Потом умрёт Сталин.
Мне будет только пятнадцать, и "вождь" для меня, как и для большинства, означал "Ведущий". Не начальствующий, не управляющий, не руководящий, а именно Ведущий, что подразумевало некую цель, причём очень важную. Может быть, самую важную - путь к оправданию всей жизни. Вернее, разные пути, ведущие к этому общему для всех оправданию под названием "Светлое будущее". Непременно вверх, а значит, к общей вершине, и впереди он, Вождь, в сапогах, маршальской фуражке, с заложенной за воротник кителя рукой. Негромкий голос с акцентом, дымок трубки, тигровый прищур всевидящего хищника. Покат тропы, подкрадывающиеся к стаду волки, летящий вниз камень - он видел всё. "Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе". Это было сущей правдой. Практически никогда мой внутренний компас совести не указывал иное направление - вразрез с поступью Вождя, хотя, собственно, было-то годов мне всего ничего. Идти за ним приходилось всё время в гору, как мне, так и всей стране, это было непросто, иногда тяжко, но всегда интересно - а что там, за поворотом? Мы были первопроходцами. Порой отлынивали, сбивались с тропы, подтягивая друг друга в общий строй, иногда щелчком по носу. А если кто-то начинал бузить, он оборачивался и смотрел на нарушителей в упор, с прищуром. Тогда в этом месте начиналась какая-то возня, в результате чего этот бузивший, или бузившие, вдруг исчезали куда-то бесследно, ряды смыкались, и движение продолжалось.
Никогда Вождь не был для меня Богом и не заменял Его. Сталин был в Кремле, на земле, а Бог - повсюду. И под землёй, куда зарывали покойников - оттуда Он забирал хороших к себе на небо, и в светлых облаках над неведомой вершиной, откуда Ему всё было видно, и куда нас вёл Вождь. Окончательно всё решал Бог, в том числе и судьбу самого Вождя. И, когда на первой странице букваря я увидала портреты мёртвого Ленина и тогда ещё живого Сталина, внутренний компас решительно отодвинул земных вождей на полстраницы ниже, освободив место для Вечного, о Ком так замечательно написал ещё неизвестный мне тогда Державин:
Дух, всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: "Бог!"
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек,
Создавый всё единым словом,
В твореньи простираешь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
Я не просто верила, что Бог есть, я изначально это знала каким-то внутренним ведением. Но, поскольку часто слышала от взрослых обратное, нашла объяснение в том, что свергнутые цари, помещики, капиталисты и оставшиеся после них несознательные злющие старухи в тёмных платках завели себе такого же злого бога - несправедливого, помогающего грабить, обманывать и мучить бедняков. Это, конечно же, "не наш" бог, от него все беды, войны и несчастья, потому в него и не велят верить. А наш, - добрый, всевидящий и невидимый, живёт на небе, за таинственной дверью в потолке, которая когда-либо откроется перед тем, кто никого не обижал, защищал слабых, не крал и не обманывал. Кто погиб за народное дело или умер под пытками, не выдав товарищей:Кто строил города, прокладывал дороги, выращивал хлеб, писал хорошие добрые книги и сочинял песни.
Кстати, именно эти первые книги, фильмы и песни, тщательно отобранные школьной программой, как ни странно, поведали мне о "нашем Боге", и почти никогда так называемая "идеологическая пропаганда" не шла вразрез с показаниями внутреннего компаса, глубинной шкалы ценностей того, что хорошо и что плохо. Помню, как на уроке истории я возмутилась, почему расстреляли детей царя в Екатеринбурге - дети -то при чём? Ответ учительницы, что их могли использовать когда-либо для восстановления монархии, объяснял, но не оправдывал. Политическую борьбу тогда мой компас не вмещал - только систему ценностей, в которой не было места убийству детей во имя высшей целесообразности.
Сохранилась в школьном дневнике запись: "Смеётся на уроках дарвинизма". Развеселила меня гипотеза нашего обезьяньего происхождения.
Твоё созданье я, Создатель! Твоей премудрости я тварь!
Источник жизни, благ податель, душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было, чтоб смертну бездну преходило
Моё бессмертно бытиё, Чтоб дух мой в смертность облачился,
И чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! В бессмертие Твоё.
К чему я всё это? Да по поводу смерти вождя. Даже мысли не было, что, может, не ходить на похороны - ну чего торопиться? Ведь сообщили - скоро тело набальзамируют, внесут в мавзолей, и будет лежать века, как и Ильич, "вечно живой" - глядите себе на здоровье:
Нет, не "глядеть" я шла, когда рано утром, надев лыжный костюм, тёплые ботинки на шнуровке, только входящие в моду, и, сунув в карман пару бутербродов, решительно направилась к Дому Союзов, ещё не зная, чем всё это кончится. Вот теперь, спустя полвека, вспоминаю, анализирую и понимаю - не глядеть. Опять эти "должна" и "надо" гнали меня, но тогда я ничего и не собиралась анализировать - просто шла, куда все. От нашего писательского дома на Лаврушенском до площади Свердлова всего-то полчаса ходьбы, но оказалось - не тут-то было. Словно вся Москва, и не только Москва, шла и ехала в тот день в одном направлении, повсюду натыкаясь то на колонну грузовиков и автобусов, то на наряд милиции, пешей и конной, на везде жёсткое: "Нет проходу".
