуть и знаменитый тезис о “перманентной революции”. По правде, именно Сталин и его окружение объявили “перманентную революцию” ключевой идеей троцкизма. Можно найти множество троцкистских книг, в которых эта идея не играет особой роли, да и у самого Троцкого она далеко не всегда занимает центральное место. Однако в контексте внутрипартийной борьбы начала 1920-х годов легко понять, почему именно вопрос о “перманентной революции” приобрел решающее значение. В сталинистских учебниках политграмоты появляется совершенно карикатурное описание “перманентной революции”, которое затем спокойно перекочевывает в труды либеральных публицистов, доказывающих, будто Троцкий видел в России и ее народе не более чем материал, с помощью которого можно будет разжечь мировую революцию. Если такой взгляд и имел место в большевистской партии, то не у Троцкого, а у “левых коммунистов” 1918 года, возглавлявшихся Н.И. Бухариным. Да и соответствующие высказывания Бухарина делались скорее в полемическом запале, во время жарких споров с Троцким и Лениным.
Между тем сам Троцкий имел в виду нечто прямо противоположное тому, что ему приписывают. Волновало его не разжигание мировой революции, а то, может ли выжить и победить русская революция, оставшись в одиночестве. Вывод, который он сделал, был неутешительным. Социализм возможен лишь как мировая система, а потому изолированная революция рано или поздно погибнет или выродится, если не изменится весь мировой экономический порядок.
Совершенно ясно, что в интересах собственного выживания коммунистический режим в России должен был поддерживать рабочее движение, революционные силы во всем мире. Если эта борьба завершится поражением, то ни о каком полном и окончательном торжестве социализма в СССР речь идти не может.
Надо сказать, что задним числом советская общественная наука приняла целый ряд идей, явно восходящих к Троцкому, — когда в 1960-е годы заговорили о мировом революционном процессе или о мировой социалистической системе. Другое дело, что проникали в советскую общественную мысль эти идеи контрабандой (без ссылки на первоисточник) и, конечно, в искаженном виде. Так, “мировая социалистическая система”, построенная на основе советского военно-политического блока, не могла заменить реальное преобразование мира в целом на социалистических началах.
Задним числом тезис Троцкого о невозможности социализма в одной стране можно считать подтвержденным фактами. Советская республика сперва пережила предсказанное им бюрократическое вырождение, а затем произошла и реставрация капитализма.
….
Для позднего марксизма русская революция выглядит трагично. В силу катастрофических обстоятельств победившая партия была обречена на крайний радикализм со всеми вытекающими отсюда последствиями. Троцкий был гораздо более оптимистичен применительно к русской революции. Можно сравнить нарастающий пессимизм Ленина, особенно в конце жизни, с не менее упрямым и даже нарастающим оптимизмом Троцкого. С точки зрения Троцкого, никакой русской революции как отдельного феномена нет. Есть перманентная революция, мировой революционный процесс. Все зависит от исхода борьбы в других странах. Да, Россия не готова для социализма, да, она, что называется, забежала вперед, но кто-то должен начать! Если Россия забежала вперед для того, чтобы столкнуть с мертвой точки процесс глобальных социальных преобразований, то она свою историческую миссию по отношению к мировому пролетариату выполнила. Осталось только, чтобы мировой пролетариат выполнил свою миссию по отношению к России. А состоит эта миссия в том, чтобы построить передовое общество на Западе и тем самым включить Россию в новый контекст, в новую мировую систему, подтянуть Россию до уровня передовых стран.
Ничего подобного, как известно, не произошло. Но Троцкий был не так уж не прав, сказав, что Россия столкнула с мертвой точки процесс глобальных преобразований. Просто на Западе этот процесс принял не революционный характер, как ожидалось, а реформистский. Государство всеобщего благоденствия (Welfare State), смешанная экономика и другие достижения социал-демократического капитализма 1950—1960-х годов вряд ли были бы возможны без русского 1917 года. Потрясения русской революции дали миру мощный политический импульс. На буржуазию Запада события в Петрограде произвели глубокое и крайне неприятное впечатление. К угрозе переноса революции на Запад приходилось в первой половине XX века относиться серьезно. На эту угрозу надо было найти адекватный ответ в форме социального компромисса. Что и случилось к концу 1940-х годов.
