Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	09.08.2005 21:16:02
	Рубрики	Прочее; Тексты;

"мы им и так уже помогаем... неужели нельзя никак сделать, чтобы они к нам... не приезжали?" (*+)

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg322005/Polosy/13_2.htm

Еврофобии
Террористические акты в Мадриде и Лондоне, усиливающаяся <война культур>
внутри старых европейских демократий ставят вопрос: работают ли прежние
стратегии европейской интеграции в новых политических условиях, отвечают ли
они новым опасностям? Разрыв между планами европейских элит и ожиданиями
граждан велик как никогда. Европейский союз на перепутье. Предложенная на
июньском саммите в Брюсселе двухгодичная <пауза для размышления> в вопросах
политической интеграции пришлась как никогда кстати.

ЕВРОПА ПОДОБНА ВЕЛОСИПЕДУ

8 июня 2004 г. руководители 25 государств - членов ЕС единогласно приняли
новый общеевропейский акт - <Договор о Конституции для Европы>,
символически - хотя и без конституционно-правовых на то оснований -
названный Конституцией Евросоюза. Символика вообще играла немалую роль во
всём процессе подготовки и принятия Конституции: подписан договор был в
Риме, по аналогии со знаменитыми Римскими договорами, положившими начало
европейской интеграции. В силу же он должен был вступить в 2007 г., то есть
в 50-летний юбилей этих договоров - знаменуя тем самым начало новой эры в
развитии Евросоюза. Однако события пошли иначе, нежели планировали
европейские элиты.
Вне всякого сомнения, новый общеевропейский договор был необходим.
Постоянное расширение ЕС требовало нового порядка принятия общеевропейских
решений и, как полагали стратеги европейской интеграции, более тесного
политического сближения. О том, что свежеиспечённая Конституция может быть
не ратифицирована, особенно в тех странах, где ратификация пройдёт не
парламентарным, а плебисцитарным путём, предпочитали не думать.
Договор выходов из подобной ситуации не предлагал. Предполагалось лишь, что,
если через два года после его подписания в одной или нескольких странах
будут трудности с ратификацией, вопросом займётся Европейский совет.
Правящие европейские политики демонстрировали <позитивное мышление>, отвечая
на вопросы прессы о возможной нератификации примерно так же, как ответил в
своё время на подобный вопрос германский министр иностранных дел Й. Фишер:
<Об этом я не хочу спекулировать... И предостерегаю всех от излишней
драматизации: многие вещи должны сначала вызреть>.
<Вещи вызрели> к началу лета. Конституционный договор - 485-страничный труд,
гордость европейских элит, венец усилий конституционного Конвента, дитя
дискуссий и компромиссов правоведов, политиков, государственных деятелей -
пал жертвой плебисцита. В странах-основательницах ЕС, Франции и Нидерландах,
против Конституции проголосовали соответственно 54,87% и 61,6% граждан.
<Излишняя драматизация> началась сразу, не помог даже тот факт, что процесс
ратификации до сих пор, несмотря на не прекращающуюся критику договора как
<слева>, так и <справа>, шёл относительно спокойно. За французским <нон> и