Помню, как петляя и просачиваясь через какие-то дворы и переулки, добралась до Трубной. До той самой арки-убийцы, где уже тогда творилось неладное, раздавались визг и крики вперемежку с "раз-два - взяли!". Толпа напирала, рвалась туда, не зная, что ворота заперты. Или ей уже было не до инстинкта самосохранения, гонимой тем самым "надо!", что всё более овладевало и мной.
Однако, всё же победила осторожность, или мой ангел-хранитель в лице двух мальчишек, поначалу тоже орущих: "взяли!" и увлекающих меня за собой. Но затем, когда я приготовилась к очередному штурму, ребята вдруг протолкнули меня в узкий проход в толпе (народ расступился, чтобы выпустить растерзанную мамашу с истошно ревущим ребёнком) и мы неожиданно оказались на тротуаре.
На мои разочарованные стенания и упрёки тот, что поменьше, румяный крепыш по имени Костя, процитировал задумчиво:
- Не, мы пойдём не таким путём.
- Не таким путём надо идти, - согласился второй, Рустам. Как потом выяснилось, из династии цирковых наездников, приехавших на гастроли, и брат мужа костиной тётки - москвички и тоже циркачки.
Мы шли до вечера, кружа вокруг улицы Горького. То приближаясь к цели, то отдаляясь - по крышам домов и гаражей, по чердакам и балконам, под грузовиками и брюхами лошадей, по карнизам балконов. Мы звонили в квартиры, чтобы нас пропустили на балкон пройти по карнизу к чердачной лестнице, и странно - нас пропускали, молча кивнув, когда мы говорили: "к Сталину". Давно были съедены бутерброды и урюк, что был у ребят, а о прочих естественных отправлениях мы и думать забыли - всё высушил и спалил всепожирающий огонь того мартовского дня. Помню, как стояла на какой-то крыше, внизу - протянутые руки Рустама - "Прыгай, тут же невысоко!" Какое там "невысоко"! Понимаю, что это - смерть, и всё же лечу вниз. Стараюсь не приземлиться на сломанную два года назад ногу, сшибая Рустама. "Корова, кто же так прыгает!". Но, слава Богу, оба живы, только болит бедро. Потом обнаружу огромный синяк, но это чепуха. А пока мы идём. Пароль: "Я живу на улице Горького, дом шесть". Милиция нам не верит. Тогда начинаю плакать и врать о больной маме. Совсем неподалёку медленно движутся делегации с венками. - Стой, куда?! - Костя с Рустамом кидаются "на протырочку", милиция - за ними, и тогда я в суматохе ныряю под стоящую технику и врезаюсь в проходящую колонну, прямо в грудь военного с траурной повязкой.
- Это ещё что?..
- Улица Горького, дом шесть, - продолжаю бормотать я сквозь слёзы, с ужасом понимая, что мелю чушь. И он всё понимает и, поморщившись, рывком разворачивает меня лицом к движению, крепко взяв под руку.
- Если что - ты со мной.
Киваю, глотая слёзы, со всех сторон стиснутая толпой молчаливых, смертельно уставших людей, то по сантиметру, то почти бегом продвигающихся куда-то, потому что мне ничего не видно из-за слёз. Запах хвои, рыдающая музыка, уже все кругом плачут, кому-то плохо. "Товарищи, у кого-то был валидол?":
Он лежит в венках и цветах, уже не "с нами" и уже "не вечно живой", принадлежащий иному измерению, вечности - это я понимаю как-то сразу и сразу успокаиваюсь. Тоже смутно осознавая, что пришла не к нему, а к этой самой "вечности" - просить за него, свидетельствовать о том, чего уже никогда не будет, что ушло из нашей жизни вместе с ним. Ушедшее было трудно и ужасно, но всё же прекрасно.
Они все пришли свидетельствовать - и фронтовики, и просто работяги. И бабы из ближних и дальних деревень, и застывшие в своих куцых пальтишках студентки, и узбечка в цветастой безрукавке. "У москвички две косички, у узбечки - двадцать пять": Этого уже никогда не будет. Кончается эпоха, которую мы прожили с ним, оборвалась ведущая вверх лестница, по которой мы поднимались за ним. Сталинские пятилетки, приказы Верховного Главнокомандующего, победные салюты, "рапортуем товарищу Сталину, спасибо товарищу Сталину": "И сам товарищ Сталин в шинели боевой:" Наверное, кто-то пришёл из любопытства, кто-то - не пожелал идти, порадовался, выпил и закусил: Но большинство явилось свидетельствовать. О том же, о чём ходатайствуют по христианскому обряду провожающие усопшего в последний путь. Или ничего, или только хорошее. Нет, даже не о своей любви - народная любовь к правителю порой слепа и лукава. Привёл народ в кабак, к полному корыту, в чужие земли - вот тебе и любовь - и так бывает.