Хотя история социал-демократии подтверждает обоснованность политической гипотезы Троцкого, она не подтверждает его конкретные расчеты. Троцкий исходил из того, что социал-демократия не имеет никаких перспектив, а следовательно, преобразования могут принять только революционную форму. Так думало большинство революционеров начала XX века. Они недооценивали возможности реформизма. Дело не в том, справедливо ли они оценивали реформизм с точки зрения идеологии, а в том, как они его оценивали в плане реальных возможностей. Особенность большинства марксистов начала XX века состояла в том, что они были глубоко убеждены, что реформировать капитализм в принципе невозможно. Потому социал-демократы выглядели просто демагогами, которые в принципе все равно ничего не могут сделать, никогда не выполнят ни одного своего обещания. Это было глубокое заблуждение. Порождено оно было тем, что, понимая природу капиталистического способа производства, марксисты той эпохи плохо понимали природу капитализма как мировой системы. Эти заблуждения типичны даже для Розы Люксембург.
Эксплуатация периферии объясняет, откуда взялись дополнительные ресурсы для прогрессивных реформ в Западной Европе. Ленин пишет о рабочей аристократии, которая формируется за счет сверхприбылей, получаемых от эксплуатации колоний. С его точки зрения, рабочая аристократия — тонкий слой, который полностью подкуплен, коррумпирован и в силу этого он негативно воздействует на рабочее движение в целом. Никакой возможности, чтобы ресурсы, брошенные капиталом на подкуп рабочей аристократии, были использованы на проведение каких-то более глубоких реформ, реально влияющих на положение трудящихся масс, Ленин не видит.
Троцкий верил, что будущее русской революции зависит от революции на Западе. В негативном плане его концепция подтвердилась. Ведь кроме позитивного прогноза мировой революции у Троцкого был и сценарий негативного развития. В случае если на Западе революционные перемены не состоятся, произойдет вырождение русской революции. Дальше будет, как во французской революции, “термидорианский переворот”.
….
В свою очередь большевики, победившие на одной шестой части суши, вынуждены были признать, что их революция не соответствовала пророчествам Маркса. До Первой мировой войны все исходили из неизбежного повторения сценария 1848 года: начавшись в одной стране, революция начинает захватывать другие государства, превращаясь в общеевропейский пожар. Подобные прогнозы далеко не так наивны, как может показаться на первый взгляд. Почти все крупные политические события оказывают воздействие более чем на одну страну. Достаточно вспомнить потрясения 1968 года или крушение советского блока в 1989—1991 годах.
Однако процесс развития революции в международных масштабах требовал теоретического осмысления, а его у Маркса не было. Троцкий предложил собственную теорию перманентной революции, которую в 1917—1921 годах молчаливо поддерживал Ленин. Во всяком случае он нигде не выступил с критикой своего младшего товарища, хотя по другим вопросам делал это неоднократно. Из молчания Ленина, впрочем, нельзя сделать и вывода о том, что он полностью разделял взгляды Троцкого. Скорее можно предположить, что Ленин так и не успел выработать окончательной позиции.
Согласно Троцкому, революция, начинаясь в одной из капиталистических стран (не обязательно самой развитой, но непременно самой кризисной), имеет шанс на успех только в том случае, если захватит в свои водоворот еще несколько государств. В противном случае она сама обречена на вырождение и в конечном счете гибель.
Прогноз Троцкого относительно мрачных перспектив русской революции оправдался полностью, хотя в полной мере лишь к концу XX века. Тем не менее теория перманентной революции не ответила на главный вопрос, волновавший левых на Западе: что делать, когда революционный подъем миновал? Для сталинистов все свелось к поддержке рабоче-крестьянского государства СССР, воплощающего надежды прогрессивного человечества. Напротив, социал-демократы могли с облегчением вздохнуть и вернуться к реформистской работе. Ничего другого предложено не было.