нидерландским <нее> последовали поспешные комментарии журналистов,
провозгласивших не только <смерть Конституции>, но и <протест народов>,
отказ от евро и даже грядущий <конец Европы>.
Кризисов в истории ЕС хватало, начиная со времён Европейского экономического
сообщества. Однако если в давний период конфронтации блоков каждый шаг в
деле углубления европейской интеграции делался основательно, без излишней
спешки, то после распада системы социализма Евросоюз по путям интеграции уже
не пошёл, а побежал - причём бег в последние годы всё больше напоминал
бегство - вперёд, от нерешённых проблем.
Приписываемое Жаку Делору высказывание <Европа подобна велосипеду:
остановишься - упадёшь> реализовывалось буквально, быстрота оправдывалась
необходимостью противостоять процессам глобализации. Головокружительные по
сравнению с прошлыми десятилетиями темпы интеграции в сочетании с небывалым
территориальным расширением породили неоправданную европолитическую эйфорию
брюссельских и национальных элит.
Народы же <старой Европы> сначала безмолвствовали, а потом начали бояться:
Да и как же тут не испугаться - достаточно лишь представить, кто в ближайшем
будущем станет <европейцами>...
Показателен характер освещения событий украинской оранжевой революции и
реакции, разительно отличающиеся от эйфории телевизионных сообщений. В холле
одного из небольших <гостевых домов> при берлинском Свободном университете
учёные из разных стран вечерами сходились к программе новостей. На экране -
бушующие на киевском майдане толпы, радостный комментарий немецкого
репортёра: Украина сможет стать членом Евросоюза! Крупным планом - трое
бородатых, одетых в фольклорные казацкие костюмы, один из них
ласково-многообещающе говорит: <Скоро постучимся в Европу...>. Комментатор
за кадром переводит. Немка слева от меня передёргивается.
<Осчастливили...>, - мрачно комментирует британский коллега, а немка робко
(сказывается привитая с детства <политкорректность>) говорит: <Но ведь мы им
и так уже помогаем... и ещё будем помогать... но неужели нельзя никак
сделать, чтобы они к нам... не приезжали?>
В 90-е годы западные СМИ не жалели чёрных красок, показывая невыразимую
экономическую и культурную убогость якобы вчистую убитых социализмом
восточноевропейских стран.
<Они же ведь такие бедные, им нужно помочь!> - этот аргумент срабатывал,
пока свежи ещё были в памяти европейца стереотипы времён противостояния
блоков и пока самому ему жилось хорошо и стабильно. А сейчас ему плохо и
неспокойно. И страшно.
Именно за это и упрекают своих граждан евроэлиты. Возражая против нового
договора, голосуя против Конституции, которую они так и так не понимают по
причине её объёма и сложности, граждане-де на самом деле просто выражают
свои <диффузные фобии>, вызываемые новой политикой ЕС и сложившейся ныне в
Европе неспокойной ситуацией.
Утверждение, для граждан обидное. Во-первых, в странах, проголосовавших
<против>, велись содержательные и интенсивные дискуссии именно по существу
конституционного проекта. А во-вторых, опасения граждан <старой Европы> хоть
и разнообразны, но отнюдь не диффузны.