Я потом долго размышляла, в чём же мы все свидетельствовали, но так и не нашла нужного слова. Просто плакали в неподдельном горе, и бабьи навзрыд, и "скупые мужские слёзы" - они и были ходатайством. И я вдоволь наревелась на чьём-то плече, и сразу стало легче. Потому что сделала это, сделала, что была должна. "Спасибо вам, что в дни великих бедствий о всех о нас вы думали в Кремле", - вертелось в глупой моей голове.
- Проходите, товарищи, всем надо проститься:
"За то, что вы повсюду с нами вместе. За то, что вы живёте на земле".
Уже не живёте. Жили.
Едва помню, как добралась до дому, как мне там досталось на орехи - пронёсся слух о машинах, полных галош и трупов. Как домашние ахали, увидав иссиня-чёрное пятно на бедре, как стояла под горячим душем, уже ничего не чувствуя. Спокойная за него и за нас, потому что мы не забудем. Вечная память. "За то, что вы жили на земле..."
В эти дни Совет министров СССР получил от патриарха Алексия следующее послание:
"От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.
Светлая память о нём будет неизгладимо жить в сердцах наших.
С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память".
Кто дал вам право?
(продолжение)
Алексей: - Почему противостояние сегодняшней нечисти должно обращаться в переосмысление роли того, чьё имя и память да будут стёрты.
Ю.И.: - Пусть на это вам ответит У.Черчилль своей речью в палате общин 21 декабря 1959 года (уже после "разоблачений" Хрущёва) - в день 80-летия Иосифа Сталина:
"Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому и изменчивому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.
Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Статьи и речи писал только сам, и в произведениях его звучала исполинская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди государственных деятелей всех времён и народов.
Сталин производил на нас величайшее впечатление. Когда он входил в зал на Ялтинской конференции, мы все вставали и, странное дело, держали руки по швам. Он обладал глубокой, лишённой всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил её с атомным оружием.
Что ж, история, народ таких людей не забывают."
А вы говорите "Имя и память да будут стёрты"!
Теперь о связи между сегодняшней "нечистью" и переосмыслением роли Сталина. Будучи человеком духовным (даже много пострадавший Михаил Булгаков назвал свою пьесу о нём "Пастырь"), Сталин угадывал обратную сторону революции (озлобленный пролетарий, получив власть, сам становится "вампиром") и троцкистским бредням о мировой революции противопоставил Советский Союз - государство-крепость, своего рода заповедник по формированию нового человека.
Опереться "пастырю" оказалось практически не на кого, "Николаев Островских" были единицы. Большинство интеллигенции, облизываясь на западные блага, держало кукиш в кармане, подтверждая известное: "Нельзя вливать молодое вино в старые мехи". Оказавшись неспособным развить и укрепить новую идеологию, это "послушное большинство" готово было при первой возможности продаться и предать, что в дальнейшем убедительно продемонстрировало, едва ослаб поводок. Не лучше были и номенклатура - "каста проклятая", и беспринципная чиновничья "дрянь" (по определению Маяковского), и мещанин-обыватель, которому, как таракану, тепло при любой власти. А тут ещё "дрянь адмиральская, пан и барон", что "шли от шестнадцати разных сторон" на новорождённое государство.
Вот и пришлось "пастырю" за неимением иного выхода стравливать между собой кланы волков, которые, уничтожая друг друга, калечили в общей грызне всех попавших под руку. Таков жестокий закон войны, а была, повторяю, смертельная схватка за попытку впервые в истории установить в отдельно взятой стране жизнь без кровососов и преступной власти "его величества капитала".
"Волки в овечьих шкурах" умело маскировались, их приходилось порой отстреливать наугад. Но, в противном случае, катастрофа с нашей страной - разодранной на части, заживо пожираемой, опозоренной и изнасилованной "в особо извращённой форме", случившаяся в девяностых, произошла бы в 18-м, в 25-м, в 37-м или в 41-м. И вместо страны "героев, мечтателей и учёных", вместо стахановцев и комсомолок-спортсменок "с веслом" мы бы уже тогда имели ополоумевших от крови и денег оборотней всех мастей. Воров и бандитов, террористов, взрывающих дома с десятками жителей, вольных и невольных девочек на панели, наркоманов, всевозможных извращенцев, замерзающих пенсионеров, роющихся в помойках, и т.д.
Как только железный занавес "чудовища" рухнул - в окна, в двери, в наши души хлынули, как в гоголевском "Вие", сонмы этой самой "нечисти".
Алексей: - Кто дал вам право?