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ОБЩЕСТВА

Возможна ли, например, единая внешняя политика в условиях, когда не
определены собственные географические и политические границы? По мнению
европейских стратегов, очень даже да - ибо свои действия они всё чаще
обосновывают геополитическими аргументами. Вопрос о политических и
географических границах Европы умышленно оставляли открытым - благо граждане
раньше о них не спрашивали. Однако на сегодня такая - безграничная -
геополитика их пугает...
Единая внешняя и оборонная политика - необходимое условие глобальной
дееспособности. Условием истинно единой внешней политики является единая
идентичность, не только политическая, но и культурная, позволяющая развить
единые институты. Без этого <единая> внешняя политика останется обычным
<межгосударственным> делом, допускающим всё новые внешнеполитические
<расколы> и сепаратные союзы отдельных членов ЕС как друг с другом, так и с
иными государствами.
Однако единая идентичность, которую Конституция предполагает образовать
<сверху>, путём создания институционных рамок, не может быть развита в
условиях постоянного территориального расширения. Между тем вся европейская
<геополитика> последних лет сводится - географически - к <расползанию>
Евросоюза по евразийскому континенту, сводя тем самым на <нет> разработанную
в ЕС же <политику соседства>.
Внутриполитически <старая Европа> предполагает, принимая новых членов,
повысить свою безопасность, создавая между собой и меняющейся внешней
границей ЕС пояс <безопасных третьих государств>, которые должны
отфильтровывать всех, достигших ЕС, мигрантов и беженцев.
Внешнеполитически же ЕС <привязывает> к себе обещаниями на возможное
вступление те государства, которые в ином случае окажутся втянутыми в
политическую орбиту иных сильных держав или же сами разовьются в новые
региональные центры силы.
При этом речь идёт о государствах, политические культуры которых в силу
исторических и географических причин определялись не европейскими или не
только европейскими ценностями и внутриполитическая жизнь которых - несмотря
на формальное наличие <демократических> институтов - определяется иными
традициями, нежели в Европе.
В качестве типичного примера будущего <проблематичного члена> приводят
обычно Турцию. 6 октября 2004 г. Европейская комиссия подтвердила, что
Турция выполнила установленные в 1993 г. Евросоветом в Копенгагене
политические критерии, необходимые для начала переговоров о вступлении.
Сколько могут протянуться эти переговоры - неизвестно. Предполагается, что
членом ЕС Турция сможет стать лишь лет через 10.
Но именно теперь, когда членство Турции в ЕС приобрело реальные перспективы,
в странах Европы разгорелась дискуссия о том, насколько изменит лицо
Евросоюза её вступление.
Европейские политики приводят - в оправдание её членства в ЕС -
геополитические аргументы: лучше Турция будет с нами, чем полностью под
контролем США или, что ещё хуже, разовьётся в новый исламский центр силы.
Но аргумент этот имеет и оборотную сторону. Невольно вспоминается пример
последнего <многонационального европейского государства> - Дунайской
монархии, которая, непрерывно расширяясь, импортировала нестабильность и
внутренние конфликты поглощаемых ею государств и народов и на этом и
погибла.
Считается, что конфликты между народами Европы либо уже забыты, либо
<переварятся> по мере углубления политической интеграции. Но времени для
<переваривания> при нынешних темпах расширения не остаётся, а
межнациональные, исторически мотивированные конфликты не подчиняются
политической логике, они иррациональны и необычайно живучи.
Политики ЕС уповают на тезис, что конфликты между демократиями невозможны.
Однако если этот тезис и срабатывает, то только в отношении проверенных
временем западных демократий, в <старой Европе> с её сильной
либерально-демократической традицией.

А СОЕДИНЕНИЕ НЕСОЕДИНИМОГО?

Ставя на первый план геополитические амбиции, надеясь, что народы <молодых
демократий> <цивилизуются> в ЕС, политики <старой Европы> взваливают тем
самым на собственных граждан культурно-воспитательную миссию, ухудшая
одновременно их социальное положение и отнимая у них уверенность в
завтрашнем дне. И - напоказ удивляясь негативной реакции - упрекают их в
<ксенофобии> или в политической необразованности. Как же, мол, можно не
помочь новым членам ЕС!
Ксенофобия - болезнь, реакции же граждан с точки зрения повседневной жизни
вполне здравые. Опасаются они за свою культурную идентичность, за социальное
благополучие, а в последнее время - всё чаще - и за свою безопасность.
Справедливости ради следует сказать, что опасения эти до сих пор
подпитывались преимущественно культурно- и социально-политическими
последствиями иммиграции и растущей внутриполитической угрозой терроризма.
Европолитический выход эта гражданская эмоция получила лишь в ходе дебатов о
Конституционном договоре - прежде всего ввиду вступления в ЕС Болгарии и
Румынии, обещаний принять Украину, а также предполагаемого начала
переговоров с Турцией.
Европа оказалась переполненной иммигрантами из стран неевропейской культуры.
Небольшие европейские государства жизненно заинтересованы в
культурно-политической интеграции проживающих в них иностранцев, особенно
если те являются их гражданами. Наличие <параллельных обществ> - реальная
опасность для западноевропейских демократий, особенно перед лицом новых
угроз, в условиях борьбы с исламским терроризмом.
В ФРГ страх перед тем, что в страну прибывает всё больше иностранцев, ныне
на первом месте, вытеснив актуальные для немцев 80-х страхи перед
экологической катастрофой и ростом преступности. В стране проживают более 3
млн. мусульман, из них 750 000 располагают немецким гражданством, открыты
3000 мечетей, из которых минимум 100 стоят под наблюдением спецслужб в связи
с пропагандой исламизма. Опросы показывают, что нынешнее поколение молодых
мусульман, выросшее в европейских странах, значительно религиознее
предыдущего. <Война культур> начинает разыгрываться внутри благополучных
европейских государств.
В этих условиях дальнейшее расширение Евросоюза у жителей <старой Европы>
неизбежно связывается с представлениями о волнах новых мигрантов - с чуждой
культурой, европейскими паспортами и правом голоса. Правые политические силы
использовали эти опасения в борьбе против единой Европы. По их мнению,
политика ЕС - в случае её продолжения и закрепления принятием
Конституционного договора - сведёт на нет национальные культуры и автономии.
Во-первых, в силу дальнейшего разрастания брюссельского аппарата и усиления
его компетенций, во-вторых, потому что в ходе дальнейшего расширения ЕС на
восток и на юг страны <старой Европы> будут наводнены выходцами из стран с
растущим населением, что негативно скажется не только на европейской
культурной традиции, в том числе и на христианской, но и на её традиционном
этническом составе и генетическом фонде. Турция уже сейчас насчитывает около
70 миллионов жителей.
Поэтому главное требование ультраправых сил - создание <Европы отечеств> -
союза суверенных национальных государств, тесно сотрудничающих в
экономических, внешнеполитических и оборонных вопросах.
Разнообразные же политические силы левой направленности, от социалистических
и коммунистических партий до неправительственных организаций, также
выступили в ходе дискуссий о Конституционном договоре <против> его
ратификации, ибо видели в нём закрепление и продолжение политики, всё более
тяготеющей к либеральной модели развития в ущерб социальным компонентам. При
этом они подчёркивали, что их аргументация направляется не против ЕС, а лишь
против взятого им неолиберального курса, асимметричного развития и
неоправданно быстрых темпов расширения - выгодных европейскому капиталу, но
не подкреплённых соответствующими социальными гарантиями для граждан.
Конституция особо предусматривает <социальные права> в ЕС. Однако, не говоря
уж о том, что права эти в последующих примечаниях обложены множеством
оговорок, реализация их должна осуществляться в рамках государств - членов
ЕС согласно принятым у них социальным стандартам.
Поэтому социальные права румына - по вступлении этой страны в ЕС - будут,
разумеется, ниже социальных прав немецкого бюргера. А из этого, как
опасаются жители пока ещё благополучных стран <старой Европы>, - в условиях
свободного перемещения, отсутствия внутриевропейских границ и ограничений на
работу - неизбежно последует перемещение румына в их страну в поисках лучшей
оплаты труда и высших социальных стандартов.