Ю.И.: - Наверное, всё, сказанное выше. Страдания, кровь и беспредел, которые я вижу вокруг, и возможность сравнивать две эпохи (я из поколения "шестидесятников"). Эпоху сталинскую , пусть со всеми жестокостями, просчётами и прямыми глупостями - и её вчистую обанкротившихся (несмотря на миллиардные счета) "наследников". Я и мои родственники не были в числе репрессированных, поэтому не имею права касаться этой темы. Хотя многие пострадавшие при Сталине и даже собиравшиеся его "убить" - теперь признали беспощадную правоту его эпохи:
Писатель и учёный Александр Зиновьев: "Я был антисталинистом, и это было главным делом моей жизни до 1953 года. Потом были годы учения, изучения, и вот в конце жизни - мне скоро 77 лет, это мнение человека, прожившего жизнь, - я утверждаю, что действительно советская система была наиболее адекватна российским условиям. Нужно вменять ей в вину не то, что она рухнула. Нужно удивляться тому, как она выстояла 70 лет истории, и какой истории! Никакая другая система бы не выстояла. Никакая! Я войну видел с самого начала. Матросовы были, но на одного Матросова приходилось десять тысяч трусов. В начале войны несколько миллионов сдались в плен. Благодаря чему же мы выстояли? Благодаря советской системе и благодаря Сталину. Не было бы Сталина, нас бы уже не было в сорок первом году. Не было бы советской системы - нас не было бы уже в тридцатые годы, до Гитлера:"
Как видите, я не одинока - защитников вождя на историческом Суде соберётся не так уж мало. Особенно если вспомнить о целых народах, избавленных им от печей крематория и полного уничтожения:
"Для твоей личной славы ты должен убить ровно сто русских: Уничтожив в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик... Мы поставим на колени весь мир. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Ты германец! Как подобает германцу, уничтожай всё живое, сопротивляющееся на твоём пути!" (Памятка германскому солдату).
Гитлер о захвате Москвы: "Город должен быть окружён так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребёнок - не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и её окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой".
И в заключение. Действительно, мой роман вполне мог бы существовать и без сталинской линии, и вызвал бы гораздо меньше нареканий, но я не сочла себя вправе отмолчаться. Прошу вас и других оппонентов - попытайтесь отнестись непредвзято к изложенным в книге фактам и связанным с ними авторским размышлениям, подумать вместе, поспорить, но не становиться в позицию: "Не знаю и знать не хочу".
В упомянутом выше интервью корреспондент спросил А.Зиновьева: "Вы сказали, что прежде были антисталинистом, а теперь считаете Сталина величайшим государственным деятелем в истории человечества. Что заставило Вас изменить свою позицию? Как Вы пришли к такому выводу?
- Наверное, с годами поумнел, помудрел. Большое видится на расстоянии".
Дай Бог и нам это мудрое "видение на расстоянии".
2001-06-14
Искатель: - Инквизиция за 300 лет своих действий уничтожила 30000 человек, а Сталин за 30? И всё это были иностранные шпионы и прочие враги? Почему же среди них было столько коммунистов, даже недавних соратников самого Сталина?
Ю.И.-Искателю: "Сталин и инквизиция". - Хороший вопрос. Спасибо.
Вначале об общем: и там, и там -идея насильственного искоренения зла, в котором "весь мир лежит". По принципу: "Нет человека, нет проблемы". И там, и там на поверхности цель: спасение вверенной тебе свыше паствы от "паршивых овец". Но:
Путь к спасению опирается в христианской догматике на евангельскую притчу о Страшном Суде: Накорми голодного, одень нищего, приюти бездомного. Что сделал одному из "малых сих" - сделал самому Христу.
Сталин, часто насильственными путями инквизиции, поднял из руин огромную многонациональную страну, которая накормила, одела, дала крышу над головой, работу и образование, право на достойный отдых.
Вот что писал о деятельности "отца народов" Джавахарлал Неру:
"Это был знаменитый пятилетний план или Пятилетка, как назвали его русские. Он представлял собой грандиозную программу, осуществление которой было бы трудным делом даже на протяжении жизни целого поколения для богатой и передовой страны. Попытка осуществить её в отсталой и бедной стране казалась пределом безумия.
Массы почти с энтузиазмом мирились с новыми жертвами. Они жили бедной аскетической жизнью, они жертвовали настоящим ради манившего их великого будущего, гордыми и привилегированными строителями которого они себя считали. Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию народа на мирном созидании, на желании поднять отсталую в промышленном отношении страну и сделать это при социализме.
Пятилетний план покорил воображение всего мира".
Эти строчки написаны ещё до войны, когда под руководством "Инквизитора" советский народ спас мир от фашистской чумы.
Это - на одной чаше весов. А на другой - жертвы. Не только противники этого народного восхождения, но и которые, как оказалось, "не при чём". "Щепки летели", но в результате была создана страна-крепость за железным занавесом, где не было возможности плодиться всевозможному жулью, рвачам, ворам, бездельникам, развратникам, хищникам, наркоманам - всем тем, кто наводнил бы и погубил нашу страну в двадцатые, тридцатые, сороковые - не будь этой "сталинской инквизиции".
"Инквизитор" в данном случае создал объективные условия для духовного спасения вверенного ему народа.
"Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни мужеложники, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царство Божие не наследуют" (1 Кор,6,9-10)
То есть празднующие сейчас свободу от "инквизиции".
Попуская порой варварски разрушать храмы как атрибуты "мира эксплуатации", он заботился о храмах внутренних.
Насилие - да, но в "лежащем во зле мире" всякое массовое движение против течения невозможно без насилия. Приходится выбирать из двух зол меньшее.
Теперь об инквизиции. Она действовала, в отличие от Сталина, именем Бога. То есть это была прямая попытка подменить собой Божий Суд, нарушив право личности на свободу выбора между Всевышним и дьяволом (в этом свободном выборе каждой личности - смысл исторического процесса).
Сталин никогда не вмешивался во внутрицерковные дела, не стремился исказить в свою пользу церковные догматы. "По плодам их узнаете их", - сказано в Писании. Сравните плоды инквизиции и сталинского правления:
Анатоль Франс: "Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете. Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели её задушить; они посылали против неё шайки разбойников.
Если в Европе есть ещё друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа".
Далее. Сталин никогда не устраивал публичные КАЗНИ, не вводил народ в грех, делая его соучастником запрещённого Богом убийства. Этим грешила инквизиция, царская Россия и нынешние правители (эти даже транслируют "представление" по телевизору).
Фактически вождь восстал против служения "жёлтому дьяволу" (царству Мамоны). В отличие от сказочно богатых иезуитов, сам он был аскетом, оставив после себя лишь стоптанные башмаки да изношенный китель.
В заключение отвечу словами самого Сталина, который на вопрос зарубежного корреспондента, почему он ушёл из семинарии, ответил: "из-за иезуитских порядков". Тем самым подчёркивая несовместимость истинной веры и иезуитских методов в духовных вопросах. То, что иногда дозволено кесарю, недопустимо в храме.
Да, Сталин сам использовал в борьбе с идеологическими врагами иезуитские приёмы, но повторяю, отличал жизнь духа (где отношения человека с Творцом изначально подразумевают тайну и свободу выбора), от социально-общественной борьбы. Вспомните кровавый "Ветхий завет", вспомните бесконечные войны "отвязавшихся" стран и народов.
Что же нам теперь, и с Гитлером надо было соблюдать политес, и Кутузову не применять к Наполеону обманно-иезуитские методы, сдавая Москву?
Вот если бы Сталин не отделил церковь от государства, требуя от "товарищей" отныне приносить от священников справки в подтверждение политической "благонадёжности" - страна бы воистину хлебнула "иезуитских методов"! Однако вождь категорически такой возможностью не воспользовался. Это говорит о многом.
2001-07-11
01
Круг: - Помещаю текст Ю.Ивановой с её форума "Миссия Сталина":
"Был ли Сталин марксистом?
Или же, зная падшую природу человека, вождь понимал, что "пролетарий - всего лишь вывернутый наизнанку буржуа, ждущий своего часа". Поэтому внутри ограды будут перманентно нарождаться волки, не говоря уже о волках внешних, и единственный способ сохранить стадо - это стравливать кланы друг с другом, ослабляя и уничтожая. Умышленно он это делал, по воле свыше, или же просто был эмпириком, ставшим из разрушителя одного государства великим государственником другого - вопрос особый.
Разумеется, страдали при этом тысячи, "летели щепки", но был ли иной путь укрепить многонациональную страну в её Великом противостоянии царству Мамоны?"
Задавая читателям этот вопрос, автор исходит из убеждения, что любое общественное устройство "лежащего во зле мира" (Вампирии), позволяющее одной части общества перманентно обжираться за счёт угнетения и недоедания другой, обеспечивающее себе такую "вампирскую" жизнь с помощью армий, конституций, полиции и СМИ, - не может быть благословлено Творцом.
Ю.И.: - Разве не в умножении жатвы Господней смысл крестного подвига Спасителя и завещание нам следовать Его путём? "Душу положить за други своя", а не "терпеть" мучительное умирание более слабых братьев во Христе в когтях и зубах хищников. Умирание телесное и духовное. "Терпеть" нам заповедано страдания собственные, да и то лишь те, которые "во спасение". Терпя же "насильников, грабителей, мучителей людей" - разве мы первым делом не ввергаем их самих в грех, не потворствуем греху?
2001-08-08
Александр - Ю.И.: "Единственный способ сохранить стадо - стравливать кланы друг с другом, ослабляя и уничтожая". Посмотрите, с каким цинизмом Иванова пишет о Людях, сравнивая их со стадом, и то, что их нужно непременно стравливать (очевидно, имеется ввиду классовая борьба).
Ю.И.: - "Стравливал" Сталин кланы номенклатурных волков, хищников и потенциальных предателей народной власти, то есть будущих Гусинских, Березовских, Яковлевых и прочих Чубайсов. Которые в наши дни пожгли партбилеты, как только явилась возможность присвоить не только прибавочную стоимость, но и недра.
Теперь о "стаде". Это общепринятый Библейский синоним "народа", в котором нет никакого цинизма. Например:
"Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство" (ЛК.12, 32)
"И они услышат Мой голос, и будет одно стадо и один Пастырь" (Иоан, 10, 16).