НЕПРИЯЗНЬ К <БРЮССЕЛЮ>

Стандарты эти, разумеется, сразу будут понижаться, ибо собственные
избалованные рабочие станут безработными. Возможно также, что не румын
придёт к западному капиталу, а капитал - к нему, ибо всё больше предприятий
будут перемещаться в бедные страны <новой Европы>, поближе к дешёвой рабочей
силе и низким налогам, получая при этом ещё и субсидии из Брюсселя.
Социалистические критики указывают, что по мере роста экономических
компетенций Брюсселя национальные экономики всё менее будут в состоянии
финансировать свои привычные системы социального обеспечения, ибо не будут
располагать необходимой для этого полнотой власти и координации. Для
устранения существующей асимметрии необходимы не только общеевропейские
экономическая, внешняя, оборонная и прочие политики, но и действенная
общеевропейская социальная политика, европеизация прав наёмных рабочих. Ибо
экономика и внутренняя политика <европеизируются> - однако рабочий класс
Европы не имеет права на <общеевропейскую> или хотя бы перешагивающую
границы одного государства стачку - бастовать можно только в <национальных>
квартирах.
Представления о <социальной> Европе особенно сильны во Франции и Германии.
Ведущие левые политики этих стран опасаются, что англосаксонские
неолиберальные модели будут доминировать в расширившейся Европе.
Достаточно цинично звучат в этих условиях насмешки критических буржуазных
обозревателей, издевательски упрекающих европейский рабочий класс в <левом
протекционизме> и утере пролетарского интернационализма и классового
подхода. Хотя главным требованием европейских <левых> сил является
социальная Европа, однако и национальный эгоизм рядовых трудящихся,
связанный со страхом потери рабочих мест и понижения заработной платы в
связи с наплывом дешёвой рабочей силы из новых стран ЕС, играет немалую
роль.
Протестовали против Конституции также пацифисты и борцы за мир, считающие
его милитаристским. Действительно, договор досконально разрабатывает
<военные> аспекты, не предлагая релевантных механизмов мирного преодоления
конфликтов.
Когда же началось постепенное отчуждение граждан от Европы? Именно по мере
углубления политической интеграции, по мере стремления ЕС превратиться в
единого <субъекта> мировой политики - со всеми сопутствующими подобным
претензиям геополитическими амбициями, включая территориальные. В последние
15 лет в ходе расширения ЕС разрыв между гражданами стран <старой Европы> и
евроэлитами возрос неизмеримо.
Росла неприязнь к <Брюсселю> с его стремлением урегулировать малейшие детали
европейской жизни, вплоть до длины продаваемых в магазинах огурцов. Росло
отчуждение между гражданами и <евроэлитами>. Европа - даже в глазах граждан
стран-основателей ЕС - начала, несмотря на все её позитивные аспекты,
восприниматься как внешняя сила.
Евроэлиты говорили о необходимости противостоять вызовам глобализации - в
глазах же народов <старой Европы> ЕС всё больше становился одним из
проявлений глобализации. По мере роста компетенций брюссельской <еврократии>
из ЕС уходила <живая жизнь>. Лучший показатель этого - катастрофически
низкое участие граждан в выборах депутатов в Европарламент.
На протяжении последних лет ЕС всё более превращался в <элитный> проект. С
одной стороны, <еврократы> напоказ сетовали на отсутствие интереса граждан к
их проектам, на растущие <национальные эгоизмы>. С другой стороны,
разрабатывались стратегии, с логической точки зрения дальновидные и
разумные, но настолько далёкие от реального сиюминутного блага граждан, что
способность об этих стратегиях квалифицированно судить у них даже и не
предполагалась. К гражданам относились по принципу: <Ты этого не понимаешь,
но это для твоего блага>.
Евроэлиты помпезно назвали новый договор Конституцией - хотя по статусу он
был очередным международным договором. По большей части это был подробный
устав жизни будущего, расширяющегося ЕС, чёткое - вплоть до излишества -
распределение компетенций между ЕС и его членами. Он регулировал
функционирование европейских институтов на новом витке развития - к чему?
Это оставалось открытым вопросом:
ЕС не имеет финальной цели, к которой надо стремиться. Он живёт и
развивается, не уяснив ни своей природы, ни пределов, ни чем он хочет стать,
ни зачем он такой нужен. Ибо единственная его официальная, провозглашённая в
той же Конституции цель - <обеспечение мира, ценностей и благосостояния
своих народов> - всё чаще приходит в противоречие с его реальной политикой,
особенно в том, что касается <благосостояния народов>. На путях политической
интеграции Евросоюз развивает амбиции, которые - в долгосрочном контексте -
возможно, и обеспечат мир его народам, однако в сиюминутном отношении ставят
под угрозу достигнутое за прошедшие годы социальное благосостояние <старой
Европы>.
Развитие Евросоюза за последние 15 лет парадоксально - демократические
государства совместными усилиями творят государство государств и народов,
которое, невзирая на формальные институты классической демократии
(Европарламент) и демократическую риторику, постдемократично по сути.
Бюрократический элемент в этом государстве будет ещё сильнее, ибо
исполнительная власть приобретает новые полномочия. Более 80%
законодательных компетенций национальных парламентов будет передано
Брюсселю.
Правящие элиты пытаются сочетать несочетаемое - следовать общеевропейской
необходимости, декларируя защиту интересов национальных избирателей.
Евроэлиты недовольны. Вновь можно слышать рассуждения о незрелости масс, о
недопустимости доверять такие важные решения, как принятие Конституции, воле
толпы, о том, что в известных условиях <больше демократии> может оказаться
<хуже для демократии>, что народ надо защищать от самого себя и что только
строго репрезентативная демократия приемлема для принятия решений в вопросах
европолитики.
ЕС достиг предела, на котором необходимо хотя бы временно остановиться и
определить наконец, что он собой представляет, где лежат его политические
границы, в чём его цель и, не в последнюю очередь, чем он хочет стать. Лишь
чёткие, понятные и отвечающие интересам граждан - а не только интересам
капитала - стратегии выведут Евросоюз из нынешнего тупика.

Светлана ПОГОРЕЛЬСКАЯ, доктор философии Боннского университета