Об "уважении к народу". Отвечу словами поэта А.К. Толстого из поэмы "Поток-богатырь":
И, увидя Потока, к нему свысока
Патриот обратился сурово:
"Говори, уважаешь ли ты мужика?"
Но Поток вопрошает: "Какого?"
"Мужика вообще, что смиреньем велик!"
Но Поток говорит: "Есть мужик и мужик:
Если он не пропьёт урожаю,
Я того мужика уважаю!"
Александр: "Опубликуй эта мадама свои опусы при Сталине, в первую ночь укатила бы на Соловки".
Ю.И.: - При Сталине надобности в подобных "опусах" не было.
А вообще-то лучше на Соловках, чем, как сейчас, в дерьме.
И нельзя ли поспокойнее? Как сказал вождь одному из известных режиссёров: "Моя работа тоже многим не нравится, но я от этого не падаю в обморок".
2001-08-15
Алферова Мария Александровна: - Я не из зарубежья. Я - православная, живу в России, в одном с вами городе. Но я уверена, что Сталин был посланником сатаны.
2001-08-09
Круг: - Отвечу вам словами Ю.Ивановой:
"Если СССР служил сатане, почему отвергал ядовитые угощения "хозяина"? Советский Союз упрекают в "безбожии", в том, что мы жили так, будто Бога нет". Автор полагает, что мы жили так, будто не Бога, а Дьявола нет. Нет его, неустанно нашёптывающего зодчим светлого будущего, пытающимся жить по "моральному кодексу строителей коммунизма", возжаждать запретные плоды, которые отвергала "безбожная" власть. Сатану переименовали во "вражескую пропаганду" и верили, что с этой штукой можно справиться всякими там постановлениями, глушилками, железными занавесками, цензурой и обвинениями некоторых товарищей в "буржуазном перерождении" (то есть в служении Мамоне).
Лозунг сатаны: "Запрещается запрещать". Почему же "империя зла", не веря в сатану, но якобы ревностно ему служа, яростно отвергала хищничество, жадность, эгоизм, блуд, "деньги в рост" и прочую отвязанность в фантике "свободы"?
Может ли разделиться царство? Может ли зло отвергать дары зла? На кого же, в таком случае, работала эта "ужасная" страна "героев, мечтателей, учёных", и кому служит теперь СНГ воров, спекулянтов, убийц, проституток и наркоманов?"
2001-08-08
Дрёмов Александр: - Господа мелкотравчатые зарубежцы! Сколько бы вы ни лаяли на знаменитых деятелей России, которые ой как много сделали для русского народа, история пишется независимо от вас, от ваших желаний:а караван идёт.
2001-08-11
Антонов Сергей: - Нация вымирает сейчас, когда нет лагерей и плохого Сталина. А тогда даже аборты были запрещены. Вот как боролись "за вымирание нации".
2001-08-14
Примачук Александр: - Дожили! Деспот Джугашвили лучше Николая, причисленного к лику святых.
И это утверждает православный!
Слышали б это причисленные к лику святых - в гробах бы попереворачивались.
2001-08-16
Высказывание демократа в день 120 летия Иосифа Сталина
Корр. Телеканала "Культура": - Неужели великая русская литература осталась в прошлом вместе с цензурой и тоталитаризмом?
Вит. Третьяков, учредитель премии "Антибукер", бывший главный редактор "Независимой газеты":
- Судя по результатам этого года - да: Как читатель, я бы выбрал великую русскую литературу, вместе с цензурой, тоталитаризмом, сталинизмом и чем угодно вместо той неограниченной свободы словесного самовыражения, которая сегодня существует и которая не способна рождать великие произведения. (21 декабря 1999года)
- Сталин - наше всё. Как и Пушкин. Два полюса русской культуры:Что такое, по сути, Сталин? Жёстко и жестоко целеустремлённый прагматик, рассматривающий государство, как доверенную ему историей:геополитическую систему, нуждающуюся в совершенствовании до уровня государства идеального, где счастье государства равно счастью людей: Если бы Сталин жил сегодня, никаких концлагерей, конечно, не было бы. Сталин знал границы допустимого в собственной стране и в мире для каждой исторической эпохи.
Филипп П. - Александру: - Я к Сталину относился по-разному, сейчас с огромным интересом. Мне он интересен не как культовая или мифологическая фигура (к несчастью, мы все страдаем тягой к мифологизации людей и событий), а как реальный человек. Я думаю, что в реальности с военной тоски зрения, Сталин был мужик на редкость умный. Кстати, с точки зрения практической Сталина и, естественно, Ленина, очень полезно читать - они блестяще формулировали на бумаге свои мысли - ясно, метко и лаконично.
2002-07-02
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
(вторая половина девяностых)
Иногда наведывался на рынок мой друг, Алексей Трофимович Рыбин, бывший при Сталине комендантом Большого театра, - один из телохранителей вождя. Высокий, бледный, худощавый, в потёртом чёрном пальто или сером плаще - в зависимости от сезона, он покупал пару сосисок, немного овощей, два-три яблока и категорически отказывался от подношений. Когда он появлялся на рынке, девчонки сообщали: "Вон, твой пришёл!". Я сразу же всё бросала и выскакивала из-за прилавка.
- Здравствуй, Юля.
Он крепко пожимал мне пальцы сухонькой старческой рукой, и я млела, чувствуя себя заговорщицей или партизанкой во вражеском тылу. Думалось - вот человек, которому бдительный вождь доверял много лет. Каким же он должен быть? Я знала, что Алексей Трофимович живёт с больной женой, занимается с ребятишками в клубе игрой на баяне, принимает их в пионеры (о чём появлялись время от времени на телевидении экзотические сюжеты). Он издавал за свой счёт мемуары о Хозяине и, после долгих наших бесед, видимо, проникшись ко мне этим самым доверием, позволил посильно поучаствовать в своих публикациях. Поставив, правда, условием, что обязательно вернёт мне долг из тиража. И всякий раз вручал расписки, от которых я безуспешно пыталась отмахнуться.
Потом он действительно заставил меня взять часть тиражей (их было несколько). Я передала книжки "Советской России" - коммунистам, в фонд избирательной компании 96-го года. Поначалу была мысль пожертвовать деньги и в фонд восстановления храма Христа Спасителя - как бы форма некоего "покаяния" от имени вождя, "попустившего" разрушение. От себя лично я уже в самом начале решения о восстановлении перечислила туда взнос. Но творившееся вокруг строительства нравилось мне всё меньше, и я посчитала себя не вправе вмешиваться в мистику отношений Бога с проводниками Его "высшей власти".
"Хозяина" Алексей Трофимович вспоминать любил. О том, как во время налёта настоятельно просил вождя уйти в укрытие, услышав в ответ: "Нэ бойся, Алексей, наша бомба мимо нас нэ пролетит". А в другой раз, получив сообщение, что ближняя дача заминирована, Хозяин сам отправился проверять окрестности с миноискателем, проявив при этом замечательное знание дела. Как однажды на военной дороге произошла с правительственным транспортом какая-то авария по вине женщины, сидевшей за рулём встречной машины. Помертвевшую от ужаса "девчонку" вытащили из кабины, Сталин молча обошёл зону происшествия и коротко приказал охране: "Нэ трогать".
Мне казалось кощунством расспрашивать Рыбина о достоверности сплетен по поводу сталинских "пассий". Как-то он сам об этом возмущённо заговорил - мол, совсем писаки потеряли совесть.
- Неужели никогда и ничего? - не удержалась я.
Алексей Трофимович помялся и неожиданно поведал, что, кажется, было что-то у вождя с одной женщиной, но никакой не плясуньей, не артисткой, а знаменитой бесстрашной лётчицей, героем Советского Союза. Фамилию я спрашивать не стала, но была очень довольна информацией. Конечно, если уж вождю выбирать подругу, то именно такую, всю в орденах и медалях, с орлиным взглядом и железной рукой, привыкшей держать штурвал:
"И вместо сердца - пламенный мотор":
"ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ"
(вторая половина девяностых)
Я всё более ощущала, что с вождём меня связывают некие особые таинственные отношения - вот уже полвека молилась за него перед сном, как когда-то научила баба Ира - "за папу, за маму, за друзей и родных и, конечно же, за товарища Сталина". Сперва о здравии, потом об упокоении. И записки поминальные регулярно подавала за "Иосифа", и никакие политические перемены и катаклизмы не могли изменить моего отношения к "Великому и Ужасному". Не потому, что не верила в его "злодеяния" (хотя, признаться, часто и не верила). Просто не считала себя вправе судить и оценивать ту мистическую глыбину, которой для меня всегда казался "отец народов". Таинственно-огромное и потустороннее, потому и обычные мерки здесь не годятся, вот и всё. "Не человек - поступок ростом в шар земной", - написал о нём Пастернак.
Однако за последнее время стало происходить нечто странное - статьи, документы, мемуары, книги о вожде - чаще всего оскорбительно-негативные, иногда просто наглое враньё и поношения, стали меня буквально преследовать - из самых разных и неожиданных источников. Собирала, вырезала, выписывала, конспектировала, но их становилось всё больше-и материалов, и моих размышлений "по поводу", тянущих иногда на газетный подвал. Но где можно было опубликовать такой "подвал" в девяностых? Факты и размышления накапливались, взывая к справедливости. В конце концов, я немного успокоилась, приняв решение написать книгу о вожде, как только издам "Дремучие двери" - роман был уже совсем близок к завершению. Не тут-то было. Сталинская тема настолько овладела мною, потеснив даже тему религиозную, не говоря уж о личной истории героини, что я поняла - неспроста. Среди сплошной хулы и проклятий нашлось лишь несколько "добрых" мнений, включая рыбинские брошюрки, хорошую документальную книгу М.П. Лобанова, несколько иностранных изданий. И всё. А на дворе время, когда за одно лишь положительное упоминание о вожде можно было навлечь на себя такую "гончих стаю", что костей не соберёшь. И ни в какое издательство с этим не сунешься. Но я не могла да и не хотела бороться с наваждением. Опять это "должна"! Даже почерки - мой и моего великого подзащитного стали похожи - только мой в женском варианте. Думала ли, гадала я, что однажды придётся выступить адвокатом "самого мудрого, родного и любимого"? Сражаться не столько с фактами, сколько с их трактовкой. Большое видится на расстоянье:С этого неземного "расстояния" и был мне показан милостью Божьей исторический и духовный смысл тридцатилетнего явления миру Иосифа Грозного, когда великая жизнь "недоучившегося семинариста кавказской национальности" чудесным образом вплелась в духовные поиски и метания моей героини.
Сказать, что я "заболела" сталинской темой, значит ничего не сказать. К ней просто "вели все дороги" - шла ли речь в романе о судьбе Иоанны и других персонажах, о трагическом крахе страны под властью "демонократии" (мой термин), об извечных наших: "Кто виноват"? и "Что делать?" - все стёжки-дорожки так или иначе приводили в кабинет Ближней дачи. К письменному столу, за которым писал, ссутулившись, старик с редеющими седыми волосами - выпавшие волоски и перхоть можно было различить на расстёгнутом воротничке старого френча, так близко я подходила. Старик был в мягких подшитых валенках, от него исходил аромат тонкого дорогого табака (вся страна знала, что это "Герцеговина Флор"). Старик был очень одинок и никому не верил, хотя тысячи людей были готовы, не раздумывая, отдать за него жизнь. Он слабел день ото дня и знал, что осталось немного. Он ведал о моём присутствии - той, что молится за него уже полвека, так уж получилось, и каждый раз ждал меня, хоть и ничем этого не выдавал, продолжая быстро писать похожим на мой почерком. Он писал завещание. Мне не было дано его прочесть, - лишь ведение, что это не просьба о моих дальнейших молитвах о себе - он не страшился Суда, хоть и шагали его сапоги к заветной цели по трупам, слезам и крови. Все его мысли были о ней, об этой самой Цели. Он не называл её ни "светлым будущим", ни "всемирной революцией", ни "зарёй коммунизма" - он сам не смог бы чётко сформулировать её имя, ну а я - тем более. Однако мы оба достоверно знали, что она есть - та, к которой он вёл народ, не щадя ни себя, ни других, пока не выдохся. Пусть по крови и трупам, но именно туда, к ней. И просил "ту девочку", полвека за него молившуюся, принять, как эстафету, выпадающее из старческой руки перо. Разумеется, не "планов громадьё" и не "размаха шаги саженьи" завещал он мне.
Тогда что же, что?
Иногда вождь являлся в моих думах в образе подростка-семинариста с известной фотографии - гладко зачёсанные на косой пробор волосы, нежный детский рот и по контрасту пронзительно-жёсткий взгляд куда-то мимо, вдаль. Иногда - небритым ссыльным на топчане под волчьей дохой, вглядывающимся в туруханскую пургу за окном и в который раз замышляющим побег:
"Мечта прекрасная, ещё неясная":Мы оба знали, что она осуществима здесь, не земле, - единственно верная, хоть пока и недоступная определению. Может, именно о ней вождь просил меня в этих наваждениях-видениях. Вспоминались строчки Пастернака:
Я понял: всё живо, векам не пропасть,
И жизнь без наживы - завидная часть.
Спасибо, спасибо двум тысячам лет
В трудах без разгибов оставившим свет.
И вечным обвалом врываясь извне,
Великое в малом отдастся во мне.
И смех у завалин, и мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин, и эти стихи.
Но это поэзия, опять ничего конкретного, она не может быть завещанием человека точных и чётких формулировок.
Однажды я вроде бы получила прямой ответ - на этот раз вождь приснился мне, вернее, его голос, который я услыхала из соседней комнаты, где шло то ли собрание, то ли митинг. Люди спрашивали в отчаянии, перебивая друг друга, - как же им теперь жить? Во внезапной мертвенной тишине медленно прозвучали его слова:
"Зачэм волам вытаскивать из грязи тэлегу, которая вэзёт их на бойню?"
Ничего себе! Домашние и знакомые ахали, дивились моему сну, но я знала - это опять не главное, это не может быть завещанием. Тогда что же?
И снова, не выдержав, нарушила запрет отца Владимира "гадать" на Библии. Господи, прости меня и вразуми! Старинная бабушкина книга едва не выскользнула из рук, открывшись в самом конце Иоаннова "Откровения":
"И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её; ибо грехи её дошли до неба и Бог воспомянул неправды её".
Именно эту четвёртую строку 18-й главы прикрыл мой палец. Только потом пойму в полной мере смысл сказанного. А тогда просто выпишу текст и обведу красным карандашом с намерением при случае внимательно перечитать "Апокалипсис".
Но странно - навязчивые сны и мысли после этого прекратились.
